ПЕРВАЯ «ОТТЕПЕЛЬ» И НОВЫЕ «ЗАМОРОЗКИ» 24 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 77 из 81Следующая ⇒

Сообщение это было воспринято в Москве как подтверждение имевшихся подозрений о возможности американского ядерного нападения. Беседа Большакова с Робертом Кеннеди обсуждалась на заседании Политбюро. По итогам обсуждения Большакову было поручено снова встретиться с братом президента и изложить точку зрения советского руководства по поводу тех вопросов, которые были затронуты в их последней беседе. «Это не ново для нас, — просили передать Р. Кеннеди. — Очевидно, в Пентагоне, а может быть, и не только в Пентагоне, — вам это виднее, — есть люди, которым чувство неприязни к СССР и социалистическим странам застилает глаза и мешает воспринимать действительность, как она существует».

В отправленной через А. Ф. Добрынина 14 июня инструкции имелось небольшое примечание «для личного сведения посла», что обсуждавшийся ранее возможный приезд Р. Кеннеди в СССР на отдых (вместе с Большаковым) неприемлем. «При такой агрессивной политике, как внешней, так и внутренней, которую проводят США», приглашение Р. Кеннеди в Советский Союз в любом каче стве «было бы непонятно советскому народу и могло бы ввести в заблуждение народы других стран». Подобная мотивировка выглядит вполне понятной, если учесть, что сразу после возвращения советской делегации из Гаваны 10 июня, получив согласие Ф. Кастро, Политбюро утвердило окончательно план посылки ракет на Кубу! Практически это открывало двери для переговоров с американцами, в том числе по такому вопросу, как германский мирный договор! Между тем именно этот вопрос использовался в качестве основного упрека в адрес Белого дома, о чем прямо говорилось в инструкциях Большакову для его предстоящего разговора с Р. Кеннеди, хотя в них упоминались также «мероприятия США в области испытания ядерного оружия», «американское военное вмешательство в Юго-Восточной Азии» и «шаги по линии НАТО», ведущие к атомному вооружению бундесвера. Но германская проблема была выделена особо, как «источник острой напряженности», грозящей опасностью «серьезных столкновений между державами». В то же время о Кубе в инструкциях не было сказано ни слова¹². После только что принятого решения о посылке ракет, видимо, пока этой темы не хотели касаться вообще.

Мы знаем точные даты, когда Политбюро приняло формальное решение послать ракеты на Кубу и одобрило военный план «Анадырь». Но мы не знаем, с чего начались дискуссии между Хрущевым, его коллегами и военными до окончательного решения вопроса. Громыко вспоминает, что когда они вернулись из Болгарии, куда ездили с государственным визитом в середине мая, Хрущев ему сказал еще на борту самолета, что мы пошлем ракеты на Кубу. Громыко понял, что этот вопрос уже согласован с военными и утверждал, что это вообще для него было полным сюрпризом¹³.

Входивший в группу консультантов Международного отдела ЦК КПСС Ф. М. Бурлацкий рассказывает, что когда Хрущев вместе с Малиновским прогуливался вдоль берега Черного моря в Болгарии, маршал обратил его внимание на то, что в соседней Турции, граничащей с СССР, находятся американские ракеты. Им нужно было всего 20 минут, чтобы достичь Москвы, в то время как советские ракеты находились намного дальше от американской территории. Бурлацкий утверждает, будто ему известно об этом факте из послания Хрущева Кастро, которое он сам писал под диктовку Хрущева и которое было отправлено в январе 1963 г. История эта вполне правдоподобна. Правда, письмо, о котором говорит Бурлацкий (оно хранится в архиве), не содержит подобного рода данных и сведений¹⁴.

Один из активных участников кремлевских дискуссий по Кубе — советский посол на острове Свободы А. И. Алексеев. Он был резидентом КГБ,находясь в Гаване с сентября 1959 г., сначала как представитель ТАСС, а после восстановления дипломатических отношений с Кубой в 1960 г. как советник по культурным вопросам советского посольства. В конце апреля 1962 г. его вызвали в Москву из Гаваны и назначили послом. Поспешный вызов был неожиданным для Алексеева и даже испугал его. Как он потом рассказывал, его первой реакцией была мысль: «Возможно, я что-то сделал не так».

