ПОЭТЫ ЭПОХИ «СИНКОКИНВАКАСЮ» В ПЕРЕВОДАХ К Н. МАРКОВОЙ
Знаменитый японский филолог Камо Мабути (1697– 1769) писал: «По тому, каковы песни Ямато, можно судить о том, как менялись времена от самой древности до наших дней».
Непрерывное последовательное развитие изначальных основ – важнейшая черта японской поэзии. Изменения накапливались исподволь, почти незаметно, но вот происходило их осознание, и тогда возникала антология, как веха на пути. Известно много замечательных антологий, но главных было три: «Манъёсю», «Кокинвакасю» (далее «Кокинсю») и «Синкокинвакасю» («Синкокинсю»).
Если для «Манъёсю» характерны ясность, простота, искренность и напряженность чувств, мощь, подчас даже грандиозность, если в поэзии «Кокинсю» господствуют полутона, оттенки чувств, передки вопросительная интонация, ощущение мимолетной, а потому рождающей печаль красоты земного мира, обостренное внимание ко всему зыбкому, преходящему, переходному, граням сна и яви (недаром весне и осени посвящено по два свитка, а лету и зиме – по одному), то поэзия «Синкокинвакасю» («Нового собрания старых и новых песен Японии», 1205) пронизана чувством скорби, пугающей таинственности бытия, тоски о невозвратном прошлом.
В середине XII в. рухнуло многовековое владычество рода Фудзивара, в борьбе за власть в столице столкнулись два могущественных воинских клана: Тайра и Минамото. Шла к своему концу целая эпоха. Конец ее ощущался как конец мира. В то же время десятилетия эти – с середины ХII в. по 20– 30‑е гг. XII в. – ознаменованы необыкновенным подъемом литературы. Лики ее деятелей озарены пожарами дворцов, в их стихах слышны голоса потрясаемой феодальными войнами страны. Ими владело чувство итога. В «Синкокинсю» это чувство выразилось с редкостной силой. Тысяча девятьсот семьдесят девять стихотворений этой антологии в их стройной композиции претворили пятивековой путь классической танка.
|
|
|
Готоба‑ин (1180‑1239, годы правления 1183‑1198) ‑восемьдесят второй император Японии, сделал в своей жизни две попытки вернуть императорскому сану былое значение. В 1201 г. он повелел составить новую поэтическую антологию, а двадцать лет спустя возглавил заговор против камакурского правительства. Вторая попытка закончилась неудачей, первая – прославила его имя. К началу 1205 г. составление антологии было в основном закончено, но еще полугодом раньше Фудзивара‑но Тэйка (Садаиэ) в письме к выдающемуся поэту и автору предисловия к «Синкокинсю» Фудзивара‑но Ёсицунэ, осознавая масштаб совершённого, с решимостью, свойственной ему во всем, что касалось поэзии, предложил название «Вновь составленная Кокинсю». Вскоре книга стала именоваться короче: «Новая Кокинсю». В 1210 г. она обрела свой нынешний вид, но Готоба‑ин трудился над ней и позже, и в 1221 г. в ссылке создал на ее основе, по существу, новый изборник.
|
|
|
В «Изустном наставлении для начинающих», созданном Готоба‑ин спустя годы после «Синкокинсю», отразились его споры с Фудзивара‑но Тэйка в период составления антологии. Речь там, несомненно, шла о принципах отбора стихов. Причем можно совершенно точно сказать, о чем они не спорили: о Сайге. В том же «Изустном наставлении» говорится: «Сайге – вот кто поэт по рождению. Напрасно стали бы подражать ему поверхностные стихотворцы. Нет слов, чтобы выразить, каков мастер был Сайге!» Тэйка, согласно заслуживающей доверия традиции, заметил как‑то: «Сайге и Дзиэн творили стихи, другие их сочиняли». И все же Сайге присутствовал незримо в их споре, так как спорили они о том, какая поэзия настоящая. Этот спор отзовется в веках. Между тем ощущали они Сайге по‑разному. Для Тэйка это был старший современник, для Готоба‑ин, который был восемнадцатью годами моложе Тэйка, – вполне определившаяся и определяющая многое данность. Для Готоба‑ин имя Сайге соединено с именем Тосинари, для Тэйка – с именем Дзиэна.
