ГЛАВА II ПРИНЦИПЫ РЕГУЛИРОВАНИЯ ТРУДА В НОРМАХ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА И КОНСТИТУЦИОННОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ ЗАРУБЕЖНЫХ СТРАН
Международно-правовое регулирование труда: соотношение с конституционным законодательством России
За последние 10 лет произошло немало событий, повлиявших на особенности взаимоотношений международной и отечественной систем права. Главными из них, безусловно, считаются принятие Конституции Российской Федерации и вступление нашей страны в Совет Европы в 1996 году.
Конституция в ч. 4 ст. 15 закрепила положение, согласно которому «общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы». Впервые на конституционном уровне был закреплен приоритет норм международного права над внутренним законодательством.
Вступление России в Совет Европы повлекло серьезные последствия по пересмотру отраслевого законодательства и приведению его в соответствие с европейскими нормами.
Кроме того, Российская Федерация не только продолжает участвовать в работе многих значимых международных организаций, но и пытается вступить в некоторые другие, например, во Всемирную торговую организацию.
По свидетельству известного ученого-конституционалиста В.Е. Чиркина, «в условиях все более взаимозависимого мира происходит сближение различных правовых систем, их взаимодействие и взаимопроникновение. Прежде всего, это относится … к стандартам прав человека, которые однообразно закрепляются в новых конституциях в соответствии с Международными пактами о правах человека 1966 года» [138].
|
|
|
В настоящее время признание и защита прав и свобод человека – единственная весьма обширная сфера общественных отношений, в которой взаимодействие международного и внутригосударственного права происходит наиболее продуктивно. Как правило, демократически наиболее развитые страны с конституционно провозглашенными и фактически реализуемыми правами и свободами инициируют процесс унификации на международном уровне стандартов прав человека. В результате сотрудничества и достижения компромиссов позиции этих государств приходят к единому знаменателю и на международном уровне вырабатываются единые нормы-стандарты прав человека[139]. Став участником тех или иных международных соглашений государство принимает на себя обязательства по приведению законодательства, судебной и административной практики в соответствие с этими документами. Первая и главная задача – приведение конституции в соответствие с требованиями международно-правовых актов и придание им высокого юридического статуса, характеризующего их как основу национальной правовой системы.
|
|
|
Первый вопрос, который необходимо решить, рассматривая проблему соотношения конституционных прав и свобод человека и гражданина с системой международного права, – что означает формула «общепризнанные принципы и нормы международного права», которая используется в конституциях в разных разделах и в разных лексикологических вариантах?
В.С. Иваненко отмечает, что нормы «о соблюдении (соответствии, признании, приоритете, примате) общепризнанных принципов и норм» являются одним из самых сложных и дискуссионных положений правозащитных статей конституций. При всей своей внешней привлекательности и эта формулировка при ближайшем рассмотрении оказывается довольно расплывчатой, неконкретной, в значительной степени декларативной, вызывающей целый ряд непростых вопросов: какие вообще принципы и нормы являются общепризнанными в международном праве? Каковы критерии признания тех или иных прав и свобод человека международно-общепризнанными? Конституция не дает ответа на эти вопросы. Ниже мы еще не раз к нему вернемся.
Авторитетный ученый в области международного права И.И. Лукашук, проведя специальный анализ принципов взаимодействия международного права и конституций государств, пришел к заключению, что «основное требование международного права к правовой системе государства в целом, и в первую очередь, к конституции состоит в том, чтобы она обеспечивала выполнение государством своих обязательств по международному праву»[140].
|
|
|
Необходимость выработки и реализации определенных принципов не должны навязываться извне международными организациями. Главным идеологом, организатором и проводником гуманистических начал должно являться само государство.
В.С. Иваненко справедливо обращает внимание на наличие в конституциях различных государств разночтений как терминологического, так и сущностного характера: разные конституции для сопоставления двух правовых систем прибегают к различным правовым категориям, а государство в своей конституции для характеристики соотношения его внутреннего права с международным правом может использовать различные системные элементы[141]. В конституциях разных стран закреплены парные категории представляющие, с одной стороны, внутри государственное право, с другой, - международное: «общепризнанные принципы и нормы международного права – правовая система государства» либо «международные договоры государства – правовая система государства», либо «общепризнанные принципы и нормы международного права – законодательство государства», либо «международные договоры государства – законодательство государства».
|
|
|
Наука международного права в вопросе соотношения международного и национального права выработала три основных направления: дуалистическое и два монистических[142].