Алексеев был опытным человеком и знал, что может произойти с теми чья служба почему-либо не понравилась Центру. Он пытался выяснить, в чем дело, и послал телеграмму в Москву: «Какого рода материал я должен подготовить и привезти?» Ответ был кратким: «Приезжайте сами». Он снова телеграфировал, что Фидель Кастро пригласил его присутствовать на праздновании 1 Мая. Алексееву разрешили остаться, но на следующий же день после 1 мая потребовали выехать в Москву¹⁵.

Причина такой срочности могла означать, что в Москве возникли какие-то серьезные проблемы. Этими проблемами оказался вопрос о размещении ядерного оружия. При первой встрече 7 мая Хрущев расспрашивал Алексеева о положении на Кубе, при повторной _ дата никем не зафиксирована — сказал о плане разместить ракеты. 21 мая, на следующий день после возвращения Хрущева из Болгарии, Политбюро согласилось с его предложением послать ракеты на Кубу. 24 мая оно было оформлено как постановление Совета обороны при участии военных. Решено было отправить делегацию во главе с первым секретарем ЦК Узбекистана Ш. Р. Раши-довым для переговоров с Фиделем Кастро и другими кубинскими лидерами. В состав делегации включили Алексеева и инженера Петрова (под этим псевдонимом отправили главнокомандующего ракетными войсками маршала Бирюзова)¹⁶. Тремя днями позже делегация отбыла из Москвы в Гавану. Когда они вернулись, получив положительный ответ Кастро, Хрущев снова созвал заседание Политбюро и Совет обороны для того, чтобы принять окончательное решение о плане доставки ракет на Кубу, а также военного персонала и всего необходимого оборудования. Эта операция была совершенно секретной и получила кодовое название «Анадырь»¹⁷.

Более 100 кораблей, груженных различным оружием, включая ракеты, ядерные боеголовки, тысячи солдат и офицеров, были доставлены на Кубу совершенно секретно. Военный персонал, одетый в гражданское платье, отправлялся пассажирскими судами под видом туристов. Значительная часть войск была доставлена грузовыми судами. Условия плавания были тяжелыми: было жарко, душно. Правила, однако, строго запрещали людям выходить на палубу, показываться в дневное время, и только ночью разрешалось выйти, чтобы самолеты НАТО,постоянно следившие за движением советских судов, не обнаружили людей. Для солдат, особенно на грузовых кораблях, путешествие было исключительно трудным, их плохо кормили, пища была непригодна для южных широт. Они страдали от жары, болезней, но если встретить сегодня ветеранов, то все они горды тем, что вынесли испытания и участвовали в такой операции. Это кого-то теперь может удивить, но участники тех событий рассматривают их как героическую эпопею, самое важное событие своей жизни.

Военное оборудование, перевозившееся на Кубу, обычно маскировалось под сельхозмашины или приспособления для ирригации. Они помещались на палубе, в то время как ракеты и ядерные боеголовки, конечно, были спрятаны в трюмах. Это была хорошо организованная сверхсекретная операция. Никакой утечки информации с советской стороны не было. В Министерстве обороны все важные документы были подготовлены в единственном экземпляре и писались от руки. Запрещалось использование пишущих машинок. Эти материалы до сих пор секретны и недоступны исследователям, хотя их копии были получены Волкогоновым, занимавшим пост советника президента России Б. Н. Ельцина. Эти документы он передал в рукописный отдел Библиотеки конгресса в Вашингтоне¹⁸. Они были микрофильмированы и доступны теперь каждому. Т. Нафтали и автор данной статьи даже подготовили публикацию, основываясь на этих материалах¹⁹.

