Нет, не из книжек ваших скудных, 8 страница
- Здесь во рву лежат убитые во время оккупации евреи, – сказала неожиданно Регина и отвернулась от своих родных куда-то в сторону, словно вглядываясь в синюю, лесную, дальнюю даль.
Плечи у Регины вдруг неожиданно задергались. Потом затряслась вся спина… Глухие, утробные рыдания вырвались из мучительно перекошенного полуоткрытого рта, и крупные слезы покатились из ее больших, черных глаз. Боясь показать свою слабость, как свой величайший жизненный позор, Регина отвернулась от сына и мужа. Размазывая нежданно нахлынувшие, горькие слезы маленькими кулачками по лицу, зажимая непослушный рот ладонью, она старалась начать глубоко и спокойно дышать. Дышать… Дышать… Дышать спокойно, как раньше… Ей казалось, что только так она успокоит приступ вдруг подкатившей к сердцу нестерпимейшей, обжигающей душевной боли… Немного отдышавшись и вмиг смертельно устав, не в силах больше избежать разговора на трудную тему, Регина продолжала говорить, пристально глядя перед собой. Вглядываясь словно в далекое, бездонное, черное, бесконечное, лесное пространство:
- Поставили памятник этот сразу же после войны. С детства все об этом памятнике знают. И знают все, что написана на нем неправда… Что было в нашем городке на самом деле в те года - о том все знают местные и так прекрасно знают. Все, кто жил тогда. И даже те, кто и не жил, как одноклассники мои. Им все родители про то время рассказали. И я все про то узнала, когда мы приехала сюда… Шила-то в мешке не утаишь, как говорится. Вот что с равнодушием, а кто и со злобою, рассказывали мне об этом местные хохлы. Слушайте и не дивитесь. И знайте, что все это абсолютнейшая правда.
|
|
|
В октябре сорок первого в городок прибыл украинский полицейский батальон под командованием Стаса Давиденко. Стас Давиденко, по кличке Тарас Бульба. Он так и на приказах своих полицейских расписывался. Огромный мужик он был, говорят, и грузный, как боров. Ходил в немецкой черной полицейской форме. Всегда и везде ходил он с пистолетом «Вальтер». А ребята его – те с винтовками. С нашими «Мосинками» и с немецкими фирмы «Маузер». Он ходил в форме, а эти-то хлопцы и без формы вообще. Все в своем были, в гражданском… Вся и разница была у них с гражданскими, что сине-желтая нарукавная повязка с «вилами» - соколом на рукаве. Да еще, конечно, оружие. И документы из комендатуры… Да еще был у них, говорят, от тех, пришедших на нас тогда с войной фрицев, один только унтер какой-то. Хромой, косой он был, или без одной руки – тут слухи до меня уж доходили разные. Ясно только, что своя немчура инвалида того на Восточный фронт никак не гнала. А здесь, в тылу, определила своего увечного бывшего вояку на должность инструктора для местных украинских полицаев. Немцев у нас в городке-то и было немного. Только разве если на марше, да во время боев…
|
|
|
Помню, когда мы приехали, училась я вместе в украинской школе с девчонкой. Хорошая девочка такая. Умная. Беленькая. Ирочкой звали… Так вот, все, все вокруг знали, что мать родила эту девку от немца. Немец молодой у них стоял… Любовь-морковь, или там чего другое, только насилия при том деле явно не было. Кстати, и не одна была такая в нашей школе. И другие такие же дети у нас были… Были… И про других такое говорили, что и они – от немцев… Может, впрочем, и навирали напрасно. Люди-то злы… Я потом как узнала про эти дела, все спрашивала у отца: «Как так? Почему ж эту бабу, мамашу ее, как предательницу не посадили или не сослали хоть куда (времена-то когда были еще сталинские)»? А он мне в ответ: «Не одна она такая была. Всю Украину сажать – лагерей, пожалуй, и не хватит. Полстраны в Сибирь не загонишь, если тут вот каждый второй чем-нибудь отличился… Сибирь – она ведь хоть и велика, так и она же не резиновая… И ведь верно. Наш народ в СССР - он такой… Как пыль, ветром гонимая… Ему что белые придут, что красные, что фрицы, будь они неладны… ему - все, все равно, все едино… Норовит всегда устроиться, да получше, потеплее, да посытнее, невзирая на новую, очередную для себя власть… Получается так, что и баба та, немцу давшая, перед властью советскою не виновная ни в чем. Не про Сталина же она анекдот рассказала? За что же ее было им, чекистам, покарать?..»
