ТРУД ПОЛЕЗНЫЙ И БЕСПОЛЕЗНЫЙ: ФЕНОМЕН РЕСТРИКЦИОНИЗМА



Трудовая деятельность человека, лишенная своей общественной связи, выражаясь словами молодого Маркса, оказывается мукой, а «его собствен­ное творение — чуждой ему силой, его богатство — его бедностью, сущност-

67

пая связь, соединяющая его с другим человеком, — несущественной связью... его производство — производством его небытия, его власть над предметом оказывается властью предмета над ним...»30.

К примеру, постоянный дефицит товаров при социализме парализовал социальную активность, создавал напряженность в отношениях между людь­ми и открывал широкие каналы для спекуляций и хищений. Выражаясь язы­ком социологической теории, товарный дефицит — это такое положение дел, когда производство общественного богатства становится производством общественного небытия. Дефицит товаров, исключающий возможность ес­тественных связей в обществе, выстраивающий людей в огромные очереди,

обрекающий их на талоны и карточную систему, толкающий на воровство и спекуляцию, погоню за вещами, озна­чает, что в таком обществе власть чело­века над предметом превратилась во власть предмета над ним.

Как известно, человеческий труд выступает как преобразование веще­ства природы по заранее составленно­му плану и требует затрат физических и умственных сил человека, напряжения тех органов, с помощью которых осуществляется трудовая деятельность. Можно ли представить себе такой труд, в котором присутствовала бы только одна его сторона, допустим, за­траты усилий происходят, а преобразования вещества, т.е. выпуска про­дукции, нет?

С точки зрения здравого смысла, такого, конечно, не может быть. Труд потому и называют производительным, что он добавляет нечто новое: авто­мобили, жилые здания, радиоприемники или научные идеи. Но сложно представить себе затраты физических и умственных усилий, ничем не завер­шающиеся. Тем не менее такой «труд» существует и его можно назвать не­производительным. Как и производительный, он имеет множество конкрет­ных форм и разновидностей.

Одна из них — «работа с прохладцей». В свое время об этом феномене писал американский ученый Ф. Тейлор. Начав свою карьеру простым рабо­чим, он столкнулся с весьма распространенным на промышленных предприя­тиях США явлением. Сейчас его называют «рестрикционизм» — сознатель­ное ограничение нормы выработки, а Тейлор назвал его «саботаж» или «ра­бота с прохладцей». Эти слова не вошли ни в экономические, ни в социологические словари. Только в Советском энциклопедическом слова­ре (1986) дается следующее определение: «Саботаж (фр. sabotage) — со­знательное неисполнение определенных обязанностей или небрежное их исполнение. Советское уголовное право приравнивает саботаж, на­правленный на ослабление Советского государства, к вредительству».

Саботаж как открытая форма коллективного поведения, приводящая к неисполнению определенных обязанностей, по существу, является забастов­кой. На этом основании в 1930—1940-е гг. уголовное право квалифицирова­ло любую забастовку как саботаж, а ее зачинщиков — как вредителей. По-

30 Маркс К. Конспект книги Джемса Милля «Основы политической экономии». С. 21.

68

лучался парадокс: забастовка не признавалась Конституцией СССР в каче­стве законного средства защиты рабочими своих коллективных прав, но и не запрещалась, поскольку повсеместно заявлялось о существовании в на­шей стране «самого демократического общества», ставящего своей целью за­щиту интересов рабочего класса. Забастовок как бы не было, о них не сооб­щали средства массовой информации. Но такие инциденты объявляли са­ботажем и безжалостно расправлялись с «вредителями». Именно так поступили в Новочеркасске в 1962 г., когда спецвойска расстреляли забас­товавших рабочих.

Саботаж в принципе запрещается или по меньшей мере не поощряется в

любом государстве. Поэтому рабочие прибегают к скрытому саботажу («ра­бота с прохладцей»). Он намного безо­пасней для исполнителей, но приносит не меньше, а гораздо больше вреда ру­ководителям. Феномен рестрикцио-низма распространен во всех индуст­риальных странах и существует 200— 250 лет. Надежных средств борьбы с «социальной коррозией» производства не придумано. Лучшее лекарство — демократизация системы управления. Суть «работы с прохладцей» в том, что рабочие физически могут, но пси­хологически не хотят выполнять производственное задание, делают вид, что трудятся изо всех сил. Тейлор, наблюдая поведение своих товарищей-рабо­чих, писал, что в мастерской все были в сговоре относительно нормы выра­ботки. «Я думаю, что мы ограничивали эту норму одной третью того, что мы свободно могли бы производить»31. Причем открыто никто не приостанав­ливал работу. Напротив, в присутствии администрации все делали вид, что усиленно трудятся. Но когда мастер покидал цех, рабочие прекращали свою деятельность.

