PS. Жора – Георгий Александрович Чуич ушел от нас в мае 2013 года. 41 страница
- Хватит рычать, давай лучше подумаем, как отвоевать у Парижа Аню.
- Твоя Аня, ты и воюй… Но Тинка какая, а? Картинка! Ррррыжая… Уф!
Просто бес!..
- Что за порода?..
- Львица!
- Львица?!. Уф!.. А ножки-то… ничего!.. Люблю рыжих!..
Глава 14
Прошла целая неделя. Мы еще и еще раз испытывали нашу систему. Все работало безотказно. Теперь у нас было много народу – в основном молодежь, аспиранты, студенты-выпускники, но были и маститые ученые, крепко знающие свое дело. Команда! Но этого было мало. Трудность состояла в том, чтобы каждый пропитался не только надеждой, но и уверенностью в нашу победу. Многие, усердно выполняя свою работу, тем не менее сомневались: совершенство недостижимо! В течение нескольких месяцев мы пускались на всевозможные хитрости, стараясь обмануть себя с тем, чтобы сдвинуться с мертвой точки. Между тем, уверенность была совершенно необходима для продолжения наших поисков. Мы не хотели повторять ошибок и не оставляли мысли искать моих ребят. Иногда нас брало отчаяние: мы уже предвидели приближение роковой минуты, когда Пирамида, еще не встав на ноги, станет пошатываться…
Аня была первой в нашем списке.
- Нам, пожалуй, пора в Париж,- сказал я,- ты поедешь со мной?
- Ты звонил ей?
- Нет.
Жора сидел не шевелясь, уперевшись холодным стеклянным взглядом в стену напротив, сидел и молчал, словно не слыша моих слов, затем коротко бросил:
|
|
|
- Сам.
Он произнес это «сам», не повернув даже голову в мою сторону.
- Слушай,- вдруг сказал он,- давай клонируем твою Аню! И Юрку, и Тинку, и всех твоих бывших и нынешних незаменимых рабов. Это проще и быстрее, чем гоняться за ними по всей планете.
- Каких рабов? – спрашивает Лена.
- Ну назови их сподвижниками или соратниками, или товарищами по оружию, назови их как хочешь, братьями и сестрами… Хоть горшками!..
Я вылетел из Чикаго в Париж утренним рейсом… Было лето, июль, кажется, июль… Я прилетел в Париж налегке… Жора срочно умчался в Японию, ему предложили трехдневное знакомство с нанотехнологиями, и этого нельзя было упустить. Эти япошки знают толк в мелочах жизни, у них есть чему поучиться.
Да, это был июль, 21 – день рождения Лю, я звонил ей уже из Парижа…
- Лю? Кто такая Лю? – спрашивает Лена. - Я впервые слышу о ней.
- Разве? Мне помнится… Да-да, Лю! У нее золотые руки и она большая умница. Представь себе, она… Потом расскажу… У нее глаза – немыслимая лазурь! И ноги, и ноги… Потом расскажу…
- Да ладно, ладно, - говорит Лена, - можешь не рассказывать.
Я не стал звонить Ане из Чикаго, надеясь удивить ее своим внезапным визитом. Мы вылетели рано утром в начале восьмого, как и значилось в расписании. Пока самолет набирал высоту и ложился на курс, я, откинув спинку кресла и добровольно приковав себя к нему ремнем, прекрасно устроился: вытянул ноги, сложил, как мертвец, руки на брюхе и закрыл глаза. Что-нибудь случись, подумалось мне, мало ли что может приключиться в полете! и наша Пирамида так и не будет построена. Эта мысль заставила меня шевельнуться и еще раз проверить на прочность ремень. Он был в полном порядке, тем не менее, у меня ныло под ложечкой. Это чувство – аж дух захватывает! - знакомо каждому, кто когда-либо набирал высоту. Или падал. (Я тотчас вспомнил Жору и его вопрос о том, что главное в самолёте). Я все еще набирал… Меня раздражало еще лишь то, что сосед непрестанно трещал кульком, который он давно приготовил на случай, если его вдруг вырвет. Только этого мне не хватало! Теперь даже мысль о недостроенной Пирамиде казалась не столь актуальной. В конце концов, самолет набрал высоту, я приоткрыл глаза, солнце слепило. Хруст кулька прекратился, и я с облегчением вздохнул. Мы еще не добрались до океана, внизу, несмотря на утреннюю дымку, серебрилась тонкой ниточкой какая-то речка, блестели озерца, попадались редкие облака, как клубы белого дыма или огромные клочья ваты. Я думал об Ане. Почему Жора так уверен в том, что мне не удастся ее уговорить? Без нее мы пропадем. Я, правда, тоже не был уверен, сможет ли она нам помочь. Ведь прошло столько лет! И ещё эта загадочная неуловимая Тина! Будто бы на ней свет клином сошёлся! С Аней ясно, она нужна нам как воздух! Что же касается Тины, я не мог до сих пор взять в толк, какая нам от неё польза! Польза, правда, добро?.. Это становилось смешным: ищи ветра в поле! Хоть бы раз взглянуть на неё, укусить что ли! И Жорина тирада о её участии, о её непременном и всепобеждающем нашем спасении, не давала мне жить. Тоже мне Иисус Христос нашёлся!
