БРАНЬ АРХИСТРАТИГА МИХАИЛА СО САТАНОЮ 26 страница



309

рязнем, как олово, сен есть ключ, открывающий и от­кроет, и кто затворит, и кто откроет. «Страх господень — дар от господа; любление господа — преславная премуд­рость». «Премудрость и наказание — страх господень». Им же является (не все его знают), разделяет себя в виде­ние его (Сирах, гл. 1).

101

32 К Я. И. Долганскому

Любезный приятель Яков Иванович!

Получил я письмо Ваше. В нем просите, чтоб побесе­довать с Вами внятнее, нежели в то время, когда в отсут­ствие приятель приятелю живо, будто беседующий тайно, умному взору представляется.

Самая правда! В отсутствии находящийся друг хотя часто во внутренних наших очах обращается, но, если не пишет и не говорит, тогда он подобен присутствующему другу, однако немому.

Разговор есть сообщение мыслей и будто взаимное сердец лобызание; соль и свет компаний — союз совер­шенства. Но как невозможно плодоносного саду сообщить другу без зерен или ветвей, так нельзя мыслей в душу при­ятельскую занести, и перевести, и размножить, разве чрез зерно или говоримого, или на бумаге начертаемого слова. И как зерно по своей внешности малое и презренное, но 1000 садов в нем скрывается с сокровенным источником плодоносного божиего духа, так и слово по ударению воз­духа и по начертанию своему есть ничтожное, но по силе утаенного внутри духа сеемое на сердце и плодоприносящее новую тварь и новые дела есть важное. Злое лукавого мира зерно износит терние, мучащее душу: «Тлеют беседы благие, обычаи злые...», и сеющий смерть пожнет нетление души. Но, напротив, доброго слова зерно прозябает в сердце: «Любовь, радость, мир, долготерпение».

Нет иного и горчайшего несчастья, как когда душа бо­лит. Она болит тогда, когда болят мысли. А мысли болят, когда родится в сердце сие: «Когда какой есть в вас ко­рень, (вверх) горе прорастающий в желчи и горести?» (Второзаконие, гл. 29, ст. 18).

Не таковые разговоры слушал Исайя, что говорит: «Господи, во чреве принял, и поболел, и родил дух спасе­ния твоего...» Не падем, но падут все живущие на земле.

310

Живут на земле ничего не помышляющие, кроме обога­титься, наесться, напиться, одеться. Избегайте разговоров сих хотящих обогатиться. В сердце их худое семя, плодо-приносящее желчь, и змиин яд, убивающий душу.

А если пало (и нельзя без того, всяк беседник есть сея­тель), смотрите, чтоб проклятый сей идолопоклонства корень вверх не поднялся. Совет есть начало дела, семя и голова. Молитесь тому, о ком написано: «Тот сотрет твою главу». Доброе семя есть Священное писание. «Выйдет сеющий сеять». Злое семя есть манер... змииным семям, и между семенем жены вражду положу между тобою... А что се за жена — евангельская премудрость и вся Биб­лия. Слушай Сираха: «Встретит его, как мать, и, как жена девства примет, и ухлебит его хлебом разума, и водою премудрости напоит его» (гл. 15). Прочтите и 14-ю главу. Конечно, се та жена: «Придите, ешьте мой хлеб и пейте...» Ей, добре течем, да будем сыны той, которая есть мать всем нам.

А я, как был, так и ныне есть спутник, сотрудник и по­корнейший слуга.

Григорий Сковорода

 

1773, февраля 25, из Бабаев

Милостивому государю Якову Ивановичу, живописцу, господину Долганскому, в Острогожске

102

[В г. Острогожск]

К В. С. Тевяшову 33

Милостивый государь!

Письмо сие таково, как пробегающий почтою мимо при­ятеля вместе кричит: «Здравствуй!» и «Прости!..»

Я больше не в Бабаях, я живу в Липцах, у Алексия Ивановича Авксентиева. Словом сказать: «Господь пасет меня...» Тут пишу набело «Разговор»34. Пожалуйте, потерпите к Новому году, и все Вам воздам. Сам себя обя­зал и сам себя разрешу от самообетованного обета.

Высокомилостивому государю дражайшему Вашему батюшке принесите нижайшее от меня почтение. Также милостивому государю Ивану Петровичу.

И Мирон Семенович да возвеселится во днях своих, как в день жатвы.