В группу, которая планировала операцию «Анадырь», было включено ограниченное количество лиц (генералов). Запрещались переговоры по радио и переписка шифром. Не только солдаты и офицеры, которых посылали на Кубу, но даже представители КГБ, сопровождавшие посланные на Кубу суда, не знали о том, куда направляются грузы и что они собой представляли. Обычно перед отправлением капитану судна вручали 2 конверта с инструкциями. Первый из них открывался им в присутствии представителя КГБ, когда корабль покидал советский порт и выходил в открытое море. Второй конверт распечатывался капитаном также в присутствии представителя КГБ, когда проходили через Гибралтар или северные проливы. В нем содержался приказ следовать на Кубу.

Американская разведка ничего не знала о советских ядерных ракетах до того, как самолет У-2 совершил полет над Кубой 14 октября 1962 г. Президент Кеннеди был озабочен растущим потоком грузов для Кубы. Первые предупреждения Соединенным Штатам были посланы западногерманской разведкой, которая внимательно следила за передвижением советских судов. 23 августа 1962 г. директор ЦРУ Джон Маккоун представил Кеннеди меморандум, в котором он предупреждал, что советские суда могут везти ракеты «земля-земля»²⁰. Кеннеди не уделил внимания меморандуму Маккоуна. Он был вовлечен в избирательную кампанию в пользу демократической партий в сенат и конгресс. Президент хотел избежать каких бы то ни было дебатов и осложнений в сфере внешней политики. Его советник Теодор Соренсен переговорил с советским послом А. Ф. Добрыниным, который заверил его, что Москва не сделает ничего, что подорвало бы позицию Кеннеди в предвыборной кампании²¹. Маккоун, однако, продолжал свои наблюдения за развитием событий, даже находясь короткое время в Париже, куда он отправился, чтобы провести медовый месяц, регулярно запрашивал Лэнгли (штаб-квартира ЦРУ) о советских поставках Кубе. Однажды утром в Париже Маккоун встретился с советником президента по вопросам национальной безопасности Д. Макджорджем Банди и рассказал ему о своих подозрениях. Люди из ЦРУ так устали от его ежедневных телеграмм, что шутили, что старик забыл, наверное, чем следует заниматься во время медового месяца. Но Маккоун упорно настаивал на том, чтобы ему давали новую информацию²².

Несмотря на стремление Кеннеди избежать дебатов по Кубе, напряжение нарастало, особенно после того, как сенатор-республиканец Кеннет Китинг начал нападать на президента и делал это с завидной регулярностью. Он обвинял его в том, что Кеннеди не контролирует ситуацию и требовал, чтобы Белый дом сообщил, как обстоят дела с советскими ракетами на Кубе. Многие американские эксперты сомневались в том, что Советский Союз рискнул послать ракеты в Западное полушарие. Уильям Бадер, бывший сотрудник Бюро по оценкам ЦРУ, рассказывал, что они приготовили доклад в тот самый день 14 октября, когда самолет У-2 совершал свой полет над Кубой. Самолет уже сфотографировал советские ракеты на острове. Но доклад ЦРУ, подготовленный до того, как были расшифрованы эти снимки, отрицал наличие советской ракетной базы на Кубе.

В течение длительного времени ЦРУ практиковало проведение регулярных совещаний с ведущими американскими экспертами из разных академических учреждений для обсуждения стратегических проблем. На этот раз встреча была назначена на 18 октября. К этому времени ЦРУ узнало о результатах съемки 14 октября, поняв, что доклад Бюро по оценкам был неправильным. Но президент Кеннеди строго-настрого запретил говорить о том, что обнаружил самолет У-2. Поэтому бюро представило на обсуждение свой доклад от 14 октября, который академические светила единодушно поддержали. Как и авторы доклада ЦРУ, они пришли к выводу, что советские руководители достаточно благоразумны, чтобы не посылать ракеты на Кубу²³.

7 сентября Хрущев подписал приказ о том, чтобы на Кубу было доставлено тактическое ядерное оружие²⁴. Это решение было принято после того, как Белый дом 4 сентября заявил, что самые серьезные последствия возникнут в том случае, если Советский Союз пошлет наступательное ядерное оружие на Кубу. Если бы это произошло, говорилось в заявлении США, если бы там были найдены крупные наземные силы и были обнаружены ракеты, то американское правительство не исключало вторжения на Кубу. Но Хрущев не собирался отступать. Операция «Анадырь» продолжалась.

