Что дает мне уверенность, что достигнутое знание — истинно.

Понятие истины — одно из фундаментальных и системообразую­щих в философском мышлении. Это относится не только к научному познанию. В понимании истины сочетаются познавательные, ценно­стные и практические аспекты. Истина имеет общекультурологический смысл и значимость. Как подчеркивал Гегель, поведение людей куль­турных соответствует сущности предметов, т. е. истине.

В религиозно ориентированной русской философской традиции, например у П. Флоренского, истина — бытийственна. "Так что "исти­на", согласно русскому о ней разумию, закрепила в себе понятие абсолютной реальности: Истина—"сущее", подлинно существующее в отличие от мнимого, не действительно бывающего... Познание не есть захват мертвого объекта хищным гносеологическим субъектом, а живое нравственное общение личностей, из которых каждая для каждой служит и объектом, и субъектом... В собственном смысле познаваема только личность и только личностью... "Истина, Добро и Красота"... есть не три разных начала, а одно. Это —одна и та же духовная жизнь, но под разными углами зрения рассматриваемая" (ПА. Флоренский. "Столп и утверждение истины"). Главный смысл познания —быть личностью, сопричастной Богу.

Для экзистенциализма "сущность истины есть свобода" (М. Хай-деггер. "О сущности истины"), переживаемая человеком как факт бытия. В этом ряд философов-экзистенциалистов сродни русской философско-религиозной традиции.

Собственно, само понятие "практики" связано с преобразующей и творческой деятельностью человека, находящей свое выражение в культуре в процессах опредмечивания и распредмечивания. Опредме­чивание —это процесс овеществления идеального в процессе трудовой деятельности. Идеальное содержит в себе как уже имеющиеся в объективной реальности черты, качества предмета, так и некоторый идеал, отражающий перспективы развития этих качеств. Благодаря этому в процессе распредмечивания, то есть использования вещных форм в процессе деятельности, человек раскрывает не только ухе известные качества, но и новые, в соответствии с целями преобразо­вания данного предмета или с его помощью других. Следует заметить, что объектом опредмечивания / распредмечивания может выступать продукт как материальной, так и духовной культуры. Для человека особенно важно освоение культуры духовной деятельности. Как писал Кант: "Сделать разумное существо вообще пригодным для любых целей (следовательно, в его свободе) — это культура" (И. Кант. "Критика способности суждения"), поскольку возможность целеполагания и целесообразной деятельности и есть свобода, а значит и конечная, высшая цель познания.

В связи с этим определение практики как наиболее общего кри­терия истины правомерно не только для научного познания.

Одно из первых определений объективной истины было дано Аристотелем: познание истинно, когда оно соответствует существую­щим вне сознания вещам и их связям. "Надо иметь в виду, — писал Аристотель, — не потому ты бел, что мы правильно считаем тебя белым, а, наоборот, — потому, что ты бел, мы, утверждающие это, правы" (Аристотель, "Метафизика"). Аристотель критиковал концепцию исти­ны Платона, согласно которой истина выводится за пределы субъекта и представляет собой внеопытный, вечный и неизменный мир "идей"-Кант первым наиболее остро поставил проблему противоречивости (антиномичности) самого понятия объективной истины. Ведущими признаками ее объективности, по Канту, являются всеобщность и необходимость. Но где источник этого? Ведь истина —форма деятель­ности субъекта. И Кант отвечает, что для познающего субъекта этот источник в априорном (доопытном, не выведенном из опыта) знании. Кант рассматривает всеобщность и необходимость в традиционном еще для античности их понимании как атрибутов первоосновы мира — неизменной вечной сущности конкретных предметов и текучих явле­ний.

Таким образом, истина долгое время рассматривалась как некое законченное состояние, в котором достигнуто исчерпывающее отра­жение объекта. При таком подходе не оставалось места для эволюции и развития и требовалось всегда еще нечто, "для обоснования основа­ния" — истины. Впервые это противоречие осознал Гегель, который показал, что истина — не застывшая система, а постепенный процесс все большего и большего совпадения предмета с понятием.

