Доктрина французской революции и политическая действительность
Теория народного представительства, охарактеризованная выше, эпохой французской революции воплощается в жизнь. Закон 22 декабря 1789 г., заменяющий историческое деление Франции на провинции новым и искусственным делением на департаменты, дает вместе с тем исчерпывающую характеристику представительной системы. Согласно ст. 8 закона, представители, избираемые в национальное собрание по департаментам, должны быть рассматриваемы не как представители отдельного департамента, а как представители совокупности департаментов - т.е. всего народа. Согласно ст. 34 того же закона, единственным титулом прав представителей народа является акт их избрания. Свобода их мнения не может быть стеснена никаким партикулярным мандатом. Первичные собрания избирателей имеют право непосредственно обращаться к законодательному корпусу со своими петициями и инструкциями, о которых они желают поставить его в известность.
Французская конституция 1791 г. устанавливает то же начало: представители, избираемые в департаментах, являются не представителями отдельных департаментов, а всего народа; им не может быть даваемо никаких мандатов*(216).
Аналогичные постановления мы находим и в конституциях 1793 г.*(217) и 1795 г.*(218), и в позднейшей конституции 1848 г.*(219).
Под влиянием французских образцов аналогичная теория народного представительства формулируется в многочисленных конституциях, как более раннего происхождения, так и действующих в настоящее время*(220). В сущности, на той же точке зрения стоят конституции, уклоняющиеся от провозглашения теоретических принципов: повсеместно встречающееся воспрещение обязательных мандатов, по своему историческому происхождению, является выводом из общей концепции народного представительства, господствующей в революционную эпоху.
|
|
|
VI. Юридическая природа народного представительства
Необходимые предпосылки классической теории народного представительства
В основе классической теории народного представительства лежат следующие предпосылки:
1. Суверенитет принадлежит народу; только господство большинства является правомерным господством.
2. В отношении к представительству народ является правовым субъектом - не только правоспособным, но и дееспособным. Есть общая воля народа. Волеизъявлением народа осуществление власти поручается народному представительству.
3. Избрание представителей - всенародный мандат. Народ - доверитель; представительное собрание - доверенный народа.
Рассмотрим каждую из этих предпосылок особо.
Теория народного суверенитета
|
|
|
Основная цель "Общественного договора" Руссо - теоретическое обоснование идеи народного суверенитета.
Доктрина естественного права XVII века является не столько рационалистической, сколько исторической доктриной. Она не противополагает естественного, т.е. разумного и правомерного государства историческому государству. Она рационализирует государство, исторически данное: Локк - конституцию Англии, Пуфендорф - просвещенный абсолютизм. Руссо - рационалист; его теория - метаисторична от начала и до конца. Исторически данное государство его абсолютно не интересует*(221). "Общественный договор" открывается следующими - в высокой степени, характерными - словами:
"Человек рожден свободным, а между тем он везде в цепях... Как произошла эта перемена? Не знаю. Что может сделать эту перемену законной? Думаю, что могу разрешить этот вопрос"*(222).
Для Пуфендорфа и Локка общественный договор - исторический факт: государство, как оно есть, создается общественным договором. Общественный договор Руссо - категория практического, а не теоретического разума. Руссо не утверждает, что исторически данное государство основано на договоре; но правомерное государство должно быть основано на нем.
|
|
|
В первоначальной редакции "Общественного договора" мы читаем: "Есть тысячи способов для того, чтобы собрать людей, и только один для того, чтобы их объединить. Именно потому я излагаю в настоящей книге одну только теорию образования политических обществ, хотя среди множества агрегатов, называемых этим именем, не найти, может быть, двух, образованных одним и тем же способом, и не найти ни одного, образованного по способу, установленному мной. Но я ищу права и разума и не спорю о фактах. Необходимо найти критерий для суждения о других способах собирания людей, предполагаемых большинством наших писателей"*(223).
Руссо ставит вопрос: существует ли в гражданском строе какой-нибудь принцип законного и твердого управления?*(224) И он отвечает: таким принципом является общественный договор*(225).
Следующим образом характеризует Руссо основную цель общественного договора:
"Найти такую форму соединения, которая охраняла бы и защищала всей общей силой личность и имущество каждого и в которой каждый, соединяясь с другими, повиновался бы, однако, только самому себе и оставался бы так же свободным, как прежде"*(226).
