Глава четвертая. Человеческий способ...



219

В понимании культуры сложились j:sa полярных под­хода, которые, став классическими, в определенной мере задают «координатную сетку» для ее интерпрета­ции. Первый получил завершенный вид в рамках нео­кантианской философии культуры, второй — в рамках культурной антропологии. В первом случае, как бы ни определялась и ни оценивалась культура, она понима­ется как противопоставленное повседневности дело человеческого духа, проявляющего себя в творчестве уникальных произведений. Во втором случае культура трактуется как антропологическая особенность жизни людей, проявляющая себя в любых их действиях, но прежде всего в каждодневном существовании. В каче­стве культурной человеческая жизнь определяется ан­тропологом постольку, поскольку она включает социаль­ное наследование традиций, навыков, знаний, умений и стереотипов восприятия, мышления и поведения лю­дей посредством их научения.

С развиваемой здесь точки зрения, культура не есть только нечто возвышающееся над повседневностью, впол­не и окончательно отличенное от не-собственно-челове-ческого в ней. Если понимать бытие человека как антро­погенез в указанном смысле самоотличения путем миме­сиса, то становление человеком выступает как присущее этому бытию в качестве антропологической характерис­тики всякого человеческого жизнепроявления, выража­ющей себя не только в произведениях, но и в повседнев­ности. Культура при этом выступает как необходимый атрибут процесса самоотличения человека, а в силу своей процессуальности никогда не в качестве вполне отличен­ной от иного: она запечатлевает в себе сам процесс отли­чения, который происходит постоянно и является непре­менной составляющей каждодневной жизни. Тогда куль­тура выступит также и как атрибут, как постоянная характеристика повседневного существования (образа жизни). Однако самого по себе социального наследова­ния традиций путем научения недостаточно (чтобы счи­тать такие традиции человеческой культурой), поскольку их человечность конституируется производимым в них и с их помощью самоотличением человека от не-собствен-но-человеческого в себе и другом.

220 Часть вторая. История культуры в перспективе...

Формирование понятия культуры происходит лишь после эпохи Просвещения и в определенном-смысле явля­ется плодом критики последнего. В контексте торжества просвещенческого рационализма культура лишь начина­ет становиться темой философской рефлексии, причем вначале сугубо периферийной. В рамках механической конструкции Вселенной в сочетании с идеями «социаль­ной физики* человек, как пишет М.Б. Туровский, высту­пал главным образом как носитель естественного света разума. «Такое понимание человека было непосредствен­но представлено в трактовке истории как линейного про­цесса совершенствования разумности... Поэтому обще-ствознание того времени не знало понятийно оформлен­ной категории культуры в составе осмысления истории»25. Центром же для Просвещения, как и для всего Нового вре­мени, остается природа, понимаемая как механически устроенный универсум. Рациональность природы прояв­ляется в законосообразной связи ее явлений, а для интел­лекта она выступает как основание знания, получаемого благодаря способности познания, которую все Новое вре­мя считает природным свойством человека. Природная связь и возможность ее познания — два выражения рацио­нального устройства мира. Это важный момент просве­щенческой мысли, в котором она продолжает традиции творцов философии и науки Нового времени — Галилея, Декарта, Бэкона и др.

Несмотря на, казалось бы, инструментально-утилитар­ную трактовку, разум остается бытийно укоренен: приро­да сама устроена как будто бы на потребу человеку, ибо в ее основе лежит причинная связь вещей. Характерно вы­сказывание Лапласа: «Мы должны рассматривать совре­менное состояние Вселенной как результат ее предше­ствовавшего состояния. Ум, которому были бы известны для какого-либо данного момента все силы, проявляющи­еся в природе, и относительное положение всех ее час­тей, если бы он, кроме того, был достаточно обширен, что­бы подвергнуть эти данные анализу, обнял бы в одной формуле движения величайших тел Вселенной наравне с движениями легчайших атомов: не осталось бы ничего, что было бы для него недостоверно, и будущее так же, как и прошедшее, предстало бы перед его взором»26. Челове-

Глава четвертая. Человеческий^ способ...