Охарактеризуем социально-философскую сущность этой проблемы. Если работник часть дня не производит ценностей, пусть даже не бездельничает, а «прохлаждается», то его труд — лишь видимость труда, поскольку в нем нет общественно полезного содержания. При дневной норме 100 деталей он из­готовляет только 80, но делает вид, что трудится «на все сто».

Сведение работы к видимости трудовой деятельности лишает труд мате­риального содержания, а «деятельность без предмета, — не уставал повто­рять Маркс, — есть ничто или в лучшем случае есть мыслительная деятель­ность»32. Да и мыслительной ее можно назвать разве что по недоразумению. В производительном труде его содержанием выступает изготовление ма­териальной продукции, т.е. преобразование вещества природы, а формой — затраты физических сил, напряжение рук. Рабочий берет заготовку, обраба­тывает на станке, а затем снимает готовую деталь. Форма может быть дру­гой, если вместо человека эти операции выполняет автомат: затрат физиче­ских сил здесь не происходит. Но содержание остается — на конечной ста­дии выходит вещь, которая обладает потребительной ценностью.

32 Тейлор Ф.У. Тейлор о тейлоризме. М.; Л., 1931. С. 71. Маркс К. Экономические рукописи 1857-1859 годов // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 46. С. 216.

69

В «работе с прохладцей» все перевернулось: форма стала самоцелью и даже содержанием рестрикционизма, а реальное содержание исчезло. Цель человека уже не изготовить продукцию, а задержать ее производство, не утверждать нечто, а отрицать его. Видимая форма действительных отношений обособи­лась, стала самостоятельной сущностью. Она — главный герой новой «пьесы» в коллективном поведении, так как для рабочих главное — обмануть админи­страцию, скрыть истинное безделье и внушить ей, что все идет, как надо.

Произошедшее изменение в реальном труде, отрыв формы от содержания и превращение его в «демиурга» бытия можно выразить схематически (рис. 9).

Рис 9. Реальная и превращенная форма труда:

азатраты физических сил есть, и результат (готовые детали; тоже есть.

Это реальное содержание труда; б - затраты физических сил есть, а вот результатов

нет: в контейнере пусто. Это мнимое содержание труда

Производительный труд стал непроизводительным, реальные трудовые усилия заменены демонстративными, показными, истинная форма — пре­вращенной. Момент демонстративности в коллективном поведении очень важен. Он возникает как бы сам собой, автоматически. Вспомним слова о сговоре рабочих: он присутствует во всех случаях рестрикционизма. Конеч­но, рабочие — не террористическая группа, не политическая партия или организованная банда. И в слове «сговор» ничего страшного нет: это лишь процесс совместного обговаривания правил поведения, достижение кон­сенсуса в малой группе, распределение ролей. Обычно он носит мирный и неформальный характер, проявляясь сначала в форме молчания, недо­вольства чем-то («вкалываешь-вкалываешь, а платят копейки»). Постепен­но формируется «команда ворчунов», если недоплата — массовое явление. Очень осторожно рабочие начинают выяснять мнение друг друга: а что, если работать поменьше, раз уж все равно платят мало. Кто-то подает при­мер, который сразу становится образцом для подражания, ибо эмоцио­нальная почва для его восприятия подготовлена. Свои приемы и «уговор» малая группа держит в тайне, хотя опытный администратор видит ухищ­рения. Но если он жестко их пресечет, то рабочие могут в другой раз нане­сти гораздо больший вред.

70

То, что на философском языке называют превращенной формой, в реаль­ном поведении людей есть самая обычная неформальная норма коллектив­ных действий, отражающая несогласие исполнителей с принципами руко­водителей. Однако подобные нормы, будучи звеном экономической систе­мы, а также массовым социальным явлением, перестают быть частным делом группы людей. Сознательное ограничение производительности, обус­ловленное действующим хозяйственным механизмом, перерастает границы субъективного правила поведения и становится объективной закономерно­стью. Выражаясь словами М. Мамардашвили, видимая форма, оторвавшись

от реальных отношений, именно бла­годаря своей обособленности и бытии-ности играет «роль самостоятельного механизма в управлении реальными процессами»33.

