Нет, не из книжек ваших скудных, 3 страница
- Ну, это разве работа? Вот бы вас в лес зимой, на лесозАготовки… Я бы на вас посмотрела… - не раз и не два говорила родным Архелая Ивановна спустя еще долгие годы.
Хорошо стояли гарнизоны. Военный городок достался нам от японцев. Казармы для солдат. И дома офицерские. А в домах тех чего только нет… Белье. Посуда. Мебель разная - резная. Кровати в спальнях широченные. Огромные радиолы. Иероглифы на зеленой, светящейся шкале… Зеркальные потолки. И вазы разные. С драконами… Как вошли наши офицеры в те дома, так и обалдели… Никогда наши ребята такого богатства не видели… Хорошо, хорошо жили японские самураи на корейской земле… Однако мы их все равно поперли! Освободили корейский народ от японского милитаризма! Стояли в Корее ваши гарнизоны – японские, теперь наши постоят! Советские!
Много, ой, много было в той жизни смешного. Забавного. Как-то раз офицеры решили попробовать местные кушанья. Офицеры думали, ну, сейчас местный повар приготовит им чего-нибудь там из свинины. А надо сказать, что свиньи в Корее содержались тогда почти что в каждом деревенском дворе. Большие и довольно крупные. Только вот не светлого, как в России, а абсолютно черного окраса. Такая местная порода. Вот позвали повара из местных. Тот приготовил. Мясо. Белое. На вид – обыкновенная курятина. Офицеры едят себе… Все съели… Понравилось! Зовут повара. Спрашивают через переводчика:
- Что, мол, за зверь такой? Не свинка ли?
|
|
|
- Нет, – отвечает повар. – Не свинка. Это собачка, господа русские офицеры…
«Господа офицеры» потом долго-долго блевали… А зря. Корейцы откармливают на убой специальную породу собак, как в Европе – свиней. Порода та – крупная. Напоминает европейских водолазов. Хозяин ту собаку из специального собачника не выпускает. По улице она не бегает. В будке на цепи не сидит. Живет, как свинья. Ест. Толстеет… И так - до самого убоя. Между прочим, эти «бусурмане» еще и змей едят…
В Корее офицерские жены даже ходили на местный рынок. Разумеется, не одни. В сопровождении ординарцев. В те годы каждому старшему офицеру полагался ординарец. В царской армии он назывался «денщик». Денщик – солдат, обслуживающий офицера в быту, помогающий ему и его семье по хозяйству. Денщик-солдат – слуга при офицере. Денщик обязан чистить офицеру сапоги и стирать форму, топить печь, собирать на стол. Быть у него на посылках… Да мало ли чего должен был делать денщик в царской армии… То же самое вменялось в обязанность ординарцу в Армии Советской – сталинской. Кстати, кроме денщика, у старшего офицера был еще и водитель. И тоже персональный!
Вот выходят или, чаще всего, выезжают офицерские жены на «Виллисах» в город. На рынок. Приехали. Шум. Толкотня. Каждый кореец трясет своим товаром. Зовет покупателя. Прилавки и лавки… На них и в них – овощи-фрукты и всякая снедь… Тут же ходят американские солдаты… До мая сорок восьмого Корея не была разделена на два враждебных государства. Поэтому контакты между оккупационными зонами бывших союзников были самым обычным делом. Делегации американских офицеров посещали с визитами базу русских. Вообще-то простые американские солдаты сами были не прочь поторговаться с местными. Чего-нибудь купить-продать. Благо, у них всего было навалом. «Добрый дядя Сэм» для своих парней довольствия никогда не жалел…
|
|
|
У корейцев в те годы даже была такая немного обидная для нас дразнилка-поговорка: «Америка – купи, купи, купи… Россия – продай, продай, продай…» Американцы на том рынке продавали… А люди советские, русские, наши победители, – покупали. Покупали все, что достать в Союзе не представится возможности. Ни за какие деньги. Многих выручали взятые трофеи… Благо, сам Верховный разрешил их брать, еще с Германии…
После войны полстраны лежало в развалинах… Кстати, ведь и до войны с товарами и продуктами в СССР было, мягко говоря, негусто. После завершения коллективизации наступили несколько лет повального, дикого голода. И хотя хлебные карточки отменили в тридцать четвертом, отовариться даже самыми простыми продуктами было неимоверно трудно. Ночные хлебные очереди в русских провинциальных городах оставались печальной реальностью еще зимой тридцать шестого – тридцать седьмого года. Даже в жестокие морозы люди стояли всю ночь только для того, чтобы с утра купить хлеба… А потом – надо было идти на работу… Что же до «товаров народного потребления», то в планы Первой Пятилетки их выпуск вообще не входил. Все силы страна бросила тогда на создание крупных отраслей тяжелой промышленности. И прежде всего – стратегического и военного направления.