|
|
|
Вообще народ у нас на редкость гибкий, переменчивый… Как пришел этот Бульба, так приказ: всем евреям собраться – и в гетто. Шагом марш. Жить на тех улицах, что за старым кирпичным заводом, обнесенных уже к тому времени и столбами с колючею проволокой. По углам гетто вышки стояли. Полосатые караулки у входа… Строили местные. Охраняли гетто, естественно, эти украинцы-полицаи… Так вот, как евреев с города перегнали в то гетто, Бульба сразу же издал указ. А там - черным по белому: «Все жидовские дома даются на полное разграбление украинскому населению как особо пострадавшему от москальского жидо-большевистского режима… Всем, кто будет разграблять жидовское добро после установленных для сего дат, а также всем, кто будет враждовать со своими соседями, деля праведно награбленное, наказание - смертная казнь через расстрел, без суда и следствия. Хорунжий Украинского Великогерманского протектората Тарас Бульба».
|
|
|
Что тут началось… Молодые и старые, старики и женщины, девки и подростки, мужики и тетки подъезжали на телегах, подбегали с ручными тележками, а большинство и просто с голыми руками к оставленным хозяевами еще целехоньким домам. И тащили. Тащили все, что только попадется под руки. Облепляли дома, буквально как муравьи, и через минуту на месте прежней ладной хаты оставляли только безжизненный, голый остов с выбитыми окнами, выломанными дверями, а кое-где даже и с ободранной крышей. Конечно, если крыша та у прежнего хозяина была железная… Каждый спешил унести, увести, урвать свое… Скорей… Скорей…
- А как же партизаны? Почему никто не стрелял в проклятых полицаев? – робко спросил Дюша.
- Подпольщики, партизаны… Это только в книжках да в кино. Не было никаких таких партизан. Был Штаб партизанского движения в далекой Москве. Были люди «из органов», оставленные для проведения разведки и диверсий в тылу врага. Во многом отряды те были набраны из местных энкавэдистов. Понятно, что при немцах этим людям пути до хаты просто не было. Как не было домой дороги и разным там советским да партийным начальникам. Уж слишком многие хотели бы с ними теперь поквитаться за колхозы, голод и посадки в лагеря родных и еще за всякое такое разное…
В расположение таких отрядов с «большой земли» сбрасывали на парашютах, да и просто привозили, если самолету было куда сесть, новых подготовленных бойцов, оружие, взрывчатку. Жратву им, разумеется, через линию фронта никто никогда не возил. Москва приказывала «изыскивать внутренние резервы». Это значит – надо было идти по домам, обирать население. Точно так же и германский фюрер велел поступать своим фрицам… Можно сказать, что местные селяне в ту войну оказались заложниками двух враждебных для них лагерей – оказались людьми, угодившими прямо между молотом и наковальней. Зачастую к отрядам таких диверсантов-разведчиков прибивались и солдаты-окруженцы, безуспешно пробивавшиеся к своим, и евреи, бежавшие из гетто, да и просто все те, кто боялся отправки на работу в Германию, или те, кто вошел в конфликт с новой пронемецкой властью. Вот это и были все те прославленные партизаны… Только много ли их тогда было?.. Это потом, когда Красная Армия стала переть на Восток, в те отряды потянулись многие. Очень многие, даже и бывшие полицаи. А тогда…
Выходили ночами из леса такие вот партизаны – и в ближнюю хату: «Хорошо, хозяева, живете! А ну, тащите нам жратвы побольше, да поживее!.. Пособники немецких оккупантов, пригрелись тут на печке, так-растак и в бабушку, и в мать!.. Что, нету лишнего для нас - героев? А для фрицев есть?! Ах, вы, суки! Дождались немчуры поганой, грязные изменники! Своим дать ни еды, ни одежды, ни валенок уже не хотите!.. Смотрите еще – воротится к вам товарищ Сталин! Тогда-то это, как сейчас, «много» не покажется!..» – вот и весь их разговор был с народом. Ну, и как ты им вдруг не дашь? У них ППШ на ремне. Вот такие были партизаны… Для того, чтобы защитить свои села да дома от таких вот партизан, шли хохлы во множестве великом служить в полицию. А полиция – это и власть, и жалование твердое, и продовольственный паек. И возможность пограбить других, как и те же пресловутые партизаны…
Вот с того самого дня, c грабежа еврейского, стал Тарас Бульба у нас в городке популярен. Временно купил себе авторитет он грабежом тем всенародным безнаказанным. Да связал людей круговой порукой причастности к коллективному разбою и молчания всеобщего о разбое том… Впрочем, и популярность любая, и авторитет у нас дело преходящее. И уходящее скоро и без следа. Прошло и это, как только немцы повелели полицаям взимать с населения продовольственные и натуральные поставки для нужд вермахта и Рейха. После организовали немецкие власти биржу труда и стали вербовать молодежь для работы в Германию. Вначале народ записывался смело и охотно. Потом как-то поползли дурные слухи о тяжкой жизни на неметчине… Народ записываться на работу перестал. И вот уже тогда настоящие немцы (и без местных полицаев даже) сделали облаву у нас на базаре. Многих бывших там в тот день арестовали. Потом объявили их всех спекулянтами и отправили в товарных эшелонах на работу. Кого в Польшу, кого и подальше – в Рейх. Официально немцы называли это «транспортировка», или даже «эвакуация населения».
