СИМУЛЯКР И РЕАЛЬНАЯ ВИРТУАЛЬНОСТЬ

Эпоху, в которую мы живем, называют информационной. Уже привыч­ный термин «виртуальная реальность» заменяется на другой — «реальная виртуальность». Это, в частности, означает, что сообщение о событии, ос­вещение его в прессе важнее и даже реальнее по своим последствиям, чем

109

само событие. В связи с этим культурологи и социологи предложили исполь­зовать новый термин — «симулякр». Это понятие стало ныне одним из клю­чевых в постмодернистской эстетике и постмодернистской социологии.

Симулякр(от фр. simulacres — стереотип, псевдовешь, пустая форма) — образ отсутствующей действительности, объект, вполне похожий на реальный, но за которым нет никакой реальности, точная копия несуществующего ори­гинала. В научный оборот термин ввел французский социолог и культуролог Жан Бодрийар. Само название его работы, состоящей из 17 глав, «Симулякр и симуляция»⁷⁶, раскрывает происхождение нового понятия. Оно — производ­ная форма существительного «симуля­ция». В первой же главе «Прецессия симу-лякров» Бодрийар определяет масштабы проблемы. Оказывается, симуляция —- это не форма межличностных отношений, не обман и не притворство, а всеобщая ха­рактеристика нашей реальности, когда видимость выдается за реальность. Когда они сливаются, а не просто происходит подмена одного другим, создается нечто новое — гиперреальность. Объект и его модель здесь представляют единое целое. В подобном кошмаре невозможно разо­браться, люди постоянно путаются и теря­ют ориентацию.

Другие главы книги «Эффект Бобура, имплозия и устрашение», «Гипермаркет и гипертовар», «Имплозия смысла в сред­ствах информации», «Реклама абсолют­ная, реклама нулевая» — посвящены ана­лизу гигантских культурных и торговых универсумов, чудовищных механизмов эры симуляции, где происходит непре­рывное потребление — товаров, услуг, культуры. Примером служит Центр искус­ства и культуры Жоржа Помпиду (Центр Бобур) — самый посещаемый туристиче­ский объект в Париже. Он представляет собой одновременно музей и творческую мастерскую, где пластические искусства соседствуют с музыкой, кино, кни­гами и аудиовизуальными исследованиями. «Европейский дом культуры», «кафедральный собор искусства», «супермаркет культуры», «эклектостанция», «Помпидолиум»... — так называет парижская пресса детище современного градостроительства. Необычная и даже экстравагантная (по тем временам) ар­хитектура здания, напоминающего нефтеперегонный завод, символизировала основное назначение центра — массовое «производство» и распространение культуры. Согласно Бодрийару, здесь вырабатывается та критическая масса, сверх которой товар становится гипертоваром, а культура — гиперкультурой.

⁷⁶ Baudrillard J. Simulacres et simulation. P., 1981.

110

Фабрикой по производству симулякров выступают сегодня пресса, радио и телевидение, которые производят выдуманные события, рекламируют не­существующее, создают многозначительные политические фигуры, которые в реальности таковыми не являются. Придавать значительность какому-то неважному событию или человеку помогает человеческое воображение, пи­тающееся слухами, иллюзиями, страхом, охотно создающее вымышленных

героев.

Симулякры заполняют не только индивидуальное, но и общественное сознание. Вымышленные герои, созданные человеческим воображением, способны бросать одного в дрожь, вызывать панику, а из другого делать от­важного героя. Никто не знает точно, что такое терроризм. На самом деле, каждый вкладывает в него свой смысл. Бодрийар полагает, что все ограбле­ния и угоны самолетов в определенном смысле симулятивны, так как в сво­ей реализации и возможных последствиях они уже заранее вписаны в обыч­ные трактовки средств массовой информации. Иными словами, они функ­ционируют как совокупность знаков, признаваемых вследствие только их знаковой повторяемости, а не их реальной цели. Эти события гиперреаль­ные, не имеющие ни собственного содержания, ни собственных целей, но лишь до бесконечности преломляющиеся одни в других, в чем и состоит секрет их неподконтрольности порядку⁷⁷.

Нет больше сущности и явления, вымысла и правды, притворства и ис­тинного действия. По первому каналу центрального телевидения России Би-Би-Си показывает научно-познавательный фильм о жизни динозавров, вымерших 50 млн лет назад, включив в его действие современного журна­листа, который попал в затерянный мир и снимает его на камеру. Реальность динозавров, вплоть до изгибов шеи и грязи на лапах, практически ничем не отличается от реальности куропаток или воробьев, снятых в том же году в подмосковном лесу. Но первые — симулякры, а вторые — реальные суще­ства, обитающие здесь и сейчас. Причем качество симуляционного фильма настолько высокое, что в «оживших» динозавров и птеродактилей верится чуть ли не больше, чем в живущих по соседству воробьев и сорок. Современ­ные информационные технологии способны сделать нереальное реальным, а реальному придать формы вымысла. Поистине наступает эра симулякров, провозглашает Бодрийар.

Эра тотальной симуляции изменяет природу институтов власти. Новым оружием массового сознания в своих интересах манипулируют политиче­ские партии, общественные движения и целые государства. В реальности существуют противоправные действия, связанные с угрозой для жизни лю­дей, к примеру захват заложников. Но в одном случае подобные события называет терроризмом, в другом — борьбой за свои права, в третьем — ак­тами насилия, в четвертом — патриотизмом, в пятом — нападением на мир­ных жителей и т.д. В массовом сознании слово «терроризм» вызывает нега­тивную реакцию и существует как бы независимо от реальных поступков. Для борьбы с терроризмом создаются спецвойска, формируются парламент­ские комитеты, выделяются огромные деньги и пр. В действительности в разных странах к терроризму относят совершенно непохожие, иногда про-

урс В.В. Симулякры и симуляция // Социология: Энциклопедия / Сост. А.А. Грицанов, В.Л. Абу-шенко и др. Минск, 2003. С. 910-912.

111

тивоположные явления, в связи с чем политики задаются вопросом, а суще­ствует ли терроризм в реальности. Медиа издеваются над смыслом и контр­смыслом, манипулируя одновременно во всех возможных смыслах, продви­гая внутреннюю симуляцию системы и симуляцию, разрушающую систему⁷".

Если власть неспособна управлять народом, она симулирует власть, т.е. создает видимость власти. Например, в нашей стране телевидение рапортует об экономических достижениях, образцовой медицине, борьбе с бедностью и других показателях успеха, которые приняты в других странах и которые там отражают реальность. Там, но не здесь. Здесь им ничего не соответству­ет. Между тем власть продолжает парад симулякров. Наряду с экономиче­скими победами миллионам граждан демонстрируют торжественные встре­чи с лидерами ведущих держав, заключение международных актов, выступ­ления на всемирных форумах, наконец, признание выдающегося вклада страны в дело всеобщего мира и разоружения. На самом деле происходит ми­литаризация страны, промышленность ориентирована на «оборонку», ВВП страны пополняется за счет продажи природных ресурсов, а борьба за мир лишь прикрывает борьбу за экономические и властные интересы. Сама власть на протяжении долгого времени не производит ничего, кроме знаков своего подобия. Власть не занимается управлением страной, она просто разыгрывает его.

Именно такие артефакты культурологи называют симулякрами. Особен­но преуспел в их создании интернет, который считают творцом новой, вир­туальной, реальности, заполненной такими вещами, у которых нет реаль­ных аналогов, но которые влияют на психику и сознание человека сильнее, чем реально существующие события и явления.

Профессор философии из Оксфордского университета Н. Востром в те­чение нескольких лет проводил фундаментальное исследование «Мы живем в компьютерной симуляции?»⁷⁹. Ученый решил применить теорию, изло­женную в фильме «Матрица», к реальной действительности и пришел к выводу, что с вероятностью 25% наш мир сейчас представляет собой матри­цу — компьютерную симуляцию действительности. Основой ему послужил также анализ новеллы Э. Грега «Permutation City» («Пермутация города»)⁸⁰.

⁷⁸ Фуре В.В. Указ. соч. С. 914.

⁷⁹ Bostrom N. Are You Living in Computer Simulation? // Philosophical Quarterly. 2003. Vol. 53. № 211.P. 243-255.

⁸⁰ Источник: http://www.simulation-argument.com.

112

АНОМИЯ:

КЛАССИКА И СОВРЕМЕННОСТЬ

Т. Парсонс называл аномию истинно социологической категорией. Се­годня большинство социологов мира согласно с ним. Однако прошло до­статочно много времени с того момента, как в 1838 г. О. Конт провоз­гласил о рождении новой науки, прежде чем европейские, а затем и аме­риканские социологи обратили на аномию серьезное внимание. М. Вебер вообще обошел ее стороной, уделяя свое время совсем другим понятиям и проблемам. Первым в ряду гигантов социологии заговорил об аномии Э. Дюркгейм на рубеже XIX и XX вв. Но он уделял ей хотя и по­стоянное, но не очень значительное внимание. Скорее аномия была в числе дополнительных категорий, необходимых ему для анализа более важных проблем, связанных с общественным разделением труда, кол­лективным сознанием, религией и самоубийством. Тем не менее после­дующие поколения социологов, прежде всего Р. Мертон, считали аномию одним из центральных понятий социологии, помогающей ей объяснить социальные деформации в современном обществе.

ОБЩИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ

Когда-то наша планета представляла собой бесформенную расплавлен­ную массу. Постепенно она остывала, а горячая и подвижная лава успокаи­валась, приобретая очертания материков. Затем образовались атмосфера, вода и суша, на которой возникли растительный и животный мир. Земля приобрела устойчивую структуру, в которой места каждого элемента, части и региона строго предписаны и закреплены. Сегодня на Земле все упорядо­чено и регулируется строгими законами природы. Однако если они изменят­ся либо наша планета столкнется с большим метеоритом, вселенская ката­строфа погубит все живое, дремлющая в глубинах раскаленная магма про­рвется наружу и превратит цветущую планету в огромный кипящий поток.

Возможно, аномия уносит нас в те далекие времена, когда человеческое общество еще не сформировалось в стройное целое, когда отношения меж­дулюдьми не регулировались нормами, а подчинялись стихии чувств, дрем-

113

лющих в глубине человеческого подсознания и в роковые минуты проры­вающихся на поверхность.

Переход из твердого состояния в жидкое или газообразное всегда сопровож­дается катастрофическими процессами, поскольку влечет за собой изменение структуры. Тот длительный или короткий промежуток времени, когда тело, ве­щество или общество находятся на границе двух состояний, именуется в науке по-разному — кри­зисное, переходное, маргинальное, аномическое. Возможно, что аномия — отсутствие твердо установленных норм, своего рода газообразное или расплавленное состояние общественной материи — является закономерным и необхо­димым моментом социальной динамики. Об­щества возникают и гибнут, народы приходят и уходят, структуры создаются и разрушаются. Подъем обязательно сменяется спадом, а на место кризиса со временем приходят стабиль­ность и процветание, а затем все меняется.

Если составить исторический обзор разви­тия человеческой цивилизации с древнейших времен до наших дней, то неизвестно, чего в нем окажется больше — стабильности или не­стабильности, устойчивости или аморфности. Первобытная история напоминает огромное поле битвы — если не с себе подобными, то с другими представителями фауны. Тысячи лет длится непрекращающаяся ни на минуту борь­ба за выживание, сопровождающаяся войнами, столкновениями, захватом, разрушениями. В то же время социальная струк­тура общества, которое социологи называют традиционным, характеризо­валось удивительной косностью и консерватизмом. Сословная иерархия предписывала каждому человеку его место в социальной структуре задолго до рождения. В течение всей своей жизни его поведение ограничивалось множеством правил, норм, традиций и обычаев. Войны, конфликты и на­беги разрушали на своем пути все, но социальная структура почти в неиз­менном виде воспроизводилась из поколения в поколение.

Никакая страна, современная или прошлая, не может существовать вне правового пространства, основу которого составляет сложно организован­ная совокупность законов, правил, обычаев и традиций. Все они называются одним широким понятием — социальные нормы. Сегодня большинство зако­нов протоколируется специальными документами, начиная с конституции страны и кончая региональными законами и ведомственными, отраслевы­ми инструкциями. В США, Германии или России документов такого содер­жания насчитываются сотни тысяч. В древности таких документов не было, а все решалось на основе установившейся традиции, которая передавалась тысячелетиями из поколения в поколение.

Таким образом, с одной стороны, мы имеем тысячи правовых докумен­тов, которые могут пересматриваться в течение нескольких лет, а то и меся­цев, а с другой — несколько правовых норм, которые письменно не зафик-

114

сированы, но существуют тысячелетиями. Понятно, в каком из этих случа­ев проще поддерживать социальный порядок. Социологи, занимающиеся историей человечества, убедительно показали, что традиционное общество более стабильно, хотя и более консервативно, чем современное, очень мо­бильное и быстро меняющееся.