|
|
|
«СССР долго без войны не проживет… Скоро, скоро мы пойдем вперед, «неся освобождение народам»… – так решил Иосиф Сталин. И его решения претворялись в жизнь. Любой ценой… Окончание НЭПа означало лишение страны самых элементарных, насущных, бытовых вещей. Первая Пятилетка для легкой и пищевой промышленности оказалась просто никакой. И только Вторая Пятилетка слегка оживила эти почти уже погибшие экономические отрасли… Неудивительно, что власти умело отводили от себя общественное недовольство, организуя на местах показательные процессы над «врагами народа»… Несчастные советские и партийные чиновники местного разлива, угодившие тогда под «ежовские рукавицы», зачастую были грубы и заносчивы перед простым народом. И потому многие были рады свести с ними счеты…
|
|
|
Вот так стояли русские – советские солдаты – офицеры в Корее в те давние года. Служили – жили и не думали, что надо будет уходить домой. Все считали, что советские солдаты пришли туда надолго. История и жизнь распорядились иначе…
Нарядный, свежевыбритый, наодеколоненный крепчайшим «Шипром» дед Николай в новеньком зеленом пиджаке с орденскими планками. Рядом – родные. Сыны-молодцы. Архелая. Да «дочки» – невестки. Да, сегодня за такой праздник и рюмочку лишнюю не грех пропустить… Сидит Прокопьевич довольный. Улыбается. А Николка, старший сын, поднялся с рюмкой. И все приятное, приятное про деда-ветерана:
- Дед-то наш Николай – героический!.. Не пропал, хоть и трудно им без отца потом было… Гражданская… Сначала были в Архангельске белые. Потом пришли американцы и англичане. Немного. В Первую германскую они возили в Россию оружие. Потом Октябрь… Англичане и американцы решили красным оружие не отдавать. Высадили у нас на Севере свой экспедиционный корпус… В Гражданскую в Архангельске было белое правительство. Правительство генерала Миллера… Англичане и американцы воевать за белых не спешили. Да это было для них и не резон. В Европе кончалась Мировая. Потом пришел Версаль. «Биржа в Версале» – новый, европейский, географический раздел да финансовые интересы у Америки наклюнулись тогда, уже и в Старом свете… Мир вовсе без России или с Россией слабой, большевистской, им представлялся тогда наилучшим историческим итогом войны и русской революции. Потому бывшие царские союзники не давали белым ни одной винтовки, ни танка, ни аэроплана задарма. Они их продавали! Продавали аж по второму разу! Но как в народе говорят – скупой платит дважды! Красные белых прогнали. И генерал Миллер за границу убежал. И англичане. И американцы… Потом пришли красные… Я всего-то, всего и не знаю… Верно, дед?..
- Верно, Колька! Складно-то у тебя все как… Экий ты сукин сын у меня уродился!.. – весело заметил дед.
- Коля у нас… Он хороший… Вот начальником цеха недавно назначили… И коммунист, как отец… Только уж больно много ты куришь… - заумилялась на старшего Архелая.
- Коленька, золотце, ты не кури… Много… - cо смешком добавила Ганна.
Николай расплылся в довольной улыбке и продолжал:
- Двенадцатый год рождения… Вовремя, вовремя ты, Прокопьевич, родился. Ты родился, и век твой для тебя поспел. Ко всем событиям большим ты, отец наш, был сопричастен. Да и власть тебя на веку твоем не обидела… Можно сказать, что Советская власть дала Николаю Прокопьевичу все… Все дала и самой полной мерой… Ничего, можно даже так сказать, не пожалела… Сами подумайте. Ну кто бы наш дед был до семнадцатого года?.. Мешки бы в городе таскал. В деревне бы быкам хвосты крутил… После Гражданской в тяжелые годы он, сирота, кончил школу. Потом поступил в Училище Землеустроения. Потом – Комсомол… Даешь стопроцентную коллективизацию!.. Начались колхозы… Он – землеустроитель, землемер-мелиоратор. Его – в район. Там агростанция. И МТС… Работал. Дни и ночи отдыху не знал… Потом по направлению ВЛКСМ – в артиллерийское училище… Рейнская область… Испания… Чехословакия… Аншлюс… В мире все отчетливей тянуло порохом. На Европу надвигалась большая война… Прошел Финскую. От звонка до звонка… Началась Отечественная… На Курской Николай Прокопьевич вступил в партию… Прошел от Курска и Орла до Кенигсберга и победной, майской Праги… Дошел в Европу – его оттуда в Азию. Китайцев да корейцев из беды выручать… Медали… Ордена… Да вы и сами знаете.