Позитивистское направление в современной философии во многом опирается на кантовскую теорию познания и, как правило, выводит истинность знания не из знаний, а все так же —из субъекта. Иногда это дополняется наличием психологической уверенности человека в истинности высказывания—верой. (Эту точку зрения разделял Б. Рассел, видный ученый, историк философии и науки, представитель движения свободомыслящих, сторонники которого доказывали на практике, что моральное совершенство возможно и для неверующего человека.)

Однако прагматисты, заслуга которых состоит в том, что они детально разработали тему, которая составила отличительную черту философии XX века, — тему человеческой деятельности, справедливо считали определение истины, данное Аристотелем и в общем виде долго существовавшее в истории философской мысли, абстрактным и неопределенным, поскольку оно не отвечало на вопрос, в чем же состоит это соответствие и какой действительности оно соответствует.

Появление "философии жизни" (Ф. Ницше, А. Бергсон) повлекло за собой пересмотр понимания природы познания, истины и практики. Оно противостояло марксистскому пониманию практики как предмет­но-чувственной и критически-революционной деятельности обще­ственного человека (см. К. Маркс. "Тезисы о Фейербахе"). Интел­лектуальная деятельность стала рассматриваться как направленная не на понятийное воспроизведение объективной реальности, а на удов­летворение потребности в успешном действии, в проектировании наиболее эффективных реакций на внешние воздействия. В социоло­гии (у М. Вебера) появляется концепция рационализации, рассматри­вающей в качестве основы познания целерациональное действие, ориентированное на духовные смысложизненные ценности человече­ской жизнедеятельности. Так, гносеологического субъекта с его стрем­лением к чистому знанию и к абсолютной истине сменил 'заинтересованный субъект" (см.: "Буржуазная философия XX века"), безразличный к истине как таковой, для которого познавательная деятельность со всем понятийным аппаратом и с истиной как абсо­лютной целью выступала лишь в качестве средства решения практи­ческих задач.

Успехи преобразовательной, в том числе и научно-технической, деятельности заставили задуматься и о роли деятельности не только для существования человека, но и для самого этого мира. Так, отвер­гнутое в пользу механической причинности философией Нового вре­мени понятие цели вернулось в философию неклассического периода как понятие целеполагающей деятельности человека.

Понимание истины как процесса содержит в себе как момент своего инобытия и "ложное знание" (по Гегелю). Истина — это не просто развертывание во времени уже имеющейся сущности, а изменения самого предмета в процессе познания. Кстати сказать, именно так мы пытались определить предмет философии, а о взглядах философов говорили с позиций, какую проблему они решили, а перед какой остановились в своем конкретном познании. Так что процесс обрете­ния истины проходил перед вами и вы сами становились участниками этого процесса, изменяя предмет философии и себя как познающего субъекта.

Объективную истину нельзя сводить ни к абсолютной, ни к отно­сительной. Абсолютизация истины ведет к догматизму. Признание лишь относительности истины — к релятивизму и редукционизму, когда, чтобы сохранить устойчивость знания, более сложное сводят к менее сложному как единому принципу объяснения. Абсолютность истины в том, что истина возможна, причем как процесс, в котором совпадают историческое (развитие) и логическое (форма) в определе­нии сущности.

Для практической деятельности человеку надо знание объективно-истинное и доказанное. Доказательность, достоверность предполагает наличие критерия, позволяющего выявить объективную истинность знания. В поисках логических доказательств, то есть в выведении одного суждения из других, можно прийти к "дурной бесконечности".

В истории философии предлагались различные варианты решения этой проблемы. Частично об этом уже говорилось. Остановимся на рассмотрении практики как критерия истины. Необходимо сделать следующее замечание о том, что практику нельзя сводить лишь к познанию предмета; она есть изменение предмета, преобразование его.

В практике всеобщее связано с единичным, но не требует повторения всего возможного количества единичных практических актов, как это было бы необходимо в логическом доказательстве или обосновании истинности путем восхождения от индукции к дедукции. Однако нельзя считать неизменной истину, даже если ей соответствует "сотворение" чего-либо в одномоментном акте практической деятельности. Практика является абсолютным критерием истинности как исторический процесс. В дальнейшем взгляды как сторонников практики в качестве критерия истинности, так и их критиков будут рассматриваться в рамках исследования различных типов рациональности и научной рациональности, в частности.

