Ким просит, Сталин отказывает. Март—сентябрь 1949 г. 33 страница



48 Там же.

49 Российский государственный архив новейшей истории (далее — РГАНИ), ф. 5, оп. 30, д. 114, л. 37.

50 Dwan R. Jean Monnet and the European Defence Community, 1950—1954 // Cold War History. 2001. Vol. 1, № 3. P. 141-160.

51 Монне Ж. Указ. соч. С. 414, 423.

52 По мнению шведской исследбвательницы Р. Двон, которая подробно про­анализировала роль Монне в истории начала и конца Европейского оборони­тельного сообщества (ЕОС), стремление этого французского политика исполь­зовать военную интеграцию как следующий шаг в процессе, начатом ЕОУС, по созданию общеевропейских политических и экономических институтов, внесло свой вклад в крах идеи создания европейской армии (после отказа Франции в августе 1954 г. ратифицировать договор). См.: Dwan R. Op. cit. P. 143, 145, 148, 153, 155.                                                                                    

53 Оппозиция договору во французском Национальном собрании усилилась в. 1953 г. Наиболее непримиримую позицию занимала голлистская партия, от­стаивавшая национальный характер французской армии. Кроме того, среди оппозиции имели место опасения, что ФРГ будет доминировать в европейской армии.

54 Лекаренко О. Г. Политика правительства США в связи с планами созда­ния Европейского оборонительного сообщества (1950—1954 гг.): Диссертация, представленная на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Томск, 2002. С. 97-98.

55 Cipher telegram from E. Bevin to Washington, 28 Oct. 1950 // PRO, FO/371/ 89969; Cipher telegram from F. H. Miller to Foreign Office, 29 Nov. 1950 // PRO, FO/371/90006.

56 Cipher telegram from F. H. Miller to Foreign Office, 2 Dec. 1950 // PRO, FO/ 371/90006.

57 Монне Ж. Указ соч. С. 414.

58 АВП РФ, ф. 082, оп. 38, п. 239, д. 107, л. 13.

59 Official record of Brussels Treaty meeting, Jan. 1951 // PRO, FO/371/96311.

60 Mastny V. NATO in Beholder's Eye: Soviet Perceptions and Policies, 1949-56. Working Paper № 35. Woodrow Wilson International Center for Scholars. Cold War International History Project. Washington D. C, 2002. P. 22.

61 Kaplan K. Dans les Archives du Comite Central. Paris, 1978. P. 162—166; Хол-ловэй Д. Сталин и бомба. Новосибирск, 1997. С. 375, 575; «Людям свойствен­но ошибаться». Из воспоминаний М. Ракоши // Исторический архив. 1998. № 3. С. 11; Информация В. Червенкова о совещании в Москве, посвященном созда­нию Координационного совета вооруженных сил стран Восточной Европы, 19 января 1951 г. Центральный архив документов, ф. 1-Б, оп. 64, д. 124 // До-кументалният сборник на CD-ROM: България във Варшавский Договор. София, 2000. Наибольшее доверие из имеющихся мемуарных свидетельств вызывают свидетельства Эмиля Боднэраша (Emil Bodnaras), бывшего в то время министром обороны Румынии и членом ЦК Румынской компартии. Благодаря усилиям американского историка Войтека Маетны эти воспоминания переведены на ан­глийский язык и стали доступны более широкому кругу историков: Annex to Vojtech Mastny «Stalin as Cold War Lord» (Paper prepared for the Conference «Stalin and the Cold War». Yale University, 23—26 September 1999). См. также: Mastny V. NATO in Beholder's Eye: Soviet Perceptions and Policies, 1949-56. Working Paper № 35. P. 24.

62 Annex to Vojtech Mastny «Stalin as Cold War Lord». P. 2.

63 Ibid. P. 4..

64 Спустя месяц, 16 февраля 1951 г., в результате конкурентной борьбы, ко­торая велась Л. П. Берией и Г. М. Маленковым за влияние в партийно-прави­тельственном руководстве, Булганин был смещен с этого поста и заменен Ва­силевским (см.: Данилов А. А. Высшие органы власти в СССР в первые после­военные годы // Историческая наука на рубеже веков. С. 316).

65 Мурашко Г. П., Носкова А. Ф. Институт советских советников в странах региона. Цели, задачи, результаты // Волокитина Т. В., Мурашко Г. П., Носкова А. Ф., Покивайлова Т. А. Москва и Восточная Европа. Становление поли­тических режимов советского типа (1949—1953): Очерки истории. М., 2002. С.638.

