Аргументы в подтверждение основной

Гипотезы

В заключение этой главы нам хотелось бы вернуться к ее вступительной части и проверить ее не с точки зрения терапии в целом, но применительно к нашему непосред­ственному опыту. Основная гипотеза данной работы со­стояла в предположении о том, что клиент обладает бе­зусловной способностью к саморегуляции и самопобуж­дению, к самосозиданию и конструктивному решению тех жизненных трудностей, с которыми он сталкивается. Эта гипотеза до сих пор никем не опровергнута, равно как никем и не подтверждена на основании какого-либо ис­следования в сфере терапии. Что же касается клиничес­кого опыта, то некоторые клиницисты настаивают на том, что их опыт подтверждает данную гипотезу, другие утвер­ждают, что в их практике едва ли найдется подтвержде­ние такого предположения и смотрят на него с нескрыва­емым скептицизмом, подчеркивая, что опора на потен­циал клиента приносит сомнительные результаты.

В этой ситуации, которая никак не может удовлетво­рить нас с научной точки зрения, может оказаться полез­ной проверка тех разрозненных доказательств (за преде­лами психотерапии), которые имеют отношение к дан­ной гипотезе. Существует определенное количество объективных оснований и несколько экспериментальных подтверждений нашего предположения из смежных с пси­хотерапией сфер деятельности.

Широко известное исследование Липпитта и его со­трудников (118), посвященное моделям взаимодействия в группе, показало, что группа, в которой принят демок­ратический стиль взаимодействия, самоорганизуется вок­руг ведущего интереса и сама несет за себя ответствен­ность. Группа, основанная на таком принципе, по произ­водительности (как с точки зрения количества, так и с точки зрения качества производимого продукта), по мо­ральным критериям и по уровню враждебности значительно опережает достижения других групп в тех же обла­стях. В группах, где главенствует попустительский стиль взаимодействия, где нет выраженной, устойчивой струк­туры и отсутствует ведущий интерес, а также в группах, построенных по автократической модели, при которой каждый член сообщества неукоснительно обязан выпол­нять волю лидера, а поведение, которое декларируется приемлемым, зависит от его желаний, — в таких группах результаты не столь впечатляющи. Несмотря на то что это исследование построено на малой выборке и его ценность снижается тем фактом, что лидеры групп вели себя ис­кренне, будучи носителями демократических функций, v лишь выполняли заданные роли во всех прочих случаях это исследование достойно обсуждения.

Для нас также представляет интерес исследование Гер­берта Уильямса (223), проведенное много лет назад, ко­торое было посвящено изучению обучаемости делинквентных подростков в специально организованных для это­го условиях. Из тех юных правонарушителей, в обучение и воспитании которых школа испытывала наибольшие трудности, была сформирована учебная группа, по всем внешним критериям напоминающая школьный класс. Как и ожидалось, на этапе начальной диагностики у маль­чиков были обнаружены задержки в интеллектуальном развитии и сниженный уровень школьной успеваемости.

Комната, в которой начались занятия подростков, не была оснащена никаким специальным оборудованием и единственным ее отличием от других классных комнат, был большой стол, на котором лежали разнообразные книги, учебники и хрестоматии для читателей разных возрастов. Никаких особенных правил поведения в классе также не было заявлено, за исключением двух: находясь в классе, мальчик должен был занять себя каким-либо де­лом и не отвлекать других от их занятий, не причинял им беспокойства, не надоедать им и раздражать их. Та­ким образом, для мальчиков была создана ситуация вседозволенности внутри достаточно широких и вполне ре­алистичных ограничений, когда ответственность лежит на самом подростке. Мальчикам выражалось одобрение выб­ранной ими активности и оказывалась поддержка в их не­посредственной деятельности, но все поощрения, реко­мендации и советы давались только после того, как под­росток сам выбирал себе занятие и приступал к выбран­ному делу, проявляя тем самым собственную инициати­ву. Так, если мальчик проявлял художественные способ­ности, а также интерес к изобразительному искусству, ему могла быть оказана помощь в том, чтобы перейти в спе­циальный художественный класс; если же он оказывался способным к математике или особенно интересовался механикой, ему содействовали в прохождении соответ­ствующих курсов. Подростки были вместе в течение че­тырех месяцев, хотя некоторые из них оставались в груп­пе не весь период. По окончании этого периода была про­ведена диагностика успеваемости подростков на выходе. За время этих четырех месяцев успеваемость мальчиков повысилась: их достижения в чтении равнялись умствен­ному возрасту 11,2 месяца; в арифметике — 14,5 месяцев; по всем остальным предметам были продемонстрирова­ны близкие результаты. В целом, общий образовательный уровень подростков повысился на 12,2 месяца, и если бы можно было исключить из общего числа результаты тро­их испытуемых, достижения которых оказались не так велики, то общий уровень составил бы 15,2 месяца, что в четыре раза превышает естественные ожидания от груп­пы с таким уровнем отставания и абсолютной несформированностью учебных навыков.

Другое исследование, на которое нам хотелось бы об­ратить внимание, относится к совершенно иной области. Оно было проведено во время войны под наблюдением Курта Левина (112) и посвящалось изучению пищевых привычек испытуемых. Было установлено, что лишь не­которые испытуемые (10 %) из тех, которые слушали настоятельные рекомендации лектора относительно упот­ребления в пищу тех частей туши, которые редко исполь­зуются в качестве еды (сердце, почки, мозг), стали следо­вать полученным советам на практике. В другой группе испытуемых была проведена не лекция, а дискуссия не тему нехватки продовольствия в военное время. В ходе этого обсуждения каждый участник получил информацию о свойствах субпродуктов, которые предлагалось употреб­лять в пищу. В финале дискуссии участникам предлага­лось принять решение относительно включения субпро­дуктов, которые они только что обсуждали, в свой соб­ственный рацион. В результате 52 % испытуемых приня­ли решение использовать один или несколько предложен­ных субпродуктов и придерживались своего решения не практике. Таким образом, было показано, что деятель­ность, которая осуществляется самостоятельно и ответственно, является более эффективной, нежели та, в кото­рой субъект выступает как руководимый и ведомый вне­шними воздействиями.

Исследование, проведенное Кохом и Френчем (41) оперирует схожими заключениями в отношении промыш­ленных рабочих. Нескольким группам рабочих было пред­ложено принять участие в эксперименте (при сохранении им заработной платы), в котором они должны были вы­полнять работу, отличную от той, которую они выполня­ли раньше. Одни рабочие были тщательно проинструк­тированы относительно способа выполнения задания и путей повышения продуктивности их труда. Другим ра­бочим было предложено самим обсудить пути и способы повышения эффективности их работы, разработать план действий и следовать своему плану при выполнении за­дания. Оказалось, что продуктивность труда тех рабочих которые сами принимали решения, возросла гораздо бы­стрее и поднялась до более высокого уровня, чем в тех группах, которым была дана инструкция; группы, само­стоятельно разработавшие пути и способы выполнение задачи, также продемонстрировали более высокий уро­вень морали, нежели те, что были проинструктированы.

Центром обзорных исследований было проведено изу­чение работы страховой компании, в ходе которого отде­лы с высокой продуктивностью и высоким моральным уровнем объединили с теми, показатели которых были ниже. В результате были замечены значительные измене­ния в методах работы сотрудников и их изменения лич­ностного характера. Также было зафиксировано, что на­чальники отделов с высокими показателями сначала про­являли заинтересованность своими работниками как людьми, а затем уже интересовались продуктивностью их труда; они обсуждали со своими подчиненными приня­тие решений относительно повышения эффективности их деятельности и не обременяли себя пристальным наблю­дением и тотальным надзором за ходом работы своих со­трудников. Они, напротив, позволяли работникам самим принимать решения и нести за них ответственность.

Другие подобные исследования (62,116,126,207), не­смотря на меньшую объективность, подтверждают выво­ды двух приведенных. Они проводились в различных об­ластях промышленности в Великобритании и в США и затрагивали разные производственные ситуации. Вне за­висимости от внешних условий обнаруживались некото­рые тенденции к повышению эффективности труда и мо­рального уровня в том случае, если работники могли воз­ложить на себя ответственность за свою работу. Для них это означало участие в решении производственных воп­росов, возможность выбора альтернатив и свободу в при­нятии самостоятельных и ответственных решений отно­сительно своей работы.