Рис. 16. Существует расхождение между тем. чему учш ь ткни?.. и тем. что происходит в реальной жизни

Когда деды и прадеды придерживаются твердо установленных норм об­щежития, внукам легче следовать их примеру. Старшее поколение обучает младшее и демонстрирует на собственном поведении, что для человека вы­годнее придерживаться общепринятых правил, нежели нарушать их. Пере­даваемые, как эстафета, социальные нормы неизбежно превращаются в культурные ценности, а это значит, что правила поведения повышают свой общественный статус. Теперь это уже не технические процедуры, которые необходимо знать и соблюдать, опасаясь возмездия со стороны органов пра­восудия, а социальные практики, которые почитаются большинством насе­ления как благо и духовная ценность.

В современном обществе очередное поколение, вступающее в самостоя­тельную жизнь, сталкивается с почти неразрешимым выбором: следовать ли установленным нормам безоговорочно, подвергать их сомнению, принимать частично или отвергать. Неразрешимым его делают несколько обстоя­тельств. Во-первых, то, что такой выбор вообще существует, поскольку в тра­диционном обществе выбора относительно соблюдения законов не было и тем более эта проблема выбора никогда не стояла перед целым поколени­ем. Во-вторых, расхождение между тем, чему молодых людей учат в школе и семье, и тем, как ведут себя реальные люди — те же учителя и родители, совершая служебную карьеру, добиваясь повышения оклада, делая свой биз­нес, уклоняясь от налогов и т.д. Расхождение между провозглашаемым и осу­ществляемым сеет в юных головах разброд и метание, виновником которо-

115

го является не их бездарность, а неспособность общества справиться с си­туацией, порожденной им самим. В-третьих, убеждение в ненужности со­блюдать данные нормы, поскольку на смену им скоро придут другие. В-чет­вертых, уверенность в том, что нарушение закона можно компенсировать взяткой, звонком к влиятельным людям, административными ресурсами и статусными привилегиями.

Чем ближе к современности приближается стрелка исторического вре­мени, тем выше темп социальных перемен, чаше приходится расставаться с отслужившими свой век обычаями и заменять их новыми правилами обще­ственной игры. В быстро изменяющемся мире люди не успевают привык­нуть к одним нормам, как им на смену уже появляются другие. Мобильность социальных норм снижает их обще­ственный статус, они утрачивают свой­ство вечности и нерушимости. А это равносильно снижению их практиче­ской отдачи и способности служить механизмом социального контроля. Традиции перестали выполнять функ­цию института обучения, когда они, передаваясь от дедов к внукам, служи­ли единственным наглядным пособи­ем в школе жизненной мудрости. Их «заменители», занимающиеся юриди­ческим просвещением населения, ска­жем школа и СМИ, справляются со  своей задачей гораздо хуже, чем их ана­логи в традиционном обществе. Жизнь становится подвижнее и вместе с тем все более неустойчивой, беспокойной, непредсказуемой. С калейдоскопической быстротой меняют­ся не только события, но и социальные нормы, особенно в обществе, кото­рое переходит от одного социального уклада, скажем социалистического, к другому — в данном случае капиталистическому. Для обсуждения, согласо­вания, редактирования и утверждения новых законов обновленной России создана Государственная Дума, которая каждый год рассматривает и прини­мает более тысячи новых законопроектов.

В древности новые нормы возникали сами собой, существовали очень дол­го, были просты и понятны даже неграмотному крестьянину. Ныне, для того чтобы разобраться в юридической казуистике, скажем жилищного кодекса, часто не хватает высшего образования. Сформировалась многочисленная про­слойка консультантов, которые зарабатывают немалые деньги благодаря тому, что законы очень сложны, а населению не достает правовой грамотности. При знакомстве с законами не покидает ощущение, что их создают специалисты

¹ Его детство в трущобах южной Филадельфии, как отмечают биографы, в частности Джейсон Холлан-дер, принесло ему массу впечатлений и оказало несомненное влияние на характер его научных воззре­ний. Сам Мертон в интервью «New York Times» признавался, что городская жизнь «дала мальчишкамвсе, что им было надо для последующей жизни, а именно, социальный капитал, культурный капитал,человеческий капитал, а кроме того, то, что мы можем назвать общественным капиталом».

² Berger P.L., Berger В. Sociology: A Biographical Approach. L., 1981.

116

для таких же специалистов, хотя предполагается, что руководствоваться ими будет более 140 млн человек. Разговор власти с народом превращается в диа­лог глухого со слепым. Рассогласование двух субъектов правового поля порож­дает аномию — отсутствие социальных норм в обществе либо их несоблюде­ние. Законы могут существовать де-юре, когда они лишь на бумаге, но не де-факто, когда миллионы людей не соблюдают их в повседневной жизни. Мотивация неподчинения может быть самой разной, например она может ко­рениться в твердом убеждении населения, что законы выгодны только влас­тям, которые с их помощью пытаются укрепить свои позиции. Однако у ано­мии могут быть более серьезные причины, раскрыть которые способен лишь профессионально подготовленный социолог. Первым об этом задумался Э. Дюркгейм, а продолжил анализ Р. Мертон.

Соединяя воедино три исторических факта, которые нас будут здесь ин­тересовать, а именно: исследования аномии Дюркгеймом, Мертоном и со­временными российскими социологами, стоит обратить внимание на одну особенность, существующую во всех трех случаях. Актуализация связанных с изучением аномии проблем происходит всякий раз, когда общество пере­живает кризисные состояния³ либо неблагополучие наблюдается в личной судьбе мыслителей.

Поскольку в буквальном переводе с древнегреческого аномия (греч. а — отрицательная частица, nomos — закон; отсюда фр. anomie — отсутствие за­кона) обозначает беззаконие, отсутствие норм, то этим термином вполне можно описывать как поведение отдельных индивидов, так и состояние всего общества.

КОНЦЕПЦИЯ ДЮРКГЕЙМА

Понятие аномии ввел в научный оборот в конце XIX в. француз Э. Дюрк­гейм⁴, а превратил в хорошо разработанную научную теорию в XX в. амери­канец Р. Мертон. Оба они связывали аномию с отклоняющимся, девиант-ным поведением, но корни его прослеживали в устройстве общества, а имен­но: в институциональных нарушениях. Таким образом, ненормальное поведение человека выступало у них всего лишь следствием, а деформация общества — причиной.

Дюркгейм (Durkheim) Эмиль (1858—1917) — великий французский со­циолог, философ, антрополог и педагог. Родился на востоке Франции в г. Эпинале в семье потомственного раввина. Отец — небогатый тор­говец, мать — просвещенная женщина, влюбленная в философию и изящные искусства. С ранних лет его готовили к профессии священни­ка, воспитывали на незыблемых нравственных принципах, и в 13 лет он даже прошел иудейскую конфирмацию. Но затем последовал резкий поворот в судьбе. Биографы отмечают, что определенное влияние ока-

3~j7"           '---------------------------------------

к отмечают биографы Р. Мертона, он создавал теорию аномии в самый нестабильный для аме­риканского общества период истории: в 1936-1938 гг. Это был краткий промежуток между Вели-и депрессией 1930-х гг. и Второй мировой войной (см.: Hunt M. A biographical profile of Robert К. ₄ wierton // The New Yorker. 1961.Vol. 28. P. 39-63). „ ' ^в.^ысказывания Дюркгейма, относящиеся к аномии, представлены в книге: Durkheim E. On anomie. In Images of Man / Ed. by C.W. Mills. N.Y., 1961. P. 449-485.

117

зала его школьная учительница-католичка. Короткое время он увлекал­ся мистицизмом, но и в нем скоро разуверился. Вероятно, Дюркгейма уже тогда привлекала в религии не доктрина, а социальная, нравствен­ная и антропологическая сторона.

Получив начальное образование в College d'Epinal в своем городе, сред­нее — в Lycee Louis-le-Grand⁵, Дюркгейм в 1879 г. поступил в известную на весь мир Высшую Нормальную школу в Париже (Ecole Normale), куда на год раньше поступили знаменитый философ Анри Бергсон и выдающийся деятель социалистического движения Жан Жорес, с ко­торым Дюркгейм поддерживал дружеские отношения. Известный пси­холог Пьер Жане учился с ним в одном классе. Из профессоров Нор­мальной школы наибольшее влияние на формирование взглядов буду­щего социолога оказали видные ученые — историк П. де Куланж и философ Э. Бугру⁶. Среди студентов пользовался большим уважением и выделялся серьезностью, ранней зрелостью мысли и любовью к тео­ретическим спорам, за что товарищи прозвали его «метафизик». Тем не менее в официальной табели успеваемости выпускников Дюркгейм стоял в конце списка⁷.

После окончания в 1882 г. Нормальной школы, Дюркгейм в течение не­скольких лет преподавал философию в провинциальных лицеях. В 1885—1886 гг. он побывал в научной командировке в Германии, где по­знакомился с состоянием исследований и преподавания философии и социальных наук. Особенно сильное впечатление на него произвело знакомство с выдающимся психологом и философом В. Вундтом, ос­нователем первой в мире лаборатории экспериментальной психологии. В 1887 г. Дюркгейм был назначен преподавателем социальной науки и педагогики на филологическом факультете Бордоского университета. Там же в 1896 г. он возглавил кафедру социальной науки — по существу первую кафедру социологии во Франции. С 1898 по 1913 г. Дюркгейм руководил изданием журнала «Социологический ежегодник» («L»Annee sociologique»). Сотрудники журнала образовали научное сообщество «Французская социологическая школа».

С 1902 г. Дюркгейм преподавал в Сорбонне, где возглавил кафедру на­уки о воспитании, впоследствии переименованную в кафедру науки о воспитании и социологии. Дюркгейм был блестящим оратором, и его лекции пользовались большим успехом. Они отличались строго науч­ным, ясным стилем изложения и в то же время носили характер своего рода социологических проповедей⁸.

Детство, юность и молодость воспитали в Дюркгейме любовь к религии, социализму и коллективной солидарности, которую он пронес через всю жизнь и отразил в своем учении. Доходило до того, что социальную реальность он понимал как моральный порядок, хотя часто маскировал эту формулу дру­гими словами. Будучи человеком долга, Дюркгейм постоянно стремился соединить в своей жизни принципы профессиональной и гражданской эти-

⁵ Учился Дюркгейм блестяще, получил множество наград и призов. Правда, это мало ему помогло,так как в Ecole Normale Superieure он поступил лишь с третьей попытки. Один раз его попыткасорвалась в связи с болезнью отпа.

⁶ Ему он посвятил свою первую книгу «О разделении общественного труда».

⁷ CoserL.A. Masters of Sociological Thought. N.Y., 1977. P. 143-144.

⁸ Гофман А.Б. Становление французской социологической школы: Э. Дюркгейм // История теоре­тической социологии. В 5 т. Т. 2: Социология XIX века (Профессионализация социально-научно­го знания). М., 1997. С. 292-293.

118

ки, которые послужили одним из главных предметов его научных исследо­ваний. Практическая цель его профессиональной и общественной деятель­ности состояла в том, чтобы вывести французское общество из тяжелого кризиса, в котором оно оказалось в последней четверти XIX в. после паде­ния режима Второй Империи, поражения в войне с Пруссией и подавления Парижской Коммуны.

Моральным, религиозным и общественным пафосом проникнуты все его социологические изыскания. Можно утверждать, что три важнейших раз­дела его учения — история механической и органической солидарности, эмпирико-статистическое исследование самоубийства и социология рели­гии — являли собой не что иное, как изучение с разных позиций одной и той же фундаментальной темы — морального порядка в обществе. Понятие ано­мии он ввел в научный оборот для того, чтобы показать, в каких случаях этот порядок разрушается (полностью или частично) и какие формы принимает разрушительный процесс. Три области жизни, но две основные формы ано­мии анализировались французским социологом, а именно: аномические формы разделения труда и аномические формы самоубийства. Об аномии в религиозной сфере Дюркгейм ничего не сказал. Видимо, это та область, которая не подвержена и в принципе не может подвергаться нравственной коррозии. Религия и есть сама мораль либо ее высший источник. Если уж и он подвергнется аномии, то человеческое общество в принципе не сможет существовать. Таким образом, аномия в любой сфере общества — это тра­гедия, аномия в сфере религии — катастрофа.

Он так и утверждал: абсолютная аномия, или полное отчуждение от нрав­ственных норм, фактически невозможны потому, что общество, по опреде­лению, есть нормативная система. Если люди не подчиняются одним нор­мам, это означает, что в этот момент они подчиняются другим нормам.

Конкретные общества и социальные группы различаются по степени аномии. Дюркгейм считает, что в обществах есть социальные группы, отли­чающиеся внутренней дисциплинированностью вследствие самих условий своей жизни. С детства приученные к воздержанию и умеренности, эти люди с гораздо меньшим напряжением воли могут перетерпеть новые лишения. Аномия свойственна современному российскому обществу: значительная часть населения, не привыкшая к конкуренции и плюрализму, воспринимает происходящие в обществе события как нарастающий хаос и анархию. В.А. Парыгина отмечает, что в условиях рынка традиционные нормы рег­ламентированного поведения не действуют, а новые образцы инновацион­ного поведения населения не освоены.