66 Мнение о том, что «предтечей» Организации Варшавского Договора был Военно-координационный комитет, разделяют и другие российские историки. См.: Данилов А. А., Пыжиков А. В. Рождение сверхдержавы. СССР в первые послевоенные годы. М., 2001. С. 87—88,.

67 РГАСПИ, ф. 17, оп. 162.

68 РГАСПИ, ф. 82, оп. 2.

69 Филитов А. М. Советский Союз и германский вопрос в период позднего сталинизма (к вопросу о генезисе «сталинской ноты» 10 марта 1952 г.) // Ста­лин и холодная война. С. 320.

70 РГАСПИ, ф. 17, оп. 162.

71 North Atlantic Treaty and Four Power Talks, 2 Mar. 1951 // PRO, FO/371/ 96311.

72 Ди Нольфо Э. От истоков холодной войны до энергетического кризиса 1973 г.: пер. с итал.: В 2 ч. Ч. I. М., 2001. С. 231-232; Балуевский Ю. Н. Инст­румент американского гегемонизма. Становление и динамика передового бази­рования войск США в 50—90-е годы XX века // Военно-исторический журнал. 2001. № 1. С. 6-16.

73 РГАСПИ, ф. 17, оп. 162.

74 РГАСПИ, ф. 17, оп. 162.

75 Bjornstad S. The Soviet Union and German Unification during Stalin's Last Years // Defence Studies 1/1998, Oslo, 1998, p. 45—63; Филитов А. М. Советский Союз и германский вопрос... С. 321—330; Новик Ф. И. «Оттепель» и инерция холодной войны (Германская политика СССР в 1953—1995 гг.). М., 2001. С. 29— 38, 246.

76 РГАСПИ, ф. 82, оп. 2.

77 РГАСПИ, ф. 82, оп. 2.

78 РГАСПИ, ф. 82, оп. 2.

79 РГАСПИ, ф. 82, оп. 2.

80 РГАСПИ, ф. 82, оп. 2.

81 РГАСПИ, ф. 82, оп. 2.

82 РГАСПИ, ф. 82, оп. 2.

83 РГАСПИ, ф. 82, оп. 2.

84 РГАСПИ, ф. 17, оп. 162.

85 РГАСПИ, ф. 17, оп. 162.

86 Stalin Interview of July 1952 // PRO, FO/371/100826.

87 Ibid.

88 PRO, FO/371/100826.

89 Minutes, 27 Oct. 1952 // PRO, FO/371/100826.

90 В этой связи нельзя не отметить, что в информации британского посоль­ства из Рима о содержании беседы Ненни со Сталиным говорилось, что совет­ский лидер поднял вопрос о возможности гарантий нейтралитета Италии со стороны СССР и США, чтобы итальянское правительство могло улучшить эко­номическую ситуацию в стране, отказавшись от дорогостоящей программы пе­ревооружений (J. Russell to P. Mason, 2 Oct. 1952 // PRO, FO/371/100826). При­влечение внимания Ненни к этому вопросу было не случайным, поскольку в бытность его министром (1945—1947 гг.) он выступал за нейтральный статус Италии, гарантированный СССР и западными державами.

91 F. H. Miller to Foreign Office, 14 Feb. 1952 // PRO, FO/371/102352.

92 Автор статьи не разделяет точку зрения известного специалиста в облас­ти послевоенной истории Германии А. М. Филитова, что цель советской ноты от 10 марта «заключалась не в решении германского вопроса и не в улучшении отношений Восток—Запад, а в поддержании „блоковой дисциплины"» (см.: Фи­литов А. М. Сталинская дипломатия и германский вопрос: Последний год И. Сталина // Сталинское десятилетие холодной войны. С. 79; он же. Советский Союз и германский вопрос в период позднего сталинизма (к вопросу о генези­се «сталинской ноты» 10 марта 1952 г.) // Сталин и холодная война. С. 338— 339). Вместе с тем, было бы ошибкой совсем не принимать во внимание внут-риблоковые аспекты данной многоцелевой инициативы сталинской дипломатии, поскольку она напрямую затрагивала взаимоотношения советских лидеров с партийно-правительственным руководством ГДР, а также оказала воздействие на судьбу Восточной Германии.

93 РГАСПИ, ф. 82, оп. 2.