|
|
|
|
|
|
Я был вне себя от злости!
И знал: пока ты недоволен собой – жизнь уходит…
Вскоре принесли завтрак, и хотя мне есть не хотелось, я принялся жевать. Надо же было чем-то заняться.
Все мысли о Юле я гнал от себя. Зачем ей, думал я, наши хлопоты?
- Слушай, Рест, - сказала вдруг Лена, - давно хочу у тебя спросить…
- В чём же дело? Валяй…
- Ты рассказал мне уже целую жизнь…
- Правда? Тебе интересно?
- Скажи мне, пожалуйста…
- Пожалуйста!..
Лена улыбается.
- Об этом можно написать неплохой роман, ты не думал?
Я думаю.
- Если бы взялся за это, как бы ты его назвал?
|
|
|
- «Пирамида жизни»! – выпалил я, не задумываясь.
- Прекрасно! – восклицает Лена, - лучше не придумаешь… Я к чему веду…
- Говори.
- Вот ты тут мне рассказываешь… ну, кроме того, что, по сути, о вашем проекте… о строительстве вашей Пирамиды…
- Говори, не тяни…
- Тина, - говорит Лена, - она у вас…
- Что?
- Кто?
Теперь тишина. Мы смотрим друг другу в глаза и молчим.
- Вот ты мне полгода рассказываешь о вашей Тине. Она кто у вас? Вы её ищете, ищете… Вы её в глаза не видели… Жора просто бредит ею, ты с ней даже, кажется, переспал…
- Как это?!.
- Ты можешь, в конце концов, сказать мне, кто она такая и зачем она вам нужна? Ты-то знаешь?!
- Само собой! Знаю, конечно! Теперь-то знаю, точно знаю… Лучше бы я этого не знал!
- Скажи!
- Милая моя, - говорю я, - вот я тебе сейчас возьму и выложу всё на тарелочке с голубой каёмочкой… Ты тут же перестанешь меня слушать.
- Тебя нельзя перестать, - говорит Лена.
- «Нельзя перестать» - это ты здорово завернула.
- Просто эта ваша Тина… Она что, перевернула вашу жизнь? Похоже, что с ног на голову, раз вы…
Ну, вот! Вот и Лена насела на меня с этой Тиной! Как уже сказано, я и сам толком не мог уяснить для себя её роль. И это меня больше всего озадачивало. Было бы слишком наивно считать, что эта самая Тина вдруг ни с того, ни с сего свалилась нам на голову, как манна небесная. Она вовсе не шутила, однажды сказав, что вправе время от времени направлять наши мысли и действия в нужном, так сказать, направлении. Я безропотно принял это её право – напрвляй! До известной степени мне нравилось, когда кто бы то ни было шёл рядом со мной к заветной цели. Вдвоём-то всегда веселей продираться сквозь чащобу тьмы и невежества! Что ж до Тины, то она не просто шла рядом – тащила за руку! Даже понукала:
«Я посвящаю НЕбывшим СОмной полуБРЕД.
И колдовство моих яростно шепчущих строчек…
И обрекаю себя на пронзительный свет,
Тот, что прожекторно рубит безмолвие ночи…».
Вот я и бросился за нею на этот пронзительный свет. Как заплутавший в ночи мотылёк. А кто бы, обречённый на вечную темноту ночи, устоял, удержался?
«Бредящим мною, бредущим за мною во тьме. Слепо хотящим быть рядом и только со мною…».