Небольшой уровень аномии даже полезен, так как чрезмерная занорми-рованность поведения равносильна интеллектуальной зашоренности, ша­гистике, сверхдисциплинированности. Социальные нормы превращаются в карающий меч, который общество применяет где надо и где не надо. В не­которых обществах малейшие отступления от традиций, не говоря уже о серьезных проступках, сурово карались. Все находилось под контролем: дли­на волос, форма одежды, манеры поведения. Так поступали правители древ­ней Спарты в V в. до н.э. и советские партийные органы в XX в.

Примеров сверхнормативности во все времена было достаточно. В Ки­тае нормы пропитали буквально все поры общества, поэтому здесь в норму и соответствующую ей ценность возводятся такие явления, которые в дру-

11Э

гих странах не нормированы. Французы — люди очень правильные, обла­дающие несколько застывшим образом мышления и строгими нормами по­ведения. Со времен Наполеона они вводят разнообразные неписаные пра­вила в этикет, моду, этику, дипломатию, искусство, литературу и юриспру­денцию. Они свято верят в то, что называют le droit (право, закон), полагая, что все основное в жизни должно делаться по правилам, в нужное время и в нужном месте. Зато они не любят мелких «придирок» и чаще всего просто не обращают на них внимания, например на требования парковаться и ку­рить в определенных местах, соблюдать, сидя за рулем, правила дорожного

движения, не разбрасывать мусор и не мочиться где попало.

Небольшие отступления от жестких правил вносят в общество или группу элементы гибкости и демократичности. Они нужны сообществу, чтобы оно, имея большой диапазон свободы, могло быс­тро реагировать на изменения окружа­ющей среды и приспосабливаться к ним. Но чрезмерная концентрация откло­нений оказывается вредной. Если нару­шение или несоблюдение социальных норм становится массовым явлением, обществу грозит опасность. Под угрозу тогда поставлено самое дорогое, что есть у человеческого общества как социаль­ного организма, — солидарность. Носи­телем солидарности, цементирующей людей, выступает коллективное сознание, творцом этой солидарности яв­ляется мораль, а источником морали служит религия. Так выглядит иерар­хия высших ценностей и социологических категорий у французского мыс­лителя, с детства усвоившего главную заповедь: научное познание должно быть нравственным, пропитанным моральными ценностями.

Изучая эволюцию человеческого общества, Дюркгейм столкнулся с осо­бым феноменом, который он назвал коллективным сознанием. Француз­ский социолог подразумевал под ним «совокупность верований и чувств, общих, в среднем, членам одного и того же общества, которая образует определенную систему, имеющую свою собственную жизнь»⁹. Собственная жизнь, определенная система указывают на онтологический статус коллек­тивного сознания. Оно имеет особую, «отдельную реальность». Иначе гово­ря, существует объективно, независимо от нашей воли и сознания, хотя та­кую реальность нельзя ни сфотографировать, ни измерить каким-либо фи­зическим прибором.

Коллективное создание представляет для общества особую и предпочти­тельную ценность. Если общие верования, дорогие каждому идеалы и тра­диции оказываются под угрозой, то все объединяются для их охраны. Об­щие ценности и чувства могут разрушаться в результате нашествия врагов или преступлений самих соотечественников. Оскорбление общих верований

⁹ Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Одесса, 1900. С. 63.

120

как тягчайшее преступление карается особенно сильно. Коллектив защища­ет себя от посягательств агрессивной личности, не считающейся с закона­ми и обычаями, обретая в этой борьбе еще большее единство.

Чем больше коллективное сознание как своеобразный голос обществен­ной совести регламентирует социальную жизнь общества, тем теснее связь индивида с группой. Аномия свидетельствует о нарастающей угрозе — за­болевании общественного организма. Вначале она напоминает незначитель­ное затемнение на рентгеновском снимке, а затем, разрастаясь, превращает­ся в патологию, несущую необратимую гибель.

Центральная проблема творчества Дюркгейма — социальная солидар­ность. К чему бы он ни обращался — к проблемам типологии обществ или выявлению социальных факторов самоубийства, к изучению обществен­ного разделения труда или раскрытию роли религии и сущности ритуа­лов — его постоянно занимает одно: что заставляет людей сплачиваться, притягиваться друг к другу, а что их разъединяет? Он создал учение о двух формах социальной солидарности — механической и органической; силой, движущей общество от низшей ступени к высшей, от одной формы соли­дарности к другой, у него выступает разделение общественного труда. Индивиды, связанные трудовыми функциями в единую систему общест­венных отношений, становятся не просто носителями профессиональных ролей, но и социально зрелыми личностями. Ведь группа, коллектив дей­ствуют и чувствуют совершенно иначе, учил Дюркгейм, чем отдельные, разрозненные индивиды.

Не случайно первый раз Дюркгейм заговорил об аномии¹⁰ при подготовке своей докторской диссертации, превратившейся позже в серьезную научную монографию «О разделении общественного труда» (1893)". Проследив ис­торическую эволюцию двух нормальных форм разделения общественного труда — механической и органической, — Дюркгейм анализирует их анти­подов — «ненормальные» формы: аномию (отсутствие законности и поряд­ка), социальное неравенство, рутинизацию труда, деградацию рабочей силы, классовые конфликты. Аномия возникает на стадии органической солидар­ности, т.е. в современном обществе, при двух условиях: 1) серьезных эконо­мических кризисах, когда правительство неспособно регулировать поведе­ние рынка при помощи выработанных правил игры и законодательства; 2) серьезных социальных конфликтах или/и противоречиях, в частности, между трудом и капиталом. Аномия здесь трактуется Дюркгеймом как от­сутствие регулируемых отношений между органами общества (институтами, сферами, сегментами). При этом он полагал, что аномия в сфере торговли и индустриальных отношений носит хронический характер.

Позже Дюркгейм активно изучал проблемы преступности, семейной неустойчивости, социальной дезорганизации, социальных патологий, соци­ального контроля, социальной интеграции. Эти понятия составляют тот концептуальный круг, который узами связан с аномией.

Поскольку общество являет собой нормативную систему, то ее состояние определяет благополучие всего общества. Хотя полное отсутствие норм в об­ществе невозможно, на том или ином историческом этапе или при опреде-

м ^{освященная} аномии глава так и называется — «Anomic division of labour». Дюркгейм Э. О разделении общественного труда: Метод социологии. М., 1997.

121

ленном стечении обстоятельств их количество и эффективность может быть большей или меньшей.

Можно выразиться так: стремление к сохранению своей нормативной базы — вполне естественно. Если общество добровольно или принудитель­но отклоняется от своего оптимума, оно стремится вернуться в исходное состояние. Когда иноземные захватчики покоряют страну, они первым де­лом вместо старых законов вводят новые, привычные для них. Они не уби­вают мирное население, которое еще может пригодиться в качестве рабочей силы. Захватчики изменяют нервную систему общества — законодательную базу, вынуждая общественную кровь стремиться по новому руслу.

Врагами нормативной системы могут оказаться собственные жители, среди них особенно опасны революционеры и заговорщики. Первые происходят из ни­зов, выражают народное негодование, недовольство большинства населения существующими законами. Вторые про­исходят из верхов и составляют ближай­шее окружение монарха либо президен­та. Ими движет жажда власти, а не потребности населения. Но и те и другие, захватив пьедестал власти, немедленно водружают на него новый кодекс за­конов.

Любое переходное состояние обще­ства, появилось ли оно добровольно, на­пример, в ходе крупных реформ, или принудительно, всегда представляет до­статочно питательную среду для произра­стания аномии. Ведь в такое время ста­рые нормы перестают действовать, а но­вые еще не установились. Дюркгейм был убежден, что аномия порождена переход­ным характером эпохи в целом, времен­ным упадком моральных норм, призван­ных регулировать отношения в обществе.

У Дюркгейма аномия — следствие неполноты перехода общества от од­ного состояния к другому, а именно от механической солидарности к орга­нической, когда старые институты и нормы уже разрушены, а новые еще не созданы. Социальные и экономические нововведения, которых становится все больше в результате прогрессирующего разделения труда, появляются на свет, не получив морального оправдания и моральной опоры в коллектив­ном сознании. Люди не успевают привыкнуть к одним нормам, как рожда­ются другие.

В традиционном обществе культурный порядок обеспечивался просто: темп изменения социальных институтов был невелик; потребности людей были неразвиты, а механизмом их удовлетворения являлось примитивное удержание на низком уровне. Жесткое иерархическое общество и в антич­ности, и в Средневековье было очень стабильным и малоподвижным. В нем

122

отсутствовало понятие личности и индивидуальности и тем более личных прав и свобод. Люди ощущали свою жизнь осмысленной внутри узкого замк­нутого слоя, вертикальная мобильность была небольшой.

По мере развития общества развиваются индивидуальные свободы, су­жается круг коллективного контроля, а вместе с ними увеличивается область отклоняющегося поведения. Люди не выдерживают натиска открывшихся им свобод: при отсутствии твердых норм поведения исчезают и твердые жиз­ненные принципы, моральные границы дозволенного расширяются, а об­ласть подконтрольного сокращается. В индустриальном, высокоурбанизо-ванном обществе разрушены старые нравственные устои, индивиды атом и-зировались, авторитет старших, равно как и святость традиций, подорван. Это дезориентирует людей, лишает их коллективной помощи и солидарно­сти в ответственные минуты выбора.

Капитализм, особенно эпохи первоначального накопления, называе­мый еще «дикий», «нецивилизованный», придал особый размах индиви­дуальному расчету и конкуренции, мошенничеству и корысти, преступно­сти и продажности. Этой есть переходная эпоха, когда новые ценности ци­вилизованного рынка еще не окрепли либо не сформировались, когда на смену неразвитому индивидуализму не пришел индивидуализм, адекват­ный современной эпохе. В подобных условиях и формируется питательная среда для аномии.

Второй раз Дюркгейм обратился к аномии при подготовке книги «Само­убийство» (1897)¹². Четыре года, разделяющие эти две попытки изучить ано­мию, были посвящены методологическим штудиям, в результате которых на свет появилась еще одна знаменитая книга — «Правила социологического метода» (1895). Четвертое великое творение — «Элементарные формы рели­гиозной жизни» — появилось только через 20 лет после этого (1915). Но здесь, как и в «Правилах», ничего не говорится об аномии. Исследование ре­лигии основано на анализе этнографических описаний жизни австралий­ских аборигенов. Обращение к этим «элементарным» формам позволило, по мнению Дюркгейма, исследовать религию в «чистом виде», без последующих теологических и прочих наслоений. В примитивных обществах нет песси­мизма, надрыва, патологии, общественных разломов и катастроф, присущих современному обществу, а значит, нет места аномии. Французский социо­лог как бы вернулся к истокам — туда, где зарождается механическая со­лидарность, — в детство человеческой цивилизации. Не случайно религи­озное сочинение больше всего привлекает внимание антропологов, назы­вая Дюркгейма в числе отцов-основателей своей науки. Понятие аномии, широко применяемое в социологии права, социологии морали и отклоня­ющегося поведения, необходимо, естественно, не для анализа первобытного общества, а для диагностики социальных заболеваний современной циви­лизации.

Аномию в отношении к религии Дюркгейм рассматривал не в своем глав­ном произведении, посвященном ей, а в работе, на первый взгляд не име­ющей отношения к религии, — «Самоубийстве». Изобретенное в 1890-е гг. Дюркгеймом понятие аномии понадобилось ему для объяснения участив­шихся случаев самоубийства, апатии и разочарования.

Дюркгейм Э. Самоубийство: социологический этюд. М., 1994.

123

Теорию аномии вторично Дюркгейм разрабатывал в русле социологиче­ского объяснения феномена суицида. На этот раз угол зрения Дюркгейма ме­няется: исходным пунктом теоретических координат становится не обще­ство, а индивид. Каждый человек, если это, конечно, не обитатель перво­бытных лесов, обладает очень широким кругом потребностей, желаний и амбиций. По мере взросления его самого и экономического развития обще­ства, в котором он живет, число потребностей только увеличивается. На каком-то этапе возникает противоречие между желаниями и возможностя­ми. Однако средств ограничить непомерные аппетиты у самого человека нет (иначе бы он это давно сделал), ему нужны внешние ограничители. Регули­рующую роль, по Дюркгейму, призвано сыграть общество. Только оно об­ладает достаточной моральной силой к принуждению и духовным автори­тетом. Ни один человек такими свойствами не обладает, поэтому попытки со стороны других людей будут встречены в штыки. Но в исключительных ситуациях, когда само общество справиться со своими задачами не в силах и нуждается в регулировании, например оно внезапно переходит из одного состояния в другое, подверглось вторжению или впало в глубокий кризис, тогда и наступает царство теней. Аномия означает невозможность либо не­способность общества обуздать человеческие страсти и регулировать пове­дение больших масс людей.

В переходные периоды, в эпохи реформ и социальных катаклизмов, ког­да прежние нормы, к которым большинство членов общества приспосо­билось и привыкло их выполнять, перестают действовать, а новые еще не закрепились, довольно частым явлением становится аномическое само­убийство¹³.

Дюркгейм выделяет четыре вида самоубийств: 1) эгоистическое — чело­век изолирован от сообщества: средоточие всех ценностей он видит в себе; 2) альтруистское — из-за чрезмерной привязанности, любви к людям; 3) фа­талистическое — связано с чрезмерной зависимостью от общества; 4) ано­мическое — связано с недостатком социальных норм.

