PS. Жора – Георгий Александрович Чуич ушел от нас в мае 2013 года. 44 страница
Пробило семь. Я с удовольствием потянулся, зевнул и подмигнул пробегающей мимо паре. Они улыбнулись в ответ и помахали руками. День обещал быть добрым. Я не знал номер Аниного рейса и решил заблаговременно добраться до аэропорта автобусом. Потом я часа два занимался тем, что вглядывался в лица выходивших из дверей пассажирок, пытаясь угадать в них Аню. Зачем? А вдруг она прилетит раньше. Розы! Как я мог забыть?
- Три, с самыми длинными стеблями,- попросил я цветочницу.
- Il est bon? Берите семь… (Вам нравится? Фр.)
- It’s, okay,- сказал я.- Oh, isn’t it lovely! (О, какая прелесть! Англ.)
Я узнал ее сразу, как только она появилась на пешеходной дорожке. Я не мог ее не узнать! Ее фигура, ее походка, ее поворот головы, когда она о чем-то спросила сопровождавшего ее крепкого парня в желтой безрукавке и линялых джинсах, все было знакомо до кончиков пальцев, до корней волос.
- Познакомься, это Анри,- сказала она, улыбаясь.- Как тебе наш Париж?
Это «наш Париж» прозвучало так вызывающе просто, словно Аня спросила, не простыл ли я.
- Это тебе,- сказал я и протянул ей розы.
Затем я, бросив короткий взгляд на ее спутника, назвал себя и пожал протянутую мне руку. При этом Анри что-то сказал по-французски, на что я только кивнул. Мы пошли по направлению к автостоянке, Анри плелся сзади. Аня сказала:
- Месяц тому назад я не заметила седины на твоих висках. Что-то случилось?
Я улыбнулся.
- Ты к нам надолго?
|
|
|
Улыбка сошла с моего лица, я остановился и посмотрел Ане в глаза.
- Пока не увезу тебя отсюда.
Аня, казалось, не слышала моих слов. Мы прошли несколько метров в молчании, затем она спросила:
- Где ты остановился?
- В Булонском лесу.
Аня как раз искала в сумочке ключи от автомобиля, и на мою
шутку никак не прореагировала. Затем сказала:
- У меня к тебе тоже деловое предложение.
Ее запахи меня всегда очаровывали.
- Ты прекрасно выглядишь!
- Скажи это солнцу. А мне мог бы сказать об этом в прошлый приезд.
Она сама села за руль красивой красной машины с открытым верхом. Анри расположился рядом, а я забрался на заднее сидение.
- Так где ты остановился?
- В «Бристоле».
- Перебирайся ко мне.
Меня просто ошеломило ее предложение.
- Этот Анри,- спросил я,- твой… Кто он?
Что это – ревность? Я был убит наповал собственным вопросом.
- Зачем ты спрашиваешь?
- У него есть ты. Я бы с ним поменялся местами.
- Ему нелегко…
Я не отрываясь смотрел на ее роскошные, исхлестанные встречным ветром рыжие волосы (как у Тины?!), на знакомые хрупкие и сильные загорелые плечи, открытую спину с милой цепочкой шелковых позвонков.
Не знаю, отчего мне пришла в голову мысль о Тине!
Наш разговор был ни о чем.
- Нет, я не устал,- сказал я, когда она проявила заботу о моем самочувствии,- ты же знаешь, что я готов работать часами.
|
|
|
- Показывать время?- пошутила она.
Мы уже знали, что только оставшись вдвоем, мы сможем сказать друг другу те слова, которые снова сделают нас близкими, может быть, парой. Нужно было избавиться от Анри, и я понимал, что это случится при первом удобном случае. Он что-то говорил, но Аня, отвечая ему, не слышала его. Поэтому он так часто переспрашивал. Ее неподвижная голова, сжатые губы, чуть выдвинутый вперед подбородок и крепко сжатые пальцы на кожаной желтой оплетке рулевого колеса, все это свидетельствовало о ее продвижении к цели и было хорошо мне знакомо. О чем она думала? И какую цель преследовала сейчас?
Естественно, что о Тине я даже не вспомнил.
- Естественно! – говорит Лена.