94 Mastny V. NATO in Beholder's Eye: Soviet Perceptions and Policies, 1949-56. Working Paper № 35. P. 21.

95 Германский вопрос глазами Сталина (1947—1952) // Волков В. К. Узло­вые проблемы новейшей истории стран Центральной и Юго-Восточной Евро­пы. М., 2000. С. 142—145; Stalin and the SED Leadership, 7 April 1952: «You Must Organize Your Own State» // Cold War International History Project Bulletin. 1994 (Fall). Is. 4.'

96 А. Вышинский — И. Сталину, 1 июля 1952 г. // РГАСПИ, ф. 82, оп. 2.

97 Вольф М. Игра на чужом поле. М., 1998. С. 42—45.

98 РГАСПИ, ф. 82, оп. 2.

99 РГАСПИ, ф. 82, оп. 2.

100 Meeting of Commonwealth Defence Ministers, 27 June 1951 // PRO, FO/371/ 96484. См. также: Пелипась М. Я. Политика США и Великобритании по со­зданию военно-политической организации на Ближнем и Среднем Востоке (1945—1955 гг.) // Американские исследования в Сибири: Материалы Всерос­сийской научной конференции «Американский и сибирский, фронтир», 6— 8 февраля 2001 г. Томск, 2001. Вып. 5. С. 43-100.

101 Turkey and Greece and NATO: Middle East Command, 28 June 1951 // Ibid.

102 Conversation between the Secretary of State and General Eisenhower, 3 July 1951 // Ibid.

103 Liland F. Keeping NATO out of Trouble: NATO's Non-Policy on Out-of-Area Issues During the Cold War. Publication of the Institute for Defense Studies. Oslo, 1999. № 4. P. 54-60.

104 После вхождения в Багдадский пакт Ирана в 1959 г. и вплоть до его рас­пада в 1979 г. этот военно-политический блок назывался СЕНТО (Central Treaty Organization).

105 РГАСПИ, ф. 82, on. 2.

106 РГАСПИ, ф. 82, оп. 2.

107 Улунян Ар. А. Балканы: Горячий мир холодной войны. Греция и Турция между Западом и Востоком. 1945-1960. М., 2001. С. 137-139.

108 Васильева Н., Гаврилов В. Балканский тупик? Историческая судьба Юго­славии в XX веке. М., 2000. С. 258-259.

109 National Intelligence Estimation [NIE]-29. Probability of Invasion of Yugoslavia in 1951 // CIA. Cold War Records. Selected Estimates of the Soviet Union, 1950-1959. Washington, D. C, 1993. P. 4; CIA. Soviet Preparations for Major Hostilities in 1950// Library of the Norwegian Nobel Institute, the Microfilm Collection (далее — theMicrofilm): Foreign Affairs 327(73) A 20[2]. Reel [R. ] II, frame[f ], 0156.

110 Васильева Н., Гаврилов В. Указ. соч. С. 262; см. также: С. 260—261.

111 Из дневника советского посла в Венгрии Е. Д. Киселева. Запись беседы с министром обороны Венгрии М. Фаркашем, 18 июля 1950 //. Восточная Ев­ропа в документах российских архивов, 1944—1953: В 2 т. Т. 2: 1949—1953. Но­восибирск, 1998. С. 387; Из дневника советского посланника в Венгрии С. Т. Кузьмина. Запись беседы с министром обороны Венгрии М. Фаркашем, 4 января 1951 г. // Там же. С. 433, 455.

112 Record of Meeting between the Secretary of State and M. Kardelj, 17 Sept. 1952 // PRO, FO/371/100830.

113 Цит. по: Baev J. US Intelligence Community Estimates on Yugoslavia (1948— 1991) // National Security and Future. Zagreb, 1999. № 1.

114 Подробнее см.: Улунян Ар. А. Указ. соч. С. 138—140; Васильева Н., Гав-рилов В. Указ. соч. С. 269—270.

115 РГАСПИ, ф. 82, оп. 2.

116 РГАНИ, ф. 2, оп. 1, д. 158, л. 65, 71, 73-74.

117 Leffler M. P. The Cold War. What Do We Now Know // American Historical Review. 1999. Vol. 104, № 2. P. 512—513; Gould-Davis N. Rethinking the Role of Ideology in International Politics During the Cold War // Journal of Cold War Studies. \fol. 1, № 1. Winter 1999. P. 94—95; Jervis R. Was the Cold War «Security Dilemma»? // Journal of Cold War Studies. 2001. Vol. 3, № 1. P. 36-60.