По степени аномичности различаются не только общества и группы друг от друга, но и исторические эпохи. Когда общество переживает стабильный период и процветает, аномия уменьшается. Но она, как температура тела больного, немедленно устремляется ввысь, когда общество вступает в полосу кризиса, особенно затяжного. Дюркгейм рассматривает причины всплеска кривой самоубийств — одного из показателей существования аномии — в периоды экономических кризисов. В период экономического спада люди не могут воспользоваться теми законными средствами, которые, как их учили, ведут к успеху. Вместе с тем и в ситуации экономического подъема им при­ходится нелегко: потребности, как бы догоняя, а то и опережая заработки, взлетают вверх, а индивиды не знают, как их остановить и привести в соот­ветствие со своими материальными возможностями.

¹³ Некоторые социологи в своих книгах вместо «аномическое самоубийство» пишут «анемическое». Это неверно. Первый термин социологический, второй — медицинский. Анемия (от греческого an — отрицательная приставка и naima — кровь) — бескровие, малокровие, истощение, характе­ризующиеся уменьшением количества эритроцитов и (или) гемоглобина в крови. Следовательно, анемическим самоубийство быть не может, если смерть и наступает вследствие потери крови, то не по добровольному желанию человека.

124

Таким образом, аномические самоубийства являются продуктом не одних лишь экономических кризисов. В той же мере другие социальные изменения, протекающие в сравнительно краткие периоды времени в политической, идео­логической сферах общественной жизнедеятельности, сдвиги в области нрав­ственного регулирования могут вызвать существенную дезориентацию созна­ния и своеобразную моральную панику. В самом деле, человек, вчера имено­вавшийся «спекулянт» или «фарцовщик», преследовавшийся органами правосудия, заклейменный общественным презрением, сегодня занимается своими «темными делишками» вполне легально и преуспевает в жизни; а чест­ный труженик находится на грани нищеты. Вчера средства массовой инфор­мации клеймили американский империализм, а сегодня заискивают перед ним. Есть от чего впасть в отчаяние. Если теория аномии верна, то россий­ское общество 1990-х гг. могло бы послужить ей в качестве иллюстрации. Так, в последнее время ежегодно накладывают на себя руки более 60 тыс. росси­ян... Если сравнивать среднероссийские показатели со среднеевропейскими, то российские мужчины кончают расчеты с жизнью в 2,5 раза чаще, чем ев­ропейцы, а российские женщины в 1,5 раза чаще¹⁴.

Во времена Дюркгейма суицид стал свойствен психически здоровым ев­ропейцам и не был связан с психофизиологическими расстройствами. Сле­довательно, у него должны быть иные причины, прежде всего социальные. При анализе статистических данных Дюркгейм выяснил ряд любопытных закономерностей. Так, оказалось, что в городах удельный вес самоубийств выше, чем в сельской местности; самоубийства чаще совершают протестан­ты, нежели католики; холостяки более склонны к самоубийствам по срав­нению с семейными людьми, причем особенно высок этот процент среди разведенных; женщины реже совершают самоубийства, чем мужчины; чис­ло самоубийств существенно сокращается в периоды войн и вообще бед­ствий национального масштаба; количество самоубийств (в процентах) больше в странах с неустойчивой экономикой и политическим устройством; репрессивные политические системы создают в стране суицидальную обста­новку. Французский социолог как бы подводит нас к своему главному вы­воду: основной причиной роста числа самоубийств выступают не психофи­зиологические нарушения в организме человека, а социальные причины, среди которых на первом месте стоят социетальные нарушения в самом об­ществе, его социальной структуре.

Первый фактор — характер социальной среды — причина, толкающая человека на то или иное отклонение. Представители угро-финской группы народов все переживания скрывают в себе, ни с кем не делятся, стремясь решить проблему самостоятельно, а если она не решается, это ведет к экст­ремальному выходу из тупика. Напротив, у кавказских народов самоубийств практически нет: у них выше общительность и коллективизм, они откры­ты, эмоциональны, моментально выражают или делятся своим настроени­ем с окружающими. У них другой менталитет: они считают, что человек не может себя убить.

Когда человек недостаточно полно социализирован в общество, не при­нят окружением, он замыкается в себе. Но когда его внутренний мир в хао-

нурин В.Ф. Основы социологических знаний: Курс лекций по общей социологии. Н. Новгород, 1998.

125

се, нет смыслообразующего единства, человек, не обнаружив опору в себе, кончает жизнь самоубийством. Получается настоящий тупик: в обществе он не понят и не принят, в себе разобраться не может. Его отторгли обе ин­станции, которые призваны страховать его существование, — среда и соб­ственное Я.

Характер социальной среды либо препятствует абсурдному выходу из тупика, либо благоприятствует ему. Христианство считает суицид величай­шим грехом и запрещает самоубийство: Бог дал человеку жизнь, и только он вправе забрать ее у него. Католики проявляют большее религиозное рвение и послушание законам своей религии, и у них меньше самоубийств. Проте­станты менее религиозны. Они рационалистичны, алчны, своекорыстны. По большому счету, протестантизм представляет собой духовную рево­люцию и ниспровержение истинной веры. Путь к спасению для протестан­тов лежит в добросовестном труде и накопительстве. Такой, если можно выразиться, потребительский вариант христианства, созданный Кальвином и Лютером на потребу мелкой буржуазии, лишь на первый взгляд является продолжением традиционного христианства. В действительности человек отрывается от Бога, вверяет свою судьбу самому себе и... расплачивается за это.

Второй фактор — семья — также влияет на статистику суицида. Одино­кие люди, как установил Дюркгейм, чаще семейных добровольно расстаются с жизнью. Семья выступает спасительным кругом, держащим человека на поверхности житейского моря даже в те часы, когда его штормит. Куда идет со своими бедами муж и куда идет с ними жена? Разумеется, в семью. Встре­тив психологическую поддержку, человек делит свою беду надвое. Она уменьшается в своих размерах, и человеку легче нести свою социальную ношу дальше.

СУИЦИД, выражаясь современной терминологией. — ото деформа­ции личности, отраженная через деформацию общества.

Таким образом, вездесущая аномия способна проникнуть в святая свя­тых человека — его семью. Здесь ее никто не ожидает, поскольку самые тес­ные социальные связи между людьми обнаружены именно в родственном кругу. А там, где есть солидарность, нет места аномии. Дюркгейм сопостав­ляет различные регионы Франции, Германии, Швейцарии и приходит к выводу, что существует устойчивая положительная корреляция статисти­ки самоубийств со статистикой разводов. Это дает ему основание утверж­дать, что распад семьи (который тоже во многом являет собой аномию) вы­ступает в качестве одного из факторов самоубийств.

Деформация общества подразумевает распад прочной системы нравст­венных ценностей: рост преступности, числа самоубийств, разводов — это не столько причины, сколько следствия нарушения той части куль­турного пространства, которая касается религиозных и семейных цен­ностей.

Если общество находится в кризисе, его социальные институты, при­званные служить основой стабильности, не выполняют своих функций, не отвечают чаяниям и надеждам людей, человек теряет ориентацию. В его ценностной системе начинается хаос. Абсурдность бытия, которым он не в силах управлять, подавляет, угнетает и разрушает его.

126

Третий фактор — характер господствующего в обществе политического режима — оказывает не менее разрушительное воздействие, чем состояние самого общества. Дюркгейм полагал, что репрессивные политические систе­мы увеличивают рост суицида. Однако исторические факты не всегда подтверж­дают правоту этого утверждения. Жесткий контроль над поведением и мыс­лями людей в одних случаях ведет к росту числа самоубийств, в других — нет. При советской власти уровень суицида в нашей стране был высок, но еще выше он стал в постсоветский период, когда уровень репрессивного давления снизился, но лишь в политической сфере. На смену ему пришел экономиче­ский прессинг. Видимо, общество, находящееся в кризисе, продуцирует рост суицида независимо от политического режима. Причины подобного явления социологами до конца еще не выяснены, им еще предстоит разобраться в сложнейших механизмах посттоталитарной аномии.

Рис. 19. Аномия возникает тогда, когда люди не могу! законным путем достичь целей, провозглашенных обществом в качестве нравственного закона

Касаясь социетальной, или макросоциальной, стороны явления, Дюркгейм говорит, что аномия порождена переходным характером современной эпохи в целом, временным упадком моральных норм, призванных регулировать отно­шения в обществе. Аномия может закончиться депрессией, девиантностью, а в экстремальном случае — самоубийством или убийством.

При отсутствии твердых норм поведения исчезают и твердые жизненные принципы. В период первоначального накопления капитала, называемый «нецивилизованным», в обществе процветает нерегулируемая твердыми за­конами конкуренция, порождающая мошенничество, коррупцию и преступ­ность. Аномия возникает тогда, когда люди не могут законным путем достичь целей, провозглашенных обществом в качестве нравственного закона.

127

ВОЗЗРЕНИЯ Р. МЕРТОНА

Почти всю первую половину XX в. аномия не привлекала внимание ни европейских, ни американских социологов, ютясь где-то на задворках ин­теллектуальных диспутов. Только в 1950—1960-е гг., как отмечает Мэтью Дефлем¹⁵, аномия перемешается в центр теоретического дискурса и эмпи­рических исследований.

Причинами этого стали развитие структурного функционализма и твор­ческий расцвет выдающегося американского социолога Роберта Мертона. Вы­ясняя глубинную сущность социальных функций — приспособительных спо­собностей социальной системы (общества, предприятия, университета), он обнаружил, что они бывают открытыми (явными) и скрытыми (латентными), что в социальной системе наряду с функциями существуют их антиподы — дисфункции. А всякое нарушение или сбой в функционировании социальной системы рано или поздно должен поставить вопрос о нарушениях не только в отдельно взятой организации или в учебном учреждении, а о неполадках во всем общественном организме. Тогда Мертону и пригодилось дюркгеймов-ское понятие аномии, к тому времени основательно забытое социологами.

Это понятие долгое время замалчивалось социологами из-за господства в американской социологии первой половины XX в., во-первых, символи­ческого интеракционизма, представители которого не рассматривали функ­ции, а тем более ничего не знали о существовании дисфункций (и общество как социетальный порядок, где только и можно обнаружить аномию, их вообще не интересовало), и, во-вторых, Чикагской школы, занимавшейся преступностью, городским андерклассом, социальной экологией на весьма приземленном, эмпирическом уровне. У тех и других аномия не попадала и не могла попасть в поле зрения: первые замкнулись на субъективном мире человека, вторые — на социальной среде его обитания. Кроме того, между ними было больше сходства в теоретико-методологических позициях, чем различий. Только решительный разрыв с господствовавшей традицией и новый взгляд на вещи позволили Мертону иначе взглянуть на вещи.

Мертон Роберт Кинг(1910—2003) — один из величайших социологов-теоре­тиков XX в., почетный профессор Колумбийского университета, президент Американской социологической ассоциации (1957). Автор, соавтор и редак­тор более чем 20 монографий и 200 научных статей. Родился в Филадельфии в семье еврейских иммигрантов с Украины. Отец — небогатый торговец, мать — начитанная в философии и просвещенная женщина, приобщившая его к научным занятиям. Свое детство, о котором он вспоминал с особой теплотой, провел в трущобах южной Филадельфии¹⁶. Юношей он много времени проводил в Carnegie Library, Academy of Music и Philadelphia Museum of Art. Увлекшись магией, в 14-летнем возрасте сменил свое имя и фамилию

¹⁵ Deflem M. Review of «The Future of Anomie Theory» / N. Passas, R. Agnew (ed.) // Social Forces. 1999.Vol. 78(1). P. 364-366.

¹⁶ Роберт не был «маменькиным сыночком». Выросший в неблагополучном районе, он учился пре­мудростям жизни в потасовках и поисках заработка. Позже он вспоминал, что даже состоял в улич­ной банде, которая в отличие от современных аналогов являлась скорее ритуальным братством,нежели клубом бандитов. Правда, обучив, как водится, за деньги, соседских ребят основам «маги­ческого искусства», Мертон чуть не попал в тюрьму, когда оказалось, что те едва не подавилисьвязальными спицами, которые якобы должен уметь глотать всякий «волшебник и маг» (Hunt M.A Biographical Profile of Robert К. Merton // The New Yorker. 1961. Vol. 28. P. 39-63).