Глава 24
Мы доехали до окружной дороги, и как только пересекли ее, Аня припарковала машину у тротуара.
- La séance est close,- бросила она Анри, не поворачивая головы.
Он сидел и молчал, затем неспешно прикурил сигарету. Я безучастно наблюдал за торопливыми прохожими, рассматривал витрину магазина. Спать не хотелось. О каком совещании шла речь, я понятия не имел.
|
|
|
- Ne m’en veuillez pas,- сказал Анри. (не обижайся, фр.)
Аня кивнула. Затем посмотрела на него и улыбнулась.
- Опять эти твои русские штучки,- недовольно буркнул Анри на
плохом русском и приоткрыл дверцу.
И мне вспомнился день, когда Аня еще там, в полуподвале бани перечеркнула весь наш кропотливый труд, все наши надежды на достижение какого-то очень важного результата. Тогда она вот так же сидела и молчала, не обращая внимания на наши уговоры и устрашения, и когда я, не сдержавшись, попытался заставить ее выполнить какую-то никчемную операцию (не припомню какую), она вот так же посмотрела на меня и улыбнулась. Точно так же. И я тут же понял, что мы проиграли. Тогда все мы потеряли уйму времени лишь потому, что я перешагнул, как потом объяснила Аня, грань дозволенного. Я до сих пор не могу определить эту грань, а кто может? У каждого она своя. Анри, лениво выбравшись на тротуар, не успел встать на вторую ногу, как машина резво сорвалась с места и дверца захлопнулась с помощью инерции. Аккуратно перестроившись в скоростной ряд, Аня сильнее нажала на акселератор..
- Ты выспалась? – спросил я, чтобы что-то спросить.
- Ненавижу объяснения.
- Подскажи, что мне Жоре купить в подарок?
|
|
|
- Ты стал делать подарки мужчинам?
- Да нет,- сказал я,- не в том смысле…
- Купи ему крепкие очки в тысячу диоптрий,- сказала Аня.
Так она выразила Жоре свое недовольство, мол, мог бы рассмотреть ее и получше.
Слава богу, о Тине Аня тоже не сказала ни слова.
- И я о ней даже не напоминаю, - говорит Лена.
- И слава богу!
- Послушай, - говорит Лена, - а откуда она вообще взялась эта Тина? Как она у вас появилась?
- Никак. С чего ты взяла, что она у нас появилась?
- Хо! Так она же у вас везде и всюду и, как я понимаю, всегда!
Леночка! Бог с тобой!..
- Что?
Я беру сигарету.
- Так откуда? – спрашивает Лена.
Я защищаюсь от её вопроса тем, что ищу спички.
- На, - говорит Лена, - откуда, скажешь, наконец?
- От верблюда, - говорю я, пыхнув ей в лицо дымом.
Лена улыбается.
- Можешь не говорить, - говорит она.
Нет уж, слушай!
- Ну, помнишь, - говорю я, - я рассказывал, как Жора получал Нобелевскую премию... Это было в Стокгольме…
- Минутку, - говорит Лена.
- На блошином рынке он…
- Вот, - говорит Лена, - минутку… У меня всё записано! Вот…
Теперь она листает какую-то толстую тетрадь.
- Вот, - повторяет она, - тебе прочитать?
Я пожимаю плечами. Она читает: «Разве кто-то из нас мог тогда предположить, что, став лауреатом Нобелевской премии, он явится в Шведскую академию в кедах и джинсах…»
- Так… Это пропускаем… Далее:
«…финской бумаге, в которую он аккуратно, листик за листиком завернет купленную по случаю на блошином рынке Стокгольма какую-то антикварную финтифлюшку, за которой, по его словам, охотился уже несколько лет…».
- Ты об этой финтифлюшке? – спрашивает Лена.
Я киваю.
- Там дальше, - говорю я.
- Эээээ, - говорит Лена, - вот:
«…вернувшись домой, улыбаясь, будет всех уверять, что и ездил-то он в Стокгольм не за какой-то там Нобелевской премией, а именно вот за этой самой неповторимой и потрясающей финтифлюшкой: «Вот эксклюзив совершенства!». Чем она так его потрясла – одному Богу известно». Так?..
- Именно! – произношу я.
- И что? Где тут ваша Тина?