Я и в самом деле бредил ею! И слепо желал бежать рядом с нею и только с нею! И диву давался – почему?!
Но так бывает: бежишь, сломя голову, задрав штаны и вперив глаза… Задыхаясь восторгом, от которого нет спасения…
Я признал в этом порыве проявление того вожделенного состояния, о котором был так много и долго наслышан…
Вот, вот же!... Она…
«Я запрещаю участвовать в этой войне…
Где не бывает побед, поражений, героев…
Каждый мой шаг оставляет болезненный шрам.
Значит, пора отрываться от вас понемногу».
И вот тут меня и зацепило это её – «пора отрываться…». Может быть, кому-то и пора понемногу. Только не мне, только не мне – прикипел! Успел!.. Теперь меня никакими зубами не отгрызёшь, никакими клещами не оттянешь!.. Даже не соскребёшь никакими скребками. Нетушки, милая моя!..
Можешь меня убить, но тебе меня уже не победить!
Даже если кожа моя затрещит раздирающим уши треском!
«Кожа трещит. Позволяю прорваться крылам.
И вспоминаю. Дорогу. К забытому. Богу».
Вот и твоя затрещала…
Наши кожи затрещали, запели на всю Вселенную… Разве ты не слышишь?! Мы теперь… Мы с тобой… Мы просто из кож наших лезем вон, пробиваясь к забытому всеми Богу!
Видишь? Смотри!..
Вон!..
Из всех наших кожжжж…
Лена снова спрашивает:
- А, Рест? Перевернула? С ног…
Ленок, ты-то, хоть ты-то можешь расслышать треск наших кож! Прислушайся же!..
- Скорее наоборот! – говорю я. - Точно: наоборот! Она дала нам возможность почувствовать землю под ногами.
- Это всё, что ты можешь о ней сказать?
Хм! Ты что оглохла?!.. Музыка кож! Разве ты не слышишь?!!
- Могу добавить: о ней всё никто никогда не сможет сказать!
- Темнишь?
- Зачем? Всему своё время. Дождись.
- Жду-жду… Хочешь совет?
- Валяй…
- Если вдруг вздумешь писать книжку – не тяни так со своей Тиной. Никакой читатель не выдержит такой тягомотины. Я понимаю, что должна быть какая-то интрига, но так тянуть резину… Ты полистай Чехова, Бунина, да того же Миллера… Там у них чётко и ясно…
- Да не собираюсь я писать никакую книгу. Ни о какой Тине! Ещё чего!.. Я что тебе Достоевский какой-то? И с какой стати мне листать Миллера, этого сперморазбрызгивателя?..
- А я бы написала.
- Думаю, у тебя это прекрасно получится! А зачем же я тебе всё это рассказываю.
- Правда? Думаешь?
- Уверен!
Повисла пауза. Лена о Тине больше не задала ни одного вопроса. Видимо, всё-таки наша музыка наших славнотрескучих кож донеслась и до её музыкальных ушей.
Наконец-то!
- А Лю? – вдруг спрашивает Лена.
- Что «А Лю?» - спрашиваю я.
- Ты ей потом позвонил из Парижа? Поздравил?
- Да, а что?
Лю или Люсь, или Людочка Жос… Эта маленькая женщина с глазами потерявшегося щенка. Это еще одна история. Да, целая история!
- Жос?
- Жос!
- У вас там целый гарем, - говорит Лена.