В отношении подростковой и юношеской делинквентности имеется сходный опыт. Проекты, проводимые в этой области Клифордом Шоу, оказывались успешными, если опирались на силу группы. Если лидер группы был катализатором, человеком, способным принимать все, что его окружает, таким, как оно есть, и направлять работу группы по кратчайшему пути к достижению цели, кото­рую она себе поставила, то результатом всегда являлась успешная социализация подростков. Бандит, мелкий по­литик, хозяин таверны — любой человек, получивший возможность выражать свое реальное отношение к тому, что его окружает, и полную свободу в выборе целей, скло­нен выбирать цели, которые направляют активность груп­пы на социальные объекты. С другой стороны, «всевоз­можные попытки подвести группу к каким-либо внутрен­ним изменениям с помощью внешних воздействий и средств, исходящих извне (таких, как, например, разно­образные инструкции, запланированные мероприятия и готовые, разработанные вплоть до деталей программы), которые обычно предпринимаются людьми, не входящи­ми в саму группу, большей частью обречены на провал. С психологической точки зрения, такие процедуры абсо­лютно безграмотны, ибо ставят непосредственных членов сообщества в подчиненное положение и накладывают се­рьезные ограничения на их потенциальные возможности и личную заинтересованность. Таким образом, активам, скрытым в самом сообществе, выражается полное пренеб­режение, ибо игнорируются самые ценные ресурсы из всех возможных, — ресурсы человеческих талантов, способно­стей и сил... С нашей точки зрения, только организация, построенная на кооперативной основе и поощрении со­циальной самопомощи, может оказаться успешной» (183).

Другой, имеющий отношение к делу социальный опыт, мы можем найти в сфере, связанной с вопросами здоро­вья. Знаменитый Пекхэмский эксперимент, проведенный в Лондоне, предоставляет нам возможность изучения и проверки основной гипотезы нашего исследования с но­вой точки зрения. Пекхэмский центр был организован группой биологов в целях оказания содействия семье в сфере здоровья. Помогая отдельным людям и семьям об­рести здоровье и полноту жизни, работники центра пришли к тому пониманию психотерапии, которое нам очень близко. Сначала нам хотелось бы остановиться на манере обращения с фактами, полученными с помощью меди­цинского осмотра:

 

«Важно подчеркнуть другую важную характеристику прове­дения медицинского осмотра, а именно: выясненные обсто­ятельства здоровья членов семьи преподносятся им во всей своей полноте и значимости, которой они обладают, и в до­ступной для понимания клиентов форме. Клиентам не пред­лагается никаких советов относительно их обращения со своим здоровьем. Людям, далеким от медицины, вероятно, покажется странным тот факт, что мы не даем никаких ре­комендаций, но тому, кто постиг специфику данной специ­альности, представляется очевидным, что самое сложное в ней — это научиться давать советы. На самом деле, спон­танное, непреодолимое желание дать другому совет в ситу­ации, когда вы занимаете более авторитетное положение, кажется вполне естественным для любого человеческого существа. Мы же стараемся не давать никаких советов и воз­держиваться от наделения себя ореолом авторитетности и окутывания себя туманом некоего тайного знания в данной области. Как сказал один из наших сотрудников: «Доктор просто расскажет вам о том, как вы все еще держитесь на ногах». Начиная с этого времени, мы можем рассчитывать исключительно на сознательность индивида, который сам должен будет решить, как он должен поступить. Наблюде­ние за тем, какие действия предпринимает семья, столкнув­шись с неким фактом, который обнаружился при обследо­вании, наводит на разнообразные размышления. Мы заме­тили, что сам человек редко берет на себя ответственность за принимаемое решение; гораздо чаще ответственность берет на себя вся семья целиком. Опираясь на данное об­стоятельство, мы даем возможность семье проявить ту от­ветственность, которую она так глубоко переживает. Слож­но объяснить, по какой именно причине в результате этих новых обстоятельств меняется попустительское отношение человека к своему собственному рту, полному гнилых зубов, но тем не менее оно почему-то меняется. Точно так же оста­ется абсолютно непонятным, отчего примирившиеся со сво­ей неспособностью сбросить лишний вес мужчины и жен­щины вдруг решают все изменить, но это так. И конечные результаты в любом случае приносят известные выгоды как семье, так и самому человеку. На практике мы увидели, что, если при обследовании пациента использовались выводы и заключения, которые в некотором роде являлись рекомен­дациями для дальнейших действий, часто пациенты предпо­читали не предпринимать вообще никаких последующих ша­гов по улучшению собственного здоровья. Если же дальней­шее поведение клиента всецело предоставлялось в его лич­ное распоряжение и под его собственную ответственность, е подавляющем большинстве случаев клиенты предпринима­ли какие-либо действия. Эти самостоятельные действия па­циентов демонстрируют нам проявление той их способнос­ти, которая ранее подавлялась. С развитием и упражнением некоторой способности укрепляется и здоровье. И способ­ность брать на себя ответственность в данном случае не яв­ляется исключением из правила» (145, pp. 49—50).

 

При таком обращении, которое можно охарактеризо­вать как глубокое уважение права человека быть ответ­ственным и способности нести за себя ответственность, 90 % пациентов, столкнувшихся с каким-либо расстрой­ством, в дальнейшем обращаются за лечением.

Эта гипотеза оказывается эффективной не только в от­ношении вопросов, связанных со здоровьем. Целью ра­боты данного Центра также является обеспечение возмож­ности для многих семей обогатить свою жизнь отдыхом и развлечениями. Описание опыта движения к этой впол­не реалистичной цели представляет собой интересную параллель с тем развитием идей, которое имело место в направлении клиент-центрированной терапии:

 

«Наша главная проблема — это «человек с улицы». Это че­ловек, обладающий неразвитым эго: он не уверен в себе, застенчив и слишком мягок. В силу того что он страдает не­достатком инициативы и стоит спиной к своему потенциа­лу, ему кажется, что никаких ресурсов в его распоряжении нет. Заинтересовать его возможностью вступления в какую-либо организацию стоит немалых усилий, а удержать его в ней — настоящая проблема. Подавляющая масса населения представляет собой именно такой психологический тип, и успешное функционирование любого социального инсти­тута и любой организации зависит непосредственно от него. По этой причине он заслуживает внимательного рассмот­рения и тщательного изучения.

Первое экспериментальное направление, целью которо­го было поощрение членов организации к занятию тем или иным делом, было основано на базовом допущении, что обычные люди стремятся превзойти тех, кто по каким-либо обстоятельствам оказался впереди них. Но этот метод был признан несостоятельным, а само предположение никак не подтвердилось в эксперименте.

Наши промахи, провалы и те ошибки, которые мы допус­кали в своей работе в течение первых восемнадцати месяцев, помогли нам понять некоторые важные моменты. В основ­ном любой человек осознает прежде всего свои способности и действует в соответствии с ними. Он может восхищаться теми нормами и стандартами, которые его окружают, но он никогда не станет пытаться соответствовать им или руковод­ствоваться ими, часто невзирая на разнообразные поощре­ния, которыми его будут пытаться побудить к новому, непри­вычному для него действию. Мастерство, выходящее за рам­ки их способностей, склонно пугать, сдерживать, нежели склонять к соперничеству. Статус «учителя» имеет тенденцию неизбежно разрушать уверенность в себе. Наши неудачи в те­чение первых семнадцати месяцев работы научили нас кое-чему важному. Все люди — от детей до стариков — игнориру­ют, оставляют без внимания все, что изначально предъявля­ется им посредством дисциплины, правил или инструкций, которые являются другим аспектом авторитарности.

В настоящее время мы продолжаем тем, что обеспечи­ваем обстановку, богатую инструментами, орудиями дея­тельности, которая дает возможность заняться тем или иным делом. Постепенно, но верно эти возможности становятся востребованными и используются для развития скрытых способностей. Орудия деятельности имеют одно общее ка­чество — они говорят сами за себя. Голос торговца или учи­теля отпугивает потенциальных пользователей.

Каким образом этот факт отражается на организации и на самой возможности исследования данного материала?

Обеспечив нашим участникам возможность действия, мы обнаружили, что тем самым позволили им самим найти и увидеть от этого пользу. Мы должны были научиться си­деть и терпеливо ждать, пока появится хоть какая-нибудь активность с их стороны. Любое нетерпение с нашей сторо­ны, даже выраженное в помощи, могло бы оказать разру­шительное воздействие на их усилия, поэтому мы вынуж­дены были культивировать в себе выдержку и терпение. Аль­тернативой этому терпению было бы применение принуж­дения в какой-либо из его форм, самой соблазнительной из которых является, конечно, убеждение и уговоры. Но в силу нашей заинтересованности в нахождении подлинного ис­точника спонтанной активности мы, как и полагается на­стоящим биологам, были вынуждены отказаться от этого ин­струмента побуждения к действию. Даже ненавязчивое со­блазнение в самой его утонченной форме было нами отвер­гнуто и признано неэффективным, оттого что даже ребенок способен догадаться, какое требование под этим подразу­мевается. В этих обстоятельствах нам ничего не оставалось, как медленно двигаться вперед черепашьими темпами!