Суть дуализма в том, что международное и национальное право рассматриваются как два различных правопорядка. Вследствие того, что они не соприкасаются, не пересекаются, вопросов о примате одного над другим не возникает.
Сущность монистических концепций – в единстве этих систем права. Международное и национальное право рассматриваются как части единой системы права. Сторонники монистических концепций делятся на сторонников примата национального права и сторонников примата международного права.
По мнению Р.А. Мюллерсона, бессмысленно говорить абстрактно о примате национального права над международным или, наоборот. Всегда нужно уточнять: где, в какой сфере общественных отношений, в отношениях между государствами или внутри страны. Автор считает, что нужно различать два понятия: система права данного государства и применяемое в данном государстве право. Второе понятие шире первого. Государственные органы применяют не только нормы национального права своего государства, но и нормы иностранного права, а также положения норм международного права. Но и иностранное право, и положения норм международного права могут применяться только с разрешения норм своего национального права[143].
Мы считаем, что международное право, должным образом признанное государством является составной частью национальной системы права наравне с внутренним законодательством.
Некоторые государства в своих конституциях прямо закрепили вхождение международных норм в их правовые системы. Наиболее полно это отражено в Конституции Российской Федерации: согласно ч. 4 ст. 15 «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установленные иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Конституция Армении (ст. 6) предусмотрела такое вхождение только для договоров: «… ратифицированные международные договоры являются составной частью правовой системы Республики. Если в них установлены иные нормы, чем предусмотренные в законах, то применяются нормы договора».
Другие государства конституционно закрепили вхождение международных норм в систему своего законодательства. Согласно Конституции Азербайджана, «международные договоры, стороной которых является Азербайджанская Республика, - неотъемлемая составная часть системы законодательства Азербайджанской Республики».
В.С. Иваненко считает, что, войдя в правовую систему государств, международно-правовые нормы, тем самым, становятся однопорядковыми в формально-юридическом смысле с нормами внутреннего права и нормами права иностранных государств (в случае допуска последних в установленном порядке в правовую систему). В качестве примера он приводит конституции России, Армении и других стран.
В отличие от рассмотренных выше, Конституции Кыргызстана и Украины допускают международные нормы непосредственно в систему своего законодательства. В этом В.С. Иваненко видит преимущество последних по сравнению с первыми[144].
Конечно, разница между понятиями «правовая система» и «система законодательства» очевидна. С.С. Алексеев определяет правовую систему как «все позитивное право, рассматриваемое в единстве с другими активными элементами правовой действительности – правовой идеологией и судебной (юридической) практикой»[145].
Н. И. Матузов добавляет к указанным элементам также законность и правопорядок, правоотношение и субъективные права[146]. Под системой законодательства в широком смысле понимается совокупность нормативных правовых актов того или иного государства. Можно предположить, что и тот, и другой варианты конституционного закрепления статуса международно-правовых норм предполагают их участие в правовом регулировании общественных отношений вместе с иными источниками права. Однако нужно отметить, что в характеристике общепризнанных принципов и норм международного права при определенных условиях может отсутствовать такая необходимая для правовых норм черта, как общеобязательность[147]. Так, международные нормы о труде облекаются в форму конвенций и рекомендаций, правовая значимость которых различна. Конвенции подлежат ратификации и, будучи ратифицированными, возлагают на государство юридические обязательства по их практическому осуществлению. Рекомендации, напротив, ратификации не подлежат. Они представляют пожелания, которые государство может, но не обязано использовать при осуществлении правового регулирования труда[148].
Главным, на наш взгляд, является вопрос о приоритете норм международного права над иными источниками права. Причем его можно рассматривать в двух аспектах. Во-первых, необходимо определиться – юридическую силу чего именно конституции сопоставляют с внутренним правом. А во-вторых, по разному решается вопрос о статусе международного права по отношению к конституции.
Конституции Беларуси, Туркменистана и Узбекистана отдают приоритет общепризнанным принципам международного права над внутригосударственным. Конституция Германии упоминает общепризнанные нормы международного права. А французская Конституция – международные договоры.
Что касается Конституции России, то в начале ч. 4 ст. 15 говорится и об общепризнанных принципах и нормах международного права, и о международных договорах Российской Федерации. Однако далее в этой же статье уточняется, что «если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора».