311

В заключение, желая лицезрительное мое всем поздрав­ление принести, пребуду, милостивый государь,

Вашего благородия нижайший слуга Григорий Сковорода

Из Липец, 28 ноября 1774

103

35[К Д. А, Норову]

Простите мне ту дерзость, с которою осмеливаюсь я ут­руждать Вас немного важнейшею вещью, какая Вам только омерзение ко мне в сердце Вашем почтется. Но когда бы дозволено было мне от Вас изъяснить яснее весь тот предмет, который пробудил меня предстать теперь пред Ваше лицезрение, то, я думаю, великое затруднение было б дать мне на оный милосердное решение. А сверх бы того увидели, что немного важнейшие вещи иногда бывают не без полезной приятности. А при том поистине признаюсь я, что не осмелился бы я более прибегнуть под Ваше покровительство затем, что вы меня в первый раз изволили перед собою видеть, потому что Ваш обыкновен­но кроткий дух, мудрость и правосудие рождают во мне некоторую боязнь в те самые минуты, когда подумаю я пред Вами предстать, и не знаю, от радости ли сие проис­ходит, что Вы мне милосердное решение пожалуете, или от того, что лишусь навеки моей надежды делать моему отечеству пользу, сверх меру превосходимую.

104

К Ивану Григорьевичу [Дискому] 36

От 20 ноября 1778 года, Изюмской провинции, из Бурлука

Милостивый государь Иван Григорьевич!

Вспомнив Ваше человеколюбное сердце и старинную Вашу любовь ко мне, вздумал поклониться и кланяюсь Вам и всему Вашему дому. Если Вы доселе в живых, тогда Вас ублажаю. Смерть мужу — покой. Я доселе скитаюсь, обнося мертвенное тело; окруженная броня моя есть бла­гонравная невинность, а се утешение мое есть любовь к богу и к премудрости его. Живу, как ничто не имущий, а все содержащий, малым сим быть научился. И будто

312

мореходец плыву, выглядывая, не видать ли сладчайшего от всех бед пристанища — смерти... Надежда моя — гос­подь мой — внутри меня есть; его крыльями я приосе-няюсь и, Вас и весь дом Ваш ему же поручая, пребываю,

милостивый государь, Вашим верным слугою

Григорий Сковорода

105

К Артему Дорофеевичу [Карпову] 37

Из Гусинской пустыни, Полтавской губернии, Прилуцкого уезда, 1779, февраля 19

Любезный государь Артем Дорофеевич! Радуйтесь и веселитесь!

Ангел мой хранитель ныне со мною веселится пусты­нею. Я к ней рожден. Старость, нищета, смирение, бес­печность, незлобие суть мои в ней сожительницы. Я их люблю, и они меня. А что ли делаю в пустыни? Не спра­шивайте. Недавно некто обо мне спрашивал: «Скажите мне, что он там делает?» Если бы я в пустыни от телес­ных болезней лечился, или оберегал пчел, или портня­жил, или ловил зверей, тогда бы Сковорода казался им занят делом. А без сего думают, что я празден, и не без причины удивляются.

Правда, что праздность тяжелее гор Кавказских. Так только ли разве всего дела для человека: продавать, поку­пать, жениться, посягать, воевать, тягаться, портняжить, строить, ловить зверя?.. Здесь ли наше сердце неисходно всегда?.. Так вот же сей час видна бедности нашей при­чина: что мы, погрузив все наше сердце в приобретение мира и в море телесных надобностей, не имеем времени вникнуть внутрь себя, очистить и поврачевать самую госпожу тела нашего, душу нашу. Забыли мы сами себя, за исключением раба нашего, неверного телишка, день и ночь о нем одном пекясь. Похожи на щеголя, пекуще­гося о сапоге, не о ноге, о красных углах, не о пирогах, о золотых кошельках, не о деньгах... Какая ж нам отсюда тщета и трата? Не всем ли мы изобильны? Точно всем и всяким добром телесным. Совсем телега, по пословице, кроме колес. Одной только души нашей не имеем. Есть,

313

правда, в нас и душа, но таковая, каковая у шкарбутика или подагрика ноги, или матросский, алтына не стоящий козырек. Она в нас расслаблена, грустна, нравна, бояз­лива, завистлива, жадная, ничем не довольна, сама на себя гневна, тощая, бледная, точно такая, как пациент из лазарета. Такая душа, если в бархат оделась, не гроб ли ей бархатный? Если весь мир ее превозносит портре­тами и песнями, сиречь одами величает, не жалобные ли для нее оные пророческие сонаты: «Втайне восплачется душа ваша» (Иеремия), «Взволнуются... и почить не возмогут» (Исайя).