• 221

ческое познание, конечно, ограничено и вынуждено до­вольствоваться не столь точным знанием, но эту неточ­ность даже разум человека, по Лапласу, в состоянии ис­числить математически в теории вероятностей. Нельзя не согласится с А.П. Огурцовым: «Грандиозность замыс­ла и непомерность притязаний поразительна»27.

Тотальная рациональность природы распространяется и на человека. Вольтер писал: «Если я буду знать свои пер­вичные принципы, я смогу получить и заранее усмотрю все аффекты, к коим буду расположен завтра, и всю цепь ожидающих меня идей; я смогу получить над этими идея' ми и чувствами такую же власть, какую я осуществляю иногда, когда подавляю и отклоняю свои сегодняшние чув­ства и мысли»28. Естественно, что у самого Вольтера при таком радикальном совмещении рационализма и натура­лизма тема культуры остается периферийной. Вольтер возражал Руссо по поводу его критики цивилизации29: за­дачей цивилизации может быть только развитие возмож­ностей природы с помощью разума, а не возвращение к естественному состоянию.

Для французской традиции ворбще, а для эпохи Про­свещения особенно, не характерно противопоставление культуры и цивилизации, и это естественно. Каким бы об­разом ни рассматривались средства возделывания и усо­вершенствования природного (а именно таков просвещен­ческий взгляд на культуру30), мысль сосредоточена на по­знании природы и ее рациональном устроении, а не на культуре как таковой.

В связи с соотношением понятий культуры и цивили­зации я бы хотел отметить любопытное обстоятельство (ра­зумеется, рассматриваемая схема есть лишь модель, от­ражающая разные способы отношения к цивилизации и культуре в Новое время и не претендующая на то, чтобы исчерпать всю их сложность).

У древних римлян, а затем у английских и французских мыслителей, у которых термины культура и цивилизация, как правило, синонимы, внимание привлекает преимуще­ственно устроение гражданского общества. К примеру, Августин всю историю рассматривал как историю отно­шений двух «градов» — земного и небесного, причем ла­тинское civitas, кроме значения «город», имеет и много

 

222 Часть вторая. История культуры в перспективе...

других: граждане, гражданское общество, право граждан­ства. У древних греков всегда большое значение имел во­прос о роли воспитания граждан (paideia) в устроении гражданского общества (полиса) как формы усовершен­ствования природного. Последовавшая за ними немецкая социальная философия формулирует тему культуры (как цели природы, по Канту), сближая ее с образованием (Bildung как этап саморазвития духа у Гегеля). Причем именно в Германии возникает противопоставление куль­туры и цивилизации (О. Шпенглер).

Я не буду обсуждать здесь различие между двумя пони­маниями природы — как природы чего-то и Природы как наименования универсума31. Последнее употребление ха­рактерно для Нового времени и не встречается в Антич­ности, в то время как в Новое время природа продолжает употребляться в смысле природы чего-то. Возможно, что универсализация понятия природы в Новое время, отне­сение его к мирозданию в целом, когда она встает на мес­то античного космоса, делая его природным по преимуще­ству, отчасти ответственно за то, что и культура начина­ет осознаваться как универсальная проблема. Античный Космос есть нечто в себе украшенное и потому является воплощением души и ума. Вселенная как Природа пред­полагает ее устроение извне — Творцом (или человеком, так как разум человека хотя и обладает «естественным светом», но не определяется механизмом природы), а при­родный универсум, в отличие от Античного Космоса, не предполагает космической души и ума именно из-за его самодостаточности как природы. Вне природы оказывает­ся только культивирующий ее человек.