|
|
|
Сёкуси‑найсинно (Сикиси‑найсинно, ум. в 1201 г.) – дочь государя Госиракава. Выдающаяся поэтесса. В 1159 г. восьми‑или девятилетней девочкой она стала жрицей синтоистских храмов Камо в столице. Пробыла в этой должности десять лет. В 1197 г., заподозренная в принадлежности к одному из заговоров, она была вынуждена постричься в буддийские монахини. Сёкуси Найсинно была ученицей Тосинари. По преданию, любовные узы связывали ее с Фудзивара‑но Тэйка. Сохранилось «Личное собрание» Сёкуси Найсинно. 49 ее стихотворений вошли в антологию «Синкокинсю».
В.Н.Маркова писала: «Тосинари, Сайге и высокоодаренная поэтесса Сикиси‑найсинно наиболее глубоко воплотили в поэзии конца Хэйанской эпохи принцип „югэн". Скоро он сделался основным и ведущим в системе средневековой японской эстетики. „Югэнизм" оказал сильнейшее воздействие на поэзию танка и рэнга („сцепленные строфы"), на театр Но, живопись, керамику, садовое искусство.
„Югэн" (буквально: сокровенное и темное) был вначале философским термином китайского происхождения и означал извечное начало, скрытое в явлениях бытия. В японском искусстве „югэн" – сокровенная красота, не до конца явленная взору. К ней можно указать дорогу, как залом ветки отмечает тропу в горах. Для этого довольно очень немногого: намека, подсказа, штриха. „Югэн"может таиться и в том, что на первый взгляд безобразно, – как цветы прячутся в расщелинах темной скалы.
|
|
|
Такая красота требует неспешного, сосредоточенного созерцания, отрешенности от мира суеты, зовет к одиночеству и покою. В человеческом сердце, как учит буддизм, живет высшее начало, и потому „югэн" взывает прямо к сердцу» [207].
Саки‑но дайсодзё Дзиэн («Прежний архиепископ Дзиэн», 1154–1225) – сын Фудзивара‑то Тадамити, один из крупнейших поэтов, выдающийся историк. Сохранился изборник в семи частях «Груда жемчужин» («Сюгёкусю», 1328–1346), где более 2500 его танка. В «Синкокинсю» вошло 92 стихотворения Дзиэна. Большим числом представлен один лишь Сайгё. Молодые годы Дзиэна были ознаменованы тесным общением с Сайгё. Этот именитый вельможа – единственный, пожалуй, среди учеников поэта‑скитальца – воспринял самый дух его позднего творчества, в особенности его нравственный пафос.
Минамото‑но Санэтомо (1192–1219) – сын первого военного правителя Японии, сёгуна Минамото‑но Ёритомо и государь Дзюнтоку‑ин. Санэтомо стал сёгуном в двенадцать лет. Был злодейски убит, когда феодалы из дома Ходзё повели борьбу за передел власти. Литературным наставником Санэтомо был Тэйка, написавший для него одну из замечательных своих работ об искусстве поэзии. В творчестве Санэтомо соединились открытия новейшей поэзии с глубоко усвоенной традицией «Маньёсю». Он успел составить сборных «Кинка вакасю» – «Собрание стихотворений Правого министра из Камакуры».
Дзюнтоку‑ин (1197–1242) – восемьдесят четвертый император Японии, сын Готоба‑ина. В 1210 г. был возведен на престол. В 1221 г., после того как провалился заговор его отца, был сослан на о. Садо, где и умер. Талантливый поэт, замечательный филолог, он собрал в шеститомном своде сочинения японских литераторов о поэзии.