- Вот в этой…
- В финтифлюшке? – удивляется Лена.
- В финтифлюшке! – говорю я.
И рассказываю историю с финтифлюшкой, которая и познакомила Жору с Тиной.
- Но как, каким образом? – спрашивает Лена.
Я рассказываю. Понимаешь, говорю я, это такая странная штука, совершеннейшая случайность…
И рассказываю, рассказываю, сам поражаясь, откуда мне известны эти умопомрачительные подробности, о которых Жора как-то раз заикнулся, что мол, Тина-то как раз и есть та, кто…
- Ну а финтифлюшка при чём тут? – снова спрашивает Лена.
Да если бы я знал!
- Она для неё, понимаешь, - говорю я, - как Чаша Грааля… Понимаешь?
- Нет, - признаётся Лена, - Стокгольм… блошиный рынок… Чаша Грааля? Какая Чаша? Пардон - не понимаю!
А я тут при чём!
- Да я и сам толком, - говорю я, скуксившись, - не совсем…
Снова пыхнув дымом.
Потом-то, прошло много лет, все расселись в нашем поезде по своим местам, согласно купленных билетов.
- Да не пыхти ты!..
- Извини…
- Так они с Жорой, что давно знакомы?
Я снова куксюсь, затем закашливаюсь, давясь дымом…
- Да не пыхти ты!.. – снова говорит Лена и своим ласковым кулачком нежно лупит меня по спине.
Глава 25
Мы промчались мимо Триумфальной арки, выскочили на уже знакомые мне Елисейские поля, затем свернули налево и стали взбираться на гору. Аня спросила, когда я улетаю домой. Я пожал плечами.
- Все зависит от тебя.
Аня засмеялась. Я вспомнил этот забытый простой ясный смех, когда в ее голубых глазах появляются игривые чертики, а губы приоткрывают стройные ряды длинных, как у актрис Голливуда зубов, эти ямочки на щеках в уголках губ, эти сочные губы… Я помню сохнущего по этим губам Стаса. Да и сам я потом не раз нахваливал эти губы самой Ане, словно она не ведала и не знала всех их достоинств. Тогда ей было шестнадцать и она была школьницей.
- Куда мы едем?- спросил я.
- Я хочу есть. Мы заберемся на butte aux Cailles, (Перепелиный
Холм. Фр.).
Этих трех слов, произнесенных вскользь, как мне показалось, на чистом французском, было совсем недостаточно, чтобы оценить знание языка, но вполне хватало, как это вскоре и подтвердилось, чтобы она могла называть этот город своим.
«Как тебе нравится мой Париж!?».
Я вдруг подумал, что ни один город мира мне никогда не хотелось назвать своим. Пятнистые платаны на площади Поля Верлена. С Атлантики густой чередой тянулись влажные облака, было еще рано и на самом деле так тихо, точно жители на время покинули город, хотя часы показывали уже 10.02. Люди словно вымерли, хотя был только четверг. Мы сидели с Аней на открытой террасе, ели горячие круассаны с миндальными орехами и болтали, о чем попало. И ни слова о причине моего внезапного появления в Париже.
- А помнишь, как Стас напился на моих именинах? И стал приставать…
- В тебя многие были влюблены, и Стас, и Шут, и, кажется, даже Юра…
- Который из них?
- И Черненко, и Маврин, и даже…
- Только не ты.
- Ты очаровала всю нашу команду. Тебе тогда стукнуло…
- Я положила конец их ухаживаниям, как только ты… Я была от тебя без ума.
А вот этого я не знал. Это было первое ее признание, затем были еще и еще… Были минуты, когда мы, не переставая жевать, пристально вглядывались друг другу в глаза и улыбались. Мы изучали друг друга. Да, мы стали другими. У нас появились незнакомые жесты, не все слова, с которыми мы обращались друг к другу были понятны. Мы стали чужими? И да, и нет. Мы стали менее близкими и более незнакомыми. Между нами пролегла полоса отчуждения, которую мы старались теперь преодолеть. К этому мы были готовы, тем не менее, требовалось время, чтобы мы снова срослись душами, как это было тысячу лет тому назад.
- Что ты знаешь о наших, где они?
Я сказал, что потерял всех из виду.