Если самая тайна, сиречь самый центр души, гниет и болит, кто или что увеселит его? Ах, государь мой и лю­безный приятель! Плывите по морю и возводите очи к гавани. Не забудьте себя среди изобилии Ваших. Один у Вас хлеб уже довольный есть, а второго много ли? Раб Ваш сыт, а Ревекка довольна ли? Сие-то есть: «Не о едином хлебе жив будет человек...» О сем последнем ангельском хлебе день и ночь печется Сковорода. Он любит сей род хлеба паче всего. Дал бы по одному хлебцу (блину) и всему Израилю, если б был Давидом, как пишется в «Книгах Царств», но и для себя скудно.

Вот что он делает, во пустыни пребывая.

Любезный государь! Вам всегда покорнейшим слугою... И любезному нашему Степану Никитичу господину Кур-дюмову 38.

Отцу Борису и его сыну поклон, если можно, и Ивану Акимовичу.

Милостивому государю г-ну Артему Дорофеевпчу в Харькове.

106

К В. М. Земборскому 39

Из Гусинской пустыни, февраля 21-го дня 1779 года

Милостивый государь!

Польская притча: не вдруг выстроен Краков. Мало-помалу оправляйтеся от болезни. Пускай болит тело. Лед на то родился, чтоб таять. Но спасайте Вас самих, сиречь душу. Яснее сказать, мысли и сердце Ваше, вла­деющее телом Вашим так, как тело, носимое одеждою.

314

Нет беднее и в самом аду, как болеть в самых внутрен­ностях, а самые темные внутренности есть то бездна дум наших, вод всех шире и небес. Самое ж внутреннейшее внутри нашей мысленной бури и самый центр, и гавань, и мир есть наш то, о пресладчайшее имя Христос — бог наш.

«Внемли себе». Не потому он в самой внутренней нашей точке почивает, будто упрел от работы и для того субботствует. Оставьте сию думку для младенцев и изуверов, и не потому, будто он очень мал, как маковое зерно, и столь низкий, чтоб не мог распространиться по нашим рукам, ногам, волосам, побежать по горничным стенам, по дворовым плетням, по лесам, полям, по небесам и по всем Коперниковским миров системам. Оставьте и сие для сумасбродов и страждущих лихорадкой. Но вот почему внутренний и мал, что невидимый есть и неприступен; посылает же потому, что ни одна гибель и порча его не достает и не беспокоит, но всегда и бодр, и жив, и лета его не оскудевают. Не имеет ни высоты, ни глубины, ни широты, везде сущий и всегда. А зерном и семенем обра­зуется потому, что, как зерно 1000 садов, так он всю тварь от себя изводит наружу и опять в себе скрывает.

«Внемли себе». Теперь мы нашли на бедственном житии нашего моря спасительную гавань; радуйся со мною, друг мой! Видишь ли и веруешь ли, что мы нашли в пепле телесного домишка нашего темнейшее сокровище... Ей, обрел: чего ты плачешь, а плачешь в тайностях сердца твоего: не сие ли огонь, и червь, и скрежет? Пускай сучья рук и ног наших дряхлеют и исчезают! Не бойся: оно скроется в семени своем, откуда вышло. Ведь видишь, что мы нашли авраамское семя, о надежда и утеха наша! И всех верующих о тебе и в тебе, сладчайший.

Видишь правду сказано Аврааму, что семя его — вечное. Хочешь ли быть от рода Авраамова, — веруй в семя его, не его, но божие. Авраам же и мы прах есть. Сие-то Авраам видел и возрадовался, и мы веруем, ра­дуемся и хвалимся: «Знаю человека», «Возвратись в дом твой», «Внемли себе».

Тут плачь и проси лекарства. Внутри тебя божий чело­век, не за морем. Близ господа человек; не проси у раба от плоти твоей, сиречь у тела. Плоть — ничто же, она есть прах, и смерть, и тьма, и одежда, и гниль... Еще ли во околичнейшие наружности уклонилися, там-то самая кро­

315

мешная тьма, чем далее от чертога царя нашего, тем наружнейшее зло... Вот тебе, самаряннн, и трактир, и рай, и гавань! Се там маловерного из бури Петра привлек он. Тут ковчег блаженного Ноя успокоился.