В государственном состоянии индивид должен повиноваться только самому себе и оставаться столь же свободным, как прежде,- т.е. в естественном состоянии. Проблема, которую ставит Руссо, имеет, таким образом, отчетливо и резко выраженный индивидуалистический характер - является, по существу, анархической проблемой. И ее решение Руссо находит в народном суверенитете, в абсолютной власти volonte generale над индивидом, в этатизме, доведенном до последних пределов. В реализации естественной свободы индивида заключается, по мнению Руссо, теоретическое основание народного суверенитета.
|
|
|
Для того чтобы повиноваться только самому себе, оставаться таким же свободным, как прежде,- индивид свою личность и всю свою мощь отдает под верховное руководство общей воли*(227). Как природа дает человеку абсолютную власть над своими членами, так общественный договор дает политическому телу абсолютную власть над гражданами*(228).
Общественным договором индивид отчуждает вполне свою личность и свои права общежитию. Такое отчуждение производится без всяких оговорок. Ни у кого из участников союза не может быть особенных требований в отношении к нему; ибо, если бы у отдельного индивида оставались еще некоторые права, то за отсутствием высшей власти, которая могла бы решать споры между ним к обществом, он являлся бы в некоторых вопросах своим собственным судьей; естественное состояние продолжало бы существовать, и ассоциация, по необходимости, оказалась бы либо тиранической, либо бессильной*(229). Конечно, обществу необходимо располагать только частью имущества, свободы и сил индивида, но определить эту часть не может никто иной, кроме суверена*(230). Суверенитет volonte generale не связан никаким законом; он не связан даже общественным договором*(231). Ограничить суверенитет - значит, его уничтожить*(232).
Итак, для того чтобы воля индивида была абсолютно свободной, необходимо ее абсолютное подчинение "общей воле"; "общая воля" должна быть суверенной для того, чтобы индивид определялся исключительно личной, индивидуальной волей*(233).
Как разрешить неразрешимое, по-видимому, противоречие, лежащее в основе теории Руссо? Как примирить анархизм цели с этатизмом средства? Par quel art inconcevable a-t-on pu trouver le moyen d'assujettir les hommes pour les rendre libres*(234)?
Руссо сравнивает основную проблему "Общественного договора" с проблемой квадратуры круга*(235). Ее решение он находит в понятии volonte generale.
Volonte generale Руссо отнюдь не является внешней, господствующей над индивидом силой, подчиняющей своим императивным велениям индивидуальную волю. Volonte generale необходимо и всегда совпадает с соответственно квалифицированной индивидуальной волей. Индивидуальная воля, направленная на общее благо, есть общая воля.
Руссо противополагает общую волю не индивидуальной, а частной воле. Первая направлена на общее благо, вторая - на частный интерес. Две воли живут в человеке: общая и частная воля. Человек не только член политического корпуса, не только гражданин, но и член многоразличных общественных кругов, существующих в государстве: патриций, солдат, священник. Воля индивида, направленная на благо своего общения, является общей в отношении к воле, направленной к его личному благу, и частной - в отношении к воле, направленной к благу всего государства. Человек может быть благочестивым священником, смелым солдатом, убежденным патрицием - и плохим гражданином. Общая воля гражданина - это воля, направленная на благо всего государства*(236).
Нет и не может быть общей воли, господствующей надо мной, которая не была бы в то же время моей личной, индивидуальной волей. Я не могу быть свободным, если кто-либо принуждает мою волю*(237). Повинуясь закону, я повинуюсь самому себе; закон учит человека действовать согласно принципам своего собственного суждения*(238). Les lois sont des registres des nos volontes*(239).
В высшей степени характерно коренное различие в понимании свободы у Монтескье и Руссо. Монтескье определяет свободу как право делать все то, что законы позволяют*(240). Руссо повторяет это определение, но с существенной поправкой: повиновение закону, предписанному самому себе, равносильно свободе*(241).
Отчуждая всю власть над собой общей воле, индивид отчуждает ее в сущности самому себе. Ветхий человек естественного состояния отказывается от своих прав в пользу преображенного гражданским состоянием человека. Каждый индивид, говорит Руссо, как человек, отказывается от своей частной воли, противоположной или непохожей на общую волю, которую он имеет, как гражданин; он отказывается от частного интереса, который подсказывает ему нечто совершенно иное, чем общий интерес, присущий ему*(242). Он меняет независимость естественного состояния, т.е. подчинение своим страстям, на гражданскую свободу, т.е. подчинение своим законам*(243).
