Ким просит, Сталин отказывает. Март—сентябрь 1949 г. 31 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 31 из 81Следующая ⇒

Таким образом, одной из целей мартовской ноты 1952 г. являлось противопоставление широкого советского предложения инициативам западных держав, фокусом которых была замена оккупационного режима ФРГ договорными отношениями, т. е. расширение ее суверенитета при сохранении особого статуса трех держав, что было основным условием согласия Аденауэра на участие страны в европейской армии. «Боннский договор», подписанный 26 мая 1952 г., должен был вступить в силу после ратификации всеми участниками Парижских соглашений о создании ЕОС, подписанных 27 мая 1952 г.

Однако историки все еще задаются вопросом, насколько Сталин верил в то, что в сложившейся обстановке западные державы пойдут на объединение Германии, и не было ли это только пропагандистским ходом, в то время как сам вождь стремился создать в ГДР социалистическое государство под советским контролем? Российские архивы все еще не позволяют дать однозначный ответ. Однако обращает на себя внимание не только дипломатическая активность СССР, но и развернутая кампания по обработке общественного мнения с помощью движения сторонников мира. На первой сессии Всемирного Совета Мира (ВСМ) в Берлине 21—26 февраля 1952 г. бьыо принято решение «О подготовке международной конференции для разрешения германской проблемы в условиях отказа от милитаризма, в условиях мира и международного сотрудничества»⁸¹.

Наводит также на определенные размышления поступившее в секретариат В. М. Молотова в Кремле 26 января 1952 г. предложение министра финансов СССР поставить перед правительством ГДР вопрос о «полном или частичном возмещении германскими властями за их счет т. н. внешних оккупационных расходов, производившихся до настоящего времени за счет бюджета СССР» (общая сумма оккупационных расходов СССР достигла к 1952 г. 25 млрд руб.). При этом министр финансов А. Зверев подчеркивал, что его министерство настаивает на рассмотрении этого вопроса вопреки мнению МИДа (высказанному еще в марте 1951 г.) о невозможности правительства ГДР брать на себя обязательства, касающиеся всей Германии, и отсутствии подобного требования у западных держав к западногерманским властям⁸². Скорее всего в Министерстве финансов всерьез рассматривали те пункты основ советского проекта мирного договора, которые касались вывода оккупационных войск «не позднее чем через год со дня вступления в силу договора» и освобождения Германии от тягот режима оккупации⁸³, пытаясь вернуться к теме компенсации СССР оккупационных расходов.

По нашему мнению, также заслуживают внимания факты, связанные с беседой лидера итальянской социалистической партии П. Нен-ни со Сталиным 17 июля 1952 г., состоявшейся во время его визита в Москву для получения Сталинской премии мира. Прежде чем принять решение относительно разрешения на встречу Ненни со Сталиным, послу СССР в Риме М. А. Костылеву 21 июня 1952 г. была направлена директива Политбюро переговорить с генеральным секретарем итальянской компартии П. Тольятти, чтобы иметь более ясное представление о целях состоявшихся ранее переговоров Ненни с главой итальянского правительства А. Де Гаспери. При этом послу следовало разъяснить позицию советского руководства в отношении переговоров итальянских левых с представителями правящих кругов. Ее суть сводилась к тому, что «разговоры о «разрядке» напряженности и превращении Атлантического пакта в оборонительный союз могут иметь значение лишь в том случае, если будут ликвидированы американские базы на территории Италии»⁸⁴.

К сожалению, российские исследователи пока не располагают архивной записью беседы Сталина с Ненни. Но, судя по решению Политбюро от 29 июля 1952 г. об удовлетворении просьбы лидера итальянских социалистов об оказании итальянской социалистической партии дополнительной финансовой помощи в 1952 г.⁸⁵, хозяин Кремля остался доволен состоявшимся разговором. Более того, если иметь в виду дипломатический резонанс, который получило содержание беседы, а также последующие инициативы Ненни, то на него была возложена Москвой определенная политическая миссия. В архиве министерства иностранных дел Великобритании отложился ряд документов, передающих содержание беседы Сталина с Ненни на основании сообщений посла Италии в СССР М. Ди Стефано, которому Ненни нанес визит накануне своего отъезда из Москвы. Наиболее достоверными являются выдержки из трех посланий М. Ди Стефано в Рим, которые Форин Оффис получил непосредственно из итальянского посольства в Лондоне 22 ноября 1952 г. Что касается германского вопроса, то, по сообщению Ненни, Сталин принял тот факт, что в настоящее время (напомним, что беседа состоялась в июле, когда нотная переписка по мирному договору с Германией еще продолжалась) невозможно объединить Германию. На вопрос Ненни, связано ли это с перспективой ратификации договора о ЕОС, Боннским договором и вероятным избранием Д. Эйзенхауэра президентом США, Сталин ответил утвердительно. «Еще несколько месяцев назад Советское правительство было готово сделать существенные уступки, чтобы создать объединенную и нейтральную Германию. Сейчас время ушло» — так передал Ненни слова Сталина. В изложении лидера итальянских социалистов взгляды Сталина на перспективы существования разделенной Германии сводились к тому, что две Германии с примерным равенством в вооружениях могли бы существовать, не представляя угрозы миру; такая ситуация могла бы длиться годами, до тех пор, пока социальные и экономические изменения в Западной Германии не создадут предпосылок для мирного объединения страны⁸⁶.