Изучая наследие Маркса, экономи­сты эпохи «развитого социализма» го­ворили, что категория превращенной формы неприменима к нашей реаль­ности. Ведь при социализме, вспомина­ли они слова автора «Капитала», «обще­ственные отношения людей к их труду и продуктам труда остаются... прозрач­но ясными как в производстве, так и в распределении»34. Возможно, что к иде­ально-типической модели социализма, а именно такую, по собственному при­знанию, и создавал Маркс (другой он просто не мог предложить в то время), слова о прозрачно ясных отношениях вполне применимы. Но мы жили со­всем в другом социализме, том, который мы с таким трудом и огромными ошибками построили. В таком обществе, как и вообще в реальной повседнев­ной жизни, никогда не было и не могло быть прозрачно ясных отношений. Мнимое и ложное здесь соседствовали и пересекались с реальным и истин­ным. Такова подлинная жизнь, без вымысла и теоретических абстракций.

Нет ничего удивительного в том, что в одной плоскости социализма су­ществовали реальные достижения (пусть весьма скромные) и явные извра­щения.

Организованная преступность, коррупция, охватившая значительную часть системы управления, подростковые бандитские формирования, тер­роризирующие население многих городов, — это и есть превращенные фор­мы коллективных отношений, лишенные общественно значимого и обще­ственно полезного содержания деятельности. И вместе с тем они составля­ют ту часть социальной реальности, которую призван изучать социолог.

Сюда же следует отнести отчуждение труда, скрытую эксплуатацию тру­да со стороны государства, содержащего раздутый бюрократический аппа­рат именно на вычеты, изъятия прибавочной (и в значительной мере основ­ной) стоимости продукта труда рабочих. В этот же ряд условий, по-

^ Мамардашвили М. Форма превращенная // Философская энциклопедия. Т. 5. М, 1970. С. 387. Маркс К. Капитал. Т. 1 // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 23. С. 89.

71

рождающих превращенные формы, т.е. двойной мир ценностей, входят и такие категории, как товарный характер рабочей силы и наемный труд, без­работица и принудительный характер труда.

Превращенная форма возникает в самом процессе обмена, а обмен, как известно, — движущий механизм экономики любого общества. В «Эконо­мической рукописи 1861 — 1863 годов» Маркс приводит знаменитую форму­лу этого процесса: Д — Т — Д. Здесь стоимость превращается то в форму де­нег, то в форму товара, то снова в форму денег, т.е. возвращается к первона­чальной форме и, стало быть, сохраняется в этих превращениях, «сохраняется в смене этих форм». Стоимость выступает «субъектом процес­са» Д — Т — Д35. Товар и деньги представляют два способа существования ме­новой стоимости; последняя является субъектом этого процесса: «именно поэтому она выступает как совершающие процесс деньги или как совершающая процесс стоимость»36.

Если обмен рассматривать с точки зрения меновых стоимостей, то в ре­зультате обмена ни одна из сторон не выигрывает, так как обмениваются эк­вивалентные товары. Если обмен рассматривать с точки зрения потребитель­ных стоимостей, то в результате обмена выигрывают обе стороны. Во-пер­вых, каждая сторона получает тот товар, в котором она нуждалась, т.е. удовлетворяет свою насущную потребность. Во-вторых, каждая сторона, допустим, ткач и пекарь, если бы она получала нужный ей продукт не через обмен, а изготовляла сама, то этот товар получился бы хуже по качеству и потребовал больше затрат рабочего времени. Ткач не может профессиональ­но печь хлеб, как это делает пекарь, и наоборот. Маркс отмечает в связи с этим, что А, производящий и продающий железо и покупающий хлеб, воз­можно, производит в течение данного рабочего времени больше железа, чем мог бы произвести его в течение того же времени хлебороб В, а этот в свою очередь производит в течение того же рабочего времени больше хлеба, чем его мог бы произвести А. Таким образом, в результате обмена независимо от того, произведен он с помощью или без помощи денег, А за ту же меновую стоимость получает больше хлеба, а В за ту же меновую стоимость получает больше железа, чем получил бы каждый из них, если бы обмен не имел ме­ста37. Индивиды потому вступают в обмен, что он им выгоден, в результате выигрывают обе стороны, но лишь с точки зрения потребительных, а не меновых стоимостей. С меновой стоимостью дело обстоит иначе. «Ясно, что если А и В обменивают эквиваленты, равновеликие количества меновой стоимости или овеществленного рабочего времени, будь то в форме денег или в форме товара, оба они извлекают из обращения ту же меновую стои­мость, которую они в нее бросили»38.