§4. Типы рациональности. Рациональность научного знания.

Понятие "рациональность" и термин "рационализм" рассматрива­лись при определении специфики философского знания и способов философствования. Человек не может жить не мысля. Причем это связано не только с приобретением знаний, но и с оцениванием и действием. Да, мы в познавательном процессе, понимаемом в широком смысле слова, сталкиваемся и с такими феноменами, как вера, интуиция, бессознательное (особенно в поведенческой сфере), а также с социальными регуляторами — нормами, традициями, которые в значительной степени не требуют рациональных познавательных усилий (размышления, доказательности и т.п.), однако их языковое выражение "включает" нашу рациональную способность. Психологи говорят, что если бы человек не имел привычек, то есть реакций, доведенных повторением до автоматизма, в том числе в понимании речи и в реакциях на смысл сообщения, а все подвергал обдумыванию, психика не выдержала бы такого напряжения, человек стал бы недееспособным. Однако к таким же результатам могут привести и усилия "отключить" разум, сведя поведение к привычкам. Но все это касается в целом репродуктивной (воспроизводящей, "повторяющей") деятельности. Познание все же связано с продуктивной, то есть созидающей новое, деятельностью, даже если это новое —только процесс усвоения име­ющегося, поскольку он личностно наполнен и переживаем.

Как отмечалось, интуиция есть образное решение какой-либо задачи. Различают интеллектуальную и мистическую интуицию. Ин­теллектуальная интуиция как бы пропускает опосредующие логические звенья, часть из которых еще не сформулирована исследователем в суждение, и процесс мышления завершается уже после, в период истолкования образа, выявления в нем причинно-следственных, сущ­ностных связей. К мистической интуиции чаще всего прибегают последователи религиозных воззрений (но не всех, поскольку в образ­ности много чувственности), люди, занимающиеся художественным творчеством, философией, психологией. Мистическая интуиция ста­рается получить образ, "не замутненный" сознанием, рефлексией, но первый этап приведения человека в состояние "мистического озарения" связан с отключением чувственного восприятия (молчание, темнота, тишина, голодание), а затем сосредоточение "рацио": перед внутренним взором должен предстать максимально лишенный качеств и разнообразия предмет, тем не менее несущий символическую нагрузку: образ единства, центра (сосредоточение внимания, например, на горящей свече).

Еще один аспект рациональности связан со способностью человека конструировать некоторую реальность, причем не только непосредст­венно соотносящуюся с окружающей действительностью. Достаточно развитая, такая конструктивная способность может изменять взгляд человека на мир вообще, в частности, проявляясь в сочетании в мировоззрении ученого-естествоиспытателя научных, эстетических и мистических взглядов. Вообще очень часто у людей, занимающихся частными науками, вопросы, требующие целостного понимания, со­относятся с чем-то непостижимым, с тем, что не "схватывается" привычными им средствами анализа, эксперимента, опыта. Или же наоборот, они так верят в значимость и эффективность приемов своей деятельности, что наделяют и окружающий мир разумным целеполаганием, неважно, представляется это в личностном, антропоморфном, варианте или абстрактно, как некое разлитое в окружающем мире

качество.

Итак, любому типу рациональности присущи как некое мыслитель­ное, анализирующее и планирующее действие, так и конструирование, как воплощение мыслительного образа в предмете (как материальном, так и идеальном), а также в действии. В познавательный процесс входят и ценностные формы сознания: мораль, искусство, религия. Специ­фика познавательных процессов в этом случае состоит в практически одновременном осознании и конструировании реальности, истинность здесь важна не сама по себе, как в науке, а в сочетании с успешностью действия и "отнесением к ценности" (соответствие смысложизненным ориентирам).