118 Россия в Космосе: Мемуары ветеранов // Исторический архив. 2000. № 1. С. 21-34.

119 Опись материалов, посланных Сталину на юг, 14. 08—21. 12. 1951 // РГАСПИ, ф. 45, оп. 1, д. 117, л. 122.

120 Симонов Н. С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920—1950-е годы: Темпы экономического роста, структура, организация производства и управление. М., 1996. С. 206.

121 По сведениям, приведенным в книге М. А. Трахтенберга, в 1950 г. США имели 299 атомных бомб, а СССР — 5; в 1951 США имели 438 единиц ядер­ного оружия, а СССР—25; в 1952 количество атомных бомб у США увеличи­лось до 841, а ядерный арсенал СССР составил 50 атомных бомб. (См.: Trachtenberg M. A Constructed Peace. P. 181.) Ю. Н. Смирнов приводит другие цифры ядерного арсенала США: 1950 г. - 369; 1951 г. -640; 1952 г. - 1005 (См. статью Ю. Н. Смирнова «Холодная война как явление ядерного века» в дан­ной книге). США надеялись сохранить свое превосходство в атомных вооруже­ниях до 1954 г. (См.: Summary of the Paper «Estimates of the Relative Strength of NATO and the Soviet Bloc Forces at Present and in the Immediate Future», October 1951 //PRO, FO/371/96565.)

122 И. В. Сталин - Г. М. Маленкову, 17. 12. 1951 // РГАСПИ, ф. 45, оп. 1, д. 762, л. 43, 45.

123 CIA. Cold War Records. P. 332.

124 Summary of the Paper «Estimates of the Relative Strength of NATO and the Soviet Bloc Forces at Present and in the Immediate Future», October 1951 // PRO, FO/371/96565.

125 F. H. Millar to Foreign Office, 17 Jan. 1952 // PRO, FO/371/102481.

126 F. H.. Millar to Foreign Office, 29 Jan. 1952 // Ibid.

127 Likelihood of Deliberate Initiation of Full Scale War by USSR against US and its Western Allies Prior to the End of 1952, 8 Jan. 1952 // CIA. Cold War Records. P. 196; A. Gascoigne to Secretary of State, 30 Aug. 1952 // PRO, FO/371/100826.

128 A. Gascoigne to H. Hohler, 5 March 1952 // PRO, FO/371/100830.

129 Young J. W. Winston Churchill's Last Campaign. Britain and the Cold War 1951-55. Oxford, 1996. P. 7-9; 32.

130 Отчет посольства СССР в Великобритании. 1951 г. // АВП РФ, ф. 069, оп. 39, п. 155, д. 11, л. 28.

 

 

А. М. ФИЛИТОВ

СССР И ГЕРМАНСКИЙ ВОПРОС: ПОВОРОТНЫЕ ПУНКТЫ

(1941-1961 гг.)

Нерешенность германского вопроса была одной из самых ярких характеристик холодной войны. Не случайно ее окончание ассоци­ируется с падением Берлинской стены в ночь с 9 на 10 ноября 1989 г., событием, которое открыло путь к объединению Германии и окончательному урегулированию ситуации в центре Европы, где дол­гое время противостояли друг другу вооруженные силы двух блоков и биполярная конфронтация достигала своего максимума.

Если с завершающей фазой истории холодной войны и герман­ского вопроса, очевидно, все ясно (в смысле временного и сущност­ного совпадения обоих феноменов), то далеко не так обстоит дело с фазами, которые этому предшествовали. Проблем очень много. Имела ли место синхронность возникновения послевоенного герман­ского вопроса и ухудшения отношений Востока и Запада? Если нет, то что было первично и что вторично? Можно ли сказать, что на­лицо была каузальная зависимость между ними? Как она выгляде­ла: следует ли считать германский вопрос одним из тех факторов, которые породили холодную войну и даже важнейшим, решающим среди всех прочих факторов, ее породивших? Или вернее будет ска­зать, что холодная война породила германский вопрос — в смысле длительного блокирования путей его решения? Можно ли было представить себе возможность решения германского вопроса в усло­виях продолжающейся холодной войны? Как соотносились между собой «пики» конфронтации на глобальном и регионально-герман­ском уровнях?