- Гарем-гарем… Какой там гарем… Так себе…
Между тем, наш «Боинг»…
Глава 15
Наш «Боинг» не спеша пересекал океан, и на это ушло немало времени. Прилетел я в ночь и, зная, что Аня сова, решился-таки на поздний звонок. Чужой голос автоответчика холодно продолдонил по-французски, что Аня в отъезде и вернется в пятницу. Была среда. У меня было почти двое суток свободного времени. Я проспал в гостинице до обеда, сказывалась семичасовая разница во времени, побрился, принял ванну и решил прогуляться по городу. Жара стояла адская, и у меня очень скоро пропало желание бродить по Парижу. Что предпринять? Я взял себя в руки и заставил набросать программу действий на эти полтора-два дня. Меня теперь уже просто душила мысль о том, что в прошлый раз, будучи здесь с Жорой, мы не сделали даже попытки найти в Париже хоть какие-нибудь признаки жизни знаменитых французов. Хоть какую-нибудь зацепку, отголосок генома того же Наполеона или Гогена, Монтеня или Ларошфуко. Я бы рад был и Жан-Жаку Руссо, и тому же Ронсару. Ах, Мария Антуанеттта! Мечта! Было б здорово, думал я, заполучить хоть самую малость взволновавших недавно весь мир флюидов Жана-Батиста Гренуя, раздобыть небольшой флакончик, хоть с десяток молекул, и по этому биополю запахов попытаться создать его клон. Живое творение Жана-Батиста! А что, чем черт не шутит?! Я полжизни отдал бы за то, чтобы увидеть глаза Патрика Зюськинда, вдруг узревшего, какое чудовище он сотворил своим воображением. Да мало ли великих французов обитало в Париже! А не французов? Тургенев и Бунин, Некрасов и Набоков, Генри Миллер и Хемингуэй, и Гоген и Модильяни, и… Да целых полмира! В каком-то небольшом городишке невдалеке от Парижа покоились и останки самого Леонардо да Винчи! Хорошо было бы и там побывать! Напасть на след кого-нибудь из них и заполучить частичку генома, было бы для меня настоящим подарком. Для этого у меня в распоряжении было больше суток. Что можно успеть за это время? Выспаться! Но как только во мне проснулся инстинкт Пинкертона, сонливость как рукой сняло. Первая мысль была: Наполеон! Конечно! Величайший из великих! У нас уже был его пенис, и этим можно было бы удовлетвориться. Но хотелось чего-то еще! Я знал, что прах императора хоронится где-то под одним из самых красивых куполов мира, вознесенных на высоту более ста метров, который, как и Эйфелева башня, виден со всех концов города. Листья безмолвного каштана, под кроной которого я укрывался от солнечных лучей, рассматривая глазеющих на дорогие витрины туристов, то ли китайцев, то ли корейцев, прятали от меня не то, что купол Собора – соседнее здание, и мне пришлось оставить свое гостеприимное прибежище на Елисейских полях. У меня с собой был томик Тининых стихов, и я время от времени его листал: «…какой изыск! Ломает рёбра мой новый образ… И ты молчишь языком грозы. А я кричу…».
Да я тоже готов, думаю я, разразиться грозой, всеми громами и молниями, только бы тебя не слышать, не видеть, не чувствовать… Всеми своими «НЕ»!
Думаю, но томик не закрываю…
О, Царица Небесная!.. Надо выбросить этот Тинин томик и… дело с концом! Сегодня меня меньше всего интересует, каким образом Тина может соучаствовать или даже споспешествовать нашему делу. Я думаю, что нам повезло: она согласилась идти рядышком. И светить! Это – немало. С этим я согласен: свети! Но сейчас нам позарез нужна Аня, и Тина тут совершенно беспомощна. Она только будет меня отвлекать. На какое-то время её надо просто выбросить из головы. А с нею – и её томик стихов.
Я не выбрасываю.
Нежненько закрываю, бережно сую в сумку.
Жду чего-то, думая… О чём?.. Не о Тине же!..
Как только приходит решение не терять зря ни минуты, я тотчас вскакиваю со скамейки и ближайшим путем направляюсь к Дому Инвалидов.
- В Амбуазе, - напоминает Лена.
- Что «В Амбуазе»?
- Покоится прах Леонардо да Винчи.
- Да-да, в Амбуазе… Кажется, в Амбуазе… Надо бы нам и там побывать.
- А что Тина? – спрашивает Лена.
- Вы что, все сговорились дружить против меня?!.
Мне понадобилось немало времени, чтобы убедиться: без Тины – край!
«Белым шит шеврон.
Пряжка из серебра.
Рядом упрямый клон
Из твоего ребра…».
Кто клон-то?! Упрямый…
И что мои ребра? Целы ещё?..
Глава 16
Величественный монументальный комплекс, суровые гладкие стены из темно-серого камня, центральный портал увенчан полукруглым фронтоном с барельефом на золотом фоне. Знаменитая архитектура! Мне уже приходилось любоваться ею поздним вечером в безлюдных синих сумерках, когда прожектора высвечивают золотистый венец купола с иглой шпиля. Особенно прекрасен вид с моста Александра III, когда идешь по нему в ажурном обрамлении стройного ряда зажженных перил-фонарей с белыми, как крыло альбатроса и вздутыми, как утренние лепестки белых роз, светильниками. Я разглядел эту красоту на третий или четвертый день, когда мы с Аней бродили по ночному Парижу, и она знакомила меня с его достопримечательностями. Оказывается, российский император подарил этот мост Парижу к Всемирной выставке 1889 года. Как жемчужное ожерелье любимой женщине. Его строили из камней Бастилии. Аня заворожила меня историей своего любимого Парижа, в котором, по всему было видно, она души не чаяла. Это была еще одна трудность, которую мне необходимо было преодолеть: разлучить ее с этим городом. Ведь нет в мире ничего тягостнее и горше, чем стать причиной и свидетелем разлуки влюбленных.