Только начиная с Канта ведется поиск ответа на вопрос о художе­ственной специфичности искусства. Все предшествующие теории в той или иной мере связывали эстетическое с полезным, нравственным истинным в духе античной калокагатии (идеала физического и нрав­ственного совершенства). Художественный образ как целостный фе­номен характеризуется двумя его важнейшими взаимосвязанными гносеологическими качествами: реалистичностью и чувственной кон­кретностью, приближающими художественный образ к действитель­ности, а также условностью и парадоксальностью—атрибутами творческого мышления художника. Художественный образ существует лишь в единстве переживания и осмысления. В художественном образе существуют воедино целостный образ мира и глубоко личное, субъек­тивное отношение к нему, все это сплетается в момент переживания каких-либо явлений и процессов жизни. Однако осмысление эстети­ческих категорий, таких, как "прекрасное" —"безобразное", "трагиче­ское"— "комическое", переводит субъективный опыт эстетического переживания в общественный, где реалии эстетического мироотношения предстают как социокультурные компоненты духовной жизни общества.

Нечто схожее происходит и в морали.

Утверждение в общественной жизни норм морали связано с созна­тельной творческой деятельностью людей, в основе которой лежат рациональные представления о необходимом характере общественных взаимосвязей. В связи с этим нельзя противопоставлять нравственное, ценностное и практически значимое, то есть целесообразное, рацио­нальную, рефлексивную способность и живое нравственное чувство, совестливость, например.

При всем своеобразии религии в ней также можно выделить и рациональное, и эстетическое, и ценностное мышления. Основу здесь, конечно же, составляет мистическая интуиция, или живой религиоз­ный опыт. Поэтому можно сказать, что в значительный степени специфику религиозного сознания определяет психологический ком­понент (представления, личный религиозный опыт) — опыт приобще­ния к "тайне", представляющий собой и опыт религиозного познания. Здесь наряду с продуктивной способностью воображения большую роль играет процесс восприятия, в котором происходит активное истолкование наблюдаемого и установление его смысла. В религиозном переживании воображаемое представляется обладающим безусловной реальностью, а на основе факта существования воспринимаются как достоверные и все характеристики его (смыслы и значения), становя­щиеся, в свою очередь, абсолютными ценностями и мотивами пове­дения верующего человека в соответствии с усвоенной им религиозной традицией. Современные православные философы понимают веру как "особый тип достоверного знания, опирающийся на живой религиоз­ный опыт человека". Наука и духовное познание основываются на разных структурах человеческого существа. Научная рациональность не осмысляет бытия человека, что доступно лишь духовному познанию, в котором человек выступает как личность, целокупность в своем богоподобии и богопричастности (А. В. Кураев, В. И. Кураев. "Рели­гиозная вера и рациональность. Гносеологический аспект". В книге "Исторические типы рациональности").

Особенности вненаучного познания привлекли внимание Ф. Ниц­ше и прагматистов к тому факту, что для того, чтобы успешно действовать, оказывается не всегда нужно обладать истинным знанием. В ряде практических случаев, чтобы преуспеть, надо не столько знать, сколько уметь, а главное—хотеть, иметь волю к действию. Таким образом, познание и истина перестают быть абсолютной целью, они превращаются в средство для осуществления психологических, мораль­ных, социологических и иных целей, связанных с действием. Мир таков, каким мы его сделали и каким согласились его принять. Но единство теории и практики состоит в том, что действие должно опираться на знание, которое в свою очередь проверяется действием.

При всей относительности, даже до известной степени условности формы знания, содержание знания, проверенного и подтвержденного практикой в общечеловеческих масштабах, не может не быть в основе своей объективным.