- А в личном плане? Расскажи! – заулыбалась мать.
- А в личном плане мы двух дураков родили! – засмеялся дед. – Верно, Архелая?..
- Сказал тоже… У нас ребята-то хорошие. И Коля хороший. И Витенька. И Ганна. И Регина… Вся семья… Вот помню, Николай, как ты меня по молодости лет добивался… Жили мы тогда в Конищево. Я, сестра моя Лизавета и мама наша, Клавдия Антоновна, царствие ей небесное… Были и еще у мамы нашей деточки, так ведь тогда очень много детей умирало. Даже и у состоятельных. Заболеет ребеночек, и все… Ух, и строгая-то наша мамочка была…
- Ее, говорят, в деревне даже мужики боялись… Вот Лизка от нее даже в соседнюю деревню зимой по снегу убегала… - смеясь, вставил дед.
- Ну, боялись или нет – не скажу, – продолжала Архелая Ивановна. - Скажу только, что у нас в роду-то все не робкого десятка. Папа мой Иван Антонович при царе служил лесничим. Работа не для робких. Браконьеры… А вот дед мой Антон был мельником. Мельница у него была водяная, на реке. Все крестьяне к нему и ездили зерно молоть. Богатый был мужик… А еще народ говаривал, что у него на мельнице черти бегают в колесе. Правда, правда!.. Говорили, что раз один дедов работник видел меж колес рога и рыло как бы поросячье, на козлиной, наглой морде… Другой раз как будто кто-то даже видел хвост… C тех пор ходили разговоры – слухи, что Антону на мельнице сам черт помогает… А вот папа мой по мельничному делу не пошел. Был лесничим в Кичменской волости. Леса у нас в волости были почти все сплошь казенные. Государственные то есть… Да и вообще, у нас на Севере помещиков было мало. Только вокруг городов усадьбы и были. И крестьяне, еще до Реформы, тоже были почти сплошь казенные … Так вот, лесникам платили жалование. Полагалась им и форма. Совсем как в царской армии… У меня даже фотокарточка где-то была… Так что жили мои родители Иван Антонович и Клавдия Ивановна при царе неплохо. А по сравнению с местными крестьянами, даже можно сказать, были они «из богатых»… Был у них свой дом в деревне Конищево. Большой дом. Мебель разная… Вон диван наш плюшевый с гнутой спинкой до сих пор в углу стоит… И посуда из Конищево, вот она – на столе… Столик кругленький наш - у Коли, на Горького. Жив до сих пор… Жалко, что кресло тогда мы в Сосновке оставили…
После Великой войны мы туда ведь и попали. В Сосновку… Хороший, cветлый пригородный поселок. Даже клуб имелся справный. Колонный, белый, каменный. Правление, баня да больничка… После войны быстро раздался поселок наш вширь. Новые дома на два этажа, даже и с водопроводом… В пяти минутах на автобусе – «Мелиоратор». В получасе – и областной центр Устрятин. Ну, чем там плохо было?.. А природа там какая! Богатая природа русская, могучая, как на картинах художника Шишкина… Заливные луга под холмом. Поля-перелески. Черный бор за полями вдали… Поутру над рекою Гадюкой туманы расстилаются. Красота, красота там такая, что язык заглотнешь. А в лугах все травы, травы… Золотая рожь, да василечки синенькие, да колокольчики между золотом. Белые ромашки, клевер в разнотравье рассыпался по лугам. Век смотреть не надоест человеческому глазу на такую неземную красоту. Век тем воздухом дышать медяным, и не надышаться… Вот какой наш край. Русский. Нутряной. Здоровый, северный, исконный. Нету, нету для меня лучше, чем наши родные, устрятинские края…