Делая поправку на все возможные искажения содержания слов Сталина и его желание создать нужное впечатление, правомерно допустить, что он был вполне откровенен, говоря о существовании короткого временного отрезка в развитии европейских событий, когда советское руководство было готово идти на уступки в германском вопросе. Не менее важен еще один аспект беседы Сталина с Ненни, который вызвал наибольшие волнения у итальянских и других западных дипломатов. В отчете Ди Стефано о визите Ненни в посольство содержится интересная информация относительно туманных намеков Ненни, что Сталин не исключал возможности подписания между СССР и Италией пакта о ненападении. В свете этого посол высказывал предположение, «что Кремль санкционировал визит» Ненни в итальянское посольство, чтобы не создавалось впечатление, будто советские руководители обсуждают данный вопрос через голову итальянского правительства и чтобы идея пакта о ненападении была высказана открыто⁸⁷.

Миссия Ненни, если таковая действительно существовала, нашла свое продолжение в ходе встречи лидера итальянских социалистов с премьер-министром Италии Де Гаспери, которая состоялась в середине октября 1952 г., накануне обсуждения в правительстве внешнеполитических вопросов. В информации, поступившей в Форин Оффис от французских политических кругов 21 октября, говорилось, что Ненни, сообщая о своих впечатлениях от поездки в Советский Союз, подчеркнул силу и сплоченность СССР на фоне усиления антиамериканских настроений в Европе и призвал главу итальянского правительства тщательно рассмотреть как перспективу вступления Италии на путь нейтралитета, так и возможность подписания с Советским Союзом пакта о ненападении.

В свете того, что французское правительство располагало секретной информацией, указывавшей на намерения СССР выступить с предложением ряду стран — членов НАТО, за исключением США, подписать двусторонние пакты о ненападении, деятельность Ненни расценивалась как «прощупывание почвы в Италии»⁸⁸. Французское министерство иностранных дел интересовало наличие подобных сведений во внешнеполитическом ведомстве Великобритании и его отношение к вероятности подобных действий со стороны СССР, а также необходимость выработки общей линии поведения членов НАТО.

В заключении экспертов Форин Оффис относительно всей информации по поводу интервью Ненни со Сталиным в расчет принимались отсутствие надежных свидетельств и маловероятность того, что советское руководство могло всерьез рассчитывать на согласие итальянского правительства на предложение о пакте. Однако в документе подчеркивалось, что подобная политика отвечала тезису, подтвержденному на XIX съезде КПСС (1952 г.) в докладе Г. М. Маленкова, об «усилении противоречий в империалистическом лагере», и по своим целям могла быть направлена на ослабление позиций итальянского правительства в вопросе перевооружения и поддержки политики НАТО⁸⁹.

В доступных исследователям документах российских архивов пока не обнаружено каких-либо материалов, проливающих свет на будоражившие дипломатические круги слухи о подрыве НАТО через серию двусторонних пактов с СССР о ненападении. И все же обращает на себя внимание сходство с ситуацией 1949 г., когда 5 февраля, за два месяца до подписания Североатлантического договора, Советское правительство предложило правительству Норвегии подписать пакт о ненападении и тем самым предотвратить вступление страны, которая граничила с СССР, в военно-политический западный блок.

В 1952 г., который вслед за 1950 г. вполне можно назвать следующим поворотным моментом в блоковой политике обоих участников холодной войны, советское руководство параллельно разработке мероприятий в германском вопросе (в том числе требования нейтрального статуса для объединенной Германии) пересмотрело свою одностороннюю оценку «нейтралитета» как пособничества Западу. В начале этого года Советский Союз оперативно откликнулся на предложение президента Финляндии У. К. Кекконена (предварительно рассмотренного в Москве) о создании нейтрального блока скандинавских стран⁹⁰. Однако у данного позитивного отношения к «нейтралитету», которое в определенной мере прокладывало путь к поддержке «нейтрализма» середины 1950—1960-х годов, имелась оборотная сторона. Помимо расчетов, связанных с усилением антимилитаристских настроений мировой общественности, советская доктрина нейтралитета, как считали западные аналитики, имела целью подрыв единства стран Запада. Следует отметить, что в конце 1951 — начале 1952 г. у руководства НАТО также усилился интерес к позиции нейтральных стран. В начале февраля 1952 г. на очередной сессии Совета НАТО делегат от Норвегии, имея в виду прохладное отношение Швеции к данному блоку и бессмысленность оказания на нее давления в этом вопросе, предложил сделать все возможное, «чтобы помочь Швеции создать ее вооруженные силы»⁹¹. На римской сессии Совета НАТО в ноябре 1952 г. был поднят вопрос об отношении Североатлантического блока с нейтральными государствами (прежде всего Швецией и Швейцарией). Иными словами, каждая из противоборствующих сторон стремилась вовлечь нейтральные страны в орбиту своей политики.

