Сталин и разведывательные службы 8 страница

Деятельность Королевской комиссии, подготовившей судебные процессы над канадскими гражданами по обвинению в шпионаже на Советский Союз, находилась под постоянным контролем правитель­ства, что подтверждает особую политическую важность, придававшу­юся всем мероприятиям. Привлекает внимание тот факт, что прави­тельство Канады стремилось удержать ситуацию в рамках, которые считала единственно возможными, избегая прямых обвинений в ад­рес правительства СССР. Так, Робертсон сообщал Ронгу, что в разго­воре с судьями определил позицию исполнительной власти: «Я при­ватно довел до их сведения, что скоро может наступить время, когда нам придется обсудить последствия всего дела с Советским правитель­ством... Я полагал, что расследование, а затем судебные процессы должны рассматриваться как хирургическая операция, и что мы дол­жны сделать усилие по восстановлению рабочих отношений с Совет­ским правительством. Я указал, что отчет о работе комиссии не дол­жен содержать обобщающих выводов о советской деятельности в других странах,., но должен сосредоточиться на активности советс­ких органов внутри Канады». Сотруднику МИДа поручалось внима­тельно наблюдать за составлением доклада для того, чтобы избежать «даже малейших обобщений» в этой связи⁶⁶.

Беспокойство в связи с тем, что дело Гузенко может спровоци­ровать «дискуссию об общей советской внешней политике и в особенности оценку их позиции перед вступлением в войну» высказы­вал Дж. Холмс, Верховный комиссар Канады в Великобритании. Он полагал, что подобное развитие событий «совершенно не относится к доказательству выдвинутых против Роуза специфических обвине­ний и лишь превратит уголовное разбирательство в политический процесс», что могло бы повлечь серьезные для страны последствия. Он выражал надежду, что министр юстиции сумеет предостеречь обвинение против подобной опасности и предупредить, что «любые необходимые ссылки на правительство СССР должны формулиро­ваться языком, на котором говорили бы с французским или амери­канским правительствами, если бы мы были вынуждены обвинить канадских граждан в нарушении Официального Акта о Секретности в пользу французского или американского посольств в Оттаве»⁶⁷.

На правительственном уровне также проявлялась озабоченность тем, чтобы официальные отчеты о работе Королевской комиссии с достаточной убедительностью давали понять и канадской обществен­ности, и Советскому правительству, почему дело Гузенко невозмож­но было решить через дипломатические каналы. Разъясняя позицию правительства, X. Ронг писал в Лондон, что «дипломатическое ре­шение со всей очевидностью обернулось бы провалом во внутрен­ней политике», так как агентурная сеть была бы заранее предупреж­дена. Аргументы в пользу публичного масштабного решения дела Гузенко учитывали два фактора — внешнеполитический (желание принудить СССР отказаться от практики содержания обширных раз­ведывательных сетей в западных странах и показать, что Запад не испытывает перед ним страха) и внутренний («помимо обычной шпионской этики этот случай... включает подрывные технологии. Они состоят в создании и использовании для подрывных целей двойной лояльности среди некоторых общественных элементов в демократических странах»)⁶⁸.

18 марта 1946 г. премьер-министр представил парламенту подроб­ный отчет о событиях, связанных с бегством советского шифроваль­щика, не забыв поделиться чувством испытанного потрясения 6 сен­тября 1945 г., из-за чего открытие сессии задержалось на несколько минут, пока он «не нашел в себе силы войти в зал». Он заверил в своем добром отношении к советскому народу, к которому канадцы приходили на помощь в тяжелое время, и подчеркнул, что «мы в Канаде желаем только наилучших отношений с СССР»⁶⁹.