В науке познавательный компонент, именно в аспекте получения знаний, в научной рациональности преобладает. Но понятие рацио­нальности неравнозначно понятию рационализм. Рационализм, как было показано в главе о специфике философского знания, достаточно многообразен в своих проявлениях, но по большей части связывается именно с интеллектуальной деятельностью человека, с сугубо вывод­ным, получаемым с помощью дедукции из основополагающих, оче­видных, не требующих доказательств аксиом, знанием. В связи с развитием рационалистических воззрений в современных условиях согласимся с позицией П.В. Алексеева и A.B. Панина ("Философия"), предложивших принять понимание рационализма в формулировке английского философа науки К. Поппера: "Я использую слово "раци­онализм" для того, чтобы обозначить, грубо говоря, позицию, которая стремится решать как можно больше проблем посредством апелляции к разуму, т.е. ясному мышлению и опыту, а не посредством апелляции к эмоциям и страстям" (К. Поппер. "Открытое общество и его враги"). О возникновении научной рациональности, с ее признаками не­противоречивости, доказательности, проверяемости, системности и др., принято говорить, начиная с эпохи первой научной революции, собственно, потому и считающейся революцией, что ее итогом было сложное, порой мучительное, длящееся на протяжении ста пятидесяти лет формирование новых представлений о человеке, о науке, о человеке науки, о научном поиске и научных институтах, об отношениях между наукой и обществом, между наукой и философией и между научным знанием и религиозной верой. Эти проблемы, исследуемые в русле историко-философского познания, нашли разностороннее освещение в работах отечественных (Б.Г. Кузнецова, П.П. Гайденко, В.П. Гай-денко, Г. А. Смирнова и др.) и зарубежных исследователей (Дж. Реале и Д. Антисери, Р. Тарнис и др.). В данном параграфе будут рассмотрены характерные черты научной рациональности, взаимоотношения науки и общества, науки и философии, личности ученого (проблемы веры и разула были достаточно подробно рассмотрены ранее).

Характерной чертой для "утра науки", как образно назвал Возрож­дение Б.Г. Кузнецов, является общее состояние возрожденческой духовности, когда разум начинает интуитивно понимать стоящие перед ним задачи и решения. "Двигаясь по бесконечной спирали, наука в начале каждого нового витка всегда будет обладать этим первым взглядом на мир и интуитивным предвосхищением предстоящего пути" (Б. Г. Кузнецов. "Галилей").

Для формирующейся научной картины мира стержневыми поня­тиями являлись модификации логически неотделимых друг от друга понятий непрерывности, однородности и относительности. Земля становится одной из планет, а не особым продуктом творения; западная культура сталкивается с опытом других культур (открытие Америки); вселенная становится бесконечной, "населенной" множеством миров.

Меняется и образ науки. Теперь она не дело отдельного мага или просвещенного астролога, она не комментарий к авторитету (Аристотелю), который все сказал, а исследование и изучение мира природы: в результате эксперимента обретаются истинные суждения о мире. Так возникают собственные предмет, метод и язык наухи, не выпрашива­ющие гарантий извне. Наука перестает искать "первоначала", фикси­рует внимание не на сути или субстанции вещей и явлений, а на характеристиках предметов и событий, которые могут быть объективно и, следовательно, публично проконтролированы и оценены. Начиная с Галилея наука намерена исследовать не зачем, а как, не субстанцию, а функцию. Однако, как вы помните, наука не отказывается от философских допущений, даже столь отдаленных от нее, как понятие "Бог", хотя и отводит им вполне определенное место. С философскими допущениями (помните, мы говорили о важности именно взаимодей­ствия научной, религиозной и философской картин мира) связана и еще одна особенность научной рациональности.

Наука не является простым обобщением практики, не выводима непосредственно из нее. Да, наука такой тип знания, который нужда­ется в постоянном контроле со стороны опыта, практики. "Научная революция порождает современного ученого-экспериментатора, сила которого — в эксперименте, становящемся все более строгим благодаря новым измерительным приборам, все более и более точным... Науку создали ученые. Но развивается она благодаря технологической базе, машинам и инструментам, которые составили естественную основу испытаний и вскрыли новые глубокие и перспективные про­блемы... Техник —это тот, кто знает что и часто также знает как. Но лишь ученый знает почему" (Дж. Реале, Д. Антисери. "Западная фило­софия от истоков до наших дней"). Это достижимо потому, что в ходе научного эксперимента разум не может быть пассивным, он его проектирует, и он делает это, чтобы проверить, верно ли его предпо­ложение, с тем чтобы трансформировать случайное и эмпирическое в необходимое, регулируемое законами. Научный опыт состоит из тео­рий, устанавливающих факты, и из фактов, контролирующих теории на основе взаимопроникновения и взаимокорректировки, в этом от­личие простого наблюдения от эксперимента, в том числе и мысли­тельного. "Когда Галилей пустил шарики по наклонной плоскости, причем их все выбрал он сам, а Торричелли взвесил воздух, который, как он уже знал, равен весу определенного столба известной жидкости... это было откровением для исследователей. Они поняли, что разум видит только то, что он сам производит по собственному рисунку и что он должен идти вперед и заставить природу ответить на его вопросы; и не допускать, чтобы она понукала им, так сказать, с помощью вожжей; иначе наши наблюдения, сделанные случайно и без заранее выработанного рисунка, не привели бы к необходимому закону, в котором нуждается и разум" (И. Кант. "Критика чистого разума").