Следует обратить внимание на тот факт, что сравнивать юридическую силу общепризнанных принципов и норм международного права и, например, законов несколько некорректно. Сравнению подлежат лишь однопорядковые величины, а выше упомянутые понятия к ним не относятся. Если законы являются одним из видов источников права, то нормы международного права к ним не относятся. С этих позиций правильным является сравнение юридической силы либо различных правовых норм, либо различных источников права. Юридическую силу правовых норм можно определить по их нахождению в том или ином источнике права. Более того, с необходимой степенью осторожности можно судить о том, что законы вполне могут включать в себя и нормы международного права, трансформированные во внутреннее законодательство. Так, закрепленные в ст. 2 Трудового кодекса Российской Федерации некоторые принципы регулирования трудовых отношений во многом дублируют международное законодательство о труде. О каком сравнении в этом случае может идти речь? В таком контексте более предпочтительным выглядит положение ст. 55 Конституции Французской республики 1958 года: «Международные договоры и соглашения, должным образом ратифицированные или одобренные, имеют силу, превышающую силу законов, с момента опубликования, при условии применения каждого соглашения или договора другой стороной». Во-первых, в нем идет сравнение двух источников права: международных договоров с законами, а, во-вторых, подобная формулировка делает понятным и доступным решение вопросов, связанных не только с закреплением и юридической силой международно-правовых норм, но возможностью их судебной защиты.
Конституции зарубежных стран по-разному определяют статус международно-правовых норм. Азербайджан, Кыргызстан, Молдова и Украина не определили в своих конституциях приоритет тех или иных норм.
В некоторых конституциях предусмотрена возможность изменения конституции для того, чтобы тот или иной международно-правовой акт приобрел силу. Согласно ст. 95 Конституции Испании, «заключению международного договора, содержащего положения, противоречащие Конституции, должен предшествовать предварительный пересмотр конституции». А Конституция Португалии вообще делает исключение из принципа приоритета положений Конституции над нормами международного права. Статья 277 Конституции гласит: «Органическая и формальная неконституционность международных договоров не препятствует применению их норм во внутренней правовой системе Португалии, поскольку такие же нормы применяются во внутренней правовой системе другой стороны, за исключением случаев, когда их неконституционность влечет за собой нарушение фундаментального положения».
Конституция Российской Федерации не снимает вопросы о понимании статуса международно-правовых норм. Следует поддержать точку зрения С.А. Иванова, который на основе анализа этих положений делает вывод о том, что «в иерархии источников права международные договоры находятся на втором после Конституции месте, поскольку она является исходным правоустанавливающим документом, обладает высшей юридической силой»[149]. Данная точка зрения преобладает в российской юридической науке. Причем в Конституции речь идет о приоритете именно международных договоров, не упоминая в этом случае общепризнанные принципы и нормы международного права, статус которых остается неясным.
Конституции одних стран, высоко определив статус международного права в правовых системах, зафиксировали одновременно и приоритет международных норм о правах человека над нормами внутреннего права. Однако В.С. Иваненко отмечает, что конституции закрепляют в качестве приоритетных положений различные величины: в разных государствах признание и защита прав и свобод человека должны осуществляться в соответствии либо с нормами международного права (или общепризнанными, или любыми), либо с конкретно-договорными нормами данного государства, либо с теми и другими одновременно[150]. Так, ст. 17 Конституции Российской Федерации установила: «В Российской Федерации признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с настоящей Конституцией». Данная формулировка, на взгляд В.С. Иваненко является неудачной, и вызывает два вопроса. Во-первых, непонятно должны ли соответствовать международному праву только «признание и гарантия» прав и свобод или еще и их перечень. Другими словами, какие права и свободы пользуются судебной защитой – перечисленные в Конституции или в международно-правовых документах? Во-вторых, должны ли соответствовать конституционно закрепленные права и свободы человека и гражданина двусторонним международным договорам Российской Федерации, которые не являются общепризнанными[151]. Что касается первого вопроса, то ответ на него можно найти в самой Конституции Российской Федерации. Часть 1 статьи 55 Конституции содержит замечание, что «перечисление в Конституции Российской Федерации основных прав и свобод не должно толковаться как отрицание или умаление других общепризнанных прав и свобод человека и гражданина». Можно с уверенностью предположить, что под категорию «других общепризнанных прав и свобод человека и гражданина» подпадают не перечисленные в Конституции Российской Федерации права и свободы, закрепленные и в законах Российской Федерации, и в международно-правовых актах[152].