Однако до восстановления нормальных отношений между двумя странами было еще очень далеко. Оба посла покинули свои посоль­ства, где продолжалась добросовестная работа по переводу статей из местной прессы, незамедлительно отправлявшихся в соответствую­щие министерства иностранных дел. Так, в канадском архиве мож­но найти статьи из «Известий», «Правды», «Труда», принадлежащие перу Заславского, Симонова, Эренбурга. В советском архиве Мини­стерства иностранных, дел сохранились документы, которые указы­вают на многочисленные демонстрации враждебного отношения сто­рон — задержки в выдаче виз дипломатам, пренебрежительное про­медление в размещении канадского военного атташе, которому пришлось какое-то время жить в номере Уилгресса. Без ответа ос­тавались неоднократные ходатайства канадского посольства об уре­гулировании задолженности СССР за закупленное в 1945—1946 гг. продовольствие и запросы о возвращении собственности канадских граждан, оказавшейся на территории, оккупированной советскими войсками. Советское посольство в Оттаве сообщало в свою очередь о факте взлома здания посольской школы и разгроме, учиненном «провокаторами»⁷⁰.

Советская контрпропаганда отличалась традиционной для того времени грубостью: канадский премьер-министр получил ярлык «прислужника» британского правительства, «унтер-офицерской вдо­вы, которая сама себя высекла». Шпионские скандалы в Канаде со­ветская пресса связывала с событиями в Европе и ООН, а дело Гу­зенко именовалось в СССР «делом Кинга» и «антисоветской пляс­кой»⁷¹. Обострившиеся отношения между двумя странами сделали невозможным визит канадского премьера в Советский Союз, про­тив самой вероятности которого резко выступил Д. Уилгресс, хотя осенью 1945 г. подобный визит посол мог только приветствовать. Он полагал, что прибытие Кинга на фоне «публичной брани и оскорб­лений», которыми последний осыпался в советской прессе, будет расценено как «проявление слабости», что недопустимо для страны, занимающей «ключевое положение между Соединенным Королев­ством и США»⁷². В СССР на самом высоком уровне было принято решение о том, чтобы не направлять поздравления Макензи Кингу с 72-летием в декабре 1946 г.⁷³

Драматические события ранней холодной войны в советско-ка­надских отношениях развивались в двух измерениях. Публично, осо­бенно в прессе, с обеих сторон раздавалось много резких обвинений. Советскому Союзу ставили в упрек намерение создать «пятую колон­ну» и возродить Коминтерн. На пресс-конференции, созванной ка­надским министерством иностранных дел 21 марта 1946 г., X. Ронг прокомментировал позицию России как непредсказуемую, в отличие от демократических государств, и не исключал, что в своих действи­ях Россия все еще руководствуется троцкистским принципом «под­готовки мировой революции», а не обычными для всех наций ин­тересами — такими, как безопасность и международный авторитет⁷⁴.

Дело Гузенко предоставило богатый материал для антикоммуни­стической и антисоветской пропаганды. Уже в самом заявлении, написанном Гузенко официально лишь 10 октября 1945 г., спустя месяц после того, как с ним стали работать спецслужбы Канады, США и Великобритании, прозвучали формулировки и мысли, кото­рые придавали факту разоблачения советской военно-промышленной разведки характер политического и идеологического непримиримо­го противостояния между Россией и Западом. Гузенко, восхищаясь демократическими институтами Канады, обвинил советское руковод­ство в том, что оно «тайно готовится к третьей мировой войне. На случай этой войны Советское правительство создает в демократиче­ских странах и, в частности, в Канаде, «пятую колонну»... Заявле­ние о роспуске Коминтерна было, пожалуй, самым большим шантажом коммунистов за последние годы... На самом же деле Комин­терн существует и продолжает свою работу, ибо советские лидеры никогда не отказывались от идеи установления коммунистической диктатуры во всем мире». Четко называлась и «пятая колонна» — местные коммунистические организации и сочувствующие им наив­ные люди⁷⁵.

Невозможно представить лучшего способа воспользоваться пре­дательством советского шифровальщика, чем это было сделано на Западе, — работа Королевской комиссии и последовавшие затем судебные процессы, широко освещавшиеся прессой, публикация Гузенко собственной книги сначала в Канаде, затем в США, экра­низация его истории в Голливуде в знаковом фильме «Железный занавес». Все это способствовало созданию политической, идеоло­гической и культурной атмосферы холодной войны с ее стереотипа­ми, демонизацией целых наций, грубыми клише и охотой на ведьм.