В. С. Санович
СИНКОКИНВАКАСЮ («НОВОЕ СОБРАНИЕ СТАРЫХ И НОВЫХ ЯПОНСКИХ ПЕСЕН»)[208]
САЙГЁ
(1118‑1190)
Из книги «Горная хижина»
ПЕСНИ ВЕСНЫ
* * *
Замкнутый между скал,
Начал подтаивать лед
В это весеннее утро.
Вода, пробиваясь сквозь мох,
Ощупью ищет дорогу.
Вспоминаю минувшее во время сбора молодых трав
Туман на поле,
Где молодые травы сбирают,
До чего он печален!
Словно прячется юность моя
Там, вдали, за его завесой.
Если б замолкли голоса соловьев в долине, где я живу
Когда б улетели прочь,
Покинув старые гнезда,
Долины моей соловьи,
Тогда бы я сам вместо них
Слезы выплакал в песне.
* * *
В сердце запечатлей!
Там, где возле плетня
Слива благоухает,
Случайный прохожий шел,
Но замер и он, покоренный.
Дикие гуси улетают в тумане
Отчего‑то сейчас
Такой ненадежной кажется
Равнина небес!
Исчезая в сплошном тумане,
Улетают дикие гуси.
Летят дикие гуси
Словно приписка
В самом конце посланья –
Несколько знаков...
Отбились в пути от своих
Перелетные гуси.
Прибрежные ивы
Окрасилось дно реки
Глубоким зеленым цветом.
Словно бежит волна,
Когда трепещут под ветром
Ивы на берегу.
* * *
В горах Ёсино
Долго, долго блуждал я
За облаком вслед.
Цветы весенние вишен
Я видел – в сердце моем.
Из многих моих стихотворений о вишневых цветах
Дорогу переменю,
Что прошлой весной пометил
В глубинах гор Ёсино!
С неведомой мне стороны
Взгляну на цветущие вишни.
* * *
Увлечено цветами,
Как сердце мое могло
Остаться со мною?
Разве не думал я,
Что все земное отринул?
* * *
Ах, если бы в нашем мире
Не пряталась в тучи луна,
Не облетали вишни!
Тогда б я спокойно жил,
Без этой вечной тревоги...
* * *
О, пусть я умру
Под сенью вишенных цветов!
Покину наш мир
Весенней порой «кисараги»
При свете полной луны.
Когда я любовался цветами на заре, пели соловьи
Верно, вишен цветы
Окраску свою подарили
Голосам соловьев.
Как нежно они звучат
На весеннем рассвете!
Фиалки
Кто он, безвестный?
На меже заглохшего поля
Собирает фиалки.
Как сильно, должно быть, печаль
Сердце его омрачила.
Горные розы
В горькой обиде
На того, кто их посадил,
Над стремниной потока,
Сломленные волной,
Падают горные розы.
Лягушки
В зацветшей воде,
Мутной, подернутой ряской,
Где луна не гостит, –
«Там поселиться хочу!» –
Вот что кричит лягушка.
Стихи, сочиненные в канун первого дня третьей луны
Весна уходит...
Не может удержать ее
Вечерний сумрак.
Не оттого ли он сейчас
Прекрасней утренней зари?
ПЕСНИ ЛЕТА
* * *
К старым корням
Вернулся весенний цвет.
Горы Ёсино
Проводили его и ушли
В страну, где лето царит.
Услышав, как в первый раз запела кукушка, когда я соблюдал обет молчания
Зачем, о кукушка,
Когда говорить я невластен,
Сюда летишь ты?
Что пользы внимать безответно
Первой песне твоей?
* * *
Кукушка, мой друг!
Когда после смерти пойду
По горной тропе,
Пусть голос твой, как сейчас,
О том же мне говорит.
Дожди пятой луны
Мелкий бамбук заглушил
Рисовые поля деревушки.
Протоптанная тропа
Снова стала болотом
В этот месяц долгих дождей.
* * *
В тихой заводи
К берегу когда‑то прибилось
Утоплое дерево,
Но стало плавучим мостом...
Долгих дождей пора.
Болотный пастушок в глубине гор
Должно быть, лесоруб
Пришел просить ночлега,
В дверь хижины стучит?
Нет, это в сумерках кричал
Болотный пастушок.