А вот второй вопрос вызывает некие опасения.
Конституция Российской Федерации в ст. 15 обращает внимание на соответствие законов международным договорам, а не общепризнанным принципам и нормам. Действительно, категории «общепризнанные принципы и нормы международного права» и «двусторонние международные договоры Российской Федерации (или договоры с небольшим количеством участников)» не совпадают. Поэтому следовало бы, наверное, говорить либо о «нормах международного права», либо о «международных договорах Российской федерации». И тот, и другой варианты включают международно-правовые нормы, закрепленные и в многосторонних соглашениях, и в двусторонних договорах.
В этом случае свойство общепризнанности предполагает наличие юридически оформленного признания рассматриваемых положений государствами, создавшими эти нормы и принципы. Известный ученый в области международного права А.Н. Талалаев считает надежным свидетельством общепризнанности международно-правовой нормы лишь ее присутствие в действующем универсальном многостороннем договоре с участием подавляющего большинства государств мира[153]. Общепризнанные принципы и нормы международного права нужно рассматривать как составляющую международных договоров Российской Федерации. Поэтому положения, содержащиеся в международных документах, не имеющих нормативного характера, составляют часть правовой системы России, но не имеют обязательного характера ввиду отсутствия их государственного признания[154].
Удачной представляется решение этого вопроса в ст. 10 Конституции Испании: «нормы об основных правах и свободах, признаваемых конституцией, должны рассматриваться в соответствии со Всеобщей декларацией прав человека, международными договорами и соглашениями по тем же вопросам, ратифицированным Испанией».
Первым международным соглашением и первым международно-правовым документом, выражающим принцип уважения прав и свобод человека, явился Устав Организации Объединенных Наций, принятый в 1945 г. По подсчету А.Г. Бережнова, формула о «необходимости уважения прав человека» в тексте Устава встречается семь раз[155].
Всеобщая декларация прав человека, принятая Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 года, определила минимальный объем прав, которым должен обладать любой человек в любой из сфер социальной жизни. В ст. 23 Всеобщей Декларации прав человека провозглашено право на труд, на свободный выбор работы, на справедливые и благоприятные условия труда и защиту от безработицы. Здесь же указывается, что «каждый работающий имеет право на справедливое и удовлетворительное вознаграждение, обеспечивающее достойное человека существование самого и его семьи и дополняемое при необходимости другими средствами социального обеспечения».
Еще одним документом, устанавливающим принципы правового регулирования социально-экономических отношений, является Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах, принятый Генеральной ассамблеей ООН в 1966 году, и, вступивший в силу в 1973. Он включает такие важнейшие права, как право создавать профессиональные союзы, право на забастовки, право на социальное обеспечение и социальное страхование, право на образование и многое другое.
Ни во Всеобщей декларации прав человека, ни в Международном пакте об экономических, социальных и культурных правах нет должного выражения требования обеспечения основных прав и свобод человека именно в строгом соответствии с реальными возможностями конкретного общества. К этому следует добавить, что международное законодательство также отнюдь не ориентирует на справедливое распределение прав и свобод человека в соответствии с имеющимися социальными возможностями для обеспечения соответствующего справедливого минимума каждому индивиду[156]. Главным же юридическим фактором в этих условиях должен стать эффективный и независимый судебный контроль за распределением социальных благ[157]. В России же данное условие фактически не выполняется. Трудно представить ситуацию, когда недовольный размером своей заработной платы гражданин в судебном порядке добивается его повышения. В условиях безысходности нередки случаи, когда работники прибегают к крайним мерам в виде голодовок, пикетов, блокирований путей сообщения и других неправовых действий. Поэтому на наш взгляд, реализация ст. 23 Всеобщей Декларации прав человека должна обеспечиваться, во-первых, деятельностью государства в экономической сфере, а, во-вторых, созданием правового механизма справедливого распределения социальных благ между всеми членами общества.
Согласитесь, достаточно странной выглядит ситуация, при которой работающий в финансируемой из бюджета организации специалист с высшим образованием имеет заработную плату, значительно уступающую вознаграждению за труд работника, выполняющего неквалифицированный труд, но в частной организации.
Конституция Российской Федерации и многие международные документы провозглашают равную оплату одинакового труда. Но как соотнести труд работников разных профессий, одинаковый по времени, уровню квалификации и прочим равным условиям. Справедливости и достойного существования всех работников можно добиться только с помощью вмешательства государства, главным направлением деятельности которого должна стать последовательная налоговая политика, правильное распределение социальных льгот и другие действия.