С точки зрения Руссо, господство volonte generale - не что иное, как господство индивида над самим собой, господство разумной природы человека над его эмоциональной природой, господство общественного долга, диктуемого ему разумным сознанием, над губительными прихотями его своекорыстных страстей. Анархическая в постановке проблемы общественного договора, теория Руссо в разрешении этой проблемы является столь же анархической*(244).
Но, в таком случае, каким образом примирить с анархическими предпосылками теории Руссо ее окончательный вывод - признание правомерности господства большинства?
Вопрос о господстве большинства является для Руссо вопросом о способе выявления, констатирования volonte generale. Если бы можно было положиться на показания индивида, его общая воля являлась бы максимой всеобщего поведения. Но индивид доступен заблуждениям и страстям; он может - добросовестно или своекорыстно - подменить свою общую волю своей частной: в таком случае его законы, слуги его страстей, увековечат его несправедливость,- и никогда он не сумеет избегнуть того, чтобы частные интересы не извратили святости его труда*(245).
Не потому господствует большинство, что оно имеет какое-то право на власть; оно господствует потому, что констатирует volonte generale, живущую в индивиде. Когда предлагается закон в собрании народа, то каждого спрашивают вовсе не о том, одобряет ли он предложение или отвергает его, а о том, согласно ли это предложение с общей волей, которая есть и его воля, или нет: каждый, подавая свой голос, высказывается по этому вопросу, и из подсчета голосов вытекает изъявление общей воли. Таким образом, когда мнение, противоположное моему, побеждает, то это доказывает только то, что я ошибся, и то, что я считал общей волей, не было таковой. Если бы мое частное мнение победило, я сделал бы нечто другое, чем то, что я хотел сделать. И именно тогда я не был бы свободным. Гражданин дает свое согласие на все законы, и на те, которые изданы помимо его воли, и даже на те, которые наказывают его, когда он осмеливается нарушить какой-нибудь из них*(246).
Не всегда и не всякая воля большинства является общей волей; для того чтобы быть таковой, она должна быть направлена на общий интерес. Руссо различает "volonte de tous" и "volonte generale". Первая ("volonte de tous") суммирует частные тождественные воли отдельных людей - воли, стремящиеся к осуществлению частных, случайно совпадающих интересов. Вторая ("volonte generale") имеет в виду осуществление общего интереса, или общего блага*(247). Общая воля, по своему материальному содержанию, является волей, направленной на общее благо*(248). Она является общей по своему объекту; она исходит от всех, чтобы быть применяемой ко всем*(249). Своим предметом она имеет самосохранение и благополучие общества*(250). Воля становится общей не столько количеством голосов, сколько объединяющим их общим интересом*(251). Что есть общего в различных частных интересах, то и образует общественную связь, и если бы не было такого пункта, в котором сходились бы все интересы, то никакое общежитие не могло бы существовать*(252).
Внешним выражением общей воли является закон. Существенный момент в понятии закона - его общий характер. Не может быть закона, направленного на частный объект. Тот предмет, относительно которого издается постановление, должен быть таким же общим, как и та воля, которая постановление издает. Только в таком случае это постановление является законом*(253). Если народное собрание принимает какое-нибудь частное решение - назначает начальников, награждает одних и наказывает других,- оно действует как правительство, а не как суверен. Общая воля - здесь ни при чем; ее - нет*(254). Общая воля по своему содержанию должна быть общей; она имеет своим предметом благо всего общества, а не отдельных лиц или отдельных групп, существующих в нем.
Волеизъявления большинства, поскольку они имеют объективно-всеобщий характер, всегда и необходимо совпадают с индивидуальной общей волей - т. е. волей индивида, направленной на общее благо. В этом - теоретическое основание господства большинства.
Общая воля есть воля всех. Если каждый отдает себя всего целиком общежитию, то условие оказывается одинаковым для всех, а раз условие одинаково для всех, ни у кого нет интереса сделать его отяготительным для других. Каждый, отдавая себя всем и, следовательно, себе самому, не отдает себя никому; и так как нет ни одного участника, по отношению к которому остальные не приобретают того же права, какое они ему уступают по отношению к себе, то каждый снова приобретает все то, что он теряет, и приобретает больше силы для сохранения того, что он имеет*(255).