Подобная закономерность простого товарного обмена не зависит от об­щественного строя; она является общей для капитализма и социализма в той степени, в какой у них развита именно эта форма человеческой деятельно­сти. Предприятие Л, изготовляющее подшипники, обменивает эквивалент­ное по меновой стоимости количество своего товара с предприятием В, из-

35 Маркс К. Экономическая рукопись 1861 — 1863 годов // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. Т. 47. С. 7.

36 Там же. С. 11.

37 Там же. С. 18.

38 Там же.

72

готовляющим втулки для колес. С точки зрения потребительных стоимос­тей обмен именно потому и выгоден им, что изготовлять оба товара на од­ном предприятии менее выгодно и более дорого. Но часто предприятия вынуждены открывать у себя дорогостоящие цеха и выполнять непроизво­дительные для себя затраты на товары, которые за меньшую цену они мог­ли бы получить по эквивалентному обмену от смежников. Это происходит, потому что предприятие В срывает или нарушает свои поставки предприя­тию А. Простои последнего обходятся ему дороже, чем строительство ново­го цеха и производство недостающего товара. При этом достигается незави­симость А от В. Если поставщик не один, а несколько, и ритмичность по­ставок остается такой же, то предприя­тию А объективно выгодно создавать  внутренних поставщиков — собствен­ные цеха по изготовлению недоста­ющих товаров, благодаря чему оно становится все более независимым от внеш­них поставщиков.

В результате увеличивается себестоимость общего продукта предприятия А; растет численность работающих. Как следствие, возрастает фонд заработной платы. Кроме того, старые поставщики — предприятия В, С, D и т.д. — уже не могут сбывать свою продукцию в том объеме, как раньше. Сужается их рынок сбыта (он может не изменяться, если найдутся другие предприятия, которые могут заменить выбывшее предприятие А). Наконец, нарушается система обмена и поставок. Фактически зачеркиваются преимущества раз­деления и кооперации труда. В то время как специализация ослабляется, натурализация ведения хозяйства предприятий и их независимость друг от друга усиливаются. Таковы лишь видимые последствия, но возможны и бо­лее глубокие, скрытые.

Надо сказать, что простой обмен продуктами — неизбежная плата за на­рушение разделения и кооперации труда. Неритмичность поставок вынуж­дает предприятия делать запасы «на черный день». Они полезны, когда про­исходит серьезный срыв. И в то же время выступают средством натурального обмена с другими предприятиями. Происходит накопление, которое выби­вает товары из обращения. В отличие от денег накопление товаров не ведет к образованию богатства. Напротив, накопление товаров ведет к образова­нию свалки. Не будучи включены в обращение, а через него и в произ­водство, товары гибнут, теряя свою потребительную стоимость (соответ­ственно и меновую), т.е. перестают быть товаром.

Кроме таких явных, назовем их механическими, видов нарушения про­стого обмена — натурализации хозяйства и образования запасов (оба они следствие одного и того же процесса — нарушения ритмичности поставок) — существуют скрытые, неявные, внутренние виды нарушений обмена. На­пример, предприятие А поставляет предприятию В недоброкачественные детали. Предприятие В не может пустить их непосредственно в производ­ство, ибо в свою очередь выпустит некачественную продукцию. Поэтому оно вынуждено «доводить до кондиции» полученный товар, т.е. расходовать дополнительное рабочее время, энергию, ресурсы, которые могут и не оку­питься стоимостью выпускаемой продукции. Ясно, что обмен потребитель­ными стоимостями выгоден предприятию А и невыгоден предприятию В.

73

Иными словами, основной принцип обмена — равной выгодности — здесь нарушен, в результате чего взаимное доверие партнеров резко ухудшается. В аномальной форме обмена — в условиях социалистической экономи­ки, по существу, он является вынужденным, навязанным плановым регули­рованием, при котором найти другого поставщика невозможно (нужны бес­численные согласования в инстанциях, серьезные изменения в отраслевых планах и т.д.). Выражаясь словами Маркса, «один теряет то, что выигрыва­ет другой, так что оба обменивающихся обменивают неэквиваленты: следо­вательно, один извлекает из обмена более высокую меновую стоимость, чем та, которую он в него бросил, причем точно в той пропорции, в какой дру­гой извлекает из обмена более низкую меновую стоимость, чем та, которую он в него бросил»39.