В то же примерно время Бульба получил приказ из комендатуры «разгрузить гетто». Вот тогда и пошли колонны к яру. Люди не знали, куда их ведут. Шли с вещами. Шли целыми семьями… Кто-то слышал краем уха вздорный слух, будто немцы захватили Палестину, поперли оттуда англичан и вот теперь туда высылают евреев… Все спокойно, уверенно шли, и никто ничего не боялся… А потом… А потом были выстрелы, – Регина наконец-то смолкла.
Бездонные, черные ее глаза вновь заволокло слезами. Крупные капли покатились по ее щекам. Она плакала. На этот раз беззвучно, уже не стесняясь и не скрывая своих соленых, горьких слез.
Королева
Волшебное украинское лето. Рассохшийся, нагретый подоконник. Черноволосая женщина в широком платье болтает загорелыми ногами, сидя на окне, и рядом с ней – мальчик.
- А ты знаешь, – спросила Регина, – что мое имя означает по-испански?
- Что? – с любопытством спросил Андрей.
- Королева. Мне рассказывал как-то один парень еще в Ленинграде, в юности, что в стародавние времена, еще и доколумбовы, евреи жили в Испании и Португалии. Испанцы с португальцами только что прогнали мавров-мусульман из своих земель, и потому король Филипп испанский и королева Изабелла португальская всюду искали врагов. Им на помощь в этом деле подоспел злой великий инквизитор Торквемада. Попы да монахи искали врагов короля. Искали врагов королевы. Искали еретиков – врагов веры церкви католической… На городских базарных площадях запылали, зачадили черным дымом, завоняли горелым человеческим мясом страшные костры инквизиции. Страх и ужас охватил иноверцев Испании и Португалии – иудеев да редких уже в тех краях магометан. Изменить свою веру, умереть на костре или убежать в дальний край – вот какие дороги легли тогда перед евреями.
Первое время, надеясь избежать либо отречения от родительской веры, либо гонений и мучительной, позорной смерти, евреи стали давать своим дочерям имя Регина. Еврейские отцы семейств робко надеялись, что их гонители и мучители не посмеют поднять руку на семью, где почитают королевскую кровь… Но только и это было тщетно. Товквемада обвинил евреев в том, что те, веками живя на земле Кордовы, мирно ладили с правителями – маврами-магометанами. «Раз они, иноверцы, не враждовали меж собой, значит, меж собой они в чем-то согласны. А раз так, значит, их вера против нас», – так он сказал королю. Так он сказал королеве. Перекрестить всех евреев, а кто не крестится, – убить! Такое вынесли решение монархи.
Вот пришли попы, пришли черные монахи. Принесли чаши со святой водой, кадила-курительницы, хоругви и иконы и начали крестить иноверный народ. Всех, кто отказывался, хватали стражники. Волокли в темницу, а потом казнили. Кто-то бежал даже и в Африку или через Пиренеи во французский край. Большинство не захотело ни бежать, ни умирать, надеясь тайно сохранять свою веру. «Марраны» – вот как называли их испанские католики. «Марраны» – по-испански значит «свиньи». «Неверные перед господом», крестившиеся только для вида, – вот в чем подозревали этих несчастных людей остальные «добрые католики»… Говорят, что Христофор Колумб был тоже из семьи марранов… Вот такая страшная сказка, – закончила Регина наконец. И желая сменить невеселую тему, сказала уже веселей: - Скоро мы пойдем в гости к дяде Шевченко. К дяде Мише. У него большой дом и сад. А еще у него есть марки. Почтовые марки. Целые альбомы старых марок. У него был сын Анатолий. Он их раньше собирал… - сказала Регина, и тяжело вздохнула. – Погиб…
- Как погиб?.. – неуверенно, робко спросил Андрюша у матери.