Мы вовсе не хотим сказать, что общность, коллективизм, правила, дисциплина, авторитет являются негативными и нежелательными вещами, но и сказать, что люди, презира­ющие такого рода вещи, неправы, мы тоже не можем, пото­му что мы не миссионеры, которые пытаются обратить лю­дей в иную веру, а ученые, ищущие в фактах истину.

Цивилизация до сих пор заимствовала ориентиры для развития общества в какой-либо посторонней, навязанной идейной системе, которая оказывалась достаточно весомой и влиятельной: в религии, в образовании, в политике. Био­логи же постигают закономерности, заложенные в самом организме и связанные с его жизнедеятельностью в устано­вившемся балансе с окружающей средой. Наши основная забота, таким образом, состоит в том, чтобы обеспечивать свободное протекание процессов в естественной среде, при котором могли бы проявиться присущие этим явлениям за­кономерности, изучением которых мы и занимаемся. Наш интерес как раз и заключается в наблюдении того природ­ного равновесия сил, которое спонтанным и естественным образом поддерживается разнообразными формами жизни, которые мы исследуем.

Наш Центр является первой экспериментальной базой по изучению биологии человека. Нашим главным системо­образующим и ключевым звеном на сегодняшний день яв­ляется вопрос: «Какие обстоятельства могли бы обеспечи­вать человеку возможность оптимального и полного функ­ционирования (т.е. здоровье); и какое направление разви­тия зададут обществу эти оптимально функционирующие человеческие существа?» (145, pp. 38—40).

 

Здесь мы наблюдаем готовность основателей Центра дать приходящим к ним людям возможность быть сами­ми собой, даже тогда, когда это расходится с представле­ниями самих основателей о нормах и ценностях жизни. Выбор между возможностью предоставить другому сво­боду в принятии самостоятельных решений или не дать ему такой возможности уходит своими корнями далеко в глубь базовых установок человека; и для биолога этот вы­бор дается ни чуть не проще, нежели психотерапевту, что ярко продемонстрировано в следующем отрывке:

 

«Подготовка команды сотрудников — сложный процесс. Че­ловеку, являющемуся ученым, не легко предоставить себя в полное распоряжение любого, кто в этом нуждается, без проявления авторитарности и с признанием прав каждого члена и свойственное ему как социальной единице положе­ние в социуме. Но его роль также заключается и в том, что­бы делать наблюдения. Этот факт был с готовностью при­нят членами команды, которые в шутку окрестили себя «по­допытными кроликами биолога».

В скором времени они стали ценить то, что первейшей заботой ученого является предоставление себя в помощь членам организации в качестве средства поддержания и мак­симального обогащения их возможностей по укреплению собственного здоровья. Более того, они пришли к понима­нию того, что поддержание ими собственной активности, поиск новых видов деятельности и путей приложения сво­их способностей вместе с применением методов самопомо­щи способствует их постепенному росту, развитию и станов­лению в качестве значимых членов команды (144, р. 78).

Достижение оптимального соотношения собственной активности и необходимой доли невмешательства для на­блюдателя является непростой задачей, особенно, если он не обладает выдержкой и терпением, так необходимых лю­бому ученому, и не способен к самодисциплине, наличие которой позволило бы ему услышать, что факты говорят сами за себя. В области биологии человека фактами явля­ются действия, что серьезно затрудняет задачу ученого, но вовсе не делает ее невозможной.

Таким образом, биологические потребности вынуждают нас предоставить членов организации в распоряжение са­мим себе, побудив их к самостоятельной активности внут­ри созданного ими же самими миропорядка. У нас нет пра­вил, уставов или других средств регулирования и ограниче­ния возможности действия, кроме весьма подвижного и гиб­кого графика. В течение восемнадцати месяцев кажущийся хаос и беспорядок, царящие в организации нашей жизне­деятельности, трансформировались вдруг в нечто совсем иное. Это стало очевидно даже нашим посетителям, один из которых, уходя, сказал, что жизнь нашего Центра напоминает поток, свободно струящийся и повторяющий рель­еф собственного русла и очертания своих берегов, которо­му дозволено принимать любые формы в соответствии с осо­бенностями строения и составом почвы (145, р. 41).

 

В жизнедеятельности этой организации мы находим отражение того же базового предположения, в соответ­ствии с которым работает клиент-центрированный тера­певт. Это сходство проявляется не только в убеждениях и установках относительно личности человека, клиента, но также много общего обнаруживается и во взглядах на роль лидера.

Что же объединяет все эти подтверждения и доказа­тельства, взятые из разных источников? Можно ли среди всего этого разнообразия исследований, посвященных тому, как одни люди едят почки, а другие решают, как дол­жен работать цех, производящий определенную продук­цию, найти то, что имеет непосредственное отношение к психотерапии? Мне кажется, что это возможно, если рас­смотреть центральную идею, которая красной нитью про­ходит через все эти чрезвычайно разнообразные и непо­хожие друг на друга исследования. В общем виде это мог­ло бы быть представлено утверждениями типа «если — то»: «Если индивид или группа сталкивается с какой-либо проблемой»;

 

«Если лидер обеспечивает в группе атмосферу позволи­тельности»;

«Если ответственность несет сам индивид или сама груп­па»;

«Если присутствует базовое уважение к потенциальным возможностям индивида или группы»;

«То может быть проведен ответственный и адекватный анализ ситуации»;

«То возникает ответственная саморегуляция»;

«То креативность, продуктивность, качество получаемого продукта намного превосходит результаты применения дру­гих методов организации взаимодействия»;

« То возрастает личный и групповой уровень морали и уверенности в себе и в своих силах».

 

Таким образом, становится очевидным, что централь­ная гипотеза данной главы, лежащая в основе функцио­нирования клиент-центрированного терапевта, является гипотезой, которая проверяется не только применитель­но к терапии, но и другим сторонам человеческих взаи­моотношений, что служит доказательством того, что су­ществуют единые закономерности жизнедеятельности человека, независимо от выбранного поля приложения исследовательской активности.

 

Рекомендуемая литература

Читатель, который желает внимательно и детально рас­смотреть свои собственные установки, которые проявля­ются в его реакциях на других людей, и то, какими спосо­бами он транслирует свою базовую установку в терапии, найдет пищу для своих размышлений и практические со­веты в книге Портера «Введение в терапевтическое кон­сультирование» (148). Более ранние соображения по воп­росу проявления базового предположения консультанта изложены в книге «Консультирование и психотерапия», в шестой главе (166).

Тщательное и доскональное обсуждение психологии терапевтических взаимоотношений, включающее как его описание, так и его динамику, приводится в статье Эстес (54). Другие описания установки и направленности тера­певтам могут быть найдены в трех следующих работах, две из которых выдержаны в психоаналитическом духе, а тре­тья принадлежит религиозному деятелю и консультанту: это глава книги Хорни «Что делает аналитик?» (89, pp. 187—209); книга Райха «Воспринимая третьим ухом» (161) и седьмая глава работы Гилтнера «Наставническое кон­сультирование» (83).

Пополнить свои знания в области исследований, по­священных функциям консультанта, можно с помощью работ Портера (149, 150) и Снайдера (197), как ранних образцов, и работ Симэна (180) и Фидлера (58, 57), как более современных представлений и направлений поис­ка в этой области. Исследование Фидлера представляет также практическую ценность из-за разработанного и представленного в нем нового подхода к методологии.

В качестве образца исследований в смежных с психо­терапией областях можно порекомендовать небольшое исследование, проведенное Кохом и Френчем (41). В этой работе можно найти другой, не связанный непосредствен­но с консультированием источник доказательств основ­ной гипотезы клиент-ценгрированной терапии.

Терапевтические отношения,

С точки зрения клиента

 

 

По мере накопления нашего опыта становилось все бо­лее очевидно, что терапевтическое улучшение, наступа­ющее у клиента, в каждом конкретном случае обусловли­вается не личностью консультанта, не теми техниками, которые он применяет, и даже не той базовой установкой, которой он придерживается в работе с клиентом. Прежде всего, терапевтическое улучшение зависит от того, каким образом все это переживается самим клиентом в ходе раз­вития его взаимоотношений с консультантом и какой опыт он в результате этого получает. Только сам клиент определяет, нуждается ли он в реорганизации собствен­ных представлений, в интеграции разрозненных компо­нентов своего «я» или в личностном росте; только от него самого зависит, каким будет решение его проблемы или какой выход можно найти из конфликта в сложившейся жизненной ситуации. Появление в консультационном процессе любого из тех элементов, которые предполагает терапия, детерминировано самим клиентом. Наши зна­ния и представления о терапии могли бы быть заметно расширены, если бы мы получили ответы на два интере­сующих нас вопроса, а именно: «Каким образом взаимо­отношения с консультантом становятся для клиента те­рапевтическими?» и «Как можно содействовать этому процессу?». На сегодняшний день мы не имеем ответов на эти важнейшие вопросы, но то, что мы научились их задавать, само по себе уже является ценным приобрете­нием.