Именно потому, что общая воля исходит от всех (т.е. от большинства), чтобы быть применяемой ко всем, она всегда права: все постоянно хотят счастья каждого из граждан, ибо нет человека, который не относил бы к себе этого слова каждый и который не думал бы о себе, голосуя за всех*(256). Общая воля не может быть тиранической потому, что она является общей по своему объекту. Каждый закон имеет своим предметом общее благо и, следовательно, благо каждого из тех, кто участвует в составлении закона. А так как никто не желает себе зла, никто не желает и не может желать злого закона. Ни в каких гарантиях не нуждаются подданные в своих отношениях к общей воле. Именно потому, что ее решения всегда и необходимо имеют всеобщий характер, т.е. касаются всех, а не отдельных индивидов, эти решения всегда и необходимо справедливы: нельзя допустить, чтобы общая воля желала повредить всем членам общения, а отдельному члену она повредить не может*(257).
Основной постулат, на котором покоится теория Руссо,- совместимость абсолютизма народного большинства с абсолютизмом индивидуальной свободы. Conditio sine qua non такой совместимости - объективно-всеобщий характер волеизъявлений большинства: закон, осуществляющий благо всех, необходимо осуществляет благо каждого в отдельности.
Между тем в социально-дифференцированном обществе, в обществе неравных и неодинаковых,- нет и не может быть закона, имеющего объективно-всеобщий характер. Каждый закон осуществляет одни интересы в ущерб другим. Немыслим и невозможен закон, регулирующий одинаковым образом интересы, нередко противоположные, всех экономических классов, всех вероисповедных, сословных, профессиональных групп.
Но в таком случае не является ли народный суверенитет необходимым отрицанием индивидуальной свободы? Почему большинство всегда и необходимо желает только общего блага - значит, блага людей, находящихся в меньшинстве? Почему это большинство никогда не заявит в народном собрании, вместо общей, свою частную волю? Почему оно не станет осуществлять, вместо общих, свои частные интересы? И возможно ли спасение индивидуальной свободы при неограниченном господстве большинства? Если меня могут заставить что-либо сделать против моей воли, то для меня вполне безразлично, исходит ли это принуждение от единоличного правителя или от тысячеголового народа, состоится ли подобное решение большинством миллиона, или большинством одного голоса. Взаимность отчуждения гражданами своих прав не спасает индивидуальной свободы, ибо возможность, которую я имею, в качестве составной части большинства, угнетать свободу других, не может мне служить эквивалентом за возможность попасть в меньшинство - и, следовательно, в число угнетенных*(258).
Нельзя отрицать, что в применении к современному общественному строю приведенная аргументация неопровержима. Странно, однако, что до настоящего времени такая аргументация считается убедительным возражением против теории Руссо. В истории политических учений никто - ни до, ни после Руссо - не доказал с такой убедительной очевидностью, как он, неправомерности народного суверенитета в применении к исторически данному государству.
Эпоха французской революции - субъективная, как всякая историческая эпоха,- просмотрела учение Руссо о необходимых условиях правомерности народного суверенитета. Политические деятели французской революции считали себя учениками и последователями Руссо; а между тем, учитель отвернулся бы от своих учеников, если бы он жил среди них.
Не во всяком государстве, говорит Руссо, процветает свобода*(259). Ее необходимым предположением является совокупность естественных и социальных условий, с одной стороны, незначительная территория и малочисленное население государства*(260); с другой - элементарнейшая простота общественной жизни.
К законодательству способен только тот народ, который, будучи уже связан известными узами происхождения, интересов или соглашений, не испытал еще истинного ига законов, у которого нет ни обычаев, ни укоренившихся предрассудков; тот народ, каждый член которого может быть известен всем и в среде которого нет необходимости в обременении человека непосильной тяготой*(261).
Большая часть народов, как и людей, доступны воспитанию только в юности; старея, они становятся неисправимыми. Раз обычаи установились и предрассудки укоренились, было бы опасным и бесполезным предприятием реформировать их*(262).