Гвоздики под дождем
Капли так тяжелы!
Гвоздики в моем саду,
Каково им теперь?
До чего яростный вид
У вечернего ливня!
Путник идет в густой траве
Путник еле бредет
Сквозь заросли... Так густеют
Травы летних полей!
Стебли ему на затылок
Сбили плетеную шляпу.
Смотрю на луну в источнике
Пригоршню воды зачерпнул.
Вижу в горном источнике
Сияющий круг луны,
Но тщетно тянутся руки
К неуловимому зеркалу.
* * *
Всю траву на поле,
Скрученную летним зноем,
Затенила туча.
Вдруг прохладой набежал
На вечернем небе ливень.
Ждут осени в глубине гор
В горном селенье,
Там, где густеет плющ
На задворках хижин,
Листья гнутся изнанкой вверх...
Осени ждать недолго!
ПЕСНИ ОСЕНИ
Когда в селенье Токива слагали стихи о первой осенней луне
«Осень настала!» –
Даже небо при этих словах
Так необычно...
Уже чеканит лучи
Едва народившийся месяц...
* * *
О, до чего же густо
С бессчетных листьев травы
Вдруг посыпались росы!
Осенний ветер летит
Над равниной Миягино!
* * *
В памяти перебираю
Все оттенки осенней листвы,
Все перемены цвета...
Не затихает холодный дождь
В деревне у подножия гор.
* * *
На рисовом поле
У самой сторожки в горах
Стоны оленя.
Он сторожа дрему прогнал,
А тот его гонит трещоткой.
* * *
Скажите, зачем
Так себя истомил я
Сердечной тоской?
Не от моих ли жалоб
Осень все больше темнеет?
Луна
На небе осени
Она наконец явилась
В вечернем сумраке,
Но еле‑еле мерцает,
Луна – по имени только.
* * *
Как же мне быть?
На моем рукаве увлажненном
Сверкает свет,
Но лишь прояснится сердце,
В тумане меркнет луна.
* * *
Ни темного уголка...
Но кажется, клочья тучи
Затмевают луну?
Нет, это взор обманули
Тени пролетных гусей.
* * *
Все озарилось.
Поистине так светла
Эта лунная ночь,
Что сердце уплыло ввысь.
Там и живет – на небе.
* * *
Гляжу без конца,
Но это не может быть правдой,
Не верю глазам.
Для ночи, для нашего мира,
Слишком ярко горит луна.
* * *
В неурочный час
Вдруг петухи запели.
Верно, их обманул
Этой осенней ночью
Слепительный свет луны.
* * *
Все без остатка
Меняется и уходит
В нашем бренном мире.
Лишь один, в сиянье лучей,
Лунный лик по‑прежнему ясен.
Глубокой ночью слушаю сверчка
«Сейчас я один царю!»
Как будто владеет небом
На закате луны,
Ни на миг не смолкает
В ночной тишине сверчок.
Цикады в лунную ночь
Росы не пролив,
Ветку цветущую хаги
Тихонько сорву.
Вместе с лунным сияньем,
С пеньем цикады.
В сумерках вечера слышу голоса диких гусей
Словно строки письма
Начертаны черной тушью
На вороновом крыле...
Гуси, перекликаясь, летят
Во мраке ночного неба.
Туман над горной деревней
Густые туманы встают,
Все глубже ее хоронят...
Забвенна и без того!
Как сердцу здесь проясниться?
Деревня в глубинах гор!
Хризантемы
Осенью поздней
Ни один не сравнится цветок
С белою хризантемой.
Ты ей место свое уступи,
Сторонись ее, утренний иней!
Последний день осени
Осень уже прошла, –
Знает по всем приметам
Лесоруб в горах.
Мне б его беспечное сердце
В этот вечер угрюмый!
ПЕСНИ ЗИМЫ
* * *
Луну ожидала
Так долго вершина горы!
Рассеялись тучи!
Есть сердце и у тебя,
Первая зимняя морось!
Горная хижина в зимнюю пору
Нет больше тропы.