В англоязычной общественной мысли (А. Фергюсон) возникает периодизация истории и разделение ее на эта­пы: дикость, варварство и цивилизация. При этом цивили­зация противопоставляется дикарям и варварам (иногда, как у Руссо, позитивный полюс оппозиции — это дикарь, «естественный человек»), т. е. обществам, не знающим гражданского устроения и его благ — наук, искусств и т. п. В контексте понимания культуры как оппозиции природе как исходного и фундаментального (из этого понимания затем и может возникать понятийное противопоставле­ние культуры и цивилизации) образованный или культур-

Глава четвертая. Человеческий способ...

223

ный человек противопоставляется необразованному, не­культурному, невоспитанному, непросвещенному, и кри­терием здесь служит степень обработанности природы, приобщенности к общественным благам и т. д. В контек­сте понимания цивилизации как исходного понятия в его противоположности варварству (или дикости) речь идет о принадлежности обществу и принципу его устроения (цивилизация), благодаря чему индивид становится спо­собен к общению, может обустраивать общество. Конеч­но, и в цивилизованном народе есть образованные и не­образованные, но сама образованность видится как одно из благ цивилизации, гражданского общежития. В случае исходности понятия культуры акцент сделан на воспита­нии, просвещении и образовании человека, которые мо­гут вести к устроению общества на цивилизованных на­чалах, так что цивилизация оказывается производна от массовости приобщения к культуре.

В одном случае цивилизация, т. е. благоустроенное за­конами общество, где господствует право, есть особое устроение общественной человеческой жизни, представ­ляющее собой для членов общества самостоятельную цен­ность. Среди других преимуществ, обеспечиваемых циви­лизацией, есть и такое — способствовать развитию обра­зования и культуры, т. е. усовершенствованию природы самих индивидов — членов общества. Во втором случае цивилизация (общественный строй) есть функция и меха­низм распространения культуры в обществе, просвеще­ния, создающего основы благоустроенной жизни. Б «ци­вилизованном (гражданском) обществе» господство пра­ва дает возможность совершенствования природы членов общества, если они хотят. В «просвещенном государстве» главная забота — надзор за просвещенностью (а может быть и сознательностью, лояльностью, верноподданно­стью) его членов, а не соблюдение права, ведь благо члена общества и его права производив! от просвещения. Циви­лизация устрояется на основе общественного признания и осуществления природных прав ее членов, культура воз­делывает природные задатки и лишь через это дает права члену общества. Конечно, в этом сопоставлении речь не только о двух пониманиях культуры, но и о разном пони­мании ее места в обществе, что может отражаться в раз-

224 Часть вторая. История культуры в перспективе...

личной исторической судьбе культуры (или, наоборот, слу­жит ее отражением).

В предпочтении опереться на культуру (воспитание способных к общественной жизни людей) или на граж­данское общество (общественное достояние) также мож­но увидеть различие отдельных моментов в общем, харак­терном для той эпохи, подходе к природе человека. При­мером могут служить воззрения Руссо, выступившего в качестве яркого критика идей Просвещения. Объектом нападок Руссо явился разум и цивилизация — почва по­рожденных с участием разума наук и искусств. Им он про­тивопоставил чувство — достояние человека в естествен­ном состоянии. У Руссо разум лишается своей укоренен­ности в природе — как в предстоящей человеку, так и в его собственной, — но сохраняет важное для Просвеще­ния качество — свой инструментально-практический ха­рактер. Только теперь блага цивилизации получают двой­ственное значение. С одной стороны, они разрушают ес­тественное состояние, порождая неравенство, пороки и пр. С другой стороны, цивилизация как общественное уст­ройство, как общественный договор, способно умерить и обуздать эти пороки, хотя и ценой отчуждения, ценой по­тери природной свободы. Науки и искусства способству­ют разрушению естественного состояния, но они же и отвлекают людей, утративших свою естественную невин­ность, от дурных поступков32. Руссоистская критика отож­дествляет разум с цивилизационным искажением приро­ды и тем самым противопоставляет природу и разум, но тот же разум выступает как средство смягчения послед­ствий отдаления от природы и может способствовать воз­вращению к ней.