Способ восприятия и переживания клиентом ситуа­ции беседы с терапевтом представляет собой огромное поле для изучения, в котором количество исходных дан­ных и фактов весьма ограничено. Сегодня мы не распо­лагаем ни одним завершенным исследованием в этой об­ласти, а количество соображений, высказанных по этому вопросу, очень невелико. Нам представляется, что данная область и связанная с ней сфера деятельности в скором будущем приобретут колоссальное значение, отчего мы сочли необходимым предпринять попытку уже сейчас из­ложить наши далеко несовершенные и весьма неполные представления об этом феномене в данной главе. В силу того что наши размышления носят лишь вероятностный характер, многие прямые высказывания и непосредствен­ные утверждения клиентов, выражающие их вполне оп­ределенную позицию, будут представлены в таком виде, чтобы читатель сам смог сформулировать для себя те ос­новные положения, которые представляются ему важны­ми, нежели был бы вынужден полагаться на мнение авто­ров этой книги. Такие рассуждения и замечания клиен­тов вместе с комментариями к ним мы приводим под раз­личными заголовками, но нетрудно заметить то сходство, которое наблюдается в их подаче. Следуя тому же прави­лу, мы представим вам также более подробный и полный отчет одного из клиентов, который оказался весьма на­блюдательным, достаточно восприимчивым ко всему про­исходящему и захотел поделиться своими соображения­ми о том, какой опыт он получил в ходе пройденной те­рапии. В этом отчете содержится множество предполо­жений, которые подлежат дальнейшей разработке.

 

Консультационная ситуация и

Восприятие консультанта

Ожидания. Ожидания клиента оказывают значитель­ное влияние на то, каким образом он изначально воспри­нимает своего консультанта. Разнообразию подобных ожиданий нет предела. Клиент может ожидать от консуль­танта, что по отношению к нему тот будет выполнять ро­дительские функции, защищая его от всего, что может нанести ему вред, и управляя его жизнью по своему ус­мотрению. Клиент может ожидать, что терапевт окажет­ся зловещим хирургом, который наперекор его воле по­ложит его на операционный стол, где без всякого наркоза станет кромсать его душу, причиняя невероятные страда­ния и непереносимую боль в поисках злокачественной опухоли, которая и является источником всех проблем не­счастного. Клиент может полагать, что работа консультанта заключается в том, чтобы раздавать советы, которых он и будет с нетерпением ждать (либо для того, чтобы испол­нить рекомендации, либо для того, чтобы убедиться в их несостоятельности). Основываясь на своем предыдущем негативном опыте общения с каким-либо психиатром или психологом-консультантом, клиент может считать, что его новый опыт ничем не будет отличаться от прежнего, что его также проинтерпретируют, сочтут ненормальным, что на него понавешают ярлыков, сделают ему больно, а затем станут лечить и исцелять, выражая ограниченное уваже­ние к его личности. Такие пугающие клиента ожидания мо­гут серьезно осложнять его взаимоотношения с терапев­том. Клиент может считать консультанта наивысшим ав­торитетом, слова которого будут для него истиной в после­дней инстанции, решающим его судьбу приговором, так как именно к этому человеку за консультацией и помощью он был направлен настоятелем собора, деканом факульте­та, ветеранской организацией, судом или кем-либо еще. Если клиент имеет некоторое представление о клиент-цен-трированной терапии, он может быть уверен в том, что на консультации он будет вынужден решать свои личные про­блемы, но также свято верить он может и в то, что все из них ему удастся решить, что может представляться ему чрез­вычайно привлекательной или, наоборот, смертельно пу­гающей перспективой.

Это неполное перечисление тех весьма распространен­ных и наиболее часто встречающихся ожиданий, с кото­рыми многие клиенты начинают курс терапии, едва ли может претендовать на то, чтобы охватить все существу­ющие и все возможные варианты.

Из беседы с одним администратором, которая сейчас будет представлена вниманию читателя, мы взяли только те утверждения, в которых выражаются его ожидания по поводу предстоящих взаимоотношений. На эту консуль­тацию он был направлен психологом по работе с персо­налом из той организации, в которой он работал. Психо­лог, который его направил, посредством личностных оп­росников обнаружил, что клиент нуждается в помощи, так как находится в состоянии напряжения и повышенной тревожности в связи с неким внутриличностным конф­ликтом и посоветовал ему обратиться к данному консуль­танту для решения этого конфликта:

 

«Он сказал мне, что я должен... просто рассказать вам о том же, о чем я рассказал ему. Похоже, Док считает, что вы могли бы это исправить. Сейчас, мне думается, что незачем тратить ваше (да и мое тоже) время, если вы собираетесь ска­зать мне, чтобы я пошел заниматься фотографией или что-нибудь в этом роде...»

«Ну, я не знаю, сколько времени вам на это понадобит­ся...»

«То, что я тут рассказываю, хоть о чем-нибудь вам гово­рит? Или я впустую сижу здесь и морочу вам голову?»

«Я не знаю, что еще можно добавить, чтобы это вам при­годилось».

«Ну, теперь, если вы хотите рассказать, какие, а-а, реко­мендации у вас для меня есть или что-нибудь в этом духе, я бы хотел их услышать, а-а, почему бы и нет».

«Да, я обеспокоен. Очень хорошо. Вы скажете мне: «Зна­ете, идите домой и не волнуйтесь». Если это и есть ваш со­вет, то я не понимаю, зачем я должен был приезжать сюда издалека, если любой из моих друзей мог бы сказать мне тоже самое и мне не пришлось бы тратить столько времени. А-а, я, конечно, немного преувеличиваю свои чувства в от­ношении вас и в отношении того, что вы могли бы сделать, но я определенно настаиваю на том, что если это и есть ваш ответ, то для меня это равносильно полному отсутствию вся­кого ответа».

 

Совершенно очевидно, что высказывания этого чело­века говорят о том, что он ожидает того, что консультант будет направлять его поведение и руководить дальнейши­ми действиями. Внешне он выглядит склонным к сотруд­ничеству и кооперации усилий; хочет дать всю необходи­мую информацию, которая может понадобиться для ре­организации его личности, но, с другой стороны, он пре­дупреждает о том, что не станет тратить время на то, что­бы выслушивать советы, о которых он так мечтает. Сле­дует заметить, что клиенты, транслирующие такое двой­ное послание (которое говорит нам об амбивалентной внутренней установке на абсолютное доверие, с одной стороны, и однозначное отвержение — с другой), обна­руживают значительные сложности, в том, чтобы увидеть какую-либо пользу в подобных беседах и назвать свой опыт терапевтическим. Только время и дальнейшее изу­чение этого вопроса покажет, является ли причиной та­кой ситуации недостаточно выраженная направленность консультанта на содействие или такой тип отношения клиента к терапии изначально затрудняет работу. Сейчас у нас нет однозначного ответа на этот вопрос.

Другой клиент, студент, выражает свое мнение по это­му поводу, напротив, вовсе недвусмысленно:

 

«Я понял. Вы хотите, чтобы я думал за себя сам. Но, видите ли, я этого не люблю. Мне нужен совет. Я обращаюсь за со­ветом к любому. Не нужно упускать возможность его полу­чить. Вы всегда окажетесь в выигрыше, потому что, если человек даст вам дельный совет, этим он облегчит вам жизнь, ибо вам самим не придется ничего выдумывать, отчего вы почувствуете себя прекрасно. Если же его совет окажется бестолковым и вам не понравится, вы просто убедитесь в том, что этот дурак глупее вас, отчего и подавно почувству­ете себя лучше» (147, р. 26).

 

На примере этого молодого человека мы можем наблю­дать то, что происходит с большинством клиентов, — они обнаруживают разницу между своими ожиданиями от консультаций и реальным опытом терапии. Обнаружение этого расхождения может порождать в них негодование или обиду (что мы и видим в данном случае), может вы­зывать чувство расслабления и успокоения, равно как и другие реакции.