Засыпали горную хижину
Опавшие листья.
Раньше срока пришло ко мне
Зимнее заточенье.
Листья облетают под водопадом
Спутники вихря,
Верно, с горной вершины
Сыплются листья?
Окрашены в пестрый узор
Водопада белые нити.
* * *
Инеем занесена
Трава на увядшем лугу.
Какая печаль!
Где сыщет теперь отраду
Странника сердце?
Песня зимы
Возле гавани Нанива
Прибрежные камыши
Убелены инеем.
Как холоден ветер с залива,
Когда забрезжит рассвет!
* * *
О весна в стране Цу,
На побережье Нанива,
Ужель ты приснилась мне?
В листьях сухих камыша
Шумит, пролетая, ветер.
* * *
Когда б еще нашелся человек,
Кому уединение не в тягость,
Кто любит тишину!
Поставим рядом хижины свои
Зимою в деревушке торной.
Дорожный ночлег в студеную ночь
Дремота странника...
Мое изголовье – трава –
Застлано инеем.
С каким нетерпеньем я жду
Тебя, предрассветный месяц!
Зимняя луна озаряет сад
Глубокой зимой
Как слепительно ярко
Блещет лунный свет!
В саду, где нет водоема,
Он стелется, словно лед.
ПЕСНИ ЛЮБВИ
* * *
Пришлось разлучиться нам,
Но образ ее нигде, никогда
Я позабыть не смогу.
Она оставила мне луну
Стражем воспоминаний.
* * *
Предрассветный месяц
Растревожил память о разлуке.
Я не мог решиться!
Так уходит, покоряясь ветру,
Облако на утренней заре.
* * *
Она не пришла,
А уж в голосе ветра
Слышится ночь.
Как грустно вторят ему
Крики пролетных гусей!
* * *
Не обещалась она,
Но думал я, вдруг придет.
Так долго я ждал.
О, если б всю ночь не смеркалось
От белого света до белого света!
* * *
«Несчастный!» – шепнешь ли ты?
Когда бы могло состраданье
Проснуться в сердце твоем!
Незнатен я, но различий
Не знает тоска любви.
* * *
Я знаю себя.
Что ты виною всему,
Не думаю я.
Лицо выражает укор,
Но влажен рукав от слез.
* * *
Меня покидаешь...
Напрасно сетовать мне,
Ведь было же время,
Когда ты не знала меня,
Когда я тебя не знал.
РАЗНЫЕ ПЕСНИ
Когда я посетил Митиноку, то увидел высокий могильный холм посреди поля. Спросил я, кто покоится здесь. Мне ответствовали: «Это могила некоего тюдзё». – «Но какого именно тюдзё?» – «Санэката‑асон», – поведали мне. Стояла зима, смутно белела занесенная инеем трава сусуки, и я помыслил с печалью:
Нетленное имя!
Вот все, что ты на земле
Сберег и оставил.
Сухие стебли травы –
Единственный памятный дар.
* * *
Порою заметишь вдруг:
Пыль затемнила зеркало,
Сиявшее чистотой.
Вот он, открылся глазам –
Образ нашего мира!
* * *
Непрочен наш мир.
И я из той же породы
Вишневых цветов.
Все на ветру облетают,
Скрыться... Бежать... Но куда?
* * *
Меркнет мой свет.
Заполонила думы
Старость моя.
А там, вдалеке, луна
Уже идет на закат.
* * *
Возле заглохшего поля
На одиноком дереве
Слышен в сумерках голос:
Голубь друзей зовет.
Мрачный, зловещий вечер.
* * *
Тоскую лишь о былом.
Тогда любили прекрасное
Отзывчивые сердца.
Я зажился. Невесело
Стареть в этом мрачном мире.
* * *
Если и в этих местах
Дольше жить мне прискучит,
Вновь потянет блуждать,
Тогда какой одинокой
Останется эта сосна!
* * *
Удрученный горем
Так слезы льет человек...
О, цветущая вишня,
Чуть холодом ветер пронзит,
Посыплются лепестки.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 532; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!