Сталин и разведывательные службы 5 страница

 

 

И. А. АГГЕЕВА

КАНАДА И НАЧАЛО ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ:

ДЕЛО ГУЗЕНКО В СОВЕТСКО-КАНАДСКИХ ОТНОШЕНИЯХ

 

История холодной войны изобилует драматическими и сенсационны­ми эпизодами. Одно из таких событий произошло спустя всего лишь три месяца после окончания Второй мировой войны в Канаде, стране, чьи солдаты воевали вместе с союзниками против фашизма и чья экономи­ка, развиваясь ускоренными темпами, поддерживала СССР в борьбе против гитлеровской Германии. Случившееся в Канаде в сентябре 1945 г. по внешним признакам развивалось почти в детективном ключе, по су­ществу же и по последствиям «дело Гузенко» (определение, сложившее­ся в канадской историографии) вышло далеко за рамки двусторонних советско-канадских отношений, значительно повлияло на становление идеологической и политической атмосферы холодной войны как внут­ри Канады, так и на международном уровне, надолго затормозило бла­гоприятно развивавшиеся отношения между СССР и Канадой.

В контексте исследования начального этапа холодной войны со­ветско-канадские отношения, хотя и находившиеся в целом на пе­риферии международных контактов, представляют немалый интерес, так как дают дополнительный документальный материал, демонст­рирующий мотивацию политических решений, когда любые собы­тия приобретали заданный вектор противостояния и отхода от пре­жнего сотрудничества и партнерства.

5 сентября 1945 г. из советского посольства в Оттаве бежал шиф­ровальщик Игорь Гузенко, работавший под непосредственным нача­лом военного атташе СССР в Канаде полковника Николая Заботи-на, являвшегося одновременно руководителем советской военной разведки в стране. Гузенко передал канадцам более 100 документов, хранившихся в помещении, где он занимался шифровкой и дешиф­ровкой секретной переписки между Заботиным, канадскими граж­данами, предоставлявшими ему ту или иную информацию, и Цент­ром в Москве. В течение пяти месяцев канадские власти укрывали Гузенко, осуществляя интенсивное изучение полученной информа­ции и проводя многочисленные консультации с британскими и аме­риканскими чиновниками. Предательство советского шифровальщи­ка положило начало известным скандальным шпионским процессам в Канаде, чрезвычайной активности канадской дипломатии, оказав­шейся в центре событий международного значения, и резкому обо­стрению советско-канадских отношений, предопределив характер двусторонних отношений на много лет вперед.

В канадской историографии немало работ, в которых личность Гузенко и совершенный им поступок оцениваются весьма положи­тельно. С публицистическим преувеличением его называют «челове­ком, начавшим холодную войну», «победившим систему», «ключевой фигурой» послевоенной истории наряду с Трумэном, Эттли и т. д.¹ В то же время, в фундаментальных исследованиях советско-канад­ские отношения анализируются в контексте мировой политики и с точки зрения преемственности в глубинных противоречиях и систем­ных различиях между двумя складывавшимися ускоренными темпа­ми блоками². Авторы одной из лучших книг по истории ранней хо­лодной войны в Канаде профессор Р. Уитекер и журналист Г. Мар-кузе доказывают, что судебные процессы в связи с делом Гузенко, антикоммунистическая кампания, ужесточение внутренней полити­ки, факты нарушения демократических традиций и процедур, шпи­ономания и прочие проявления холодной войны способствовали, вместо построения более справедливого, благополучного и солидар­ного гражданского общества созданию, на много лет вперед, «небе­зопасного государства»³. Канадские историки подчеркивают и канад­скую специфику, признавая, что «истерия, связанная с холодной войной, так никогда и не приобрела в Канаде такого острого харак­тера, как в США», хотя «дело Гузенко послужило катализатором в развитии системы отношений, характерных для холодной войны», что справедливо как по отношению к внутренней политике страны, так и в ее взаимоотношениях с «противной стороной» на междуна­родном уровне⁴.