В связи с увеличением числа людей, имеющих некоторое представление о том, что такое клиент-центрированная терапия, еще до обращения за помощью, нам ка­жется уместным привести отрывок из отчета одной клиентки о том, что она чувствовала, перед тем как пришла на первую беседу, написанного ею уже после завершения всех консультаций. Она обращает внимание на то, что ее сильное желание найти помощь побудило ее прочесть несколько книг о том, что такое недирективное консультирование:

 

«Вероятно, я так сильно хотела помочь самой себе, что един­ственное, что я увидела в этих книгах, описывало бережное и чудодейственное лечение. Тогда я не обратила внимание на основную идею клиент-центрированного консультиро­вания. По большому счету я не заметила и половины тех мыслей, о которых читала. Еще перед тем как я договори­лась с доктором X о том, чтобы стать его клиенткой, я жад­но выискивала в книгах любые подробности, рассказанные самими клиентами относительно того, какой опыт они по­лучили в ходе консультирования. «Было ли это болезнен­ным?»; «Как это работает?»; «Безопасно ли доверить свои мысли и чувства какому-то другому человеку?» — эти воп­росы очень волновали меня перед началом консультирова­ния».

 

Такое неопределенное, амбивалентное и одновремен­но пугающее чувство, пожалуй, наиболее характерно для большинства клиентов вне зависимости от того, знако­мы ли они с тем, что такое клиент-центрированная тера­пия, или нет.

Совершенно ясно, что клиенты приходят на консуль­тацию с самыми разными ожиданиями, большинство из которых не соответствуют в итоге тому опыту, который они реально получают. Тем не менее эти ожидания кли­ентов в значительной степени определяют их восприятие действительности и корректируют их представления о происходящем. Очевидно, что бизнесмен, которого мы приводили в пример выше, будет воспринимать терапев­та как продавца советов, который будет умело убеждать его в полезности своих рекомендаций; и такое восприя­тие может настойчиво сохранять свои позиции, даже в том случае, когда клиент не получит ни единого совета. Точ­но так же женщина, которую мы только что цитировали, вполне вероятно, найдет в отношениях с консультантом безопасность и поддержку, а также возможность магичес­кого выздоровления, даже если отношение к ней консуль­танта и его поведение в действительности не будут оправ­дывать ее ожиданий. Оказывается, что настоящее продви­жение вперед и реальное улучшение в терапии гораздо более вероятны в том случае, если клиент и консультант стоят на сходных позициях относительно качества тех от­ношений, которые должны их связывать, и воспринима­ют происходящее схожим образом. Вопрос о том, каким образом возможно достичь такой согласованности в по­нимании терапевтической реальности, мы обязательно обсудим далее. Сейчас же нам хотелось бы отметить одну вещь. Мы совершенно уверены в том, что определенный способ восприятия действительности клиентом возника­ет не из-за чьих-либо просьб, настоятельных уговоров, угроз или приказов и рождается не из разговоров и не из сообщений клиенту о том, как ему следовало бы воспринимать данную ситуацию взаимоотношений. И наш опыт это доказывает. Наше восприятие наполняется конкрет­ным смыслом в зависимости от того, какие сигналы мы получаем от наших органов чувств. Оно детерминирова­но нашим сенсорным опытом; и если терапевт пытается на рациональном уровне описать характер взаимоотно­шений с клиентом или сам терапевтический процесс, на­полняя свои описания различными интеллектуальными конструкциями, то это не только не приближает его к до­стижению цели, но и может препятствовать установлению общего с клиентом способа восприятия. Именно поэто­му консультанты, работающие с позиций клиент-центрированного направления, стараются не предпринимать по­пыток какого бы то ни было «структурирования», тогда как раньше оно признавалось необходимой составляющей работы терапевта.

Восприятие установок консультанта и методов его рабо­ты. Мы уже затрагивали вопрос о том, каким образом кли­ент воспринимает консультанта и что он переживает в ходе консультации. Опираясь на тот материал, который был предоставлен в наше распоряжение клиентами, мы мо­жем судить о том, что в восприятии клиента такие пара­метры, как пол, манеры, внешние данные и внешний вид консультанта играют значительно меньшую роль, неже­ли можно было бы себе вообразить. Если консультант вос­принимается клиентом позитивно, клиент прежде всего упоминает о том, что это теплый, заинтересованный и понимающий человек. Как сказал один клиент, вспоми­ная о своем консультанте: «Она была первым человеком, который, казалось, понимал, какими мои проблемы и тревоги выглядели для меня самого».

Негативный образ консультанта, не оказывающего и не способного оказать помощь, напротив, складывается в силу отсутствия у него каких-либо качеств, с точки зре­ния того, как воспринимает его клиент. Это отчетливо видно из случая с одним студентом, который успешно завершил курс терапии с одним консультантом после того как не достиг результатов с предыдущим. После оконча­ния терапии консультант спросил его, почему он прервал курс и не смог работать с первым консультантом над теми же самыми проблемами, над которыми посчитал возмож­ным работать с ним. Клиент после краткого размышле­ния ответил: «Вроде бы, вы делали все то же самое, что и он, но мне казалось, что вы были более заинтересован­ным».

В отношении методов, которые используются клиент-центрированными терапевтами, можно отметить, что пер­воначально они переживаются клиентами как фрустрирующие и только затем как терапевтические. Попытаем­ся прояснить этот вопрос с помощью отрывка из работы Липкина (117), в которой описаны реакции не искушен­ных в терапии клиентов:

 

«Такой способ психологической помощи сперва показался мне весьма странным. На первой встрече я подумал: «Как, черт возьми, можно помочь пустыми разговорами о том, что даже мне самому не вполне понятно?» Не скрою, что после этой первой консультации, я засомневался в том, что он сможет мне помочь».

«Облекая свои переживания и заботы в слова и логичес­ки завершенные предложения, что само по себе было просто необходимо, потому что я не мог молчать дольше, чем мой консультант, я стал понимать их смысл гораздо лучше, и мно­гие вещи предстали для меня в новом свете. Несколько моих смутных и неопределенных мыслей приобрели словесную форму благодаря консультанту, который таким образом по­мог мне полностью осознать и понять важные для меня вещи. После моего рассказа о тех затруднениях, которые я испыты­вал, я ждал того, что консультант предложит мне какое-либо решение данной проблемы, но этого не произошло. Повис­шая тишина опять показалась мне неловкой и привела меня в легкое замешательство, поэтому я счел необходимым сам предложить несколько вариантов возможного преодоления моих трудностей, и, будучи перефразировано моим консуль­тантом, это стало обретать некоторый смысл».

«В ходе наших бесед психолог поворачивал мои мысли и представления таким образом, чтобы я смог увидеть, осоз­нать и понять, что происходит в моей жизни. Он не делал никаких выводов из сказанного мною, он просто возвращал мне мои же собственные мысли, чтобы я сам смог сделать какие-либо заключения или выводы. Вещи, о которых мы говорили, постепенно прояснялись в моей голове и нако­нец образовали некую целостную систему, в которой, как я теперь надеюсь, я смогу найти множество полезных для себя идей».

 

С точки зрения клиента, достоинство рефлексии на собственные отношения и установки становится очевид­ным; и, как заметила одна клиентка, уже упоминавшаяся нами ранее: «Роль моего консультанта как раз и состояла в том, чтобы «приводить меня в чувство» и возвращать к самой себе, в том, чтобы своим присутствием помогать мне сознательно и ответственно произносить каждое мое слово, делая так, чтобы я понимала, о чем я говорю» (см. главу 2).

Когда в процессе терапии клиент переживает реаль­ную реорганизацию своей личности, отношения к кон­сультанту и к самой ситуации консультирования связы­ваются с совершенно особенным чувством безопасности, которое очень легко может смениться любым другим, в том числе, и диаметрально противоположным. Одна кли­ентка, которая обнаружила в себе глубинные и очень зна­чимые для нее установки, не имела постоянного места встречи со своим консультантом и встречалась с ним не­регулярно, в различных местах и в разное время, отчего испытывала раздражение и обиду. Вот как она описывает свое отношение к этой стороне консультирования (21 бе­седа, записана на кассету):

 

«Представьте себе, что время ваших консультаций постоян­но изменяется, сами консультации переносятся с одного дня недели на другой, с одного места на другое, — такие вещи вызывают не просто признаки едва заметного раздражения, они являются источником вашего негодования по поводу того, что ни в чем нет определенности и нигде нельзя чув­ствовать себя в безопасности. Поэтому в течение того време­ни, пока длится курс, и часы консультаций являются един­ственным временем, когда можно ощутить себя в безопасно­сти, любые изменения этого времени на более раннее или более позднее, а также любые изменения протекания самой встречи очень важны и сильно влияют на ее результат».

 

Из переживаний клиента, особенно если его пробле­мы являются глубинными, видно, что единственным ста­бильным ощущением во время консультирования явля­ется ощущение неизменного и неподдельного принятия его терапевтом в часы консультаций. В этом отношении клиент-центрированная терапия выступает в качестве поддерживающей и является островком стабильности в океане разнообразных проблем. И несмотря на то что это направление не было заявлено как направление поддер­живающей терапии, эта сторона является для нас исклю­чительно важной, так как чувство безопасности и опре­деленности позволяет клиенту получить опыт того, что такое терапия. Именно этот вопрос мы сейчас постара­емся обсудить подробнее.