- Эля, Шут, Инна, Юры?.. Юра Маврин мне тоже нравился. Как у него сложилась жизнь?
Этого я не знал, хотя этот вопрос меня тоже интересовал.
- А о Черненко ты что-нибудь слышала?- в свою очередь спросил я.
Аня помолчала, отвела взгляд в сторону, затем произнесла:
- Ерунда какая-то. Он то ли умер, то ли уехал в Африку. Чушь какая-то. Я не помню, откуда у меня эти сведения. В Африку или в Австралию…
- Хорошенькое дело,- сказал я,- то ли умер, то ли уехал…
Когда кофе с молоком, который принес нам, облаченный во все белоснежное, высоченный африканец, был выпит, Аня промокнула салфеткой губы и выставила на стол, словно на витрину, свои изумительной красоты загорелые предплечья. Оперевшись локтями о белую скатерть, она вытянула шею и бережно уложила подбородок на сложенные в замок красивые пальчики с ярко-красными ноготками.
- Хорошенькое дело,- повторил я, думая о Юре Черненко,- он тоже сейчас нам нужен, как воздух. Да и Маврин бы не помешал.
Мимолётная мысль о Тине – как молния… Даже не зацепилась.
- Сейчас – непременно!- улыбнулась она.- Как же мы без него?
Я пропустил ее иронию мимо ушей. Тем не менее, я прекрасно понимал: мы и без Юры, что гитара без струны. Никакой музыки у нас без него не выйдет.
- Ну,- сказала она,- что дальше?
- Я найду и его.
- Я не сомневаюсь. Ты зачем приехал?
Ее черные зрачки, как два жерла стволов были нацелены мне в глаза. Я сделал попытку отшутиться.
- Красть тебя, зачем же еще.
Она не произнесла ни слова. Глаза ее ни разу не мигнули.
- Ты по-прежнему такой же ненасытный. Тебе надо покорить весь этот жадный мир. Зачем, ответь мне – зачем? Ведь этих людей не изменить. Ты посмотри, - Аня кивнула на посетителей кафе, - посмотри, как они жрут. И этому ведь конца никогда не будет. Их жадность к еде неистребима, им не нужны никакие перемены. Ведь так?
Я попытался объяснить ей наши ближайшие планы.
- Мы в Чикаго…
- В Чикаго?
- Мы туда перебрались недавно…
- Вы тянули меня в Москву, а теперь вдруг у нас выпер Чикаго?
Это «выпер» она произнесла с усмешкой и удивлением. Для нее наш переезд в Чикаго был полной неожиданностью. Я коротко рассказал о причинах нашей передислокации в Америку. Она слушала, затем убрала руки со стола и наклонилась вперед.
- Поцелуй меня,- сказала она.
- Юль, но-о-о…
Это была уже полная неожиданность для меня:
- Здесь, – спросил я,- прямо здесь? Совершенно не заметив свое нежное «Юль», которое неожиданно прилепил Ане.
Она только смотрела на меня.
- Прямо,- затем сказала она.
Я привстал с пластикового кресла, потянулся всем телом и чмокнул ее в щеку. Она не шевельнулась. Только по-прежнему молча смотрела на меня, наконец, улыбнулась.
- Ладно,- сказала она,- рассказывай, что там у вас. И кто такая эта твоя Юлия?..
Я так и не сообразил, почему она вдруг спросила о Юлии.
Хорошо ещё, что не о Тине!