128

Мейер Школьник на Роберта Мерлина. Однако друзья убедили его в необ­ходимости американизировать суррогатное имя. Так появился Роберт Мер-тон. После окончания в 1931 г. Университета Темпл со степенью бакалавра по философии и истории науки поступил в аспирантуру Гарвардского уни­верситета на только что открытый там социологический факультет, где ста­новится аспирантом и помощником тогдашнего декана факультета П. Со­рокина. Страстная влюбленность в социологию сподвигла талантливого юношу получить М.А. и Ph.D. в престижном Гарварде. Отталкиваясь от идеи М. Вебера о решающей роли религиозных ценностей в развитии европейского капитализма, Мертон в монографии «Наука, тех­ника и общество Англии XVII в.» (1938), носившей историко-социологиче-ский характер, показал, что ценности пуританской морали (полезность, ра­ционализм, индивидуализм) оказали решающее влияние на научные откры­тия. По аналогии с веберовским «духом капитализма» он создал концепцию «этоса науки». В 1936—1940 гг. им были опубликованы первые крупные ра­боты по теории социальной структуры, функционализму, аномии, социаль­ному времени, которые позднее вошли в книгу «Социальная теория и со­циальная структура» (1949) — социологическую библию XX в. С 1941 г. в те­чение 50 лет, т.е. до конца жизни Мертон преподавал в Колумбийском университете. В 1940-х гг. Мертон активно занимался прикладными соци­альными исследованиями в области средств массовой коммуникации. В 1942—1971 гг. вместе со своим другом П. Лазарсфельдом, с которым позна­комился еще в студенческие годы, возглавлял Бюро прикладных социальных исследований при Колумбийском университете. Разработал методологию фокусированного интервью и технологию организации фокус-групп, без которых сегодня не обходятся бизнес и маркетинг. Большую популярность принесла ему программа создания теорий среднего уровня, которую он вы­двинул в 1948 г. в противовес пропагандируемой Т. Парсонсом стратегии построения «большой теории». В 1950—1960-е гг. под руководством и при непосредственном участии Мертона осуществляется ряд крупных исследо­вательских проектов в области социологии науки, изучения массовых ком­муникаций, социальной стратификации, бюрократии, социологии профес­сий, социологии медицины, социальных проблем, различных аспектов тео­рии и методологии. Мертон стал первым социологом, кому в 1994 г. в Белом доме вручена Национальная медаль за науку.

Мертон внес фундаментальный вклад в разработку и формирование ос­новных областей академической социологии: теории и методологии, социологии науки, изучения социальной структуры, бюрократии, со­циальной дезорганизации и аномии. В США высокую оценку получил его вклад в изучение средств массовой коммуникации — телевидения, кино, прессы, радио.

Влияние Мертона на становление российской социологии было огромным. Он повлиял на интеллектуальное взросление «шестидесятников», оказывал реальную помощь многим ныне здравствующим российским социологам. Его небольшая квартира на Риверсайд-драйв близ Колумбийского универ­ситета в Нью-Йорке всегда была открыта для «русских социологов», с кото­рыми он беседовал, переписывался, присылал научную литературу. У Р. Мертона прекрасная семья. Жена Херриет Цукерман — тоже социо­лог, изучает стратификацию научной элиты на примере нобелевских лауреатов¹⁷. Сын Роберт С. Мертон (р. 1944) —экономист и математик, удостоенный в 1997 г. (совместное М. Скоулзом) Нобелевской премии

|ис&7тяая Я. etal. The Outer Circle: Wbmen in the Scientific Community. N.Y.: WW. Norton & Company, 1991; скегтап Н. Scientific Elite: Nobel Laureates in the United States, 2nd ed. Transaction Publishers, 1996.

129

по экономике, профессор Гарварда. Его работы посвящены финансо­вым рынкам, экономике неопределенности и информации, инвестици­ям, методам оценки рисков, ценообразованию опционов. Автор ново­го метода определения стоимости ценных бумаг и автор обобщенной «формулы Блэка—Скоулза»¹⁸. Кроме того, у Мертона две дочери, девять внуков и девять правнуков.

По мнению некоторых биографов, в частности Маргарет Эванс, среди многочисленных работ и научных открытий самым популярным и самым значительным является теория аномии¹⁹. Впервые она была опубликована в его статье «Социальная структура и аномия» (1938) и с тех пор входит в на­учный багаж как социологии, так и криминологии²⁰.

Если Дюркгейм тесно увязывал аномию с суицидом, то Мертон — с де-виантным поведением (что по большому счету одно и то же). Впервые опуб­ликовав новую теорию в 1938 г., Мертон позже пересматривал и расширял ее. В 1949 г. в сборнике «The Family» вышла пересмотренная и расширенная версия первоначальной статьи Мертона «Социальная структура и аномия»²¹. Об этом автор предупредил читателя в первой же сноске, где уточнил, что название статьи, суть которой не изменилась, осталось прежним. Сохраняя методологию, Мертон развил несколько принципиальных положений, ра­нее намеченных лишь вчерне. Признавшись в том, что термин «аномия» он позаимствовал у Дюркгейма, Мертон одновременно дал анализ его истори­ческого происхождения, увидев его корни в XVI в. В новом варианте автор более подробно останавливается на историческом контексте аномии в США, уточняет определения и расширяет анализ пяти способов адаптации к ано­мии, составляющих его знаменитую типологию.

В первоначальной версии своей теории Мертон пытался объяснить де-виантное поведение на основе биологических факторов, но вскоре обнару­жил, что они на 90% не способны объяснить различия, которые существу­ют между странами в отношении уровня и причин девиантного поведения. Если бы действовали главным образом биологические факторы, то во всех странах они могли обусловить приблизительно один и тот же уровень откло­няющегося поведения, однако, по свидетельству статистики, в разных стра­нах он сильно варьируется. Существенно различаются по этому показателю и социальные группы внутри одного общества. Оставалось одно — предпо­ложить, что виной всему выступают факторы культуры.

Отныне целью Мертона стало выяснить социальные и культурные исто­ки девиантного поведения, установить, каким образом социальная структура оказывает давление на индивида, побуждая его к нонкоформистскому по­ведению. Если говорить более конкретно, то Мертон пытался понять, суще-

¹⁸ Среди трудов Мертона: Пол Самуэльсон и современная экономическая теория (Paul Samuelsonand modern economic theory, 1983); Финансирование на постоянной основе (Continuous-time finance,1990); Ситуации финансового инжиниринга: прикладные исследования финансовых инноваций(Cases in financial engineering: Applied studies of financial innovation, 1995); Глобальная финансоваясистема: функциональная перспектива (The global financial system: A functional perspective, 1995);Финансы (Finance, 1998) и др. Часть из них переведена на русский язык.

¹⁹ Хотя известно, что ближе всего его сердцу была социология науки.

²⁰ Merton R.K. Social Structure and Anomie // American Sociological Review. 1938. Vol. 3. P. 672-682; HuntM. A Biographical Profile of Robert K. Merton // The New Yorker. 1961. Vol. 28. P. 39-63.

²¹ Merton R.K. Social Structure and Anomie: Revisions and Extensions // The Family / Ed. by R. Anshen.N.Y., 1949. P. 226-257.

130

ствуетли согласие, расхождение или противоречие между двумя фундамен­тальными элементами социокультурной структуры: провозглашаемыми об­ществом духовными ценностями (или целями), к которым должны были бы стремиться люди, и теми средствами, которые общество предоставляет лю­дям для их достижения. В стабильном обществе между ними существует равновесие, в нестабильном — конфликт.

Если общество, создав разветвленную систему норм и законов, предпи­сало каждому индивиду играть определенную роль, то сам индивид должен испытывать внутреннее удовлетворение от того, что за правильное испол­нение его роли общество предоставляет ему внешнее вознаграждение. Оно может принимать самые разные формы, и не обязательно это должна быть заработная плата. Главное вознаграждение заключается в другом: общество награждает людей за исполнение ими социальных ролей, а не повышение производительности труда, красоту стиля одежды, умение выигрывать на скачках и т.п. Если, разумеется, речь идет об обществе. Пожалуй, это самое главное и самое трудное — распределить социальные роли и суметь поощ­рить за правильное выполнение. Общество беспокоит только выполнение социальных ролей, которые создало оно само и выполнение которых обес­печивает его стабильность и процветание.

Выполняя свою социальную роль, играя по правилам, каждый человек хочет быть уверенным в том, что и другие тщательно исполняют свой долг и играют по правилам. В этом честном соревновании кто-то забегает вперед, а кто-то отстает. Опередивший других — это человек, добившийся делово­го успеха честными приемами, соблюдение которых гарантируется всеми ин­ститутами общества, а не только полицией и правосудием. У лидера оказа­лось больше сил и таланта. Отставшие оказались за чертой лишь в силу соб­ственной лени, невнимательности, бесталанности. В этом каждому члену общества хочется быть уверенным. Только на таких основаниях они соглас­ны соблюдать правила игры. В честной борьбе нельзя прибегать к нечест­ным приемам. Стабильность общества базируется на равновесии культурно приемлемых целей и легитимных средств их достижения.

Рис 20. В стабильном обществе чаши весов находятся в равновесии

Посмотрим на рис. 20 и попытаемся интерпретировать изображенное с позиций теории Мертона. Согласно Мертону, весы должны находиться в равновесии настолько долго, насколько индивид уверен, что одобряемые

131

обществом цели он и все другие люди достигают одобряемыми средствами. Если полиция перестает ловить мошенников и казнокрадов, а суды наказы­вать нечистых на руку людей, равновесие нарушается, и все большее число людей переходит в теневой сектор экономики²². Если достижение одобряе­мых целей не обеспечивается одобряемыми средствами, тогда люди начи­нают достигать одобряемые цели неодобряемыми (нелегитимными) спосо­бами. А это прямой путь к криминалу, т.е. теория аномии у Мертона тесно связана с его пониманием преступного поведения. В концепции аномиче-ского поведения Мертон²³ трактует (1968) преступное поведение как особую форму адаптации к обществу. У Мертона аномия — ощущение отсутствия норм, возникающее в обществе, членов которого не только убедили быть за­конопослушными, но и воспитали такими, однако не позаботились создать для этого необходимые условия, прежде всего законодательные²⁴.

Итак, культурно одобряемые цели и институционализированные (при­знаваемые легитимными) средства их достижения — те социологические переменные, которые составили ядро мертоновской теории аномии. Состоя­ние, при котором расхождение между целями и средствами порождает не­стабильность общества, Мертон назвал аномией²⁵. Она связана с такими по­нятиями, как деморализация, деинституционализация средств, диссоциа­ция между культурными целями и институциональными нормами.

О социетальном уровне аномии Мертон высказался следующим образом:

Нет общества, которое ни руководствовалось бы в своих действиях нор­мами. Правда, человеческие общества сильно различаются в зависимо­сти от того, в какой степени обычаи, нравы и механизмы институцио­нального контроля соответствуют тем целям, которые стоят на высшей ступеньке иерархии культурных ценностей. В одних случаях культура помогает индивидам сдерживать свои эмоции, согласовывая их с про­возглашенными целями и ценностями, в других случаях она оказывает им гораздо меньшую эмоциональную поддержку для того, чтобы люди избирали предписанные законом методы достижения своих личных целей. Поскольку общества настолько сильно отличаются друг от дру­га, когда побуждают людей достигать свои цели институционально предписанным путем, последние могут утратить законную силу в гла­зах большинства населения, так что оно считает их всего лишь техни­ческими требованиями. В связи с чем возникает очень важный вопрос: какие процедуры из тех, чем располагает общество, лучше всего под­ходят для того, чтобы люди соблюдали провозглашенные этим обще­ством культурные ценности? Может случиться так, что наиболее удоб­ные и технически достижимые процедуры, не важно, легитимные они с позиций культурных ценностей или нет, станут наиболее массовыми формами и способами решения личных задач и получат институцио­нальную поддержку. Если процесс ослабления роли культурных ценно­стей заходит слишком далеко, общество теряет свою стабильность и впадает в то состояние, которое Дюркгейм называл аномией (или от­сутствием норм)²⁶.

²² Merlon R.K. Social Structure and Anomie //American Sociological Review. 1938. Vol. 3. P. 674.

²³ Ibid. P. 672-682.

²⁴ Мертон Р.К. Социальная структура и аномия // Социология преступности. М., 1966.

²⁵ Merton R.K. Social Theory and Social Structure. Glencoe, III., 1957. P. 135.

²⁶ Merton R.K. Social Theory and Social Structure / Revised and Enlarged Edition. N.Y., 1957. P. 136.

132

Если для Дюркгейма аномия являла состояние безнормности, то для Мертона она служила результатом конфликта норм в культуре или, выража­ясь более точно, конфликта официально провозглашенных целей и закон­ных средств их достижения, доступных большинству населения. В амери­канской школе учат, что путь к богатству и успеху лежит через высшее обра­зование. Но если для негров в США доступ к нему ограничен, а именно так было во времена Мертона, то это означает, что провозглашенные культурой цели (успех, богатство) и одобренные ею средства (образование) расходят­ся между собой для некоторых социальных групп. А другая социальная груп­па _ выходцы из богатых семей имеют доступ к престижному образованию, следовательно, достижение богатства для них возможно законным путем. Тем не менее крупные хищения и сокрытие доходов чаще всего совершает именно эта группа людей. Когда высшее образование недоступно или нет мотивации учиться в вузе, диплом о его окончании можно купить. Это не­законные средства достижения успеха. Однако в российском обществе «по­купное» образование в 1990-е гг. стало массовым явлением.

Если школа и СМИ учат нас, что путь к успеху лежит через труд, усердие и честность, но никто из окружающих, лично знакомых, таким путем богат­ства не добивался, то, по всей вероятности, возможен вывод, в обществе существуют какие-то другие пути к успеху, отличные от того, чему нас учат и к чему призывают.