«Там очень высоко взошли все с Давидом». «И полечу и почию».

Не бойся! Недалеко! Одень только мысли твои в крылья веры и любви божией. А я приношу его давно уже с Мариею, доволен благою для меня частию, чересчур пребы­вая, любезный друг, Вам покорнейшим слугою

Григорий Сковорода Василию Михайловичу Земборскому, в Харькове

107

К В. М. Земборскому 40

[В Харьков] Из Гусинской пустыни от 10 мая 1779 года

Любезный благодетель Василий Михайлович! Христос воскрес!

Давай мало побеседуем!.. Болишь, Лазарь!.. Боли, друг мой, пожалуйста, боли и поболи... Но боли, слышь, телом, а души да не коснется рука вражия! Душа наша в руке божией да будет! Тело на то родилось, чтоб болеть и исчезать, как луна. А душа есть чаша, наполняемая вечною радостью. Смотри, да не наполнится сия чаша дрождием грешным. Можно ли сие сделать? Очень можно. Взгляните на множество сидящих в темнице разбойников! Они крепчайшие зверей и скотов по телу, а сердце их немощнее воробья, гнилее молью съеденной тряпки. Взгляньте ж опять на гноище Иовлево! Тело его, как орешная скорлупа, от струпа сгнило, а душа, или мысли, в нем, как благовонное зерно кориандрово 41; будто смирна издает благоухание блаженного веселия оного: «Радости вашей никто не возьмет от вас», «Не дал Иов безумия богу», «О господе похвалится душа моя». Если скорлупа быть может здорова с гнилым зерном, то и голова может радоваться при гнилом своем хвосте. Не обещал нам бог нерушимого телесного здравия во спасение нигде; и как не может сего сделать, так и неизреченная сила его в том утаилась, чтобы ему не мочь сделать ничего

316

из тварей твердым, кроме самого себя, дабы мы, минув его, не похитили во основание нашего какого-либо идола или тварь. Презри, пожалуйста, мех твой телесный. Вот тебе здравие, кушай на здоровье! «Веселие сердца — жизнь человеку, и радовалие мужа — долгоденствие» (Сирах).

Веселым бог сердце наше сделать может, а стерво 42 твое нетленным сделать не может и безболезненным. Для чего? Он еще поражает стерво и всяку молью подвержен­ную гниль нашу. Для чего? Будто пастырь, поражая жезлом скотину, от болота отводит. Для чего? Резону не скажу. Для чего? Не может никто сказать: ни ангел, ни человек. Для чего? А вот для чего: бог есть высшая всех причин причина и резон. Ему все отдают причину, а он — никому. Если бы он отдавал отчет, имел бы зависимость, посему имел бы сверху себя начало и потерял бы божество. Не может он потерять божества. Правда ли? Весьма правда! Не может же и стерво наше получить божества, когда он не может потерять. Нет труднее, как глупый и ненадобный резон давать. Для того не может его ни ангел, ни человек сказать. Если б надобно, тогда можно б. Если спрашивать, для чего бог стерва сделать не может нетленным, равно значит спросить, для чего бог не может божества поте­рять. Нетленным быть и богом быть есть то же. Уже есть бог, как же можно желать, чтоб и плоть была богом? Два кота в меху скорее, нежели два начала, поместятся в мире. Когда желать сего — есть то чепуха, как же не безмест­ный вздор спрашивать о сем и давать резон?

О боже мой! Сколь трудное все то, что ненадобное и глупое! Сколь легкое и сладкое все, что истинное и нуж­ное. На что ж нам желать, чтоб плоть вечная была? Есть без нее вечный. Да исчезнет, как дым, всяка плоть, при­сный сей враг божий и наш! А мы еще обожить ее хотим. Уже червонец есть (бог — драхма 43), на что желать, чтоб кошелек был червонным? Довлеет один. Но неверие наше не видит в мехе нашем драхмы. «Сей же стоит за стеною нашею» (Песнь песней).

О открой, господи, очи наши! Да воскреснет и блеснет нам внутренний наш человек! Да узрим живого! Да не обожаем дьявола! Да услышим от небесного: «Мир вам!» Чего вы боитесь? Пусть дрянь исчезает! Человек есть сердце. Мир сердцу!