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВОЙ
Мне показалось, что была зима,
Когда тебя не видел я, мой друг,
Какой мороз стоял, какая тьма,
Какой пустой декабрь царил вокруг
, В.Шекспир
Глава 1
Странно и чудно устроен человек! Если бы я стал рассказывать, дотошно убеждать, приводить весомые доводы, просить, наконец, требовать или умолять, если бы я под угрозой жизни стал вынуждать Аню круто изменить ее дальнейшие планы на жизнь, у меня ничего бы не вышло. Она бы даже не рассмеялась. Я знал это, чувствовал всем своим нутром. Тем не менее, я рассчитывал на ее понимание и не собирался отступать. Никогда не сдавайся! В трудные минуты у меня всегда возникал перед глазами перекушенный надвое жестоким черным клювом надменной цапли зеленый лягушонок, ухватившийся в предсмертной судороге своими слабеющими передними лапками за длинную тощую шею своего заклятого врага. Никогда не сдавайся! Мне трудно было представить себе Аню в роли цапли, но себя я в тот момент чувствовал беспомощным лягушонком. Целый час я о чем-то говорил. Аня слушала, не перебивая. Это был набор давно заученных фраз, тотчас приходящих на ум, когда это нужно, скажем, при чтении лекций или когда делаешь доклад на симпозиуме, было и несколько предложений из моей нобелевской речи, очень понравившейся шведской королеве, что-то еще о совести и чести, о вечности и совершенстве и снова о вечности, обычный поток сознания, который невозможно остановить, когда входишь в раж, слова о смысле жизни каждого из нас и человечества в целом, речь сумасшедшего, предназначенная для неподготовленных красивых, заалевших ранней зарей, коралловых женских ушек с ослепительно сверкающими бриллиантиками, угнездившимися на прелестных мочках.
- И сегодня,- говорил я,- наша нить уже ткется, а завтра…
Я рассказывал ей прелестную сказку о Белоснежке и семи гномах, о бароне Мюнхгаузене и оловянных солдатиках, о… И ни слова о победе над смертью. И ни слова о Царствии Небесном и, тем более, о Христе. Я говорил быстро и уверенно, не переставая держать под контролем ее глаза, и когда заметил в них легкий налет усталости и зарождающейся тоски по тишине, тут же поспешил им на выручку:
- …и мы попытаемся с тобой все это прекрасно построить. Тебе нравится такая Пирамида?
Аня ничего не сказала, но глаза ее оживились.
- Ты хочешь клонировать Ленина? Зачем он тебе?- спросила она. – Из него уже ничего путного не вытянешь.
Мне не хотелось спорить о Ленине, он ведь будет только моделью.
- И вот еще что,- продолжил я с тем же напором и вдохновением, чтобы вызвать у нее реакцию нетерпения,- мы обязательно добьемся того, чтобы это была Пирамида Духа! Мы наполним ее…
- Хорошо,- прервала меня Аня,- поехали.
Мне, пока еще не поверившему в такой быстрый успех, показалось, что лед таки тронулся. Вот бы это случилось! Я обещал ей горы, о, да! золотые горы. И каждая такая гора воздвигалась на прочном фундаменте крепких убедительных аргументов и научно-обоснованных фактов. Аня молчала, она даже не пыталась спорить со мной. Ей, считал я, просто нечем было крыть мои козыри! Мы встали из-за столика и пошли к машине.
- Поехали,- сказал я.
О мои ужасные туфли! Я забыл и думать о них. Что она предложит в ответ на мое «Поехали»? С некоторых пор для меня стало невозможным предугадывать Анины действия. Я это понял в прошлый приезд, когда она вдруг отказалась, чтобы мы оплатили в ресторане наш ужин. Мы не шиковали, но ужин обошелся нам около полторы тысячи франков на троих. Это не был элитный ресторан «Максим», где только обед на одного может обойтись в тысячу франков. Мы ужинали в «Vagenende 1900», здесь было сравнительно недорого, тем не менее, Аня расплатилась сама за себя.
- Брось,- сказал тогда Жора.
Аня, как всегда, промолчала и взяла сдачу. Только чаевые все были наши. Чаевые – это пожалуйста.
- Ты где остановился?
Я назвал отель.
- Если ты здесь надолго, можешь переехать ко мне.
Я поблагодарил и сказал, что задерживаться не намерен. Пока мы куда-то ехали, Аня не проронила ни слова.
- Как погода в Европе?- спросил я, когда стало ясно, что молчание должно быть нарушено.
Аня как раз пошла на обгон, и отвечать на вопрос не стала. Вдруг снова мелькнула афиша с роскошной Аниной улыбкой.
- Тебя здесь так много,- сказал я, кивнув на афишу. Ты – лучшая!..
- Самая лучшая женщина та, о которой меньше всего говорят мужчины,- сказала Аня.
- Ты все еще танцуешь?
Я ждал подходящего момента, чтобы снова вернуться к прелестям Пирамиды.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 188; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!