А.Г. Бережнов справедливо отмечает, что «для реализации в социальной практике внутри государства тех или иных юридических норм, содержащихся в соответствующих международных соглашениях по правам и свободам человека, как правило, необходима не только трансформация их содержания во внутреннее законодательство страны, но и, прежде всего, необходимо проведение соответствующей социально-экономической политики, направленной на создание условий для фактического осуществления содержащихся в них требований. В противном случае социальная ценность международно-правовых норм о правах человека остается минимальной, а соответствующее государство, не обеспечивающее условий для реализации прав и свобод человека, должно оцениваться государствами-участниками соглашения как уклоняющееся от взятых на себя обязательств»[158].
Основным разработчиком международно-правовых норм о труде уже многие годы является Международная организация труда (далее МОТ).
На 20 июня 2002 года в МОТ приняты 184 конвенции и 194 рекомендации, касающиеся самых различных аспектов труда: трудовых отношений, управления трудом, занятости и защиты от безработицы и т.д.
В настоящее время Россия ратифицировала 58 Конвенций. Для сравнения, США - 11, ФРГ – 73, Италия – 102, Франция – 114.
Они касаются вопросов, связанных с запретом принудительного труда и различного рода дискриминаций, регулированием труда работников-мигрантов, женщин и молодежи, условиями труда, заработной платой и т.п.
В целом положения Конституции Российской Федерации о труде соответствуют конвенциям МОТ. Это касается обеспечения и свободы труда, и условий труда, отвечающих требованиям безопасности и гигиены, и права на отдых. Конституция не раскрывает данных принципов, но их содержание понимается вполне однозначно и к тому же развивается в отраслевом законодательстве.
На наш взгляд, следовало бы иначе закрепить положения ст. 37 Конституции Российской Федерации, связанные с запретом принудительного труда и обеспечением права на вознаграждение за труд. Первое положение противоречиво своей абстрактностью. Безусловно, что принудительный труд применяется в определенных случаях. Происходит это вполне легально и в соответствии с внутренним и международным законодательством. Задачей этого принципа является четкое разграничение обязательного труда, применяемого в соответствии с законом, и принудительного труда, законом запрещенным. Более содержательная конструкция этого принципа позволит обезопасить граждан от необоснованного привлечения их к обязательному труду, а также предоставит возможность защитить свободу труда в конституционном порядке. Например, еще недавно административное законодательство закрепляло такой вид взыскания, как исправительные работы, и, ничто не мешает законодателю вернуть его. Хотя Конвенция МОТ о запрете принудительного позволяет применять обязательный труд только за совершение преступления.
Итак, разграничение обязательного и принудительного труда возможно двумя способами: 1) определение случаев принудительного труда; 2) определение случаев обязательного труда, который не следует отождествлять с трудом принудительным. Первый вариант менее надежен, поскольку перечислить все случаи, когда труд нужно считать принудительным невозможно. Второй вариант является предпочтительным, так как все случаи применения обязательного труда закрепляются на законодательном уровне. Но и такой способ решения проблемы не оптимален, поскольку, даже являясь слишком конкретным, не может предусмотреть всех случаев, когда применение обязательного труда будет являться крайне необходимым. Кроме того, оба варианта решения проблемы внешне выглядят слишком громоздкими по сравнению с лаконичными положениями Конституции Российской Федерации. На наш взгляд, следует установить на конституционном уровне условия, при которых возможно применение обязательного труда.
С.Ю. Головина предлагает следующую формулировку: «Не считается принудительным трудом работа или служба, которую гражданин должен выполнить (пройти) в силу установления законом обязанности в целях обеспечения безопасности государства или граждан, защиты конституционного строя либо в виде наказания за совершенное преступление»[159].
В целом с предложенной С.Ю. Головиной формулировкой можно согласиться, однако она требует одно уточнение. Так, для привлечения работника к обязательному труду необходима не только причина, связанная с обеспечением безопасности государства и граждан, но и требование невозможности такого обеспечения иными способами.
Таким образом, ч.2 ст. 37 Конституции Российской Федерации необходимо дополнить следующим положением: «Не считается принудительным трудом работа или служба, которую гражданин должен выполнить (пройти) по приговору суда за совершенное преступление либо в силу установления законом обязанности в целях обеспечения безопасности государства или граждан, защиты конституционного строя и в иных случаях, ставящих под угрозу жизнь или нормальные жизненные условия всего населения или его части, когда обеспечить эти условия иным способом невозможно». Остается только добавить, что в соответствии с нормами международного права даже в случае законного применения принудительного труда остальные принципы не утрачивают своего значения[160].