Немецкая классическая философия, начиная с Канта, различает рассудок и разум. Первый для Канта — это мыш­ление, применяемое к познанию данного в опыте. Свобо­да оказывается источником антиномии разума, которую Кант формулирует уже в качестве критика Просвещения. В действии сообразно с требованием долга, морального императива, человек обнаруживает способность выходить за рамки необходимой связи явлений, поступая в соответ­ствии со своим внутренним законом, в чем и состоит, по Канту, его свобода. Художественное творчество, наряду

Глава четвертая. Человеческий способ...

225

с нравственным поступком, также выводит за рамки фе­номенов. Оно понимается как способность гения изобра­жать идею свободного и разумного бытия в мире «природ­ного», внутри связанных механической причинностью явлений. Указание на эту антиномию обозначает границу просвещенческого понимания бытия как разумной приро­ды. Свобода и творчество предстают как осуществление выхода за пределы рационального знания о возможном опыте. Культура, становясь предметом обсуждения в пер­спективе природы, и означает человеческий, требующий усилий и искусства, не естественно существующий, а специально, целенаправленно развиваемый и сохраняе­мый способ развития и преобразования природных сил. Согласно Канту, культура выступает как развитие людь­ми своей способности ставить цели, т. е. преобразовывать природу и делать ее средством для достижения собствен­ных целей. С этой точки зрения, для рефлектирующей способности суждения природа в отношении к человеку устроена так, как если бы она была предназначена для раз­вития в человеке его способности преображать в себе при­роду и освобождаться от подчинения ей, т. е. как если бы она была предназначена для культуры. В этом смысле куль­тура (культура умения, но особенно — культура воспита­ния), или развитие пригодности человека к постановке целей свободы, оказывается последней целью природы33. С точки зрения естественной рациональности бытия очевидна, с одной стороны, производность культуры от природы, ее несамостоятельность, а с другой — выход культуры за границы природы, в сферу свободы. Вместе с тем, в рамках просвещенческой системы взглядов, нрав­ственный поступок и художественное творчество, выхо­дя за пределы рациональной связи природы если и пред­ставляют собственно культуру, то опять в качестве раскры­тия природы или субстанциальной сущности духа. С одной стороны, осознав, что природа обретает свое единство в разуме, а не разум — в природе, Просвещение в лице Кан­та обнаружило универсальность культуры. С другой сто­роны, в рамках тотального натурализма, присущего идео­логии Просвещения как наследницы идеи естественного света разума, культура попадает в поле внимания мысли­телей либо когда она мешает осуществлению человече-

А. Ю. Шсманов

226 Часть вторая. История культуры в перспективе...

ской природы (Руссо), либо в качестве способа освобож­дения от ограниченности индивида своей природой. Та­ков смысл этого понятия и у Канта, у которого культура выступает как последняя цель природы, и у Гегеля, для которого развитие культуры (образования) также есть по­казатель освобождения от своеобразия потребностей как природных особенностей, присущих индивидам в их на­личном бытии34. Точкой отсчета в определении культуры в обоих случаях остается природа.

Неокантианство предпринимает попытку преодоле­ния этого натурализма просвещенческого подхода к куль­туре. Понятие культуры, как оно сложилось в неоканти­анской философии культуры, включает в себя два основ­ных момента: во-первых, культура определяется как сфера человеческой свободы, произведений его духа, что выделяет человека, с одной стороны, из природной вза­имозависимости и, с другой — из зависимости от над­человеческих сил (судьбы, богов, случая)35; во-вторых — культура определяется в этой философии культуры как сфера ценностей человеческого бытия, т. е. его конеч­ных целей-смыслов (а также предельных реализаций свободы человека): истины или лжи, добра или зла, кра­соты или безобразия.