 

Терапия как опыт клиента

Переживание ответственности. Одним из элементов, наиболее ярко проявляющихся в ходе терапии, является первая реакция клиента на ситуацию, когда он вдруг об­наруживает, что несет ответственность за самого себя. Клиенты используют различные пути для выражения это­го. Один клиент писал:

 

«Я совсем растерялся в вашем присутствии — особенно ког­да мне сказали, что я должен буду провести с вами целый час. Я мог просто сидеть или говорить — мог вести себя так, как мне бы захотелось. Ощущение, которое я испытал тогда было похоже на то, которое переживаешь, когда остаешься один и понимаешь, что решение твоей проблемы зависит только от тебя и все лежит только на тебе. Но вскоре в раз­говоре о моей нерешительности, неумении делать выбор и прочих затруднениях я обнаружил, что моя проблема уже решается, и в первую очередь не столько оттого, что делает мой консультант, сколько оттого, что я сам проявляю ини­циативу в ее решении» (117, р. 141).

 

Здесь мы видим, как попытка консультанта выстраи­вать и структурировать взаимоотношения с клиентом может отчасти послужить причиной появления у клиента чувства одиночества. Если бы он признал за собой ответ­ственность, этого могло бы не произойти. Другой чело­век почувствовал раздражение и досаду (что само по себе является весьма типичной реакцией на подобную ситуа­цию), когда столкнулся с необходимостью нести за себя ответственность, но потом пришел к пониманию ценно­сти этой ответственности:

 

«Консультант пытался сделать так, чтобы я полностью от­вечал и думал сам за себя. Временами его молчание приво­дило меня в бешенство, но тут же я думал о том, что у него есть свои на то причины.

Он молчал, не отвечал на вопросы и не высказывал соб­ственного мнения. Это вынуждало меня погружаться внутрь себя самого все глубже и глубже в поисках необходимого ре­шения. Одним словом, все ответы и решения были полностью моими и принадлежали только мне, что позволило им окон­чательно и бесповоротно войти в мою жизнь» (117, р. 140).

 

Еще один клиент продемонстрировал переход от не­реалистичного ожидания к живому и непосредственному опыту взятия на себя ответственности:

 

«Сначала я пытался разгадать, что же он хочет от меня ус­лышать и к какому действию хочет меня подвести. Я пытал­ся вычислить его, а точнее, то, какой именно диагноз (а в его существовании я не сомневался) он мне поставил. Сделать этого мне не удалось, потому что в действительности это я сам направлял наш разговор в определенное русло» (117, р. 141).

 

Опыт исследования. Так реакции, которые мы получа­ем от клиентов, если и не обеспечивают сами по себе те­рапевтического эффекта, то делают его возможным. В процессе исследования собственных установок клиент впервые начинает чувствовать, что тот процесс, в кото­рый он оказался вовлеченным, приведет к таким измене­ниям в нем самом, о которых он и не подозревал. Одно­временно он боится и желает тех изменений, которые предчувствует. Вот как один клиент, уже завершивший курс терапии, описывает свое отношение к такого рода исследованию самого себя:

«Я помню возникшее во мне во время второй беседы, в ко­торой я первый раз затронул тему гомосексуальности, дос­таточно сильное эмоциональное напряжение. Я помню, что почувствовал, как погружаюсь в самого себя и иду туда, куда мне совсем не хотелось идти, в те области, где я еще не был, но которые обязательно должен увидеть. Мне кажется, я бо­ялся этой консультации больше, чем любой из всех тех, что были раньше. Я боялся так сильно потому, что еще до того, как эта консультация началась, мне было страшно оттого, что я могу затронуть эту тему. И оттого, что я все-таки не смогу ее затронуть. Я был удивлен, что в таких обстоятель­ствах мне удалось приблизиться к ней настолько быстро. Это произошло практически сразу после того, как я осознал, что у меня мгновенно возникает тревога в ответ на чью-то бро­шенную ненароком реплику. Я также помню то тепло, ко­торое исходило от моего консультанта, его принимающий голос и свое ощущение, что этот голос, пожалуй, был в боль­шей степени принимающим, например, те слезы, которые вырывались наружу, нежели ободряющим меня на этом не­легком и пугающем пути».

 

Одной из составляющих этого периода поиска явля­ется ощущение внутренних противоречий и рассогласованности. Эти противоречия, никогда не проявлявшиеся и не замечавшиеся раньше, обнаруживаются и осознают­ся в том случае, если человек может говорить и выражать свои чувства и отношения совершенно свободно.

Одно из объяснений того, что есть терапия, заключа­ется в следующем: рассогласованность и противоречия, возникающие внутри личности, осознаются и проверя­ются, что приводит человека к согласованности, логич­ности и обоснованности.

Чувство безопасности в отношениях с консультантом, полное отсутствие каких-либо угроз, позволяет клиенту быть откровенным и честным даже в выражении собствен­ных противоречий и очень сильно отличает такое само­исследование клиента от привычного ему общения и по­вседневных бесед. Одна клиентка заметила, что обсуждая свои проблемы с друзьями, она на самом деле о них не рассказывала: «В действительности я говорила не о том, в чем состояло мое настоящее затруднение, которое меня реально тревожило, а лишь о том, что из этого вытекало и было с этим связано, — о вещах второстепенной важнос­ти». Во время терапевтической встречи со своим консуль­тантом клиент, напротив, имеет возможность говорить непосредственно о тех трудностях, с которыми он стал­кивается в своей жизни. Общение с терапевтом позволя­ет ему излагать свои тревоги и сомнения такими, какими он их видит и переживает. Это обстоятельство является одной из важнейших характеристик терапевтического опыта. Это вовсе не означает, что клиент способен обсу­дить с консультантом полный перечень тех вопросов, ко­торые его волнуют или вызывают у него интерес. И мы совершенно не уверены в том, что ему стоит попытаться претендовать на это. После прочтения некоторых запи­сей своих первых бесед с консультантом мисс Хар озву­чила одно из своих ощущений, под которым, без сомне­ния, могли бы подписаться многие клиенты: «Не то что­бы это не те слова, которые я хотела сказать, просто это всего лишь десятая часть того, о чем я думала в тот мо­мент».

Продолжая эту тему, необходимо отметить, что, в то время как сказанное клиентом на консультации является лишь малой частью его реальных переживаний, точно так же эти самые переживания, испытанные на консультации, составляют всего лишь ничтожную долю тех мыслей и чувств, с которыми ему приходится сталкиваться в интер­валах между встречами. Миссис Этт с удивлением обна­ружив этот факт, рассказала о нем на третьей беседе со своим консультантом:

 

С. И тогда я неожиданно заметила это. Я вдруг осознала тот факт, что когда в прошлые наши встречи я покидала эту комнату, то не менее часа продолжала пребывать в таком же состоянии, как если бы наша беседа все еще длилась. (Сме­ется.) Я разговаривала сама с собой! Это было очень нео­жиданно и странно обнаружить тот факт, что обращаешься к самой себе. И знаете, это было очень энергетичным, очень ободряло меня; настолько, что после этого я чувствовала себя в приподнятом настроении.

К. Есть вещи, которые остаются с вами даже тогда, когда наша консультация окончена.

С. Вот именно. И это просто поразительно! Меня это так заинтересовало, потому что после любой беседы ты обду­мываешь сказанное, оцениваешь проделанную работу и соб­ственные мысли...