Над крошечной речушкой на крутом, белесом косогоре – красные стволы корабельных сосен прут ракетами в голубую вышину. А кругом – дали. Северные дали. Высокое, страшное небо с фиолетовой набухшей тучей. Неласковое солнышко лучиками из-за тучки прямо на зеленый бор, зеленый рай. Высунет лучик из облака. Лизнет, да вдруг и брызнет светом – золотом по розовым стволам, заиграет, запляшет на раскидистых кронах волнами нездешнего, горнего света. И не роща сосновая это – это храм божий. Настоящий, настоящий нерукотворный храм. Сам бог тот храм строил. Сам и людям его подарил. Нате! Вот вам! А они, неразумные, в красоте такой порой с рождения живут и не видят ее как будто. Все свое… Все дела да хлопоты… Вот слепые!.. Ну где еще сыскать такую во всем огромном мире божью благодать?.. Да, не видят многие все это, живут, словно и не живые вовсе. Словно мертвые. Вот же ходят в рощу ту сосновую, красную – прекрасную – корабельную, мужики да парни из местных шалопаев вино да водку пить. Ну, выпили бы себе, мирно посидели, так зачем им надо еще после и бутылки бить?.. Осколки да газеты под соснами. Ножиками по стволам имена да маты вырезаны… Не народ, а чисто свиньи! Такую гадят красоту! И пошто они ее не понимают, – сокрушалась Архелая, а потом продолжила: - Все, что баское да хорошее, мы не ценим до поры. Живем, как слепые или как детишки неразумные. Думаю с тоской порой – зазря мы в город переехали. В городе природы нет или вся она задохлая, да вытоптанная. Чахлые кустики, больные деревца. Дымы из труб фабричных в небо грязным коромыслом упираются. Гремучие грузовики да дымные автобусы. Дома желтые, хрущевские, пооблупленные. Серое море асфальта. А чуть дождик пройдет, так грязюка на нем невозможная… Вот жили же мы в той Сосновке, и как же хорошо нам там тогда было… Собрались, да уехали, как дураки. Даже кресло там бросили. Не потащили кресло в город… В общем, жили они хорошо. Как и мама с папой жили до той беды. У них ведь тоже дом был - чаша полная. Вдруг – война… C той войны и пошла беда. На Германской, в далеких Карпатах, погиб папа мой – Иван Антонович… Потом – революция… Страшное, страшное время пришло. Приехали в деревню на подводах комиссары хлеб из деревни в город выгребать. Ходили, искали. Все с винтовками. А старший – в коже черной и с маузером. Всем он этим маузером прямо в нос тогда-то так и лез. Все грозился: «Контра! Контра!..» Найденный хлеб приезжие грузили на подводы и увозили в город. «Так велел товарищ Ленин!» – говорили они…
А после приезжие организовали в деревне комбед. Комитет бедноты. В комитет тот сбежались не только те, у кого было много детей, а земли маловато, но и пьяницы разные. И воры… Помню, что тогда как раз пришел с каторги Лукьян Фролов. Сидел он при царе за воровство и за убийство. C такими же, как и он сам, проходимцами грабил Лукьян при дороге в Бесово людей… Какого-то купца они тогда прирезали… Их и схватили… Сидел в Сибири… Потом полиции не стало. Он и убег… Пришел Лукьян в комбед – пошли дела. Никогда Лукьян Фролов не думал стать начальником. А тут такая лихая удача. Грабить можно кого хочешь… Приходили в любой дом. Без приглашения. Без стука. И требовали «именем Советской власти» жратвы и выпивки. Тащили мясо с погребов. И бочки с огурцами и капустой. Тащили свиней. Вели лошадей со двора. Снимали с хозяев тулупы… Один раз нужна им была входная дверь в комбед. Да посолиднее!.. Где достать? Надо снять у тех, кто побогаче!.. Они в наш дом! Снимают!.. Уж Клавдия их самогонкой поила… Думала: выпьют, подобреют да отступятся… А они, как черти, нажрались. Песни про мазуриков каторжные пели… После пьяные свалились до утра. А наутро зенки продрали и к обеду – сняли дверь. Увезли в комбед на подводе… C той поры маменька моя, Клавдия Антоновна, царствие ей небесное, говорила: «Коммунист – всегда был вор! Вор, свинья и пьяница!..» Не хотела, ой, не хотела меня мама за комсомольца замуж выдавать… Как же это, говорит, комсомолец!.. Ишь чего, девка, удумала… Они все антихристы, даже в бога не верят… Сама мама, хоть и в церковь никогда не ходила, но в бога веровала. И иконы у нас в доме были… Богоматерь – Пресвятая Богородица… Николай Угодник… Большие такие иконы. Все в окладах. Красивые… А то, что в церковь не ходила, так у них с папой Иваном Антоновичем вера была такая. Они «толстовцы» были… - продолжала рассказ Архелая. Глубоко вздохнула и в тот же миг часто-часто заморгала. По сморщенным шекам побежали слезы.