В пропагандистском и идеологическом плане дело Гузенко совет­ской стороной было проиграно. Приходится также признать, что даже в наши дни, в то время, как о личности и жизни предателя Игоря Гузенко, а также канадских участников тех событий известно практически все, не представляется возможным получить достовер­ную, документально подтвержденную информацию о судьбе главы советской разведки военного атташе Николая Заботина. Образован­ный человек, профессиональный разведчик, он разделил судьбу мно­гих «провинившихся» перед властью, хотя мог бы быть полезным своей стране. Заботин не был расстрелян, но отсидел длительный срок, понеся наказание за чужое предательство, что вполне отвеча­ло духу того времени. Сломанными оказались судьбы и многих пре­данных друзей СССР в Канаде. С горечью семьи канадских комму­нистов вспоминали, что никакой поддержки — ни моральной, ни материальной, не было оказано им в то тяжелое время со стороны Советского Союза⁷⁶.

Параллельно публичным акциям на самом высоком уровне в Канаде готовились серьезные аналитические документы, ныне опуб­ликованные. Эти материалы указывают на адекватное понимание канадским МИДом и национальных интересов СССР, и реальных мотивов позиции страны в международных делах. В ранней истории холодной войны, как это ни парадоксально на первый взгляд, мож­но усмотреть корни традиции особой позиции Канады в мировой политике — позиции миростроительства, поиска мирного решения в ходе более поздних конфликтов, активной роли в ООН и т. д. Несмотря на полное согласие между англосаксонскими странами в принципиальной оценке существовавшего в СССР строя и сталин­ской внешней политики, канадцы с энтузиазмом молодой нации предлагали свои пути сглаживания противоречий и возвращения к сотрудничеству.

Посол Канады в США Л. Пирсон, будущий нобелевский лауреат и автор идеи о создании в рамках ООН сил по поддержанию мира, писал в Оттаву 11 марта 1946 г., после известной фултоновской речи Черчилля, что ухудшение отношений не только удручает, оно опасно: «Необходимо созвать конференцию «большой тройки», в ходе которой на стол должны быть выложены все карты, самые искрен­ние усилия должны быть приложены к решению всех проблем... Потс­дам и Москва стали лишь поспешными, ограниченными и почти что неохотными попытками в сравнении с тем, что требуется в действи­тельности». Далее Пирсон продолжал, что подобная конференция могла бы длиться месяцами, министры должны работать, не считаясь со временем, чтобы «расчистить подозрения и различия и достичь необходимого понимания желаний и намерений друг друга»⁷⁷.

Один из самых информированных и компетентных людей в ка­надском МИДе посол Уилгресс сообщал в Оттаву в марте 1946 г.: «Я по-прежнему убежден, что Советское правительство желает со всей силой избежать войны. Они очень заинтересованы в как мож­но более долгом сохранении мира для восстановления и дальнейшего развития своей разрушенной экономики, имея в виду цели вероят­ной в будущем пробы сил. Они более не стремятся к распростране­нию коммунизма ради самой коммунистической идеи». Он полагал, что русские не выйдут за рамки установленных договоренностей, по­нимая, «будучи реалистами», весь риск их нарушения: «...такая по­литика становится понятной». Уилгресс призывал не относиться к СССР как к стране-парии, не равной другим державам, полагая наи­лучшим принципом ведения дел с Советами «политику твердости, базирующуюся на коалиции с американцами и британцами», осно­ванную на высоких моральных принципах, заложенных в Хартии Объединенных Наций. Призывая вместе с тем к определенной твер­дости, Уилгресс высказывал уверенность в том, что «не следует бо­лее идти на компромиссы, поступаясь этими принципами ради ко­ротких дружеских застолий в Москве»⁷⁸.