 

Осознание того, что некий новый с точки зрения пре­жнего опыта процесс продолжает свою жизнь и функци­онирование внутри него, внушает клиенту настойчивое желание продолжать консультирование, даже несмотря на возможную боль, с которой ему, может быть, предстоит столкнуться. Исследование, проведенное в консультатив­ном центре, показало, что за трехмесячный период при­близительно три процента из полутора тысяч встреч не состоялись. Остальные встречи могли быть перенесены на другое время или отложены, но не отменялись. Только трое клиентов из каждых ста не являлись на консультацию. Если взять во внимание добровольный характер всяких консультационных встреч, то чувство сильного дис­комфорта, которое обычно возникает в процессе работы у клиента, несовершенство работы самого консультанта, то полученный результат воистину ошеломляет. Такое удивление свойственно и клиентам, которые сталкивают­ся с подобным явлением. Так миссис Этт описывает ощу­щения от своей седьмой встречи с консультантом, кото­рые весьма характерны для большинства клиентов:

 

«Я поразилась своему упорству в этом отношении. Обычно я начинаю что-либо и после двух-трех проб или попыток добиться результата бросаю это бесполезное занятие под ка­ким-нибудь глупым предлогом, с нелепыми извинениями и натянутыми оправданиями собственного поведения. Чаще всего я бросаю начатое под предлогом того, что продолжать его не имеет никакого смысла, так как оно не приносит ни­какой пользы, впустую растрачивая мои силы. Я имею в виду занятия музыкой, изобразительным искусством и так далее. Но вот я прихожу сюда, и все вдруг меняется. Это был мой седьмой или восьмой визит на консультацию. Как обычно я пришла сюда, на очередную консультацию, но меня сопро­вождало такое чувство, как будто бы я вот-вот войду в ска­зочную приемную с великолепным внутренним убранством или что-нибудь в таком духе. (Смеется.) В общем, я пришла сюда, как и должна была сделать — просто пришла, и все. Правда, во всей этой истории было одно «но»: я не могла понять, зачем я пришла. Мне было совершенно непонятно, по какой причине это произошло и что именно заставило меня это сделать. Для меня посещение консультаций связа­но с массой приготовлений и ассоциируется с большим ко­личеством затраченных на все эти сборы усилий. Это озна­чает, что необходимо рано вставать, готовить детям завтрак, помогать им собираться в школу, вылетать из дома на бе­зумных скоростях, как будто бы мы ненормальные, отво­зить их — в общем, заботиться о них, делая это по возмож­ности очень быстро. Если я собираюсь на консультацию, на меня просто невозможно смотреть без слез. В те дни, когда это происходит, мои дети с трудом это выносят. Короче го­воря, это всегда связано для меня с затратой определенных усилий. Сам факт того, что я продолжала их затрачивать, меня обескураживал. Вы понимаете, о чем я говорю? Как будто мною руководило проведение! (Смеется.) В этом, правда, было что-то мистическое»...

 

Обнаружение скрытых отрицаемых установок. Резуль­татом вербального исследования собственных убеждений и проблем является раскрытие таких установок клиента, которые продолжают жить и функционировать в нем, дей­ствие которых он на себе испытывает, но которые недо­ступны для его осознания. Клиенты говорят, например, с том, что в разговоре были затронуты вопросы, о которых они «раньше никогда не задумывались». То же самое ощу­щение они могут передавать любыми другими словами имеющими тот же смысл. Один клиент, мужчина с весь­ма скудным образованием, изложил это в такой форме:

 

«Сначала я не мог понять, зачем мне нужно приходить туда и заниматься какой-то пустой болтовней, но, когда я риск­нул дальше посещать эти мероприятия и все-таки пришел я обнаружил, что, по мере того как проходит время, я все больше углубляюсь в себя и обнаруживаю в себе такое, о чем никогда не думал и не представлял, что это может волно­вать меня. Я каждый раз начинал с того, что с трудом пы­тался понять, о чем я буду сейчас говорить, но со временем говорить становилось все проще и проще».

 

Мисс Хар с живостью описывает, что обнаружила в себе одновременно и ненависть к своему отцу, наличие которой в любых ее проявлениях раньше упорно отрица­ла, и любовь, которая отрицалась еще сильнее. Сейчас обе стороны этого амбивалентного отношения к своему отцу признаны ею как реально существующие. Приведенные далее отрывок взят из ее двадцать первой беседы с консультантом:

 

«Я никак не могла признать, что ненавижу собственного отца... Я чувствовала, что, если есть хотя бы ничтожная тень подобной ненависти, я просто обязана от нее избавиться. Я сама никогда не чувствовала, что ненавижу его, но я ощу­щала отвращение и подступающую тошноту, когда другие говорили о нем; и от всего этого мне становилось крайне неприятно. Но тем не менее, я продолжала считать, что во мне нет ненависти к нему. Мне казалось, что, даже загово­рив на эту тему, я не почувствую ненависти; как вдруг сами собой стали возникать совсем неожиданные вещи. Сейчас мне кажется, что я нахожусь уже совсем недалеко от осоз­нания своих реальных чувств к нему, и если я не ошибаюсь, то последние две сессии по крайней мере значительно при­близили меня к этому. Сейчас я уже близка к тому, чтобы открыто признаться в том, что ненавижу его, и одновремен­но надеюсь на то, что смогу его полюбить. Иногда я даже ловлю себя на том, что и вправду люблю его, вспоминая что-то с ним связанное; я даже перестала ненавидеть некоторые качества в себе, которые считала унаследованными от него и которые заставляла себя презирать».

 

Заметим, что даже признание и принятие амбивален­тности собственного отношения к отцу само по себе нео­днозначно и весьма сомнительно. Клиентка говорит, на­пример, «если я не ошибаюсь», то обнаруженные мною в самой себе чувства и отношения — настоящие. Они до сих пор остаются частично закрытыми для нее, отрезанными от ее опыта и продолжают быть чем-то внешним и чуж­дым, что не может быть до конца принято. Сталкиваясь с необходимостью включения отрицаемых ранее частей своего опыта в осознанную структуру своей личности, че­ловек переживает связанную с этим боль. Раскрытие эмо­ций, чувств и установок, которые переживались как на фи­зиологическом, так и на психологическом уровнях, но сам факт присутствия которых ранее игнорировался, состав­ляет один из важнейших феноменов терапии. Один клиент, написавший о себе в третьем лице, объяснил это про­стыми словами:

 

«Во время консультирования он был вынужден признать, что некоторые из его прежних убеждений были ошибочны­ми и несостоятельными, что некоторые вещи были обма­ном и неправдой. Он стал задумываться, узнавать что-то о себе и принимать в себе то, вероятность принятия чего рань­ше им никогда не рассматривалась. Он стал понимать при­чины собственного поведения и видеть истинные мотивы своих поступков. Он стал смотреть в корень своих проблем и всего, что с ним происходит. Он стал понимать то, что рань­ше был вынужден тщательно маскировать и прятать, то, за что ему приходилось постоянно извиняться» (117, р. 142).

 

Опыт реорганизации «я».Реорганизация личности че­ловека нередко бывает вызвана и обусловлена осознани­ем некоторых элементов его собственного ранее отрица­емого, скрытого и потому недоступного опыта. Прежнее представление клиента о самом себе оказывается несоот­ветствующим его «новому» опыту. Это может вызвать едва заметное изменение в человеке, если новое представле­ние о себе основывается на опыте, который был лишь отчасти неосознанным; с другой стороны, такое осозна­ние может повлечь за собой мощнейшую реорганизацию личности клиента. В первом случае клиент может испы­тать легкий и едва заметный, а то и вовсе трудно различи­мый среди множества испытываемых им чувств диском­форт. В случае же радикальной перестройки клиент мо­жет окунуться в стихию изнуряющего страдания, боли и абсолютной потерянности в этом мире. Это страдание может быть связано с изменением очертаний личности клиента, который в один прекрасный день вдруг станет новым человеком и, погрузившись обратно в недра своей старой сущности, обнаружит, что этот трагический эпи­зод его недавнего прошлого, вызвавший его изменение, вывел его на новый виток бытия. С помощью некоторых высказываний клиентов мы попытаемся проиллюстрировать весьма широкий спектр различных переживаний, вызванных их изменением.

Так, например, в случае одного неграмотного молодо­го человека терапия обусловила возникновение у него более реалистичного (хотя и менее лестного) представле­ния о себе. Это вызвало в нем чувство некоторого дис­комфорта, но весьма в незначительной степени. Вот как он описывает собственные ощущения:

 

«Что касается консультирования, то у меня вот что есть ска­зать по этому поводу... Оно поистине оголяет человеку моз­ги... и, когда это случается, тогда он понимает, кто он такой и на что способен. Каждому из нас кажется, что он знает себя достаточно прекрасно. Что касается меня, я понял, что мое мнение о себе было слишком преувеличено, но сейчас я осознал что каждый должен бежать по своей дорожке.

Сейчас, после четырех визитов, у меня уже намного бо­лее ясное представление о себе и своем будущем. Это меня немного расстраивает и делает растерянным, но, с другой стороны, это вывело меня из той темноты, в которой я на­ходился, и груз, который я несу у себя на плечах, стал сей­час намного более легким. Это от того, что сейчас я вижу, куда иду, знаю, чем хочу заниматься, вижу свою цель и знаю, что мне нужно сделать, чтобы добраться до нее... Я спосо­бен работать с полной отдачей над своим новым уровнем. И по этой новой дорожке мне уже бежать намного проще» (117, pp. 142-143).