До тех пор пока известное число соединившихся людей смотрят на себя как на одно целое,- у них только одна воля, которая заботится о сохранении этого целого и общем благе. Весь государственный механизм в таком случае силен и прост; принципы государства ясны и определенны; у него нет запутанных и противоречивых интересов; общее благо очевидно для всех, и нужен только здравый смысл, чтобы его увидеть. Мир, единение, равенство - враждебны политическим тонкостям. Людей прямых и простых трудно обмануть, благодаря их простоте; они даже не достаточно хитры, чтобы поддаваться обману. Когда у самого счастливого народа в мире можно видеть, как толпы крестьян, собравшись под дубом, решают государственные дела - и решают их мудро*(263), то можно ли не проникнуться презрением к утонченностям других наций, которые с таким искусством и таинственностью делают самих себя знаменитыми и - несчастными*(264).
Общественное равенство - необходимое условие политической свободы*(265). Платон отказался дать законы аркадянам и киренейцам, зная, что оба эти народа были богаты и не потерпели бы равенства*(266).
В правильно устроенном обществе ни один гражданин не должен быть настолько богат, чтобы быть в состоянии купить другого, и ни один - настолько беден, чтобы быть вынужденным продаваться*(267). Все, что разрушает равенство, является, по мнению Руссо, непоправимым злом; ему ненавистны "хлопоты торговли и ремесел, жадный интерес к барышам, нега и любовь к удобствам"*(268). В обществе равных общественный интерес преобладает над частным. Чем лучше государство устроено, тем более граждане заинтересованы в общественных делах. Да и частных дел в таких государствах меньше, ибо чем более значительна доля участия индивида в общем деле, тем меньше необходимость добиваться благосостояния путем частных забот*(269).
Таков тот общественный строй, при котором правомерен народный суверенитет. По справедливому замечанию проф. Новгородцева, общность воли представляется Руссо в виде совершенного единства желаний, обеспеченного полным единством жизни и ничем невозмутимой простотой настроений и чувств*(270). Господство большинства совместимо с индивидуальной свободой, не является тираническим, потому что "первый, кто предложит закон, скажет только то, что все уже чувствуют, и не надо ни ухищрений, ни красноречия, чтобы превратить в закон то, что каждый решился сделать, убедившись, что другие поступят так же, как он"*(271).
Где нет налицо необходимых общественных условий, о правомерности народного суверенитета не может быть речи.
Для того чтобы господство большинства, в отличие от господства одного лица и немногих, являлось правомерным, необходимо, чтобы воля большинства всегда и необходимо совпадала с индивидуальной волей.
Такое совпадение возможно в естественном состоянии - первобытном или преображенном,- предшествующем государству или следующем за ним.
Руссо верит, что, пройдя чрез тяжелую школу государственной жизни, человечество вступит в обетованную землю. В преображенном естественном состоянии оно обретет преображенную естественную свободу: вместо повиновения своим страстям, повиновение своим законам*(272).
В государстве, как оно есть, всякое господство - большинства или меньшинства - является одинаково неправомерным.
Таков окончательный вывод, к которому приходит теория Руссо,- анархическая теория народного суверенитета.
Дееспособность народа
С точки зрения классической теории народного представительства общая воля живет в народе. По словам Руссо, elle est toujours constante, inalterable et pure*(273). Парламент выражает не свою, а народную волю. Он является "географической картой", или "зеркалом", "уменьшенным фотографическим снимком", "механическим клише избирательных масс"*(274). Устами парламента говорит народ.
Несмотря на глубокую, почти религиозную веру в народную волю, несмотря на преклонение перед ней, господствующее в эпоху французской революции, теоретики этой эпохи сознательность народной воли категорически отрицают. Вслед за Монтескье, Сийес утверждает, что народ, удивительно умеющий избирать своих представителей, к непосредственному изъявлению законодательной воли неспособен.
Народ Монтескье и Сийеса подобен невежественному крестьянину, который любит вести судебные процессы, но не знает своих обязанностей и прав; такой крестьянин обращается к адвокату и вверяет ему свою судьбу.
Отсюда - один только шаг к отрицанию воли народа как реальной категории общественной жизни.
По верному замечанию Мэна, народ, в его целом, неспособен к хотению; в этом - непреодолимое затруднение, встречаемое демократией на своем пути*(275).
Как на причину такой "неспособности к хотению", Мэн указывает на низкий уровень политического развития народа, на классовую дифференциацию современных обществ, на технические трудности констатирования народной воли.
Само собой разумеется, что "общая воля" пребывает в сознании индивида, и только в нем. Между тем сознание современного среднего человека характеризуется неимоверной бедностью политических идей. По словам Брайса, при внимательном анализе воззрений современного американца оказывается, что они состоят из двух или трех предрассудков, из двух или трех предубеждений в пользу какого-нибудь вождя или какой-нибудь фракции политической партии, из двух или трех фраз, заключающих в себе такие аргументы, которые повторяются без предварительной проверки*(276).