Вот почему в истории развитии научного мышления борьба с "очевидностью" поставлена как фактор формирования нового типа знания. Можно говорить о "смене парадигмы" мышления в науке, в том числе в важнейшем вопросе об истине. Галилей в своем научном завещании выступил против "очевидности" как критерия объективной истины. Так, "очевидность" геоцентризма была, по его мнению, результатом априорной конструкции. Логическая и эмпирическая оче­видность были псевдонимом непоколебимости догмата или метафизического способа мышления. Антидогматизм науки —ее неотъемлемая черта, присущая ей во все времена. Наукой стали двигать парадокс, осмысление противоречия, которое при создании новой теории теряло свою парадоксальность, а затем и вовсе новая теория получала однозначное подтверждение в результате новых наблюдений. Антидогматизм науки является ее внутренним организующим прин­ципом и потому, что всякий раз, когда теория достигла своей логиче­ской законченности (а значит, обрела достаточно иерархизированную структуру, основанную на выделении ведущего, то есть в определенной мере абсолютизированного, принципа построения), возникают проблемы, для решения которых требуется теория более широкого объема, нового уровня осмысления, включающая предыдущее как момент, истинный при определенных условиях. Дело в том, что проблема — это не просто "непознанное", а, скорее, знание о незнании: есть нечто достоверное и доказанное, но вступившее в противоречие с новым, которое нельзя еще ни принять, ни опровергнуть; исходя из этого факта и формулируется проблема.

Тем не менее, критерий "очевидности" продолжает сохраняться в научном мышлении, претерпевая изменения в форме своего выраже­ния. Кстати, с позиций очевидности ведется критика применимости такого критерия объективной истины, как практика: ее целеполагающий характер не дает стопроцентной однозначности решения сложных, системных задач; тоудно предвидеть результат; наличие цели может создавать априорные схемы, и тогда практика служит лишь подтверждением или опровержением этих схем. Но парадокс в том и состоит, что вариативность развития, "открытость" сложных самоорганизую­щихся систем, стали достаточно "очевидны", чтобы заменить принцип подтверждения истины (верификации) принципом фальсификации (возможность опровержимости любого утверждения и проведение, тем самым, отделения научного знания от других типов рациональности при подчеркивании относительности знания). И тот и другой варианты имеют свои плюсы и минусы. Рассмотрим это на примере ведущих тенденций в развитии логики и методологии науки.

Кризис науки еще в XIX веке породил смену приоритетных вопросов науки. Теперь вместо вопроса "почему?" выдвигается вопрос "как?". Наука в воззрениях позитивистов становится все более описа­тельной, поскольку исследует лишь мир явлений и мнений, хотя и весьма систематизированных и убедительно представленных.

Современное течение позитивизма, неопозитивизм, или аналити­ческая философия (в узком смысле, поскольку аналитичность — одна из характеристик современного способа философствования вообще, не связанная непосредственно с каким-либо конкретным направлени­ем философской мысли), предложило свое видение реальных проблем науки: осмысленность научных утверждений; возможность опытной поверки абстрактных теоретических положений; соотношение содер­жательных и формальных компонентов научной теории (в связи с математизацией и формализацией современного научного знания). Тем не менее, принцип верификации с его главным тезисом о сводимости содержания истинных теоретических утверждений к констатации эм­пирических, опытных "данных" и утверждением о бессодержательности положений логики и математики, пришел в противоречие с практикой современного научного познания. Даже внутри этого направления возникают в целом антипозитивистские идеи, в частности с переходом от индуктивного метода познания и доказательности (столь характер­ному для первой научной революции и этапа "утра науки") к иным.