Стало быть, аномия возникает тогда, когда люди не могут достичь закон­ным путем провозглашенных обществом в качестве нравственного закона целей. При социализме официально провозглашались принципы равенства и моральной заинтересованности в труде, при капитализме — цели индиви­дуальной наживы и материального успеха.

Но если в том и в другом случае большинству населения легитимные, т.е. законные способы достижения этих целей недоступны, то на его долю дос­таются только незаконные. У Мертона их пять: 1) конформизм (принятие целей и средств); 2) инновация, реформизм (принятие целей, устранение средств); 3) ритуализм (неприятие целей, принятие средств); 4) ретритизм, уход (непринятие целей и средств); 5) мятеж (отказ от целей и средств с заменой их новыми целями и средствами). Так люди приспосабливаются к аномии. В большинстве случаев это отклоняющееся поведение.

Таблица 1 Типология способов индивидуальной адаптации по Р. Мертону

 

Способ адаптации	Культурные цели	Институциональные средства
_ Конформизм	Принимаются	Отклоняются
_ Инновация	Принимаются	Отклоняются
Ритуализм	Отклоняются	Принимаются
Ретритизм	Отклоняются	Отклоняются
Мятеж	Отклоняются и заменяются	Отклоняются и заменяются

Согласно теории Мертона, инноватор ищет новые и незаконные средства достижения богатства и успеха, например рэкет (racketeering). Ритуалист ве­рит в судьбу, в то, что только случай приведет к удаче, и склонен больше, чем

133

надо, подчиняться правилам; типичный ритуалист — бюрократ. Ретритист, или отступленец (retreatist), отрицает и цели, и средства общества, уходит в наркотики, умственную болезнь, алкоголизм, бродяжничество. Мятежник (rebellious — бунтарь) отрицает и цели, и средства, но во имя социального изменения; это — политические радикалы, члены религиозных движений, последователи движений за альтернативный стиль жизни (студенческие вол­нения 1968 г.), отклоняющие конформизм, ищущие новые цели и средства, а также гомосексуалисты, рок-музыканты, хиппи в 1960-е гг.

Самой распространенной формой поведения людей во все эпохи и во всех обществах служит конформизм — всеобщее послушание, которое у одних лю­дей вызывает насмешку, у других — пре­зрение. Однако конформизм — это не рабская забитость или отсутствие воли. Конформизм в обществе формируется разными путями. Одно дело всеобщее согласие при тоталитарном строе, дру­гое — при демократическом. Одно дело, когда правительство и репрессивные органы подавляют всякий протест в за­родыше, другое — когда для такого про­теста нет оснований, поскольку прави­тельство действует во благо народа и от имени народа. Но каким бы характером и вектором ни обладал конформизм, с точки зрения общества он служит вер­ным индикатором того, что все обстоит благополучно. Мертон так оценивает роль конформизма: «Чем больше степень стабильности общества, тем шире рас­пространен этот тип приспособления — соответствие культурным целям и инсти­туционализированным средствам. Если бы дело обстояло иначе, было бы невоз­можно поддерживать стабильность и преемственность в обществе»²⁷. Амери­канский социолог не проводит различия между тоталитарным и демократи­ческим конформизмом. Для него он полезен в любом виде. Но мы сами, наши отцы и деды прекрасно помним, какой ценой во времена Сталина добивались всеобщего послушания и повиновения. Если за такую стабиль­ность пришлось заплатить, по разным подсчетам, от 7 млн до 21 млн чело­веческих жизней да еще столетним (если не больше) отставанием от Запа­да, то вряд ли кому понравится такой «наилучший» способ адаптации лю­дей к обществу.

Но Мертон прав по существу: «Сеть ожиданий, составляющая социаль­ный порядок, основывается на желательном поведении членов общества, со­ответствующих установленным культурным образцам. Именно вследствие всеобщей ориентации поведения на основные культурные ценности мы

²⁷ Мертон Р.К. Социальная структура и аномия // Социологические исследования. 1992. № 3. С. 104.

134

можем говорить о массе людей, как об обществе»²⁸. Ни одно общество и ни одна социальная группа не могут существовать вне системы социальных норм и правового пространства. Нормы и ценности — это стройная систе­ма координат с двумя, тремя, пятью и гораздо большим числом осей. Семей­ный кодекс — одна ось, на которой нанесено множество зарубок-правил, трудовой кодекс — еще одна ось и т.д.

Однако провозглашение норм и их соблюдение — вещи совершенно раз­ные. Во второй версии своей статьи Мертон вносит важное уточнение: если нормы лишь провозглашены, то налицо социальные отношения, но обще­ства как такового еще не существует²⁹.

Быть конформистом означает двигаться по разграфленной территории, соблюдая правила игры и не заходя на газоны. Инноваторы, ретритисты, мя­тежники и даже отчасти ритуалисты — это своего рода уклонисты, которые хоть что-то делают не так. К примеру, инноваторы принимают цели, но от­вергают средства, а мятежники вообще все отрицают. Таким образом, четы­ре последующих категории адаптантов (если можно их так назвать) уступа­ют первой категории, конформистам, в одной или сразу двух позициях. Воз­можно, по-своему они и нужны, но для интересов общества самой ценной группой являются конформисты.

Инновационная стратегия адаптации к аномии тесно связана с феноме­ном «Американской мечты», стремлением людей подняться вверх по шкале достатка и престижа, перейти в более высокую страту. Мертон полагает, что инновация усваивается преимущественно низшими классами. Тем не менее в варианте статьи 1949 г. он, ссылаясь на разработки Эдвина Сазерленда, вносит поправку: многие представители высшего класса, а также верхнего слоя среднего класса воодушевлены «Американской мечтой» и предприни­мают все, чтобы добиться успеха.

Мертон уточнил и свою позицию относительно ритуализма. Для подав­ляющей части населения невозможно в одинаковой степени достичь успе­ха (культурно одобряемой ценности), применяя социально приемлемые средства (деловой успех, высокие оклады). Многие индивиды, не имея воз­можности выбрать для себя стратегию инновации и одновременно не желая нарушать законы, ведут вполне приемлемый с позиций закона образ жиз­ни, не разделяя ценностей обогащения. Таким образом, ритуализм, хотя он и вызван социальным напряжением или статусной несовместимостью, не обязательно означает девиантное поведение. Многие представители низше­го класса, испытывая неприязнь к богачам и не разделяя их ценности, тем не менее не поднимают бунт или революцию, будучи воспитаны в правилах строгой морали.

Сохранив прежнее определение ретритизма, в варианте статьи 1949 г. Мертон добавляет яркий пример, иллюстрирующий портрет ретритиста. Фильм Чарли Чаплина «Бродяга» (The Tramp, 1915) средствами кинемато­графа дает характерологический образ адаптационной стратегии четверто­го типа (adaptation IV)³⁰.

Мертон Р.К. Социальная структура и аномия. С. 104.

Merton R.K. Social Structure and Anomie: Revisions and Extensions // The Family / Ed. by R. Anshen. N.Y., 1949. P. 236. ³⁰ Merton R.K. Op. cit. P. 251.

135

Бродяга³¹ не приемлет ни целей этого общества, ни предлагаемых (или навязываемых) этим обществом средств их достижения. Ему вообще не на­ходится места в этой жизни. Выброшенного на задворки жизни, дурно пах­нущего, плохо одетого и слоняющегося без дела человека окружающие вос­принимают как помешанного или очень странного субъекта. Он смущает и озадачивает сытую толпу, но не бунтует против нее. Политика эскапизма (бегства из окружающего мира) его вполне устраивает и даже приносит удов­летворение. Размышления над портретом ретритиста всегда будут вызывать из памяти создание Чаплина — бессмертный образ бродяги Чарли: его бьют, но он увертывается, его запихивают в машину, но он остается жив, он улы­бается и продолжает жить. Если обстоятельства позволяют, он непременно дает сдачи. Его тянут в светлое будущее, подчиняют функции, а он просто хочет жить.

Рис. 22. Бродяга не приемлет ни целей общества, ни предлагаемых им средств их достижения

В качестве более отдаленного исторического персонажа можно припом­нить Диогена. «Разбогатеть философу легко, но неинтересно», — говорили греческие мудрецы и очень часто с нескрываемым презрением относились к житейскому благополучию. В Греции было много Диогенов, но самым известным из них считался тот, что проживал в городе Синопе, поселившись в глиняной бочке. Скарб у него был невелик — в суме лежали миска, круж­ка, ложка. Увидев, как мальчик-пастушок наклонился к ручейку и пьет из ладошки, Диоген выбросил и кружку. Его сума стала легче. Вскоре, заметив изобретение другого мальчика — тот наливал чечевичную похлебку прямо в ладошку — Диоген выбросил и миску. Он не сразу дошел до такой жизни. Вначале Диоген встретился с оракулом, и предсказатель ему посоветовал:

³¹ Герой Чаплина — бродяга Чарли, спасает дочь фермера от злодеев, потом мешает им ограбить ферму. Все его полюбили, а он полюбил Эдну, но счастье его длится недолго — является молодой краси­вый жених. Чарли безутешен, сама его спина говорит о полном унынии. Он уходит с фермы, оста­вив записку: «Я думал вы миня любити а вы проста добрая. Я иго видел пращайти». Здесь Чаплин впервые вводит свой классический уход: опустив плечи, переваливаясь с ноги на ногу, он печаль­но удаляется от камеры по проселочной дороге, олицетворяя крушение надежд. Внезапно он при­ободряется и снова идет обычной, бойкой походкой куда-то в затемнение. Еще раз маленький бродяга появляется в гениальной ленте «Огни большого города», где он становится жертвой про­изводственного и социального конвейера.

136

«Сделай переоценку ценностей!» Диоген понял его буквально и начал пере­чеканивать монеты. Занятый столь неблаговидным делом, он увидел пробе­гающую по полу мышь. И подумал Диоген: вот мышка, она не заботится о том, что пить, что есть, во что одеться, где прилечь. Глядя на мышь Диоген понял смысл бытия, завел себе посох и суму и стал ходить по городам и ве­сям Греции.

Синдром Диогена — термин, обозначающий клиническое состояние. Ха­рактеризуется пренебрежительным отношением к бытовым вопросам оди­ноко живущих престарелых людей. Наиболее часто синдром Диогена воз­никает у ранее активных людей, ориентированных прежде всего на работу и имевших социальный успех. С отходом от профессиональной и обществен­ной деятельности, они перестают заботиться о своей внешности и жилище, которое приходит в запустение и превращается в склад старых и ненужных вещей, не уделяют должного внимания правильному питанию, что может вести к истощению и даже смерти. Вместе с тем у них возникают необрати­мые изменения характера: появляются недоверчивость, необщительность, нереалистичность установок, а самое главное — негативное отношение к тем людям, которые предлагают им свою помощь. Синдром был описан в 1955 г. в исследовании А. Кларка (A. Clark), Г. Мейникара (G. Manikar) и Дж. Грея (J. Gray) и назван по имени древнегреческого философа-киника из Сино-па, жившего, по преданию, в бочке.

Мертон характеризует ретритиста как наименее приспособленный к су­ществующему порядку тип людей. Вместе с тем это самый обиженный об-

Врезка

Занимательное о Диогене

Однажды Диоген рассуждал о важных предме­тах, но никто его не слушал; тогда он принялся ве­рещать по-птичьему; собрались люди, и он при­стыдил их за то, что ради пустяков они сбегают­ся, а ради важных вещей не пошевелятся. Он удивлялся, что грамматики изучают бедствия Одиссея, но не ведают своих собственных; музы­канты ладят струны на лире, а не могут сладить с собственным нравом; математики следят за Солнцем и Луной, а не видят того, что у них под ногами... Когда кто-то привел его в роскошное жилище и не позволил плевать, он, откашляв­шись, плюнул в лицо спутнику, заявив, что не нашел места хуже.

Человеку, спросившему, в какое время следует завтракать, он ответил: «Если ты богат, то когда захочешь, если беден, когда можешь». Рукоблуд-ствуя на глазах у всех, он приговаривал: «Вот кабы и голод можно было унять, потирая живот!» Кто-то корил Диогена за его изгнание. «Несчаст­ный, — ответил он. — Ведь благодаря изгнанию я стал философом». Он просил подаяния у статуи; на вопрос, зачем он это делает, Диоген сказал: «Чтобы приучить себя к отказам». На вопрос, почему люди подают милостыню ни­щим и не подают философам, он сказал: «Пото-

му что они знают: хромыми и слепыми они, может быть, и станут, а вот мудрецами — никогда». Он просил милостыню у скряги, тот колебался. «Почтенный, — сказал Диоген, — я же у тебя прошу на хлеб, а не на склеп!»

Когда Филипп, царь Македонии, отец Александ­ра Македонского, объявил, что идет войной на Коринф, и все бросились готовиться против него, Диоген принялся катать туда и сюда свою соб­ственную бочку. Его спросили: «Зачем это, Дио­ген?» Он ответил: «У всех сейчас хлопоты, пото­му и мне нехорошо бездельничать; а бочку я ка­таю, потому что ничего другого у меня нет». Как-то богатый человек спросил у Диогена: «Сколько следует подавать философу?» «Не ску­пись, сколько ты дашь — будет твоей ценой, а не ценой философа», — ответил Диоген.