Но 1952 г. стал также знаковой вехой на пути раскола Европы, поскольку Советский Союз фактически согласился с разделением Германии и в своей политике безопасности в Европе стал, как это уже осуществляли западные державы в отношении ФРГ, открыто опираться на вовлечение ГДР в восточный блок. Мартовская нота Советского правительства и обструкционистская реакция трех западных держав обозначили тот водораздел, за которым последовал поворот ГДР к курсу на строительство основ социализма, создание регулярной армии и в целом усиление военной консолидации восточного блока с постепенной интеграцией в него Восточной Германии⁹².

В этом отношении принципиальное значение имела встреча Сталина с лидерами ГДР в начале апреля 1952 г. Прибывшие в Москву 31 марта В. Пик, В. Ульбрихт и О. Гротеволь информировали организаторов визита, что собираются обсуждать со Сталиным такие важные контрмеры (в связи с предстоящим подписанием Боннского договора и созданием западногерманской армии), как решение вопроса о восточногерманской армии и вооружении народной полиции⁹³. Во время встречи с немецкой делегацией 1 и 7 апреля Сталин не только дал установку на создание в ГДР «своего социалистического государства» (собравшийся в июле второй съезд СЕПГ утвердил директиву на строительство социализма в ГДР), но и подчеркнул настоятельную необходимость замены полиции (которая насчитывала 50 тыс. человек)⁹⁴ народной армией ГДР численностью 300 тыс. человек в составе 9—10 армейских корпусов и 30 дивизий⁹⁵.

Мероприятия по созданию восточногерманской армии были ускорены подписанием 26 мая 1952 г. Боннского (или Общего) договора и 27 мая соглашений о создании Европейского оборонительного сообщества. К 1 июля 1952 г. МИД и Советская контрольная комиссия в Германии согласовали и направили Сталину на утверждение проект решения ЦК ВКП(б), в соответствии с которым руководству ГДР рекомендовалось отменить все ограничения в правах для бывших офицеров немецкой армии (за исключением военных преступников), чтобы привлечь «военных специалистов в национальные вооруженные силы» Восточной Германии и помешать западным державам переманить их на свою сторону⁹⁶. Таким образом, Москва сняла ограничения на создание регулярной армии ГДР. Кроме того, с декабря 1950 г. проводилась работа по организации внешнеполитической разведки в Восточной Германии, которая завершилась осенью 1951 г. и была нацелена прежде всего на Западную Германию, хотя в поле деятельности ее секретных служб находились и страны НАТО⁹⁷.

Нотная переписка по германскому вопросу продолжалась до 23 сентября 1952 г. (с советской стороны последняя ответная нота на ноту трех западных держав от 10 июля была послана 23 августа). Однако к этому времени дипломатическая переписка приобрела всецело пропагандистский характер, поскольку уже с мая в ответных нотах Советского правительства содержалась критика Общего договора и ЕОС. Как подчеркивалось в одном из проектов советской ноты от 24 мая правительствам США, Англии и Франции, включение Западной Германии в ЕОС будет способствовать «дальнейшему увеличению вооруженных сил Североатлантической агрессивной группировки», усилит ее агрессивность⁹⁸. Любопытно, что в информации А. Я. Вышинского (сменившего В. М. Молотова на посту министра иностранных дел в марте 1949 г.) Сталину относительно реакции В. Ульбрихта на содержание ноты 23 августа, с которой его ознакомили заранее, подчеркивалось, что нота «бьет своей аргументацией» и что она облегчит правительству ГДР и СЕПГ «битву за единую Германию, за мирный договор, против ратификации боннских и парижских соглашений»⁹⁹.

Таким образом, советское руководство использовало и пропагандистские, и политические, и военные средства в противовес западной политике ремилитаризации Западной Германии и укрепления НАТО.