Наиболее примечательный аналитический документ этого пери­ода озаглавлен «О возможности войны с Советским Союзом» и от­носится к апрелю 1946 г.⁷⁹. В этом обширном меморандуме, подпи­санном одним из ответственных сотрудников аппарата государствен­ного секретариата по международным делам X. Ронгом, содержатся интересные и достаточно обоснованные (кстати, данными, представ­ленными «как секретной разведкой, так и анализом публичной ин­формации») реалистические оценки политики СССР и прогноз раз­вития отношений России с Западом. Этот документ заслуживает внимания и потому, что и анализ, и прогноз осуществлены таким образом, что не оставляют сомнений в активности, самостоятельно­сти и понимании Канадой собственных национальных интересов, невзирая на особые отношения с атлантическими партнерами.

Аналитики из канадского министерства иностранных дел ссыла­лись на позицию военных, готовивших совместные планы континен­тальной обороны, исходя из вероятности войны с СССР уже в бли­жайшие 3—5 лет. Оставляя на усмотрение военных непосредствен­но военный аспект прогнозирования, дипломаты твердо заявили о том, что не допускают и мысли о возможности нападения СССР на Канаду, но не исключают «в неопределенном будущем» возможнос­ти военного конфликта между США и Советским Союзом. При таком развитии событий Канада не сможет сохранить нейтралитет и окажется театром военных действий. В случае европейской войны между Великобританией и СССР страна вновь окажется втянутой в войну, однако маловероятно, что русские нанесут удар по Северо­американскому континенту из опасения спровоцировать ответ со стороны Соединенных Штатов. Далее следует примечательное пред­положение, что не исключено, что войну начнут именно США, «единственные обладатели атомного оружия, особенно в свете их по­дозрений, что Советское правительство находится в двух шагах от аналогичных либо похожих открытий. Тогда может возникнуть ши­роко распространенное общественное чувство, что война с Совет­ским Союзом неизбежна и поэтому ее следует начать тогда, когда это удобно американцам, пока они имеют колоссальное преимущество владения атомной бомбой»⁸⁰.

Прямо полемизируя с ястребами как в Канаде, так и в США, Ронг считал маловероятным, что «Советский Союз в грядущие не­сколько лет умышленно способен спровоцировать войну с США, ...хотя и полон решимости продолжать и дальше концентрировать усилия на создании военного потенциала»: «Наиболее информиро­ванные люди согласны с тем, что разруха, усталость от войны и не­обходимость поднять уровень жизни делают в высшей степени ма­ловероятным, что Советское правительство умышленно стремится к участию в еще одном великом испытании оружием в пределах пос­ледующих 15—20 лет»⁸¹.

Главную опасность Ронг и его единомышленники видели в воз­можности «локальных конфликтов» (в Германии, Триесте, Китае, других странах Азии), которые могут втянуть великие державы в масштабное военное противостояние. Все военные опасности канад­цы были склонны объяснять взаимным непониманием, отсутствием доброй воли в переговорах, но, главное, в «фундаментальном разли­чии во взгляде на мироустройство между Москвой и западными странами»: «Беспокойный и бунтующий мир отвечает чаяниям Со­ветского Союза». Упрекая Советский Союз в незаинтересованности в международной торговле, изоляционизме и «идеологическом жаре коммунизма», авторы меморандума вместе с тем делают недвусмыс­ленное заключение: «По существу, однако, советская политика но­сит оборонительный характер», несмотря на тактику ведения «вой­ны нервов» советским руководством⁸². Такую же точку зрения о не­способности и нежелании СССР воевать раньше, чем будут выполнены 3 пятилетних хозяйственных плана, высказывал и Уил-гресс. Он полагал, что советское руководство диктаторское, тотали­тарное, но отнюдь не «безрассудное», а, напротив, «расчетливо и трезво» оценивает потенциал своей страны.