Итак, я мчался как угорелый вместе с потоком авто мимо Триумфальной арки вниз по Елисейским полям, не замечая ни знаменитых кафе («Колизей»), ни прославленных ресторанов («Берк-Паун», «Элизе-Матиньон», «Ledoyen»!), ни роскошных витрин супермаркетов. Я пересек площадь Согласия, усыпанную разного калибра и стоимости лимузинами, даже не подозревая, что здесь, у входа в Тюильрийский сад, были гильотированы Людовик XVI и Мария-Антуанетта. Мельком взглянув на облако белой фонтанной пыли, я мысленно принял ее свежесть и прохладу, и, впустив в себя новую порцию бодрости, ринулся дальше, сравнивая себя с крылатым конем статуи, которого укрощает мускулистый наездник. Было около трех часов пополудни, совсем не гостеприимное французское солнце обжигало своими раскаленными лучами, невзирая на уверения справочных изданий о том, что климат в Париже мягкий и летняя температура воздуха в среднем составляет около 25 градусов. К тому же, мне не давали покоя и мои пятки, кожа которых взялась волдырями. Это дали о себе знать мои новые летние штиблеты, купленные еще в Америке. Ты смеешься, а мне было не до смеха. С горем пополам мне удалось добраться до кассы Дома Инвалидов и купить долгожданный входной билет. Я держал в руке небольшую бумажку – пропуск в прошлое, которая давала мне возможность не только встретиться с глазу на глаз с великим корсиканцем-французом, но и, возможно, возродить его из праха.
У меня дрожали колени при мысли, что мне удастся сковырнуть, содрать, соскрести, отщипнуть, откусить, выдернуть или даже вырвать хоть маленький кусочек из останков императора, хоть один ничтожненький граммик, одну-единственную клеточку, содержащую малюсенькое ядро с бесконечной нитью ДНК самого Наполеона, которая являлась единственной хранительницей его гения. Где-то хранились его волосы, в которых многие выискивали мышьяк, чтобы сделать достоянием широких масс факт отравления Наполеона. Но где? Я этого не знал. Возможно в Версальском дворце или в соборе Нотр-Дам, или на острове св. Елены тоже были какие-нибудь императорские вещички, но сейчас я был в центре Парижа, в нескольких метрах от давно охладевшего и замершего в черной пустоте могилы хилого, но и великого тела. Наверняка, думал я, медики императора с полной ответственностью отнеслись к подготовке тела своего господина для его пребывания в вечности. Ведь для них он был как фараон для египтян, и у меня ни на йоту не возникало сомнения, что они с честью выполнили свой профессиональный долг, передавая тело потомкам. Я представил себе, как тот священник, озираясь по сторонам, отрезал его член, и мне стало смешно. И снова подумалось о золотом скребке для языка императора: как он скреб свой язык! Но дело было вовсе не в этом. Биополе скребка – вот что хорошо было бы иметь под рукой, воссоздавая клон императора.
У меня не было никакого плана, я шел, что называется, напролом, наобум: вдруг удастся! У меня было предчувствие удачи и горячее желание заполучить Наполеона в свои руки. Мне чудилось, что я уже держал его за рукав. Я был простодушно уверен, что к нему, как к какому-нибудь фараону существует доступ, и каждый почитающий его француз или иноземец может прикоснуться к нему рукой. Я шел как завороженный. Конечно, я отдавал себе отчет, что все не так просто, как мне казалось, что служителями Собора, администрацией города, страны и всего международного сообщества приняты все меры предосторожности от всяческих попыток хулиганов и разного толка психов нанести вред экспонату мирового значения, и все же меня не оставляла надежда. Я даже чувствовал себя в какой-то мере ответственным за будущее императора. К тому же мне хотелось прихвастнуть перед Жорой: смотри, вот он твой Наполеон, у меня на ладони!
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 201; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!