Вернемся к предприятию Л, которое поставляет недоброкачественные дета­ли. Это значит, что на их производство было затрачено меньше, чем нужно, общественно необходимого рабочего времени, а продаются они предприя­тию В по старой, высокой цене. Это и есть неэквивалентный обмен. Пред­приятие А ввело в обращение фактически меньше, чем получило в конце его. В то же время предприятие В ввело больше меновой стоимости, а получило меньше. Это действительно так, ибо предприятию В нужно затратить допол­нительное рабочее время, чтобы улучшить качество деталей и выполнять те обязанности, которые должны быть выполнены предприятием А. Таким об­разом, данный вид обмена представляет собой, во-первых, скрытую форму нарушения реального обмена, т.е. не-обмен; во-вторых, превращенную фор­му труда, поскольку свои обязанности, свою работу А перекладывает на В, т.е. «работает с прохладцей».

Наглядным примером превращенной формы служит псевдокооперация, илиложная кооперация. М. Антонов приводит такой пример: «...автомобили УАЗ из Ульяновска возили за 363 км в Шумерлю, там в кузове сверлили от­верстия, устанавливали фары, делали на бортах надписи и отправляли ма­шины обратно в Ульяновск, а в отчетности значилось... что и в Ульяновске, и в Шумерле выпускали почти по машине. Чем длиннее цепочка такой псев­докооперации, тем чаще одни и те же ценности засчитывались в «вал» по нескольку раз и тем благополучнее обстояло дело по отчетам, но тем боль­ший разрыв возникал между ними и действительностью. Сумма реальных ценностей не увеличивалась, а производились излишние расходы...»40.

Превращенная форма — это не обязательно противозаконная дея­тельность, уголовно наказуемое деяние. Например, снабженец, чтобы обес­печить выполнение производственной программы предприятия, нарушает некоторые инструкции. Но поступает он так не из корыстных побуждений, а руководствуясь благими, общественно оправданными намерениями — вы­полнить любой ценой производственное задание. Виноваты те неэффектив­ные нормы и инструкции, которые ограничивают самостоятельность хозяй-

39 Маркс К. Экономическая рукопись 1861 — 1863 годов. С. 19.

40 Антонов М. Производство — организм живой и сложный // Знание — сила. 1985. № 2. С. 8.

74

ственника в такой степени, что для выполнения одних инструкций он вы­нужден нарушать другие.

Еще пример. Предприятие расширяет ассортимент продукции и повы­шает производительность труда. Но качество выпускаемой продукции край­не низкое, она не находит сбыта, залеживается на прилавках и складах. На первый взгляд — общественно полезная деятельность, производительный труд, а на самом деле — напрасно затраченный труд, омертвленные средства производства, не удовлетворяющие ничью потребность продукты труда.

Превращенная форма, однажды проникнув в ткань производственных отношений, парализует хозяйственный механизм, заставляя работать ради ложных целей, надуманных производственных заданий. Формируется рас­точительное отношение к ресурсам и человеческому фактору, которое ведет к росту числа контролирующих инстанций и разрастанию управленческого аппарата. В условиях социалистического хозяйства «сверху» лимитируются материальные и трудовые затраты, вводятся задания по их экономии, утверж­даются показатели качества продукции, вводятся санкции за выпуск уста­ревших изделий, за превышение дефицитных видов сырья и материалов. Од­нако это сужает сферу самостоятельно принимаемых решений, разбухает аппарат планирующих, снабженческих, финансовых, контролирующих ор­ганов. «Парадокс: нарастающий шквал лимитов приводит к еще большему желанию потребителя перестраховаться, запастись, обеспечить себя на вся­кий пожарный случай»41.

Существовавшая при социализме система оценки деятельности пред­приятий (за выполнение плана независимо от реально созданных источ­ников капиталовложений) ставила в привилегированное положение те коллективы, которые предусмотрели завышенные нормы расхода сырья и низкие показатели производительности труда: они с легкостью перевыпол­няли план и числились в передовиках. Труднее приходилось тем, кто ра­ботал эффективно.


Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 671; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!