Советские, а затем российские специалисты уделяли двусторон­ним отношениям между нашими странами и внешней политике Канады немалое внимание, однако освещение наиболее острого пе­риода становления холодной войны несло на себе все отпечатки политической цензуры и догматизма, что вело к созданию искажен­ного и оскорбительного образа Канады как сателлита, марионетки и т. п.⁵ Несмотря на наличие в отечественной историографии ряда работ, объективно анализирующих роль Канады в системе междуна­родных отношений во время Второй мировой войны и во весь пос­левоенный период, учитывающих самостоятельные национальные интересы этой страны и ее естественную принадлежность к Атлан­тическому союзу, события 1945—1946 гг., в связи с их особой поли­тической остротой и закрытостью для исследователей документаль­ных материалов, практически не рассматривались. В настоящее вре­мя появилась, наконец, возможность и в России, несмотря на по-прежнему ограниченный доступ к отечественным архивам, попы­таться реконструировать эти события, хорошо изученные в Канаде, и посмотреть на них с другой стороны, определить более полно их значение как для двусторонних советско-канадских связей, так и для складывания всей системы международных отношений, известных как холодная война⁶.

Вторая мировая война значительно усилила экономические и внешнеполитические позиции Канады, стимулировала рост нацио­нального самосознания канадцев, естественное стремление утвердиться на международной сцене в ходе послевоенного мирного уре­гулирования и образования Организации Объединенных Наций. Канадское руководство справедливо полагало, что вклад, сделанный страной в общую победу, дает ей право претендовать на более зна­чительное участие в послевоенном урегулировании, и канадский МИД активно работал в этом направлении на заключительном эта­пе войны и в первые послевоенные месяцы. Специфика междуна­родного положения Канады в тот период облегчает понимание ее политики в отношении СССР в начале холодной войны и позицию в деле Гузенко.

Канада выступила активным пропагандистом и разработчиком концепции не «великой», но «средней державы», претендуя на веду­щую роль среди средних и малых стран, о чем, в частности, нео­днократно доводил до сведения советского руководства посол Кана­ды в Москве Д. Уилгресс. Так, в специальном меморандуме, вручен­ном В. М. Молотову в самом начале 1945 г., канадская сторона излагала свои предложения по активизации роли Канады в после­военном урегулировании, указывая на то, что она «является более развитой державой, чем большинство Объединенных наций»: «Кана­да, конечно, не претендует на положение великой державы. Однако участие Канады в двух великих войнах показало как ее готовность участвовать в согласованных действиях против агрессии, так и на­личие у нее существенных военных и промышленных возможностей. Имеется ряд других государств, потенциальный вклад которых в дело поддержания будущей безопасности представляет собой величину такого же порядка... Возникает вопрос, возможно ли в рамках при­менения общей схемы отыскать средства более эффективного при­влечения к работе Совета безопасности государств, имеющих такое же международное значение, как Канада»⁷.

Лестер Пирсон, в то время влиятельный канадский дипломат, а впоследствии посол Канады в США и премьер-министр страны, был убежден, что Канада достигла «значительных позиций в качестве лидера стран, достаточно сильных, чтобы быть нужными Большой Четверке, но не настолько важных, чтобы быть допущенными в этот квартет», и к окончанию войны превратилась в «малую Большую державу»⁸. Согласование канадским правительством действий в от­ношении Советского Союза с англичанами и американцами не толь­ко не исключало, а, напротив, гармонично предполагало реализацию национальных интересов молодого, динамично развивавшегося го­сударства. Канадская дипломатия направляла свои главные усилия на повышение международного статуса страны в ходе послевоенного урегулирования и образования новых международных структур, ут­верждение в качестве самостоятельного и ценного субъекта между­народных отношений и инициативного и равноправного участника атлантического союза. Дополнительным средством для достижения этих целей и стали события, связанные с разоблачением деятельно­сти советской военной разведки.