Вторая проблема отечественного конституционного законодательства о труде связана с закреплением принципа, обеспечивающего каждому вознаграждение за труд не ниже установленного государством уровня. Причем она связана с общей проблемой понимания принципов международного права.
К сожалению, и конституционное, и отечественное трудовое законодательство воспринимают нормы международного права не в качестве принципов, а лишь минимальных стандартов прав человека в этой области.
Проблема правильного понимания статуса международно-правовых норм в области прав человека нашла свое отражение не только в науке трудового права.
А.Г. Бережнов справедливо отмечает противоречивый характер требования обеспечения общечеловеческого минимума. С одной стороны, оно является весьма прогрессивным и имеет большое значение, в связи с тем, что связывает государства, признающие Декларацию, определенными обязательствами в социально-экономической и политической сферах, направленными на обеспечение этого минимума. С другой стороны, оно может носить и негативный характер, если осуществление провозглашенных Декларацией прав не соразмерно с социально-экономическим уровнем развития страны[161].
Следует согласиться с С.А. Ивановым, что международное нормотворчество ни в коем случае не должно быть направлено на установление лишь минимальных гарантий. В этом случае, по его мнению, оно потеряет во многом свой смысл и свое значение инструмента, способствующего прогрессу. «Сказанное, - продолжает он, - вполне актуально для наших условий перехода к рынку, когда наблюдается довольно сильная тенденция к установлению всего лишь минимального уровня трудовых прав и гарантий для работников как федеральными законами, в первую очередь кодификационного плана, так и иными нормативными актами»[162].
Со своей стороны можно добавить, что сказанное должно относиться, прежде всего, к конституционному законодательству. Например, закрепление в ст. 37 Конституции Российской Федерации гарантий по установлению государством минимального уровня заработной платы вызывает несколько вопросов. С одной стороны, на локальном уровне для установления заработной платы заинтересованные стороны редко обращаются к гарантированному государством минимуму[163] – он чрезвычайно низок и полностью не соответствует ни рынку труда, ни уровню экономического развития страны. С другой – искусственная привязка минимальной заработной платы к прожиточному минимуму, имеющая место в российском законодательстве о труде, абсолютно неправильна и бесперспективна с экономической точки зрения. Более того, анализируемое положение ст. 133 Трудового кодекса Российской Федерации никак не соответствует положению ст. 2 того же акта и ст. 23 Всеобщей Декларации прав человека о размере заработной платы, который бы обеспечивал достойное существование как самого человека, так и членов его семьи. Очевидно, что прожиточный минимум не имеет ничего общего с достойным уровнем существования, который имеет ввиду Декларация. В среднем по России этот минимум на 1 октября 2003 года составлял 2318 рублей; эта сумма с трудом может обеспечить оплату коммунальных услуг и основных продуктов питания, причем только на одного человека, а не на всю семью.
По свидетельству И.Я. Киселева, установление государством минимального размера заработной платы, а тем белее возможность ее индексации имеют ограниченное распространение в законодательстве зарубежных стран. На Западе преобладает мнение, что индексация заработной платы, даже ее минимума, - это верный путь к гиперинфляции[164]. Но, являясь частью принципа, норма о минимальной заработной плате должна стать ориентиром в развитии законодательства, поэтому исключать ее из конституционной формулировки не следует. В связи с вышесказанным, ч. 3 ст. 37 Конституции можно изложить следующим образом: «Каждый имеет право на труд, отвечающий требованиям безопасности и гигиены, на вознаграждение за труд без какой бы то ни было дискриминации в размере, обеспечивающим достойное человека существование для него самого и его семьи, но не ниже установленного государством минимального размера, а также право на защиту от безработицы».
Доказывая необходимость изменения формулировок ст. 37 Конституции Российской Федерации, мы отмечаем, что преследуемая цель явно не соответствует громоздкой процедуре пересмотра Конституции. На сегодняшний день вполне достаточно официального толкования указанных положений Конституционным Судом Российской Федерации.