Советская разведка не знала ничего об американском разведывательном полете 14 октября и о том, что после него продолжались длительные заседания Исполнительного комитета Совета национальной безопасности, который был создан по распоряжению Кеннеди. Заседания эти продолжались целую неделю, до того как президент Кеннеди огласил свое обращение к народу. Проникнуть в эту тайну советская разведка не смогла, хотя А. С. Феклисов, резидент КГБ в Вашингтоне, ранее сообщал в Москву, что у него были хорошие источники информации в высших американских кругах²⁵.

Только накануне выступления Кеннеди 22 октября перед американским народом советские агенты что-то узнали, да и то главным образом из слухов, распространившихся в журналистской среде. Первые новости были получены представителями ГРУ, военной разведки, которые информировали Москву о том, что на юге США наблюдается передвижение войск. Они считали, что это связано с планируемым вторжением на Кубу. Что же касается КГБ, то его самый надежный источник в Мексике тоже молчал. Агенты ГРУ во Флориде смогли получить фотографии перегруппировки американских войск, снятые с вертолетов, но только после того, как распространились слухи в журналистской среде, что готовится операция против Кубы.

22 октября вечером Кремль получил информацию, что президент Кеннеди собирается обратиться к нации. Хрущев созвал Политбюро. В повестке дня значилось: «Об определении позиций по дальнейшим шагам в отношении Кубы и Берлина», Фактически обсуждался только кубинский вопрос. Во время заседания Политбюро, которое состоялось за несколько часов до выступления Кеннеди — оно состоялось ночью (по московскому времени), — советские лидеры обсуждали, как следует себя вести в случае вторжения на Кубу. Согласно сохранившимся кратким заметкам о ходе этого совещания, обсуждался вопрос о возможности дать в крайнем случае указание командующему группой советских войск на Кубе использовать тактическое ядерное оружие. За несколько месяцев до того Фидель Кастро и Че Гевара настаивали на опубликовании советско-кубинского договора, чтобы он был легитимным. Хрущев тогда посчитал, что это нужно сделать после завершения операции «Анадырь», ибо в противном случае она может не состояться. Теперь, на заседании Политбюро, он сожалел, что соглашение не было опубликовано. «Трагедия заключается в том, что они могут напасть, мы ответим, — сказал он, — и может быть большая война». Вместе с тем он полагал, что, возможно, Кеннеди не прибегнет к вторжению, только к блокаде, а может быть, ничего не будет — ни того ни другого. До этого наиболее воинственную позицию занимал приглашенный на заседание Политбюро для доклада министр обороны Р. Я. Малиновский. В конечном итоге, однако, и он предложил подождать, пока не выступит Кеннеди. А то, говорил он, мы дадим американцам повод для начала атомной войны. Мирное решение вопроса последовало в значительной степени благодаря позиции Микояна, который был одним из самых влиятельных членов Политбюро. Микоян считал, что не надо отправлять советскому командованию на Кубе строгие инструкции и не принимать решение об использовании ядерного оружия²⁶.

На организованной в 2001 г. Фондом Карнеги в Москве конференции «круглого стола» для обсуждения американского художественного фильма «Тринадцать дней» бывший советник Кеннеди Т. Соренсен заявил, что мы должны быть благодарны судьбе, что Джон Кеннеди являлся тогда президентом США. Благодаря ему, была предотвращена война. Следует, однако, помнить о том, как повел себя Хрущев. В конечном итоге он немало сделал, чтобы предотвратить военную катастрофу. Несмотря на первоначально неоправданно резкую критику в отношении Кеннеди и свой импульсивный характер, Хрущев оказался в состоянии преодолеть предрассудки. Он сумел сдержать эмоции и сделал все от него зависящее для урегулирования советско-американского конфликта вокруг Кубы. По прошествии трех дней после выступления Кеннеди, после резкого обмена посланиями между Москвой и Вашингтоном положение стало меняться. На заседании Политбюро 25 октября Хрущев заявил, что сейчас наступило время прекратить пикировку, не прибегать к прежним аргументам, и «огля деться». Он говорил о необходимости убрать советские ракеты, если Соединенные Штаты дадут обязательство не вторгаться на Кубу. Об этом говорится в протокольных заметках заведующего Общим отделом ЦК КПСС В. Н. Малина²⁷.