Советско-канадские отношения в начале холодной войны стали частью уже проявившегося острого противостояния между недавними союзниками по антигитлеровской коалиции, а раскрытая Гузен-ко информация обнажила всю степень взаимного недоверия, особен­но в связи с секретной разработкой американцами атомного проек­та, в котором принимали участие и канадские ученые и специалис­ты. По стечению обстоятельств, именно 5 сентября заработал первый атомный реактор по производству плутония на заводе Чок Ривер, чрезвычайно интересовавший советскую военную разведку.

Мытарства Гузенко после бегства из посольства многократно опи­саны в канадской литературе и им самим. Его плохо выслушали в «Оттава Джорнел» и не приняли в министерстве юстиции. Семья про­вела ужасную ночь в страхе и неизвестности. На следующий день Гу­зенко предпринял очередную попытку привлечь к себе внимание жур­налистов и государственных чиновников, и вновь безрезультатно. Ве­чером семья Гузенко укрылась у соседей-канадцев, опасаясь, не без основания, вмешательства со стороны советских сотрудников, вскрыв­ших квартиру Гузенко и учинивших там обыск. Вызванные соседями полицейские вынудили их удалиться, несмотря на резкие протесты В. Павлова, официально исполнявшего обязанности второго секретаря посольства, на самом же деле возглавлявшего посольскую службу НКВД, проводившую тотальную слежку за всеми советскими гражда­нами, находившимися в Канаде. Разговор, который трясущийся пе­ребежчик имел возможность подслушать из-за соседней двери, про­исходил в грубой и совсем не дипломатической форме⁹.

Однако Гузенко напрасно боялся, что его панические откровения остались без внимания со стороны соответствующих канадских служб. О предательстве шифровальщика советского посольства и наличии у него фактических доказательств ведения СССР военной разведки на территории Канады стало сразу известно и соответству­ющим канадским спецслужбам, и самому премьер-министру Кана­ды Макензи Кингу. Последний сообщил в своем дневнике, что ут­ром 6 сентября, до начала парламентских слушаний, к нему явились Н. Робертсон, член правительства и помощник премьера по между­народным делам, и сотрудник канадского министерства иностранных дел X. Ронг. Робертсон сообщил премьеру о том, что произошла «чу­довищная вещь», сулящая непредсказуемые последствия и касающа­яся Канады, США и Великобритании: из советского посольства бе -жал человек, готовый с помощью документов доказать, что «рус-ские — настоящие враги»¹⁰.

Решение Кинга по этому вопросу 6 сентября полностью соответ­ствовало его характеру осторожного и умудренного политика: ника­кого движения, ничего недружественного по отношению к Советам, ни в коем случае не дать вовлечь Канаду в осложнение отношений с СССР, что могло бы привести к срыву заседания Совета министров иностранных дел стран-победительниц. Секретных агентов имеют почти все страны, а если парень покончит с собой, чем он посто­янно угрожает, следует обеспечить изъятие его бумаг, но никакой инициативы со стороны правительства, никакой публичности. Тем не менее были сразу же санкционированы охрана и наблюдение за квартирой Гузенко, о чем рапортовали полицейские. Примечательно, что 7 сентября Кинг позвонил Робертсону, чтобы узнать, жив ли еще Гузенко¹¹.

Первоначальная реакция Макензи Кинга была реакцией предста­вителя старой канадской элиты, кровно связанной с Великобрита­нией, чрезвычайно осторожной в международных делах. В какой-то степени в этом проявился синдром периферийной державы. Пору­чив, однако, отслеживать ситуацию Робертсону, Кинг доверил дело молодым и амбициозным политикам, новому поколению, в большой степени ориентировавшимся на США и готовым к более быстрым и самостоятельным действиям. Тот факт, что страна оказалась в центре острейшей международной интриги, сулил канадской сторо­не несвойственную ей до сих пор роль равного игрока среди есте­ственных союзников — США и Великобритании. Решения, по мере того, как развивалось дело Гузенко, принимались лишь после согла­сования с руководством этих стран. Одновременно Канада восполь­зовалась делом Гузенко, чтобы утвердиться в качестве равного участ­ника англо-американского клуба. Растерянность Кинга длилась не более одного — двух дней — срока, достаточного для того, чтобы оценить ценность информации, содержавшейся в похищенных пе­ребежчиком бумагах, после чего действия канадцев приобрели во многом инициативный характер. Макензи Кинг сам предпринял неоднократные визиты в США и Великобританию, где в процессе многочисленных согласований между высшими лицами и спецслуж­бами принимались решения о том, как с наилучшим эффектом вос­пользоваться полученными данными.