В мировой историографии можно встретить самые разнообразные ответы на этот — далеко не полный — перечень вопросов. Есть кон­цепция, говорящая о принципиальной нерешаемости, «безнадежно­сти» германского вопроса в конкретных условиях послевоенного времени. В своем крайнем варианте она сводится к тому, что одно­го этого вопроса уже было достаточно для того, чтобы вызвать кон­фронтацию Востока и Запада — даже если бы не было никаких дру­гих осложняющих факторов в их взаимоотношениях1. Есть более оптимистическая концепция — в духе идеи о «неиспользованных возможностях». В рамках последней подчеркивается исходная общ­ность союзников по антигитлеровской коалиции в подходе к опре­делению будущего Германии, и эта общность рассматривается как «скрепа», препятствовавшая до определенного времени развалу их сотрудничества2. Авторы школы «неиспользованных возможностей» приходят порой к парадоксальным выводам о том, что наилучшие шансы на разрядку в Германии существовали как раз тогда, когда холодная война как глобальный феномен достигала своего максиму­ма (например, в связи с так называемой «сталинской нотой» 1952 года)3. Впрочем, и в рамках более традиционного подхода о синхронности процессов и периодов общемировых и внутригерман-ских кризисов и разрядок весьма сильно представлена точка зрения о том, что немецкий фактор играл свою самостоятельную и даже инициирующую роль в процессах как обострения, так и смягчения международной напряженности.

Вероятно, самым правильным подходом к разрешению этих ис­ториографических контроверс будут не отвлеченные теоретические споры о неких «общих тенденциях эпохи», а конкретный анализ отдельных отрезков истории послевоенной германской проблемы, каждый из которых, очевидно, характеризовался своими специфи­ческими чертами и закономерностями. Несовпадение этих черт и закономерностей в различные периоды и дает основание говорить о наличии «поворотных пунктов» в общей линии развития. Выделить и исследовать эти «стыки» исторических альтернатив на основе, прежде всего, фактов советского политического планирования и ре­агирования — это и есть задача, которую ставит перед собой автор данного раздела.

 

1

 

Первый поворотный пункт в развитии если не самой истории, то, во всяком случае, предыстории послевоенного германского вопро­са, поскольку это касается его «советского измерения», приходится на 1943—1944 годы, когда этот вопрос стал первостепенным объек­том процесса политического планирования, когда впервые был сформулирован набор альтернативных путей и методов его решения.

Здесь сразу же может возникнуть вопрос: не слишком ли запазды­вающей является такая датировка? Известно, что еще в декабре 1941 года советское руководство в переговорах с польским премье­ром В. Сикорским и английским министром иностранных дел А. Иденом представило набор достаточно детальных предложений относительно послевоенного будущего Германии. Они включали в себя следующие пункты: компенсация убытков жертвам агрессии, полное разоружение, ликвидация аншлюсса и восстановление суве­ренитета Австрии, «разделение Германии на ряд самостоятельных го­сударств», отделение от Германии территорий Восточной Пруссии и восточнее «линии реки Одер»4.

Анализируя эти пункты, следует, прежде всего, отметить их не­равнозначность и разнонаправленность. Что касается репараций, демилитаризации и новых границ, то это были положения принци­пиальные и впоследствии ставшие интегральным элементом после­военного устройства, а вот идея создания на германской территории «ряда самостоятельных государств» носила явно конъюнктурный, тактический характер: Сталин в данном случае просто решил «по­дыграть» британскому премьеру Черчиллю, для которого расчлене­ние Германии представляло собой — по крайней мере в 1941 году — непременный императив будущего европейского порядка. Уже в феврале 1942 г. советский лидер публично подтвердил привержен­ность принципу единой Германии (известная формула: «Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, государство германское ос­тается»). Конечно, можно аргументировать в том плане, что публич­ное высказывание Сталина было чистой пропагандой, а вот в дове­рительных разговорах с союзниками он выражал свои подлинные мысли. Однако эта аргументация небезупречна: во-первых, нельзя преувеличивать степень его доверия к западным партнерам и соот­ветственно его откровенности в беседах с ними; во-вторых, даже если считать, что в декабре 1941 г. советское руководство всерьез было готово пойти навстречу Западу в вопросе о расчленении Гер­мании, то уже в феврале 1943 г. английский посол в Москве А. Керр получил от Молотова и Сталина информацию прямо противополож­ного характера5.


Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 286; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!