Анализируя факторы, влиявшие на процесс консолидации западного и восточного блоков, нельзя обойти вниманием и воздействие на советское руководство западных инициатив по расширению стратегических границ Североатлантического альянса, того, что по аналогии с современными событиями называется «расширением НАТО на Восток». Идея создания Средневосточного командования, «тесно ассоциированного с Организацией Североатлантического договора»¹⁰⁰, была выдвинута Великобританией в мае 1951 г., исходившей из интересов укрепления обороны британского Содружества в Средиземноморье и на Ближнем Востоке, принимая во внимание события на Дальнем Востоке. Эта инициатива была поддержана США, которые, при соблюдении определенных условий, собирались участвовать в новом союзе. В дискуссиях по данному вопросу, проходивших с 19 по 28 июня 1951 г. сначала на совещании начальников штабов НАТО в Вашингтоне, а затем на совещании министров обороны стран Содружества, перспектива создания командования прямо увязывалась с принятием Греции и Турции в НАТО¹⁰¹. Причем Турции, учитывая ее географическое положение, предназначалась весьма важная роль в Средневосточном командовании. В ходе дискуссии США настаивали, чтобы новое командование было частью НАТО, тогда как Англия, претендовавшая на роль верховного главнокомандующего, предлагала кoмпромиссный вариант — делегирование ответственности НАТО за Средневосточное командование четырем наиболее тесно связанным с данным регионом членам: США, Великобритании, Франции и Турции¹⁰². Именно эти страны обратились к правительствам Египта, Сирии, Ирана, Саудовской Аравии, Йемена, Израиля, Трансиордании с предложением о создании Средневосточного командования. На сессии Совета НАТО в Оттаве в сентябре 1951 г. было принято решение о поддержке Североатлантическим блоком плана создания Средневосточного командования. Но отказ Египта в октябре 1951 г. от участия в данном проекте заставил модифицировать идею в сторону создания средневосточной оборонительной организации, отделенной от НАТО¹⁰³. Идея, претерпев ряд трансформаций, реализовалась в 1955 г. в создании Багдадского пакта¹⁰⁴.

Советская дипломатия и партийно-правительственное руководство отреагировали на усилия западных держав по созданию, по существу, нового военно-политического блока нотами протеста, начиная с ноты от 24 ноября 1951 г., в которых неизменно подчеркивалась связь Средневосточного командования с агрессивными целями НАТО и стремление превратить страны Ближнего и Среднего Востока в плацдарм для вооруженных сил Атлантического блока «в районе, расположенном недалеко от границ Советского Союза»¹⁰⁵. Отличительной чертой ноты от 28 января 1952 г. правительству США (почти идентичные тексты нот были направлены Великобритании, Франции и Турции), которая подверглась жесткой правке Молотова и значительной доработке после замечаний на заседании Политбюро 19 января, поскольку ее должны были опубликовать в советской печати, являлось усиление акцента на агрессивных планах США в связи с созданием вооруженных сил НАТО и политикой ремилитаризации Западной Германии, а также планами создания американского командования в Азиатско-Тихоокеанском регионе¹⁰⁶.

Следовательно, можно заключить, что «угроза» НАТО в интерпретации советских дипломатических и партийно-правительственных кругов в начале 1950-х годов стала все больше ассоциироваться с глобальной политикой США. В этом находила свое проявление усилившаяся под воздействием процессов консолидации двух военно-политических блоков биполярность холодной войны.

Несмотря на то, что планы создания Средневосточного командования так и не были реализованы, советское руководство продолжало проявлять озабоченность по поводу укрепления стратегических позиций НАТО в связи с приемом в Североатлантический союз 15 февраля 1952 г. Греции и Турции и вырисовывавшейся перспективой присоединения к нему Югославии¹⁰⁷. Развязанная Советским Союзом и странами народной демократии после известных резолюций совещаний Информбюро 1948 и 1949 гг. антиюгославская и ан-тититовская кампания способствовала усилению интереса Запада к интеграции в НАТО Югославии, занимавшей важное геостратегическое положение на Балканах и имевшей сильную армию. На рубеже 1950-х годов Белград, опасаясь вооруженного нападения на Югославию, предпринял ряд оборонительных мероприятий на границе с Болгарией, Венгрией и Румынией. Тем более, что на территорий этих социалистических государств вдоль границ с Югославией происходила частая передислокация воинских частей, строительство противотанковых заграждений и других оборонительных сооружений. За период 1950—1952 гг. военные расходы Югославии составили 665 млн долларов, т. е. увеличились в два с лишним раза по сравнению с 1946 г.¹⁰⁸ Слухи о возможном вторжении в Югославию стран восточного блока стали особенно активно муссироваться после начала войны в Корее и по аналогии с ней. В меморандуме ЦРУ, который был подготовлен в конце 1950 г. и посвящен данному вопросу, подчеркивалось, что численность болгарской, венгерской и румынской армий значительно возросла между январем и декабрем 1950 г. Однако при этом говорилось о зависимости боевой эффективности армий данных стран от советского материально-технического обеспечения и руководства боевыми операциями при конфликте с Югославией¹⁰⁹.

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 294; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 26 27 28 29 303132 33 34 35 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!