С.Ю. Головина справедливо отмечает, что нератифицированные конвенции такого значения, как ратифицированные, не имеют, однако, для уяснения смыслового значения какого-либо термина необходимо обращаться ко всему комплексу правовых актов МОТ, содержащих дефиниции, а не только к ратифицированным конвенциям[165]. Использование моделей, содержащихся в нератифицированных конвенциях, а также в рекомендациях является верным способом приближения законодательства к международным нормам[166].
Международные нормы, содержащиеся в нератифицированных конвенциях, удобны тем, что они могут быть использованы полностью или частично по усмотрению государства. В этом их сила и одновременно слабость, ибо, взятые изолированно, они подчас выпадают из общего контекста, что может отрицательно сказаться на их правильном толковании и применении.
Приобретение конвенциями качества источника права отнюдь не снимает потребности в применении конвенций через законодательство. Во-первых, потому, что этот путь более надежен, а, во-вторых, многие конвенции не могут иметь прямого действия и нуждаются в конкретизации[167].
Итак, для эффективной реализации международно-правовых норм о труде необходимы, во-первых, ратификация принятых международным сообществом конвенций, во-вторых, использование положений других международных документов, например, рекомендаций МОТ, в-третьих, приведение внутреннего законодательства в соответствие с международными актами, и, наконец, в-четвертых, создание правового механизма внутри страны для реализации норм международного права и их судебной защиты.
Судебная защита международно-правовых норм, регулирующих трудовые отношения, возможна и на надгосударственном уровне.
В связи со вступлением в 1996 году в Совет Европы для правовой системы Российской Федерации большое значение приобрела «Конвенция о защите прав человека и основных свобод» от 4 ноября 1950 года.
Защиты непосредственно трудовых прав касаются только ст. 4 Конвенции: «Запрещение рабства и принудительного труда» и ст. 11: «Свобода собраний и объединений». Косвенно, к защите трудовых прав можно отнести ст. 6 (Право на справедливое судебное разбирательство) и ст. 14 (запрещение дискриминации) Конвенции.
Необходимо отметить, что российские граждане чаще всего обращаются в Европейский Суд для защиты прав в уголовно-процессуальной сфере[168]. Нередко обжалуются действия российского государства по исполнению социальных обязательств[169].
Из жалоб российских граждан на нарушение их трудовых прав вызывает интерес два дела.
Жалоба Л.Ф Тумилович[170], хоть и была признана неприемлемой, имеет принципиальное значение для российской правовой системы, поскольку в результате рассмотрения этого дела Европейский Суд признал существовавший в то время надзорный порядок пересмотра судебных решений неэффективным в контексте Конвенции 1950 года по причине зависимости пересмотра от усмотрения определенных должностных лиц и не возможности быть возбужденным только на основании волеизъявления заявителя. Как известно, российский законодатель воспринял точку зрения Европейского Суда по правам человека и наделил сторон спора правом обжаловать вступившее в законную силу решение суда в надзорном порядке (ст. 376 Гражданско-процессуального кодекса Российской Федерации).
Решение по делу Г.Н. Питкевич[171] свидетельствует о том, что вопросы незаконного увольнения рассматриваются Европейским Судом по правам человека только, если нарушена ст. 14 Конвенции 1950 года, запрещающая дискриминацию. Фактически Европейский Суд признал возможным проводить различие в правовом статусе различных категорий работников. К таким же выводам неоднократно приходил и Конституционный Суд Российской Федерации[172].
Комитет экспертов (в настоящее время – Европейский комитет по социальным правам), созданный в рамках Европейской социальной хартии от 18 октября 1961 года[173], отметил, что в обязанность государств не входит обеспечение каждому человеку право на работу по его выбору, независимо от его квалификации[174]. Ни Хартия 1961 года, ни Конвенция 1950 года не закрепляют возможности защиты этих прав, если их понимать в положительном смысле. А вот негативное значение, то есть запрет принудительного труда, закреплено в этих документах.
В статье 11 Конвенции 1950 г. особо выделяется право создавать профессиональные союзы и вступать в таковые для защиты своих интересов.
Т. Васильева акцентирует внимание на том, что разработчики Конвенции, прямо упомянув профсоюзы, несомненно, хотели подчеркнуть важность данных прав, находящихся под защитой ст. 11, независимо от того, признается ли профсоюз объединением в национальном праве[175].
Но Конституция Российской Федерации 1993 года, предоставила в ст. 30 «право создавать профессиональные союзы для защиты своих интересов». Кроме того, она закрепила не только так называемое позитивное (право создавать профсоюзы), но и негативное (запрет принуждать кого-либо к вступлению в профсоюз или пребыванию в нем) право на объединение.