Реакция советской стороны свидетельствует о том, что сначала в Москве надеялись на быстрое и безболезненное решение вопроса. В канадском архиве представлены две ноты из советского посольства от 7 и 14 сентября, уведомляющие канадские власти о том, что Гу­зенко скрылся, украв государственные деньги. Посольство жалова­лось на грубое поведение канадских полицейских по отношению к советским сотрудникам, проникшим в квартиру беглеца: «Посоль­ство Советского Союза... просит правительство Канады задержать его и его жену и без всякого суда передать их Посольству для депорта­ции в Советский Союз». В ответ канадские власти сообщили, что им ничего не известно о местопребывании Гузенко¹². В дневниках со­ветского посла в Канаде Г. Н. Зарубина содержится запись его бе­седы с премьер-министром от 10 сентября 1945 г., в ходе которой Макензи Кинг жаловался на «усталость и большую загруженность, так как помимо всяких внешних дел он очень занят разрешением больших внутренних вопросов, которые будет рассматривать открыв­шийся на днях парламент»¹³. Обстоятельства исчезновения Гузенко не обсуждались, что, вероятно, означало, что была упущена после­дняя возможность разрешить дело без особой огласки, как это слу­чилось с депортацией шпионившего в пользу Японии испанского дипломата в 1943 г.¹⁴ и на что, вне всякого сомнения, надеялась со­ветская сторона.

Дело Гузенко положило начало послевоенной практике предания гласности вопросов разведки тогда, когда это отвечало политическим интересам. Позднее, уже в разгар антисоветской кампании, сопро­вождавшей процессы над канадскими участниками «дела Гузенко», советским МИДом обсуждалась возможность опубликования нотной переписки между советским посольством в Оттаве и канадским ми­нистерством иностранных дел, чтобы «наглядно показать, как неис­кренне и преднамеренно враждебно вело себя в этом деле канадское правительство... В сентябре 1945 г. немедленно после бегства Гузен­ко посольство известило нотой МИД о случившемся, указав, что Гузенко похитил из посольства деньги. Посольство просило найти преступника и выдать его нам. В своем ответе МИД сообщило, что будут приняты все меры, чтобы найти Гузенко, и запросило его при­меты. В своей второй ноте МИД сообщил, что поиски Гузенко про­должаются»¹⁵. Это предложение было отвергнуто советским руковод­ством. Мало того, и в наши дни с нотной перепиской за сентябрь — начало октября 1945 г., в том числе и с советской нотой с описани­ем примет и всех данных семьи Гузенко, российские исследователи могут ознакомится только в канадских архивах.

Документы, похищенные Гузенко, в настоящее время уже обще­доступны, хотя, как ни странно, довольно мало используются ка­надскими историками. Лишь некоторые их них получили огласку в тот период, остальные долгое время оставались засекреченными. Эти документы представляют собой совершенно уникальный источ­ник, который дает определенное представление о механизме рабо­ты советской военной разведки в стране, являвшейся союзницей СССР по антигитлеровской коалиции. Бумаги очерчивают круг интересов советской военной разведки, механизм вербовки, моти­вацию сотрудничавших с советской стороной канадцев. Вместе с тем это документальный материал особого рода: многие листки надорваны, скомканы, испорчены пометками, сделанными в разное время, разными почерками и разными ручками, разбиты для шиф­ровки, в них опущены союзы, встречается разное написание имен собственных. Не исключено, что среди них могли быть и более поздние, «уточняющие» приписки, сделанные самим Гузенко в его личных интересах, особенно в том, что касается дат и некоторых адресатов и имен, так как все они проходили через его руки, на некоторых из них сделанные им ошибки в переводе, затем поправ­ленные Николаем Заботиным.