- Утонул на реке. Раз попал в водоворот и не выплыл. Утащило под воду… – cказала она и еще раз вздохнула. – А ты знаешь, кто был Шевченко? – спросила Регина, наигранно весело взмахнув черной копной волос.
- Кто?
- Это поэт такой был, украинский. Давно, еще при царе. Поэт «гнева и печали», как Некрасов в России… Шевченко был крепостным. Писал стихи и очень хорошо рисовал… Его отдали в солдаты на двадцать пять лет. Было это давно, при царе Николае Палкине. После хорошие русские люди выкупали из рабства, спасали его… Я все-все раньше про того Шевченко знала. Я ведь школу здесь закончила украинскую. Учились мы на украинском языке. Я и мову знала тогда в совершенстве. Жаль, что со временем все забываю ее. Все больше и больше… Да, давно это было… Еще при Хрущеве… Помню, хлеб тогда у нас на Украине был такой рассыпчатый, продавался в магазине. Делали его тогда из кукурузы. И совсем-совсем невкусный был… Говорят, что кукурузу ту увидал Никита наш Хрущев в пятьдесят восьмом в Америке. Очень уж она ему понравилась. Вот он и решил весь СССР той кукурузой накормить. А ведь в той Америке, где он ее и увидал, она идет-то только в корм скоту… А еще тогда у нас в СССР первый спутник запустили. После того и Юрий Гагарин в космос полетел. И Алексей Леонов. И Валентина Терешкова… Раньше, в детстве, когда мы были еще школьниками, мы всех-всех наших космонавтов наперечет знали. Вот смотри… - Регина подошла к столу и стала выдвигать ящик.
И достала из ящика как величайшую ценность кипу ломких, пожелтевших газет. C полуистлевших полос радостной, невинною улыбкою мальчишки улыбался первый космонавт Земли. Космонавту Гагарину пожимал руку и улыбался во весь свой широченный рот толстенький, плотный человечек с абсолютно лысым черепом. Никита Хрущев. Вот он какой, догадался Дюша.
- В школе мы тогда много-много стихов Шевченко Тараса Григорьевича учили наизусть. Кобзарь народный – так про него в книжках писали… Всегда читали мы те стихи перед классом. И на эстраде, на вечерах торжественных – тоже… Сколько лет прошло, но я и сейчас кое-что помню… И даже могу прочитать… - она подняла повыше голову, сосредоточилась и начала читать нараспев: «Как умру, похороните на Украйне милой, Посреди широкой степи выройте могилу. Чтоб лежать мне на кургане, над рекой могучей, Чтобы слышать, как бушует старый Днепр под кручей. А когда с полей Украйны кровь врагов постылых побежит, О, вот тогда я встану из могилы, Поклонюсь я и достигну божьего порога помолиться, А покуда – я не знаю Бога. Cхороните и вставайте. Цепи разорвите. Злою вражескою кровью волю окропите»…
Какое страшное стихотворение, подумал Дюша. Могила и кровь. Кровь, красная, как наше знамя. Как кровь зарубленного казацкой шашкой незнаемого прадеда - революционера - героя Прокопия. Как кровь расстрелянных в яру евреев. Кровь, кровь, кровь…
Дядя Миша
Вот и наступил тот самый долгожданный день. Поднялись с утра, но не пошли в тот день на реку. Долго-долго собирались. Оказалось, что быть приглашенным в гости – тоже дело хлопотное… Собрались прийти в гости к дяде Мише к обеду. Или немножко пораньше. Вот оделись нарядно и празднично. И пошли все втроем, по раскаленной от солнечного жара улице. Хорошо, что тень от каштанов плотно устилала тротуар, не давая летнему асфальту превратиться в сковородку для прохожих. Подошли к дому дяди в назначенный час. Позвонили в звонок у железной калитки. Стояли и ждали. И вот калитка наконец распахнулась. И из нее – невысокий, кругленький, пузатый мужичок в белой рубахе с короткими рукавами, распахнутой на груди. Широкий нос – картошкой. Большая, волосатая бородавка на носу. Чем-то дядя Миша напомнил вдруг Дюше Никиту Хрущева, виденного им лишь раз со старой газеты с Гагариным. И еще чем-то - дедушку Николая из Устьрятина. Такой же плотный старик с большим и добрым, круглым лицом. Широко и приветливо улыбается. Крепко жмет папину руку. И гостеприимно приглашает пройти за ворота. За зеленый железный забор. В глубине участка - большой одноэтажный дом из белого силикатного кирпича. Возле дома – гараж. Вокруг дома – большущий фруктовый сад с яблонями, грушами, вишнями. Вот грозный, патлатый кобель в будке на цепи. Высунул морду. Вылез и обрехал незнакомых. Дядя Миша прикрикнул на пса:
- Цыц, Ленька! Молчать, старый черт!