Необходимо отметить, что Конвенция напрямую не гарантирует негативную свободу объединения в том же объеме, что и позитивную. Европейский Суд по правам человека отметил, что принуждение к вступлению в определенный профсоюз не всегда может вступать в противоречие с ее положениями.[176]
М. Лобов обращает внимание на то, что Европейский Суд по правам человека, расширительно толкуя ст. 11 Конвенции, в своих решениях гарантирует право на неприсоединение к профсоюзам и право выхода из них. Однако не нужно забывать, что решение, в котором Европейский Суд впервые подобным образом истолковал Конвенцию, касалось водителей такси, не желающих вступать в профсоюз и опасающихся в этом случае потерять лицензию.[177] В данном случае имеет место индивидуальная трудовая деятельность, а не наемный труд, являющийся предметом трудового права. В этом смысле российское конституционное законодательство опередило международно-правовое. Часть 2 ст. 31 Конституции Российской Федерации подчеркивает: «Никто не может быть принужден к вступлению в какое-либо объединение или пребывание в нем». Однако российская практика показывает, что последствия невступления в профсоюз являются для работника достаточно плачевными. Можно даже сказать, что и государство, и сама профсоюзная организация косвенно принуждают работника к вступлению в профсоюз. Не вступивший лишается различных привилегий юридического и экономического характера, становится более зависимым по отношению к работодателю, чем работник, являющийся членом профсоюза.
По свидетельству М. Лобова, позиция Европейского Суда такова, что многие из гражданских и политических прав, закрепленных в Конвенции, производят правовые последствия социального и экономического характера. В результате Суд приходит к однозначному выводу, что «нет непроницаемой границы, которая отделяет область экономических и социальных прав от сферы действия Конвенции»[178]. В связи с этим, защита трудовых прав может осуществлять не только в рамках выше рассмотренных статей Конвенции. Так, ст. 6 провозглашает право на справедливое судебное разбирательство. Оно касается защиты и уголовных, и гражданских прав (трудовые права в этом случае нужно рассматривать частью гражданских). Другими словами Конвенция защищает сам механизм защиты различного рода прав человека. Такой же универсальный статус имеет ст. 14 Конвенции, запрещающая различного рода дискриминации. В праве Совета Европы проводится четкое разграничение между понятиями «запрет дискриминации» и «равенство».
По мнению юриста секретариата Европейского Суда по правам человека Е. Заковряшиной, принцип «недискриминации предполагает запрет неоправданного различного обращения с лицами, находящимися в одинаковой ситуации, или одинакового подхода к лицам, находящимся в различных ситуациях»[179]. Равенство, напротив, предполагает принятие мер, предусматривающих особые преимущества для лиц, фактически находящихся в менее выгодном положении по сравнению с другими.
Европейская социальная хартия от 18 октября 1961 года и пересмотренная Европейская социальная хартия от 3 мая 1996 года содержат как запрет дискриминации, так и положения, обязывающие государства-участники создавать некоторые преимущества для определенных групп населения (женщин, молодежи, инвалидов и других) с целью обеспечения фактического равенства. Практически все документы рекомендательного характера, принятые в рамках Совета Европы, призывают государства стремиться к обеспечению равенства, рассматривая запрет дискриминации в качестве одной из мер по достижению этой цели[180]. Европейский Суд считает, что принцип равного обращения нарушается, если различие в обращении не имеет объективного и разумного объяснения[181]. Так, Европейский Суд признает допустимым различное отношение к иностранцам – гражданам государств – членов Европейского Союза и гражданам других государств[182].
В соответствии с Европейской конвенцией о правовом положении трудящихся-мигрантов от 24 ноября 1977 года государство-участник должно предоставлять трудящимся-мигрантам режим не менее благоприятный, чем своим гражданам, в отношении условий труда и прекращения трудового договора. Зато в этом документе ничего не говориться о равных возможностях мигрантов и граждан государства в устройстве на работу и защите от безработицы.
Таким образом, если сравнивать законодательство Совета Европы и российскую Конституцию, то с уверенностью можно констатировать полное соответствие конституционных норм о труде европейскому праву. Проблема состоит в совершенствовании самого механизма международно-правовой защиты трудовых прав, повышении уровня правовой грамотности российских граждан, в том числе практикующих юристов.
Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 312; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!