Но возникает вопрос: принадлежат ли эти цели-смыс­лы культуре или они только находят свое выражение в ней, подобно всем прочим аспектам жизни человека? Выход за пределы натурализма в понимании культуры не может строиться на своего рода самодостаточности культуры. Представляется, что опять, как и в случае с «маугли» или людьми с умственной недостаточностью, вопрос о конеч­ном смысле человеческого бытия более фундаментален, чем владение культурой или способность понимания, если последнюю толковать как рациональный интеллект в уз­ком смысле слова. Это значит, что вопрос о сути бытия человека должен быть задан как вопрос о том, каким обра­зом человек определяется к бытию человеком. Причем во­прос этот двоякий, поскольку человек определяется с двух позиций: и с позиции того, кто к нему как к человеку обра­щается, и тем, к чему он стремится, но чем в принципе (по определению) не владеет — конечной целью-смыслом. Вопрос о существе каждого человека определяется не спо-

Глава четвертая. Человеческий способ...

227

собностями и, соответственно, возможностями и ограни­чениями, а адресе ванн остью человеку этой конечной смыс-ложизненной цели. Подобным образом, на мой взгляд, мож­но интерпретировать и слова Сократа из платоновского диалога «Алкнвиад I» (133с) о том, что человек приближа­ется к познанию своей сути, лишь всматриваясь в боже­ственное (хотя хочется дополнить — также и глядя на мир нечеловеческий). Иначе говоря, культура, как и сам чело­век, может избежать замыкания в себе, только если по­нять ее как форму открытости человека иному.

С этой точки зрения можно сказать, что и умственно ограниченный человек имеет в нашем мире свое особое предназначение, задачу человеческого становления, и так же, как и всякий другой человек, он не может ее испол­нить сам, без помощи других — только нуждается в помо­щи особого рода. В этом смысле он является обращением к другим помочь ему в становлении человеком, т.е. в обра­щении к Богу (если вспомнить упомянутый выше плато­новский оборот36). Собственно, ни один человек не может исполнить эту задачу без помощи другого, но случай чело­века с умственным дефектом определяет специфику (впро­чем, «специфику» как раз и эксплицирующую общую для людей особенность) канала оказания этой помощи, т. е. канала коммуникации, которым здесь выступает преиму­щественно аффективный телесно-ритмический уровень общения37.

Для сравнения — восприятие и поведение животного включает рефлексию на свою особость лишь в смысле при­сутствия у них реакции на неопределенность ситуации, но ответ животного состоит в устранении этой неопреде­ленности и тем самым — рефлексии38. Животное избега­ет неопределенности — ив этом состоит его способ отно­шений с ней. Оно не осуществляет ее символизации, т. е. миметического создания узнаваемости, и потому живот­ное не способно к самоотличению, основанному на миме­тическом удвоении отличия от других. Миметическое же создание узнаваемости рефлексивно, т. е. обращено на себя. Подражание ради узнавания создает некий образ иного ради того, чтобы оно было узнано именно как образ иного, а не оно само — т. е. подражание нацелено на то, чтобы направить движение мысли и чувства другого по

228 9 Часть вторая. История культуры в перспективе...

кругу от объекта, воссоздаваемого подражанием, к подра­жающему субъекту и обратно. Здесь всё держится на по­стоянном отличении: во-первых, себя от другого, для ко­торого создается образ, во-вторых, себя от иного, которое воспроизводится подражанием, наконец — себя от себя и в другом (образ для другого и поэтому для себя), и в ином. Отличие от других, от иного, поскольку оно мимети-чески воспроизводится, т. е. делается (с помощью особых средств) узнаваемым, становится двойным отличием — от воспроизводимого иного и от самого себя. Такое двой­ное отличение должно быть не только отражением или отпечатком, не просто реакцией или рефлексом на встре­чу с иным, не отталкиванием от него и даже не просто образом иного, но возобновлением, достижением воспро­изводимого. Для сравнения — ничего подобного нет в ус­ловном рефлексе животных. Рефлекс у животного по сути