137

ществом типаж, поскольку такие люди не приемлют ни ценности, ни цели, ни средства (институты) этого общества.

Образ мятежника (пятый тип адаптации) не так однозначен, как может показаться. Революционеры, бунтари и мятежники не только разрушают су­ществующее общество в те периоды, когда они сильны, а общество слабо. Они также вынуждают общество изменяться, перемещаясь в пространстве прогрес­са от старого к новому, или даже укреплять прежний строй (подобное случа­ется, когда они слабы, а общество сильно). По мысли М. Де Серто³², сопро­тивление «подавляемых» вносит свой вклад в установление и укрепление су­ществующего порядка: увеличиваются органы полиции, издаются карающие законы, дичают чиновники, чувствующие безнаказанность за свой произвол, перевооружается армия, растут штаты доносчиков и соглядатаев.

В поздней версии статьи об аномии (1949) Мертон считает необходимым прояснить свою позицию, в связи с чем разводит понятия «рессентимент» (ressentiment) — ницшевский термин, используемый в социологии Макса Шелера³³, и мятеж (rebellion). Ф. Ницше в «Генеалогии морали» заимство­вал это французское слово (непереводимое, как замечает Шелер, на немец­кий) для характеристики «морали рабов» — возведения в ранг высшей цен­ности всего бессильного и немощного, своеобразного обращения бессиль­ной «еврейской ненависти» в христианскую любовь, которая является для Ницше «утонченным цветком рессентимента».

Ницше под рессентиментом понимает бессильную ненависть к благород­ным и превосходным, проистекающую у слабых и ординарных людей из чувства собственной неполноценности. Он обрисовал условия, при которых рессентимент становится творческим и рождает ценности: это рессентимент таких людей, которым отказано в подлинной реакции на все их травмиру­ющее, реакции делом, которые возмещают свой ущерб лишь благодаря во­ображаемой мести.

Открытие рессентимента Шелер относит к важнейшим в Новейшее вре­мя, однако он занят главным образом переинтерпретацией генезиса этого фундаментального европейского морального феномена, выявленного Ниц­ше. Шелер рассматривает феномен рессентимента в его основных аспек­тах — психологическом, социальном и ценностном. С дескриптивно-пси­хологической точки зрения рессентимент представляет собой установку, по­рождаемую систематическим запретом на выражение таких аффектов, как жажда и импульс мести, ненависть, враждебность и т.п.³⁴

РЕССЕНТИМЕНТ ■■ поплорное переживание некоего негативного аф­фекта (гнева ненависти и r.n.i. неприязнь к кому-либо, стремление OTOMf 1ить. Исходные- пунктом при формировании рессентимента является аффективная триада — зависть, ревность, одержимость соперничеством

Возникновение и нарастание рессентиментальных настроений во мно­гом определяются социальной структурой общества, так как эти пережива-

³² Certeau M. de. The Practice of Everyday Life. Berkeley; Los Angeles; L., 1988. P. 14—15.

³³ Шелер М. Рессентимент в структуре моралей / Пер. с нем. СПб., 1999.

³⁴ Земляной С. Рессентимент, или Кто держит кукиш в кармане // Русский Журнал. — www.russ.ru/politics/20000705_zemlyanoj.html.

138

ния могут возникать лишь при определенном равенстве между, в частности, оскорбленным и оскорбившим (в то время как, например, ребенок, наказан­ный взрослым, не считает себя оскорбленным, коль скоро не считает себя равным ему). Наиболее ярко рессентимент выражается в том случае, когда индивид или группа воспринимают как нечто подлежащее отмщению уже само свое существование: таков рессентимент калеки. Важнейшим исход­ным пунктом в генезисе рессентимента являются месть, мотив и импульс мести как некоего ответа на чьи-либо агрессивные или оскорбительные (дей­ствительно или мнимо) действия. Когда месть перешла в мстительность, последняя ищет любые поводы для своего проявления. Ее, однако, сдержи­вают страх и сознание собственной «немощи» мстителя: мстительность ох­лаждается, т.е. вытесняется из сознания, затем вытесняется иллюзорное удовлетворение чувства мести в фантазиях, потом — и само эмоциональное возбуждение, вызываемое жаждой мщения. Тем самым создаются адекват­ные условия для формирования рессентимента³⁵.

Рессентимент слабо проявляется в двух полярных типах общества — то­талитарном и демократическом, ибо здесь и там делают то, что провозгла­шают. Но он невероятно расширяется в таком обществе, которое провоз­глашает одно, а делает другое, где декларируемое равноправие «соседствует с огромными различиями в фактической власти, в фактическом имуще­ственном положении и в фактическом уровне образования, т.е. в обществе, где каждый имеет "право" сравнить себя с каждым и "не может сравниться реально"»³⁶. Трактовка рессентимента как ценностной иллюзии, как фаль­сификации и искажения ценности является ключевой в интерпретации рес­сентимента у Шелера. Он часто оперирует выражением Ницше «фальсифи­кация ценностных таблиц». Мертон, соглашаясь с Ницше и Шелером в трак­товке сущности рессентимента, все же уточняет, что он не предполагает изменения в ценностях и мятежа против общества. Восстание и мятеж как проявления бунта индивида против общества основаны на том, что человек не просто фрустрирует, не удовлетворен или не согласен с существующим положением дел, а видит их в ином свете и готов изменить — как цели, так и институты общества³⁷.

При разложении системы моральных ценностей, когда возникает проти­воречие между нормами и ценностями культуры, с одной стороны, и реаль­ными возможностями их достижения — с другой, индивид чувствует свое от­чуждение от общества. Поскольку аномию создают неэффективно функцио­нирующие институты власти, в том числе правительство, парламент, суд и полиция, недовольство граждан распространяется и на них. Люди перестают заботиться о благе общества, думая лишь о своих эгоистических интересах. Солидарность исчезает, воцаряются беспорядки, хаос, разброд. Таким обра­зом, аномия у Мертона, по существу, указывает на состояние деинституцио-нализации социальных средств, при помощи которых люди должны дости­гать социально приемлемых и культурно одобряемых целей в рамках легитим­но устанавливаемых норм. Нарушение таких норм и неприятие средств порождают те пять социальных страт, о которых говорилось выше.

Земляной С. Указ. соч. ⁶ Шелер М. Указ. соч. С. 21. Menon R.K. Social Structure and Anomie: Revisions and Extensions // The Family. P. 252-254.

139

Касаясь социокультурных предпосылок возникновения аномии в циви­лизованном и вполне благополучном обществе, Мертон подробно рассмат­ривает (особенно во второй, расширенной версии знаменитой статьи 1949 г.) историю самого великого мифа XX в. — «Американской мечты» (American Dream), согласно которой в демократическом рыночном обществе у всех граждан есть равные шансы и возможности превратиться из бедняка в муль­тимиллионера. Стремление добиться богатства двигало миллионами амери­канцев и приезжающих в Америку. По Мертону, «великая американская мечта» носит циклический характер. Такова ее природа. Вначале индивид хочет добиться немного большего, чем у него есть в распоряжении. Когда он получает это «немного большее», процесс возобновляется: потребности человека растут по мере роста его возможностей. Мертон утверждает, что корни «Американской мечты» — в старших поколениях, которые, исполь­зуя школу как официального агента и принадлежность к определенной со­циальной страте, стремились взобраться выше по социальной лестнице и до­биться материального успеха легитимными средствами³⁸.

По мнению Мертона, современная ему Америка (напомним, речь идет о США первой половины и середины XX в.) чрезмерно акцентирует роль бо­гатства как символа успеха. Сегодня не только социологи, но и большинство интеллигенции знают и другие измерения социального успеха — власть, зна­ния и квалификацию, признание людей, творческое самовыражение, сла­ву, дорогостоящий досуг. Но тогда американцы понимали под успехом только деньги, капитал, богатство. Общество, если бы его строили Платон (мечтав­ший о правлении обществом просвещенных философов) или Мертон (тре­бовавший от правительства чрезмерно многого), должно было построить на пути, такому успеху широкую автостраду, по которой десятки миллионов лю­дей устремились бы навстречу своей мечте. Но общество ничего не строи­ло, не собиралось строить, а если бы и хотело, то объективно сделать этого не могло.

Легитимные каналы обогащения имеют весьма ограниченную пропуск­ную способность — скажем, не более 3—5% всех желающих. Именно такова численность богатого класса в современном обществе, т.е. тех, кто восполь­зовался всеми возможностями (сейчас мы не оговариваем, законными или незаконными) и на самом деле достиг процветания. А большинству людей пришлось сойти в самом начале или на середине пути. Ни одно общество и ни в одну историческую эпоху не строило улицы под названием «Путь к бо­гатству». Оно не обязано предоставлять всем слоям населения равные шан­сы и законные способы добывания богатства. Такого никогда не было и никогда не будет. Богатство — это приз в конце долгого и утомительного пути. Оно достается немногим, тем, кто не пожалел ни сил, ни времени, ни здоровья на этом поприще. Если богатство будет равнодоступным, оно утратит мотивирующую силу. Заявления о том, что общество не предоста­вило легитимных средств для достижения культурно одобряемых целей, по крайней мере, наивны. Теория Мертона неоднократно подвергалась серь­езной критике, в том числе и за это.

Однако контраргументы смягчаются всякий раз, когда мы глубже рас­сматриваем логику доказательства Мертона. Сравнив общества, относящие-

^1S Merlon R.K. Social Structure and Anomie: Revisions and Extensions // The Family. P. 233.

140

ся к разным историческим типам стратификации, в частности кастовую систему в Индии и классовую систему в Америке, Мертон заключает, что в каком-то смысле индийцам живется легче. Так, представители касты непри­касаемых, находящиеся в самом низу социальной пирамиды, и мечтать не могут о том, чтобы добиться успеха, на который способны представители знати. Не думая о нем, они усмиряют свои потребности, приводя их в соот­ветствие со своими возможностями. Точнее сказать, за них это сделала кас­товая система, существующая в Индии несколько тысячелетий. Здесь каж­дый человек с рождения знает свое место. А в Америке, где классовая сис­тема еще молода, люди очень стараются заработать как можно больше, не отстать от соседа либо обогнать его. Действи­тельно, массовое сознание американцев, так уж они воспитаны, знакомо лишь с одним критерием оценки успеха — по финансовой карьере человека. Монетар­ный аспект культуры здесь на самом деле гипертрофирован, если сравнивать аме­риканское и индийское общества. По­скольку в США нет каст и все равны пе­ред законом, то у любого человека могут появиться иллюзии о том, что и ему, а не только Рокфеллеру, доступны миллионы долларов. Америка намеренно культиви­рует идеологию равенства, а это означа­ет, что представителям всех групп — эко­номических, профессиональных, рели­гиозных, расовых, политических и национальных — успех гарантирован в одинаковой мере. Кастовая система таких иллюзий у населения не рождает. Напротив, для каждой касты предписаны своя социальная роль и своя судь­ба. Богатство доступно только высшим кастам, а их численность ограниче­на. В результате с нижних ступеней иерархии, толкаясь и давя друг друга, в США устремляются буквально все, а в Индии — единицы. Ясно, где будет больше беспорядка и нечестных приемов борьбы.

Провозгласив конституционное равенство социальных групп, США на практике вплоть до недавнего времени далеко не всем предоставляли рав­ные права. Тому свидетельства расовые волнения и массовые беспорядки на религиозной и национальной почве. Следовательно, Мертон прав, когда обвиняет свою родину в том, что между культурно одобряемыми и реально предоставляемыми свободами, целями и средствами здесь наблюдается большое несоответствие. Если сравнить с Америкой СССР середины XX в., то окажется, что и здесь номенклатура и партийная элита имели гораздо больше возможностей для получения образования, власти и богатства, ис­пользуя при этом легитимные пути. Правда, легитимность здесь была осо­бого, советского толка. По конституции, у всех были равные права на обще­ственную собственность, но одной социальной группе были доступны 6 со­ток за городом, заработная плата 110 руб. и малогабаритная двухкомнатная квартира, а другим — 25 соток с коттеджем, зарплата (вместе с премиаль­ными и всевозможными доплатами) в 600—800 руб., персональная машина

141

и пятикомнатная квартира в элитном доме с высокими потолками. То и дру­гое предоставлялось на формально законных основаниях. Сопоставляя свой уровень жизни с «номенклатурным», наиболее активные и социально агрес­сивные элементы советского общества пытались незаконными путями — создание подпольного бизнеса, фарцовка, грабеж, подкуп и т.п. — выравнять жизненные шансы, добиться того богатства, которое номенклатуре доста­валось даром, т.е. за счет государства. Это и есть аномия в ее классическом, социетальном виде.

ДРУГИЕ КОНЦЕПЦИИ АНОМИИ

Понятие аномии, вошедшее ныне в лексикон всех социологов мира, надо считать удачным потому, что, охватывая и индивида, и общество, оно вмес­те с тем указывает на их качественную характеристику, т.е. общее состояние, которое лишено, быть может, самого главного, что необходимо как индиви­ду, так и обществу, — порядка. Действительно, a-nomos означает отсутствие в обществе регулирующих его жизнь законов, а у людей — мотивации соблю­дать эти законы.