Григорий, сын Саввы, Сковорода

317

108

К Осипу Юрьевичу [Сошальскому] 44

[Из с. Гусинки в с. Маначиновку или наоборот. 1781 г.]

Любезный государь Осип Юрьевич!

Нынешняя поездка Алексеева привела мне на сердце сии павловские слова: корень всем злым есть сребролю­бие, отсюда выросли тяжбы, войны, отравы, убийства, воровские монеты, затеи, вражда, неудачи, печали, от­чаяния, страстные пьянства, саморучные убийства... а сам сей скверный, премногих (вот что значит вверх прора­стающий, толкуемый о табаке) осквернивший корень родился от отступления от веры, сиречь от безбожия, уничтожающего промысл о нас, сидящего на высоких отца нашего и от попрания предрагоценного Маргарита 45, сиречь третье из десятое л овия заповеди: «Не приемли имени господа бога твоего всуе», как бог чрез нас ту же заповедь в нашем законоучении, или катехемате46, истолковал, которое и ныне пред вашими лежит очами.

Из сих мыслей возлетело сердце мое в дальнейшие думы, что таковые, презрев незыблемый счастия камень сей: «Да будет воля твоя...», уповают на себя, на свою волю и на свои хитрости и запутываются наконец в неиз­бежных погибельных лабиринтах.

Во время оно теряют они всего света дражайшее сокро­вище сие: «Мир мой даю вам», «Веселие сердца — жизнь человеку» (Сирах), «Сын, храни сердце твое!» (Притчи).

По крайней мере, может быть, спокойно искали поги­бели своей. Вот как спокойно: «Ходил в пути непроход­ные...» Вот как спокойно: «Как олень, устрелен в ятра...»

Рассудите, не се ли те бесноватые, что бродят по гро-бовищам, калужам, по околицам, как есть в евангелии.

Сим бешеным кажется шутка и вздор сие слово: «Кто убьет душу свою, тот спасет ее».

Христос всем бесноватым и скаженным говорит почти одно сие: «Возвратись в дом твой»; то же, что: сын, храни сердце твое. Проще сказать: Алексей! Старайся не о кор-ване 47, но о спокойствии сердца. Убей душу, отрежь прихоти твоей кладовые. Что ж то за зелье, которое обре­зать, и что то за душа, которую убить нужно и пренужно. А вот она: не разумеете ли, ибо се ну... годящее в чело­веке не может осквернить его. А вот оно: прелюбодеяния, любодеяния, убийства, воровство, лихоимство (вот и сребролюбие).

Сие-то есть благородное убийство и истинное обреза­ние, ему же похвала не от людей, но от бога. Сии-то змиины семена называет Павел началами, властями и духами злобы. «Не наша брань» и прочее.

Если кто прямой Христов солдат и поборол оных духов, тогда исполняется на нем: когда сердце веселится, цветет лицо. Вот что значит убить душу! Сие же значит и крещение. «Измоемся... отнимите лук от душ ваших».

Сие же и елеосвещение есть — помазание, веселие пла­чущим. Если же кто не вернется домой, не заглянет в сердце свое и не убьет проклятых оных душ, правдивее сказать, полка бесовского, тогда сердце отдается сим бурным ветрам, как лодочка, и исполняется: «Взвол­нуются и почить не возмогут...», «Втайне восплачется душа ваша», «О горе им, ибо в путь Каинов пошли». И не дивно, что, не убив злых, убили невинную душу, по по­словице: «Daemon in daemona поп suadet, lupus lupinam non est» 48.

109

[К С. H. Курдюмову] 49

[Любовь] есть родник всей жизни... к делу всякую тварь, и не напрасно написано: «Бог любви есть». «Бог наш огнь есть, и параклит значит того, кто заохочивает и кура­жит. Сие-то есть утешать, а уныние всегда в лености есть. Сей параклит, то есть дух-утешитель, и меня возжег претер...

...Пожалуйте, пришлите по милости своей одни коты 50, что с красными завязками, изрядное дело для снегу. Григорий Иванов в начале зимы имеет ехать в Питер через Харьков из Катерпнослава.

Артему Дорофеевичу нижайший поклон.

Виноват, что не писал. О леность! О параклите! 51

110

К С. И. Курдюмову

Изюм, 1784 года, января 5-го дня

Любезный благодетель Стефан Никитич! Радуйтесь в Новый год!


Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 152; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!