Нельзя не отметить, что аналитические разработки канадских политиков уже в 1946 г. содержали элементы ключевых идей, харак­терных для последующего противостояния эпохи холодной войны — тезиса равновесия сил, сдерживания с позиции силы, необходимо­сти теснейшего атлантического сотрудничества. Влиятельный канад­ский дипломат Э. Рейд весной 1946 г. признавал провал попыток «предотвратить раскол мира на два лагеря», видя теперь главное со­держание мировой политики в «нахождении равновесия между дву­мя лагерями на основе относительного силового фактора»⁸³. Сторон­ником последовательного и всестороннего союза англоязычных де­мократий выступал и Уилгресс: «Именно англосаксонская гегемония абсолютно необходима для поддержания мира и безопасности», однако эта гегемония «подразумевает больше ответственности, чем привилегий», так как побуждает к развитию демократии и распространению этих принципов во всем мире⁸⁴.

Обобщая канадский взгляд на СССР и перспективы его отноше­ний как с Канадой, так и с Западом в целом, можно отметить сле­дующие принципиальные моменты. Не видя себя вне Атлантиче­ского союза, канадцы тем не менее прекрасно понимали свое осо­бое место при любом развитии событий. Соглашаясь с общей для западных демократий оценкой советского общества как тоталитар­ного, стагнирующего, управляемого автократией, не считающейся с лишениями и страданиями собственных людей, канадская диплома­тия вместе с тем исходила в своих оценках и рекомендациях прави­тельству из реалистического понимания Советского Союза как го­сударства, чрезвычайно пострадавшего в ходе только что закончив­шейся войны и не строящего намеренные планы военной экспансии против Запада. «Внешняя политика Советского Союза, — утвержда­лось в меморандуме канадского МИДа, — хотя и осуществляется другими методами и проводится правительством, чуждым нам сво­ими политическими институтами и социальной структурой, являет­ся тем не менее нормальным выражением интересов этой страны. Нет никаких признаков чрезмерных советских интересов в Северной Америке и с политической точки зрения, таким образом, нет ника­ких свидетельств в пользу разработки агрессивных намерений со сто­роны Советского Союза против континента»⁸⁵.

Официальная позиция советского руководства в связи с делом Гузенко была изложена в известном заявлении от 20 февраля 1946 г. и отличалась решительностью, резкостью и даже грубостью. Вся от­ветственность за развязывание холодной войны и ухудшение совет­ско-канадских отношений возлагалась на противную сторону. Вме­сте с тем немногочисленные доступные исследователям документы российских архивов позволяют предположить, что партийная вер­хушка СССР была не готова к такому яростному идеологическому противостоянию. В них сквозит растерянность и стремление не обо­стрять ситуацию.

Советской стороне приходилось отвечать на инициативы Запада, как это было, к примеру, с фильмом «Железный занавес», фактиче­ской экранизацией истории Гузенко, подробный сценарий которой с действующими лицами и событиями обсуждался в СССР на самом высоком уровне. Конспект сценария был представлен Вышинскому, Суслову, Жданову, Панюшкину, Пономареву в конце 1947 г., когда работа над голливудской картиной только началась. Генконсул СССР в Нью-Йорке Я. Ломакин сообщал, что «фильм будет очень враж­дебен. Советские люди показаны отталкивающими, циничными и клевещущими на свою Родину. Съемка отдельных сцен уже началась в Канаде и вызвала протест прогрессивных кругов. ...В связи с пред­стоящим выпуском такого фильма, нам кажется, уже сейчас было бы целесообразно выступить в советской печати с рядом острых статей и развернуть атаку на голливудских реакционеров, поджигателей новой войны... наше острое и умелое выступление может подгото­вить зрителей для правильной оценки фильма и оказать положитель­ное влияние на общественное мнение. С другой стороны, наша ос­трая критика голливудских реакционеров и поджигателей войны окажет моральную помощь прогрессивным кругам в США и Кана­де в их борьбе против реакции, против создания такого фильма». Предлагалось также, помимо контрпропаганды, учитывая, что «фильм создается, несомненно, с согласия правительства США и Канады», считать «целесообразным попытаться найти пути для дав­ления как на госдепартамент, так и на кинокомпанию»⁸⁶.

---

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 249; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!