Т. Парсонс, адаптируя к своим целям дюркгеймовское понятие аномии, подчеркивал «состояние дезорганизации, при котором нормы, призванные координировать индивидуальное поведение, разрушены»³⁹. Ему удалось со­здать собственную концепцию девиантного поведения, в основании кото­рой лежит мертоновская типология способов адаптации⁴⁰. Модификации либо расширения теории аномии Мертона были предложены, в частности, Р. Дабином⁴¹, Р. Клоуордом и Л. Охлином⁴², А. Когеном⁴³. При этом, разуме­ется, они, как и другие авторы, несколько отдалились от оригинальных идей, внеся в понимание аномии новые аспекты.

Аномичным является такое состояние общества, в котором значительная часть жителей, зная о существовании обязывающих их норм, относится к ним негативно или равнодушно. Законы не действуют потому, что люди им не подчиняются, а они этого не делают потому, что в обществе нет законов, ко­торые защищают их от произвола. Худшего положения дел и не придумаешь.

Опираясь на фундаментальные идеи Дюркгейма и Мертона, американ­ский социолог и психолог Лео Сроул⁴⁴, специализирующийся в кросскуль-турной психиатрии, предложил социопсихологическую версию теории ано­мии. Согласно его воззрениям, аномия — это состояние человека, когда он попадает в условия, названные Дюркгеймом аномическими. Как ни странно,

³⁹ Parsons Т. The Structure of Social Action: A Study in Social Theory with a Special Reference to a Group ofRecent European Writers. N.Y., 1968. P. 377.

⁴⁰ Parsons T. The Social System. N.Y., 1951. P. 249-321.

⁴¹ Dubin R. Deviant behavior and social structure: continuities in social theory // Amer. Social. Rev. 1959.Vol. 24. P 147-164.

⁴² Cloward R.A. Illegitimate means, anomie and deviant behavior // Amer. Social. Rev. Vol. 24. P. 164—176;Cloward R.A., Ohlin L.E. Delinquency and Opportunity: A Theory of Delinquent Gangs. N.Y., 1960.

⁴³ Cohen A. K. Delinquent Boys: The Culture of the Gang. Glencoe, 111., 1955; Cohen A. K. The sociology ofthe deviant act: anomie theory and beyond // Amer. Social. Rev. 1965. Vol. 30. P. 5—14.

⁴⁴ Srole L. Social integration and certain corollaries: an exploratory study // Amer. Social. Rev. 1956. Vol. 21.P. 709-716.

142

но одним из таких условий, как было доказано в эмпирических исследова­ниях⁴⁵, выступает городская среда мегаполиса. Сроул одним из первых раз­работал специальный тест аномии, при помощи которого измерялись уров­ни индивидуального аномичного состояния. Шкала индивидуальных уров­ней аномии Сроула включает пять пунктов. Они представлены обычными анкетными утверждениями, с которыми респонденту надо согласиться, если он уверен в их правильности по отношению к себе, либо не согласиться в противном случае. Каждое суждение характеризует один из пяти индивиду­альных уровней аномии:

1) личное ощущение того, что лидеры местного сообщества отгоражива­ются от ваших интересов, проблем и потребностей;

2) индивидуальное восприятие социального порядка как непредсказуемо­го, ставящего человека в тупик, т.е. отсутствие порядка как такового;

3) индивидуальную точку зрения, согласно которой он сам и подобные ему люди двигаются назад по отношению к уже завоеванным позици­ям и однажды достигнутым рубежам;

4) непоколебимое чувство бессмысленности жизни вообще;

5) личное ощущение того, что система родственных и дружеских отноше­ний, на которые до сих пор опирался человек, отныне не является столь же крепкой⁴⁶.

Данная шкала аномии использовалась ее создателем в исследовании в г. Спрингфилде, в ходе которого полученные Сроулом данные более 400 до­машних интервью подтвердили выдвинутую ранее гипотезу об аномии как минималистской (равнодушной, незаинтересованной) ориентации индиви­да к аутгруппам в целом и меньшинствам в частности. При этом между пе­ременными «индивидуальный уровень аномии» и «социоэкономический статус респондентов» (занятие и образование главы семейства) была обна­ружена обратная зависимость.

В своем следующем исследовании, проведенном среди обычных жителей Манхэттена⁴⁷ (опрашивались 1600 негоспитализированных горожан), Сро­ул среди прочего выяснял взаимосвязь между двумя переменными — ум­ственными расстройствами и социоэкономическим статусом. Результаты опроса интерпретировали два независимых эксперта-психиатра. Было об­наружено, что 18% респондентов ничем не страдают, 36% подвержены ум­ственным и нервным расстройствам в очень незначительной степени, 22% — в средней степени, а 25% опрошенных выказывали явные признаки заболе­вания. Обнаруженная ранее обратная связь между уровнем аномии и социо­экономическим статусом подтвердилась⁴⁸. Больше всего нервных и умствен­ных расстройств отмечено среди представителей низших классов.

Для Сроула аномия операционализировалась с помощью двух других понятий: 1) социальной неинтегрированности (social malintegration), опи­сывающей индивидуальное восприятие социально-психологической дис­танции по отношению к другим людям (self-to-others distance); 2) отчужде-

Srole L., Langner T.S., Michael S.T. et al. Mental Health in the Metropolis: The Midtown Manhattan Study. N.Y., 1978.

^ Srole L. Social integration and certain corollaries: an exploratory study. P. 712-713.

^ Srole L., Langner T.S., Michael S.T. el al. Mental Health in the Metropolis: The Midtown Manhattan Study.

Srole L. Interdisciplinary Conceptualization and Research in Docial Psychiatry: Unpublished paper read

before the American Sociological Society. Detroit, 1956.

143

ния по отношению к другим людям (self-to-others alienation). Признавая, что аномия у Дюркгейма и Мертона прежде всего характеризует состояние об­щества, Сроул подчеркивал, что она может характеризовать, и не менее удач­но, индивидуальное состояние человека.

Новый взгляд на проблему развивали другие американские ученые. Среди них выделяются Р. Макивер и X. Ласуэлл. Макивер понимал аномию как утра­ту чувства или смысла своей принадлежности, причастности обществу и обще­ственным делам⁴⁹, а Ласуэлл — как недостаточную идентификацию той части личности, которая воплощает собственное Эго, с той, которая отвечает за связь с другими людьми⁵⁰. Макивер⁵¹ различал аномию: 1) возникающую, когда жизнь бесцельна из-за отсутствия ценностей; 2) возникающую, когда люди стремят­ся получить средства именно ради самих средств; 3) возникающую, когда че­ловек изолирован от осмысленных социальных взаимоотношений.

Сроул, занимающийся психологией людей, ставших жертвами социаль­ной аномии, описал типичный социальный портрет с характерными пере­живаниями утраты смысла жизни, ненужности, покинутости, обреченности. Аналогичные результаты были получены в 1995 г. Р. Фрумкиной при иссле­довании популяции молодежи Москвы. В своей работе, посвященной ано­мии, она подробно рассматривает способы адаптации личности к аномии, выделяя как социально приемлемые формы, так и отклоняющиеся от при­нятых норм поведения.

Интересное исследование среди индейцев Тихоокеанского побережья США провел В. Джилек^ь2. Для того чтобы описать взаимосвязь между социо­культурными особенностями традиционного общества и специфическим видом умственных расстройств, ему пришлось ввести понятие аномической депрессии. Позже он (совместно с другими учеными) применял этот подход неоднократно: изучая обряд инициации на Папуа Новая Гвинея⁵³, послед­ствия эпидемии коро на Таиланде⁵⁴, психотические реакции у безработных бродяг в Африке⁵⁵. В своем первом исследовании Джилек изучал индейские церемонии хранителей духа. Сложные психические практики погружения и спиритических танцев вполне гармонировали с традиционным укладом жизни и не вызывали умственных расстройств, хотя постороннему они мог­ли показаться определенным видом помешательства. Однако за долгие де­сятилетия колонизации Америки белым населением традиции индейцев были разрушены. Помещенные в резервации, утратившие культурную пре­емственность, нынешние индейцы уже не могут с прежним успехом повто­рять небезопасные для здоровья спиритические сеансы. Погружения в транс и естественный переход к ритуальным танцам происходят совсем иначе.

⁴⁹ MacIverR.M. The Ramparts We Guard. N.Y., 1950. P. 84-92.

⁵⁰ Laswell H. The threat to privacy. In Conflict of Loyalties / Ed. by R.M. Maclver. N.Y., 1952.

⁵¹ Maclver R.M. Life: Its dimensions and its bounds. N.Y., 1960.

⁵² Jilek W.G. Salish Indian Mental Health and Culture Change: Psychohygienic and Therapeutic Aspects ofthe Guardian Spirit Ceremonial. Toronto, 1974.

³³ Jilek W.G., Jilek-Aall L. Initiation in Papua New Guinea: psychohygienic and ethnopsychiatric aspects //Papua New Gain. 1978. № 21. P. 252-263.

³⁴ Jilek W.G., Jilek-Aall L. A koro epidemic in Thailand // Transcult. Psychical. Res. Rev. 1977. Vol. 14. P. 57—59; Jilek W.G., Jilek-Aall L. The metamorphosis of «culture-bound» syndromes // Soc. Sci. Med. 1985.№21. P. 205-210.

^ Jilek W.G, Jilek-Aall L. Transient psychosis in Africans // Psychical. Clinica. 1970. № 3. P. 337-364; Jilek W.G. Culture and psychopathology revisited // Culture. 1983. № 3. P. 51-58.

144

Вырождение традиционной практики Джилек назвал трансформацией пси-хогигенического ритуала в ритуал психотерапевтический. Новые социокуль­турные условия существования индейцев лишили церемонию истинного содержания. Теперь большинство индейцев трудится в городе и никак не свя­заны с циклом сезонных работ и хозяйственной деятельностью, требующей задабривания духов. Вызывая глубокое духовное погружение, современные индейцы получают совсем иной, чем прежде, эффект, который исследова­тели назвали аномической депрессией, подразумевая под ним «аффектив­ный, психофизиологический и поведенческий синдром, возникающий в ответ на отчуждение аборигенов от истоков своей традиционной культуры и необходимость приспосабливаться к влиянию западной культуры»⁵⁶. Этот синдром является следствием переживания человеком состояния аномии, относительной депривации и разрушения культурной идентичности.

Для Д. Лейтона и других авторов⁵⁷ нарушение культурной идентичности оз­начает ослабление эффективности норм группового членства в ситуациях, когда члены этой группы или сообщества вступают в плотный контакт с иной культур­ной средой либо с другой группой, придерживающейся противоположных либо существенно отличных социальных норм, в результате чего члены первой груп­пы не могут соединить в целое две социокультурные системы требований.

Именно в таком положении оказались изучавшиеся Джилеком индейцы Тихоокеанского побережья под давлением белых завоевателей. Коренное на­селение со временем превратилось в национальное меньшинство, которо­му, чтобы выжить, необходимо было согласовать две несовместимые систе­мы ценностей — свою и чужую. Под влиянием глобального процесса вестер-низации, охватившего весь континент, структура традиционного индейского общества была дезорганизована. Этот процесс захватил и личность каждо­го человека. Появление случаев умственных и нервных расстройств отражает общее неблагополучие. Каналом аккультурации выступило западноевропей­ское образование. Благодаря ему дети индейцев обучались передовым дос­тижениям западной цивилизации, но одновременно разобучались традици­онному коду культурного поведения. Выросшее в новой среде, молодое по­коление индейцев оказалось между двумя культурными берегами, к каждому из которых оно уже в полной мере не принадлежало. Ученые отмечали внут-риличностный конфликт идентификации: молодежь чувствовала частичную принадлежность к традиционной культуре и частичную принадлежность к современной, не умея точно сориентироваться, к какой именно она на са­мом деле принадлежит. К этому добавлялось определенное отчуждение — своими их уже не считали старики-индейцы и своими еще не считали аме­риканцы. Аномическая депрессия нашла свое выражение в пьянстве, пес­симизме и моральной деградации. Жизненный цикл типичного индейца, прошедшего подобные перипетии, на теоретическом уровне можно предста­вить в виде следующей причинно-следственной цепочки:

Аномия => относительная депривация => разрушение культурной идеи гич-ности => аномическая депрессия

Jilek W.G. A quest for identity: therapeutic effects of the Salish Indian guardian spirit ceremonial // J. Op.

Psychical. 1977. № 8. P. 46.

Leighton D.C., Harding J.S., Macklin D.B. et al. The Character of Danger. N.Y., 1963.

145

Джилек обнаружил, что анемическая депрессия среди индейцев прояв­ляется в фрустрации, психологических срывах, отчаянии, унынии и апатии, потере смысла жизни и разрушении самооценки, реже — в агрессивности против самого себя или других людей, моральной дезориентации и пьянстве. Хотя традиционные ритуалы в новой культурной ситуации уже утратили свой смысл и эффективность, индейцы прибегали к ним как к последнему средству психокоррекции. С их помощью они пытались залечить душевные раны, обрести духовную целостность, утраченную культурную идентичность.

---

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 691; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!