Навязанные извне и воспринятые на веру, политические идеи большинства имеют характер пассивный и отрицательный. Люди чаще сознают, чего они не желают, чем знают, чего им желать. Они чаще соглашаются с желаниями других, чем добиваются осуществления своих желаний. Ничего нет удивительного в том, что при таких условиях общественное мнение, являющееся суррогатом,- и только суррогатом общей воли, отличается крайней неустойчивостью и неясностью своего более чем бедного, содержания*(277).
В Америке, по словам Брайса, народные массы громко высказывают то, что думают. Но их голоса так оглушительны, что нелегко разобрать, какие мнения высказываются большинством, и какие меньшинством. Органы общественного мнения чрезвычайно многочисленны, и каждый из них выдает свои собственные мнения за мнения народа. Подобно всем другим ценностям и общественное мнение подвергается различным подделкам*(278). Поклонник современной демократии, говорит Мэн, находится приблизительно в таком же положении, в каком некогда грек находился в отношении к своим оракулам. Все соглашались с тем, что голос оракула является голосом бога; но вместе с тем каждый признавал, что, когда Бог говорит, он часто бывает не вполне понятным; и никто в точности не знал, куда лучше идти, чтобы выспросить Бога,- в Дельфы или в Додону?*(279).
С другой стороны, классовая дифференциация современного общества, существующий между отдельными общественными группами антагонизм, все более и более обостряющийся, противопоставляет мечте об общественной солидарности хаос противоречивых общественных интересов. Есть воля общественных классов, но нет и не может быть народной воли.
По самому существу своему государство является организацией воли. Если в обществе нет этой воли, она должна быть создана государством. Народное представительство и является организацией - одной из возможных и, в настоящих условиях, наилучшей организацией,- властвующей в государстве воли. Но в таком случае, оно не может быть ни "зеркалом", ни "фотографическим снимком", ни "географической картой" страны. Задача представителя, говорит проф. Новгородцев, есть тяжелый и великий труд. Не легкая перспектива отражать и передавать уже готовые мнения, а трудная обязанность творить и осуществлять сложную политическую программу во имя народа и в интересах целого - вот что составляет сущность депутатского полномочия. Понятие постоянной и неизменной, одинаково для всех убедительной и обязательной общей воли, о которой мечтал Руссо, заменяется здесь другим понятием - об общей воле, как о загадочном и искомом начале, которое определяется не механическим сложением частных воль, а особым процессом отгадывания и созидания его*(280).
Общая воля, как воля всех, невозможна; как воля, направленная на общее благо, общая воля не отражается, а создается народным представительством - создается путем компромиссов и исканий, как равнодействующая борющихся социальных сил.
Теория всенародного мандата
Идея договорного отношения - отношения поручения или мандата - между народом и народным представительством является во французской литературе господствующей до настоящего времени.
Эсмен воспроизводит теорию Сийеса, ничего к ней не прибавляя*(281). Дюгюи в своем курсе. ограничивается передачей теорий революционной эпохи, отказываясь от какого бы то ни было критического отношения к ним*(282).
И в германской публицистике 30- 50-х гг., находящейся всецело под влиянием французской доктрины, теория народного представительства, как представительства по уполномочию народа, является безусловно господствующей.
По мнению Роттека, государственная власть является общественной властью; она принадлежит "dem Gesammtwillen der Gesellschaftsgenossen". В небольших государствах она осуществляется непосредственно народом; в более значительных она не может быть осуществляема иначе как свободно избираемым из среды народа комитетом, который - in Natur und Wahrheit - представляет совокупность народа и, с правовой точки зрения, рассматривается, как идентичный народу. Естественное и точное народное представительство заступает в отношении к правительству права народа. Представительство всего народа посредством свободно избранного им собрания является, по мнению Роттека, открытием новейшего времени. Такое представительство выражает настроения и потребности, желания и волю всего народа*(283).
С такой же теорией народного представительства мы встречаемся также у Р.Ф. Моля и у других представителей классической школы*(284).
В 60-х гг. XIX века в германской доктрине публичного права возникает так называемая юридическая школа публицистов - научное направление, которое ставит своей непосредственной целью догматическую конструкцию основных институтов публичного права. В частности, вопрос о догматической природе народного представительства подвергается коренному пересмотру публицистикой "юридического направления".