Так, К. Поппер пытается совместить решающее значение "доводов опыта" и логическую доказательность, которая может содержаться только в дедуктивной логике, а именно то положение, согласно которому теория считается опровергнутой, если опровергается ее эм­пирически проверяемое следствие. Но тогда все научное знание носит характер лишь гипотезы (гипотетическое знание), а характер проверки слишком жесток и упрощен. Критицизм, безусловно, характернейшая черта научной рациональности, но выясняется, что кроме эмпириче­ской и логической детерминанты научного мышления есть и другие, к которым относятся исторические и социокультурные соображения, суммирующиеся в таких понятиях, как "парадигма" (Т. Кун) и "иссле­довательская программа" (И. Лакатос). Рациональность научного по­знания увязывается с деятельностью не только индивида или исследований в конкретной области, а всего научного сообщества. "Рационализм... это, по сути дела, позиция, которая предполагает, что "я могу ошибаться, и ты можешь ошибаться, но совместными усилиями мы можем постепенно приближаться к истине"... Рационалистическая позиция, или, как ее можно назвать, "позиция разумности", очень близка к позиции науки с ее уверенностью, что в поисках истины мы нуждаемся в сотрудничестве и что с помощью доказательств можно Добиться некоторого приближения к объективности" (К. Поппер. "Открытое общество и его враги"). П. Фейерабенд считает главным Принципом, обеспечивающим прогресс науки, —"допустимо все", Поскольку в истории и философии науки нет ни одного методологического правила, которое бы не нарушалось. Этот принцип не только разумен, но и абсолютно необходим. Причины нарушения методоло­гических правил относятся к области социально-психологической. Так рассуждает и Т. Кун, говоря о смене парадигм. И. Лакатос, ученик К. Поппера, склоняется к конвенциональности (достижению догово­ренности) при смене исследовательских программ.

Однако оставаясь в рамках только логики науки, абсолютизирован­ной интеллектуальной деятельности человека, мы все время вынужде­ны признавать или гипотетический характер объективной истины, или возможности получения знания лишь о конкретных явлениях мира, что подрывает основы достижения объективной истины об объектив­ной реальности.

На наш взгляд, попытка решения этой дилеммы с позиций пони­мания знания как формы деятельности субъекта, в которой целесооб­разно, практически направленно отражены вещи, процессы объективной реальности и, соответственно, практика предстает как критерий истины, наиболее плодотворна. И плодотворность этого обусловлена и тем, что научному познанию свойственно опережающее отражение практики, базирующееся на признании целеполагающего характера деятельности человека, в том числе и познавательной. При­чем именно фундаментальные исследования дают наибольшее опере­жение наличной практики, хотя в них снижается конкретность прогноза будущего. Но именно они являются основанием "смены парадигм" в научном мышлении и преобразовательной практике. При­знание целеполагания ведущей чертой познавательной деятельности "снимает" дилемму противостояния научности как объективности и ценностности как субъективности, а значит, и проблему "сциентизм — антисциентизм". "Социально-этические и гуманистические проблемы не являются чем-то внешним, сопутствующим поиску истины и обна­руживающим свое значение лишь в "технологическом" применении "готового" научного знания, а входят в само "тело" науки как необхо­димая часть, как "условие мыслимости" и эффективной реализации истины" (И. Т. Фролов, Б. Г. Юдин. "Этика науки. Проблемы и дискуссии"), так как ценности и оценки рождаются в самой преобра­зующей деятельности. Обобщая уроки прошлого, отечественные уче­ные справедливо подчеркивают, что в естествознании лучше переоценить, чем недооценить новые идеи. "Если объективная истина независима от субъекта, от социальных интересов и в этом смысле первична по отношению к социальным ценностям, то, с другой стороны, социальная ориентация субъекта познания первична по отношению к реальной системе развивающегося знания, к оценке имеющейся информации и к "выбору" соответствующих суждений" (П. В. Алексеев, А. В. Панин. "Философия"). Таким образом, практика, как предметно-преобразующая деятельность человека, включает его коренные цели и задачи.

---

Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 295; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!