Заслышав хозяина, кобель вмиг замолчал, трусливо попятился, завилял хвостом, как бы извиняясь за оплошность, и, потупившись, залез обратно в будку.
- А почему пес Ленька? – лукаво спросила Регина.
- Да брешет он больно уж много… - улыбнулся ей дядя Миша.
По дорожке идут через сад. Слева и справа от белой гравийной дорожки - плодовые деревья и ягодные кусты. Возле добротного деревянного крыльца веранды на бетонной площадке – «Жигули-копейка». Хорошо живет дядя Миша. Как-то даже и не по-советски. «Кулак», «куркуль» он, хозяин крепкий, настоящий…
Сначала плотный колобок дядя Миша и хозяйка дома, высокая, тощая, как вобла, как бы высохшая тетя Галя, поили гостей крепким чаем. Включили телевизор, но вмиг устали от полившейся казенной ерунды. «Сельский час» - продовольственная программа… всем классом останемся в родном селе… да вести с полей… то да се. Словом, или ничегошеньки интересного, или просто «клюква» и обычное, советское телевранье… Выключили… Из кухонного приемничка пропиликала заставка из Моцарта: «Начинаем передачу «В рабочий полдень». Покатились песни по заявкам: «Яблони в цвету, какое чудо»… и «На тебе сошелся клином белый свет»… Потом прошло и это… Запищали сигналы точного времени… И голос, так знакомый всей стране, объявил: «В Красноярске – девятнадцать. В Улан-Уде – двадцать. В Петропавловске-Камчатском – двадцать четыре часа. Полночь. В столице нашей Родины городе-герое Москве – двенадцать часов дня. Полдень.
- А неплохо бы и по-настоящему отобедать! – хитро ухмыльнулся дядя Миша. – А ну, Галя, неси-ка нам скорей обед…
Зазвенели тарелки. И красный, горячий, наваристый, украинский борщ заструился из супового половника, топя в себе белые хлопья сметаны. Белые пампуки и вареники с творогом… Домашний хлебный квас… Своя, «кулацкая» горилочка, прозрачная, как слеза младенца, из хрустального графинчика быстро привела дядю Мишу и Виктора Николаевича в состояние блаженной нирваны.
- Эх, музыки бы сейчас хорошей надо… - сказал дядя и повернул ручку «Пуск» на магнитофонной приставке «Нота». Закрутились желтоватые катушки. Побежала, понеслась с одной на другую быстрая, коричневая лента. «Мы не успели, не успели, не успели оглянуться, а сыновья, а сыновья уходят в бой»… - захрипел из динамиков голос.
- Не могу, не могу про войну… - вздохнув тяжело, сказал Миша и опрокинул рюмку в свой широкий рот. – Тяжело, ой, как тяжело все это помнить… Давайте лучше за мир…
Потом крутили черные пластинки на «комбайне» – радиоле «Мелодия». Веселая леонтьевская свистопляска: «Все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, а он им светит. Все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, а он горит»… И пугачевское лирическое, нежное, женское, грудное: «Расскажите, птицы, времечко пришло Рассказать, что мир наш – хрупкое стекло»… Песня для парного танца. Толстенький Миша смешно танцевал, перебирая короткими ножками со своей высокой, тощей Галей. Танцевал, дурачился и сам же над собой смеялся. И Галя смеялась. Смеялась до слез, промокая вдруг выступившие на глаза слезы белым, вафельным, кухонным полотенцем. Потом еще и еще танцевали. Регина и Виктор танцевали серьезно. А Миша и Галя – как придется. Дюша смотрел на танцующих и дурачащихся взрослых, и на душе у него становилось как-то необычайно весело, свободно и легко. Хотелось идти вперед по светлой и широкой улице, всем заглядывать в глаза, жать протянутые руки и улыбаться.
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 128; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!