Родоначальник этого направления, К. ф. Гербер впервые устанавливает положение, категорически и резко отрицающее традиционную теорию народного представительства: народное представительство не может быть представительством по уполномочию народа*(285). Положение это, развитое и подкрепленное новыми аргументами в трудах Лабанда, Зейделя, Еллинека и др., является в настоящее время общепризнанным в германской науке. Теория "всенародного мандата", излюбленная политической фразеологией, при ближайшем рассмотрении оказывается искусственной фикцией, лишенной юридического содержания и смысла*(286).
В самом деле, как уже указано выше, отношение представительства всегда и необходимо предполагает наличность двух правовых субъектов - двух лиц, физических или юридических,- представляемого и представителя. В частности, представительство по уполномочию предполагает дееспособность не только представителя, но и представляемого лица. Представительство по уполномочию создается определенным юридическим актом (мандатом), в силу которого воля одного лица (мандатария) отождествляется правом с волей другого (манданта). Мандат, по самому существу своему, обязывает и связывает волю мандатария: где нет обязательного мандата, там нет никакого мандата вообще.
Если, действительно, народное представительство является отношением представительства по уполномочию, естественно возникает вопрос: кто в этом отношении представляемое лицо?
Дореволюционная действительность отвечает на этот вопрос вполне определенным образом: представляемым лицом является сословная или территориальная корпорация, поручающая своему представителю защиту и осуществление своих интересов.
Этот ответ к современной системе представительства неприменим. Ее наиболее существенное отличие от "готической" системы предшествующей эпохи заключается именно в том, что депутаты "представляют" народ, а не тот избирательный округ, которым они посланы в парламент. Если можно было некогда говорить о представительстве исторически сложившихся коммун или бургов, провинций или графств, то, конечно, в настоящее время не может быть речи о представительстве искусственно создаваемых избирательных округов, являющихся технически необходимыми подразделениями страны для производства парламентских выборов. Как уже указано выше, французский декрет 22 дек. 1789 г., впервые признающий депутатов "представителями совокупности департаментов или всего народа", уничтожает вместе с тем историческое деление Франции на провинции и создает "для надобностей представительства и администрации" искусственную департаментскую систему, построенную на числовом принципе*(287).
Запрещение обязательных мандатов, безответственность депутатов в отношении к своим избирателям - неопровержимо доказывает, что идея представительства округов безусловно чужда современной представительной системе*(288).
Основная ошибка теории "всенародного мандата" заключается в том, что она отожествляет избрание депутатов с делегацией парламенту законодательных полномочий.
Конечно, парламент - учреждение выборное по своему составу. Нельзя, однако, выборы отождествлять с мандатом. Папа избирается коллегией кардиналов; никто, однако, не станет утверждать, что папа - мандатарий своих избирателей. Во многих демократиях народом избираются судьи; никто, однако, судью не считает мандатарием народа.
По своей юридической природе выборы - один из возможных способов конституирования органов власти; с этой точки зрения между избирательной системой, с одной стороны, и системой назначения, с другой, принципиального различия нет. Депутат точно так же не уполномоченный народа, как министр - не уполномоченный монарха.
И кроме того, признавая представительное собрание мандатарием народа, рассматриваемая теория не считается с отсутствием какого бы то ни было vinculum juris между тем и другим: каждый депутат избирается своим округом; парламент не избирается народом.
Наконец, как бы ни было конструировано отношение мандата, одно стоит вне всякого спора: по самому существу своему, делегация полномочий всегда и необходимо имеет условный и ограниченный характер. Неопределенная и безусловная делегация должна быть рассматриваема, как отчуждение права. Мандат не может не быть обязательным. Выходя из границ поручения, мандатарий перестает таковым быть: он действует от своего имени, а не от имени представляемого им лица. Между тем в представительном государстве парламент осуществляет такую же - безусловную и в своем содержании неопределенную - власть, какую в непосредственном народовластии осуществляет народ. Требуя для издания закона принятия его большинством голосов, соглашения между палатами, санкции монарха и т.д., конституция категорическим образом определяет форму законодательных волеизъявлений; их содержания она не определяет и не может определить.
Теория "всенародного мандата", как юридическая конструкция отношений между народом и народным представительством, является во всех отношениях несостоятельной.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 347; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!