"                                          1 Q

всегда есть проявление его спонтанной активностилу, ко­торая проецируется вовне и определяет видоспецифиче-ский образ окружения (Umwelt), отвечающий отношению напряженности между разными фокусами этой активно­сти. Поэтому, скажем, образ самой пищи может легко за­меняться «знаком» («сигналом*) этого образа, коль скоро он привычно входит в совокупность обстоятельств разряд­ки пищедобывательного поведения. Антропогенетичность мимесиса как самоотличения проявляется в его самоцен­ности, направленности на себя (ср. уже упомянутое вы­сказывание Аристотеля: «...Подражать присуще людям с детства; они отличаются от других живых существ тем, что в высшей степени склонны к подражанию...»). Для животных же как сама пища, так и ее сигнал остаются направленными на реализацию пищедобывательного по­ведения, а не на воспроизведение иного в образе. Именно с направленностью на подобное воспроизведение связа­на радость от подражания — оно делает иное для других и себя узнаваемым. Воспроизводя иное как узнаваемое, человек одновременно нацелен и на иное, и на себя (и дру­гого такого, как он сам), поскольку делать узнаваемым означает постоянно иметь в виду себя, отличать себя, во-первых, от воспроизводимого иного и, во-вторых, от дру­гого, как ты сам. Но это возможно лишь если в то же время и идентифицировать себя с воспроизводимым иным

Глава четвертая. Человеческий способ...

229

(иное воспроизводится именно мной, это я достигаю ино­го, оно — во мне) и с другим, для которого создается образ (он сумеет узнать иное, поймет меня, потому что он такой же, как я), и отличать себя от самого себя в ином (мной воспроизводится именно иное, а не я сам, т. е. я отлича­юсь от иного, которого я достиг, воспроизведя его). Дру­гими словами, сделать иное узнаваемым можно лишь от­личая в нем себя от самого себя. Но тогда подражание как средство узнаваемости — это одновременно и способ са­моотличения. И потому такой способ жизни конститутив­но включает в себя воспроизведение самоотличения для себя и для других — т. е. человек стоит перед задачей подобного воспроизведения и, делая ее узнаваемой, ад­ресует другим. Сама возможность бытия такого типа яв­ляется призывом человека к другим адресовать ему ан-тропогенетическую задачу миметического самоотличения.

В этом смысле (отсутствия способности отличать себя от себя) рефлексия животного находится за пределами его жизни (она существует лишь в жизни разумной), рефлек­сия есть у животного лишь под видом избегания неопре­деленности (которая тем самым все же замечается жи­вым существом). Поэтому вслед за философской антропо­логией (в духе М. Шелера) можно сказать, что в некотором смысле цель живого бытия — человек. В живом откры­тость мира достигает максимума приближения к челове­ку, но не способна осуществиться до самоузнавания, а как бы ожидает человеческого участия так же, как человек, чтобы понять, кто он, всматривается в божественное.

Важно отметить, что, с представленной здесь точки зрения, открытость человека, его незавершенность, его отличение от самого себя нельзя понимать как отделение от живой телесности человека, как противопоставление духа и тела. Это лишь историческая конфигурация, кото­рую принимает отличение от самого себя в условиях од­ной из форм абсолютизации оснований всеобщности.

Коль скоро становление человеком является сутью его бытия, функцию культуры также естественно описывать в терминах перманентного антропогенеза, т. е. перехода человека от его бытия как живого существа (в этом смыс­ле как еще не человека) к бытию человеком. Тогда быть человеком означает быть призванным пройти этот путь

230 Часть вторая. История культуры в перспективе...

от не-человека к человеку — отличать себя от иного и в том числе от иного в себе. При этом культуру в качестве атрибута человеческого существования придется рас­сматривать не только как данность, но в первую очередь как заданность (смыслами бытия человека, более глубоки­ми, чем сама культура), а значит — процесс, имеющий, правда, направленность, но проблематичную, а не предуста­новленную. Тогда получится, что нужно определять отли­чие культуры как человеческого типа жизни от других спо­собов живого бытия, т. е. рассматривать ее антропогенети-чески, а кроме того, окажется, что культура может быть осуществлением свободы лишь если она присуща челове­ческим жизнепроявлениям как таковым, — потому она выступает и характеристикой повседневности.


Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 157; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!