Над определением достоверности этих документов работали луч­шие эксперты Канады, Великобритании и США, и вынесенные впоследствии достаточно мягкие судебные приговоры канадским участникам тех событий подтверждают, что не все из этих докумен­тов были признаны пригодными в качестве неопровержимых улик. На вопросы, которые возникали в ходе расследования у канадских специалистов, давал самые подробные ответы Гузенко. Говорил он очень много, и его устные показания, а также выданные им шифры дополняли картину работы советской разведки. К чести канадского правосудия, члены комиссий и судьи, максимально используя эти показания в пропагандистском, идеологическом плане, не строили на них доказательную сторону процессов.

Гузенко готовился к побегу достаточно долго, как он сам свиде­тельствует, с сентября 1944 г., загибая уголки намеченных бумаг та­ким образом, чтобы в решающий момент суметь быстро их изъять. По его собственному утверждению, он выкрал самые важные доку­менты¹⁶. Вполне логично предположить, что они и содержат наибо­лее значительную информацию обо всем, к чему проявляла интерес советская разведка, а также показывают результативность ее работы.

Выданные канадцам бумаги датируются периодом не ранее 1944 г., и лишь в нескольких из них есть ссылки на 1942 г., исходя из кото­рых, во всяком случае по этим документальным источникам, не приходится с достоверностью утверждать о какой-либо значительной разведывательной сети в Канаде до 1944 г. Мало того, инструкции канадцам, а именно главе группы «Ресерч» («Research») Д. Г. Луна-ну, о существовании которой сообщали похищенные шифровки, носили первичный характер, подтверждающий, что работа в отно­шении задействованных лиц началась только в 1944 г. Вместе с тем нельзя не признать, что круг интересов Москвы впечатляет своей обширностью. Бросается в глаза тот факт, что этой же группе ста­вились задачи по всем абсолютно вопросам, от технических, к ко­торым имели отношение ее члены, до самых общих политических, что можно было бы рассматривать и как косвенное доказательство того, что разведывательная сеть СССР в Канаде была совсем не та­кой огромной, как ее позднее представляли в пропагандистских и идеологических целях. Однако нет сомнений, что, если бы не про­вал, работа в Канаде продолжалась бы в масштабах, сопоставимых с советской разведкой в США¹⁷.

Похищенные бумаги позволили канадским властям выявить около двух десятков канадских граждан, а также несколько американцев и англичан и даже советского агента в Швейцарии («Люси»), упоми­навшихся под конспиративными именами. Большинство из канад­цев являлись государственными служащими. Кодовые имена были присвоены и сотрудникам советского посольства в Канаде и стране в целом, причем весьма поэтическое — «Лесовия». «Корпорацией» называли компартии зарубежных стран, «дубок» означал конспира­тивную квартиру, военный атташе Н. Заботин проходил как «Грант» и т. д.

Украденные бумаги в большей степени говорили об интересах советской стороны, чем о конкретных результатах разведывательной деятельности. Они содержали также ценные сведения о методах ра­боты советской разведки, учитывавшей в первую очередь идеологи­ческие взгляды намеченных к разработке людей, их отношение к СССР, а также полный набор человеческих и психологических фак­торов. Так, помощнику военного атташе полковнику П. Мотинову в феврале 1944 г. ставилась задача в отношении двух канадских пол­ковников, «Джака» и «Дика», чьи подлинные имена установлены не были: «Выяснить основные служебные данные, краткую биографию, персональные положительные и отрицательные стороны (склонность к выпивке, хороший ли семьянин, любит ли веселиться, склонность                            

---

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 225; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!