- Ты чего, Архелая… - потрепал по плечу ее дед.
- Маму и папу жалко. Не увидеть их уже нам вовек… Только в царствии небесном… - горько-горько всхлипывала бабушка.
- Ну, а с Федькой, подлецом, чего было? – спросил дед, чтобы, наконец, перевести разговор на другое.
- А что с ним надо было делать?.. Прознали власти про его дела. Приехали чекисты – все в коже. Да ЧОНовцев отряд. Схватили их пьяными. Хотели увести на подводе в район. Думали их судить… А они, дураки, - вырываться. Хотели бежать… В них стреляли… И все… Хороший ты, Николай… Зря Клавдия-покойница все боялась меня за тебя выдавать… Опосля-то ведь и она, когда тебя хорошо узнала, говорила мне, и не раз: «У тебя Николай мужик хороший. Ты его завсегда держись… Работящий, да и пьет мало… хоть и партийный он, прости, господи…»
Наконец, когда бабушка немного успокоилась, Коля довершил свой рассказ. Рассказ о том, как Николай демобилизовался. Как вернулся он с Архелаей обратно в Союз. Рассказал про особую дедову честность. И сам не воровал, и другим воровать не давал. А в армии чего украсть – всегда найдется… Добавил, что когда расформировывали гарнизоны, то некоторые офицеры тащили из Кореи все, что могли. Иные «Виллисы» проводили по документам как лом, чтоб обзавестись машиною. И притом абсолютно бесплатно… А Николай Прокопьевич гвоздя ржавого сверх положенного Родиной себе не взял… Настоящий коммунист! Не то, что некоторые…
После Николай Прокопьевич работал землеустроителем-мелиоратором в Сосновке при МТС. А Архелая – бухгалтером в совхозном правлении. В ту пору она закончила бухгалтерские курсы… Получили дом от правления… Жили хорошо, весело и дружно. Николай Прокопьевич. Архелая Ивановна. Коля-старший и Витенька-младшенький…
Через некоторое время Николая перевели в город. Переехали всей семьей. И Клавдию Антоновну из Конищево они к себе забрали… Жили в деревянном доме на Жданова, что стоит и до сих пор, у стадиона «Динамо». После – получили новую, двухкомнатную квартиру в новом, «хрущевском» доме на Ворошилова. Тридцать шесть квадратных метров площади… Теперь в этой квартире живут пятеро… Коля и Ганна получили от завода кирпичную «двушку» за рекой, на Горького… Виктор и Регина «стоят на очереди». Уже давно…
Николай Прокопьевич долгие годы возглавлял проектный отдел в Мелиоративном проектном институте. Новое, современное, трехэтажное здание на Калинина… Сам он – большой начальник был… Что ты!.. А жену Архелаю после взял к себе - секретарем!.. Хороший был начальник. Требовательный!.. C персональной «Волгой». А та - с персональным шофером… Все, как тогда, в Корее… Вот такая история у нашего деда.
В настоящем у Прокопьевича – пенсия. Да внук Андрюшка. Славная трудовая биография. Достойный вклад в копилку славных дел нашей великой Родины…
Пересадка-2
Бегали к автомату пить воду с сиропом за три копейки. И за копейку – без сиропа. Жаркое, слепящее солнце. Яркое, печное лето. До электрички еще далеко. Часика два… Обошли кругом памятник Владимиру Ильичу… Что еще интересного? Слева от площади на углу – красно-белая телефонная будка. Искореженная дверца. Битое стекло. Несчастный таксофон с оторванною трубкой. Рядом с будкой – поваленная на бок урна. Хулиганы… И пьяницы… И откуда сколько развелось такого сброда на нашу-то голову?.. Справа, у автобусной станции, – бетонный стенд. Острая звездочка, крашенная красным. Перед звездочкой – молот и серп. Наверху – массивная надпись: «Члены Политбюро ЦК КПСС». Слева от всех – товарищ Брежнев Леонид Ильич. Он самый главный. Ему и портрет побольше полагается. Улыбается довольно. Волосы зачесаны назад. Чтобы лоб казался повыше… Густые, мохнатые брови. Обрюзгшие, стариковские щеки. Маршальский мундир с пятью звездочками и Орденом Победы. На шее - галстук с алмазной маршальской звездой…
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 117; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!