Аналогичная версия содержится в записи сотрудника Общего отдела ЦК А. К. Серова, также присутствовавшего на заседании Политбюро 25 октября. В ней имеются дополнительные подробности, позволяющие лучше понять поведение советского лидера. Открывая заседание, Хрущев сообщил, что оно устроено в связи с «дальнейшим ходом событий»: «Американцы говорят, что надо демонтировать ракетные установки на Кубе». Он допускал возможность уступки при определенных условиях и осознавал, что доводить конфликт «до точки кипения не следует». Хрущев убеждал себя и своих коллег, что «американцы перетрусили» и, если СССР пойдет на уступки, это вовсе «не капитуляция с нашей стороны». Что бы ни говорил Хрущев, нет сомнений, он осознал растущую угрозу: «Выстрелим мы, и они выстрелят». Стремясь придать бодрость своему выступлению, Хрущев заявил, что советские ракеты «сделали Кубу страной мирового фокуса» и «столкнули лбами две системы». «Кеннеди говорит нам: «Уберите свои ракеты с Кубы». Мы отвечаем: «Дайте твердые гарантии, обещание, что американцы не нападут на Кубу». На таких условиях он считал возможным договориться: «Нам надо не обострять положение, а вести разумную политику... Надо играть, но не отыгрываться, не терять головы». Практически Хрущев решил отступить в обмен на получение соответствующих гарантий со стороны США. Участники заседания его единодушно поддержали²⁸.

Это заседание Политбюро было исключительно важным. В результате него Хрущев обратился к Кеннеди с длинным посланием, которое было написано в примирительном тоне²⁹.

На следующий день после заседания Политбюро резидент КГБ Феклисов (под псевдонимом А. С. Фомин) встретился с американским корреспондентом телевизионной компании Эй-Би-Си Джоном Скали в вашингтонском ресторане «Оксидентел», где они обсудили возможный сценарий урегулирования кубинского ракетного кризиса. Феклисов в своих воспоминаниях настаивает на том, что он пригласил Скали встретиться и обсудить возможное соглашение по его собственной инициативе. Но они обсуждали те же самые вещи, которые уже были предложены Хрущевым на заседании Политбюро накануне. Сомнительно, чтобы Феклисов не был в курсе того, что было в Москве. События развивались очень быстро. Телеграмма Феклисова о его переговорах со Скали пришла в Москву тогда, когда кризис практически был уже разрешен³⁰.

Одним из важных итогов Кубинского кризиса было соглашение по американским ракетам в Турции. Даже сегодня широко распространена точка зрения, что вопрос о турецких ракетах был поднят Советским Союзом. В послании Хрущева Кеннеди 27 октября предлагалось, чтобы американские ракеты были убраны из Турции в обмен на то, что советские ракеты будут увезены с Кубы. Дело в том, что вообще обмен мнениями по поводу турецких ракет был иници ирован не Советским Союзом, а окружением Кеннеди сразу после президентского послания 22 октября через каналы тайной связи и, в частности, через Большакова. Трудно понять, почему предложение это не обсуждалось до 27 октября. Тем не менее советское предложение, изложенное в открытом послании об обмене ракетами, оказалось для США неприемлемым, так как это выглядело бы уступкой. Фактически же США дали устное согласие на то, что такой обмен состоится, и обещали, что ракеты из Турции вскоре будут убраны. Это было секретное соглашение, и оно было выполнено³¹.

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 236; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 72 73 74 75 767778 79 80 81 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!