 

Другой клиент описывает свой терапевтический опыт, обращая более пристальное внимание на колебания на­строения, которые сопровождали процесс его изменения:

 

«Я начал говорить о том, что меня волновало, и в интерва­лах между моими словами мистер Л. уточнял мои бессвяз­ные мысли, которые таким образом выкристаллизовывались в ясные и сжатые конструкции... Многие мысли смутно про­рисовывались в моей голове и не имели четкого контура, многие страхи представали передо мной в размытом и неясном виде, так что я не мог облечь их в какие-то опреде­ленные, понятные и однозначные слова. Страх был той пе­леной, которая окутывала и поглощала многие мои мысли. Они плавали в нем как в тумане, и я не мог ничего толком разглядеть. Я не мог выразить эти мысли словами, которые хоть что-нибудь могли бы значить для меня.

Мистер Л. делал мои собственные мысли понятными мне самому. С помощью этого я понимал истинную цен­ность того, о чем я говорил. Что-то из того, чего я боялся и опасался, теперь не имеет никакого значения; по крайней мере, сейчас это уже не так важно, как казалось тогда. Но все-таки я не могу сказать, что все мои страхи молниеносно растворились. В необходимости страха меня убедила та вой­на, в которой я участвовал. Я чувствовал, что нуждаюсь в помощи, и мистер Л. предложил мне эту помощь... Уже на второй консультации я получил первую встряску: когда я услышал от консультанта, как в действительности звучат мои слова, и осознал, что они на самом деле значат, я момен­тально вспотел и по моему телу вдруг побежали непонятно откуда взявшиеся волны дрожи. Все это напоминало лег­кую панику. Эти несколько слов стали своеобразным клю­чом, с помощью которого во мне открылась какая-то дверь. Когда я вышел после этой консультации на улицу, я словно очутился в каком-то совсем другом, новом мире. Люди вдруг стали смотреть совсем по-другому: их взгляды казались мне более человечными. Изменился весь мир. Он вдруг превра­тился в очень даже неплохое место, гораздо более прежнего подходящее для того, чтобы в нем можно было жить.

Когда я учился в школе, я на практике использовал неко­торые из тех вещей, которые мы проходили и которые я хо­рошо выучил, обнаруживая, что они действительно работа­ют. Я хорошо ладил с одноклассниками, и временами мне казалось, что мои страхи и вызываемое их существованием напряжение пропадали, но временами они появлялись вновь, а иногда становились просто невыносимыми. Мне приходи­лось прикладывать немалые усилия, чтобы они исчезли.

Во время последующих встреч с мистером Л. я узнавал про себя все больше и больше. Это продолжалось до сегод­няшнего дня. Сегодня была наша пятая встреча, на которой я рассказал ему про свою настоящую проблему, которая и тревожила меня все это время. Все остальные страхи, о ко­торых я рассказывал консультанту, были связаны с этим ос­новным моим страхом.

Прошлой ночью я написал еще один фантастический рас­сказ, и первый раз за шесть лет мне удалось отразить в нем все, что я задумал. Я сказал в нем все, что хотел. Это было по-настоящему здорово, и мои друзья это подтвердили.

Это было стремительным освобождением от страхов, на­пряжения и чувства униженности и неполноценности, ко­торые были с ними связаны. За освобождением моменталь­но наступило расслабление» (117, pp. 145—146).

 

Примером переживаний, связанных с еще более серь­езной реорганизацией личности клиента, является тера­певтический опыт мисс Хар. Большая часть ее жизни и ее образ себя были построены вокруг ее ненависти к своему отцу. Вот как она описывает свои ощущения в тот момент, когда она вдруг поняла, что отрицает в себе противопо­ложное чувство по отношению к отцу:

«Восемнадцатая встреча с консультантом вызвала множе­ство самых разных чувств. На этой встрече я была почти готова к тому, чтобы сказать, что временами мой отец мне нравится. Тогда я почувствовала, что подошла к самому краю необозримо глубокого ущелья (позже я стала отно­ситься к нему как к яме, которую я сама же для себя выры­ла). Когда я спросила, «что же лежит в основании всей моей жизни?», я едва могла говорить. Я переживала это гораздо глубже, чем можно подумать из моего описания. В своем движении я наконец-то достигла некоторой точки, кото­рая находилась бесконечно далеко от всех тех представле­ний, которые были у меня на свой собственный счет, и, вообще, от всего, что я когда-либо знала. Чувство полной безнадежности и отчаяния, страх и печаль, которые я испытывала, по своей силе превосходили все ранее пережи­тые мною чувства.

Как только наша беседа была окончена, мне сразу же за­хотелось прослушать ее в записи, что мы изредка практико­вали. Я помню, как я лежала и слушала наш разговор. Я дро­жала все сильнее и сильнее по мере того, как он все ближе и ближе подходил к тому моменту, когда я испугалась, что могу признаться в том, что испытываю не только ненависть по отношению к своему отцу и сказать: «Я люблю своего отца». Мне казалось, что я никогда не дождусь того, чтобы услы­шать наконец эту часть нашей беседы, начала которой я с таким нетерпением ждала. Мое длительное ожидание кон­чилось тем, что в итоге я заснула и проспала до того самого момента, пока запись не закончилась. Когда я проснулась, я была напугана и ужасно огорчена. Я чувствовала себя очень несчастной. В начале следующей консультации я без умол­ку говорила только об этом. Вся наша) беседа с консультан­том строилась вокруг одной этой темы. В течение всей сес­сии я была раздраженной, растерянной и совсем сбитой с толку. Я постоянно испытывала тревогу по поводу того, что еще я могу сказать или сделать в следующую минуту. В пе­рерыве между двумя сессиями я перенесла несколько часов настоящей паники. Тогда я пережила трудный опыт дезин­теграции, в итоге все кончилось хорошо, но выдержать это было очень сложно. Три следующие консультации показа­ли, как упорно и настойчиво я пыталась убежать от этого и насколько невозможно было отрицать опыт того, что однаж­ды я уже смогла пробиться к свету. Это продолжалось вплоть до нашей двадцать второй беседы, которая состоялась во­семнадцать дней спустя, когда я смогла по-настоящему ус­покоиться по этому поводу, будучи абсолютно честной с со­бой».

 

Заметим, что состояние дезинтеграции также присут­ствовало в ее двадцать первой беседе с консультантом, которая уже цитировалась нами ранее и в которой мисс Хар начинает сглаживать противоречия, ассимилируя два противоположных переживания. На восемнадцатой встрече отрицаемые ранее чувства только что осознаны, но этот факт производит эффект разорвавшейся бомбы. Вопрос о том, «что же лежит в основании всей моей жиз­ни?» является одним из тех, который задается каждым клиентом, столкнувшимся лицом к лицу с собственным глубинным опытом, который ранее им отрицался. Состо­яние полной растерянности, которое наступает в итоге, очень хорошо описано мисс Хар в двадцать второй беседе как «состояние аморфности, в которое ты медленно впа­даешь». Такое состояние абсолютной бесформенности очень трудно переживается, даже в случае, когда оно пред­вещает скорую кончину неадекватной организации лич­ности и вселяет надежду на возможность построения бо­лее эффективной и менее уязвимой структуры.

Приводимое ниже описание такой дезорганизации и дальнейшего болезненного восстановления структуры личности взято из шестнадцатой беседы с одним студен­том по имени Альфред. Когда он впервые пришел на кон­сультацию, он был отстраненным молодым человеком, живущим в своем уединенном мире, который большей частью являлся фантазией. В этом записанном на кассету разговоре он описывает не только свой внутриличностный конфликт, но и свое осознание необходимости реор­ганизации и построения пусть и болезненной, но более конструктивной структуры собственной личности:

 

«Я уверен в том, что моя проблема приобрела более ясные очертания, чем это было некоторое время назад, но все еще... Знаете, это как весной вскрывается на пруду лед... В это вре­мя пруд уже очень близок к тому, чтобы стать просто чистой водой. Также и мои мысли уже очень близки к прояснению, но они еще очень неопределенные, шаткие и неустойчивые. Они еще очень нестабильны, как мигрирующие льдины в период ледохода, и они значительно менее прочны, чем в то время, когда пруд был покрыт прочным и толстым слоем льда и снега. Что я пытаюсь сказать, так это то, что последнее время я представляюсь самому себе бредущим во мгле или в тумане. Я нахожусь в полном замешательстве, несмот­ря на то, что сейчас я чувствую себя гораздо лучше. Но впол­не вероятно, что весь этот туман и так называемые трудно­сти являются лишь следствием противоборства во мне двух оппозиционных сил. И знаете, дело ведь совсем не в том, чтобы одна сторона победила в этой борьбе, а в том, что идет слом и реорганизация всего, что было прежде. А то, что это происходит именно сейчас, делает вещи вдвойне мрачны­ми. Так что, может быть, я в лучшем положении, чем мне представляется.

 

В процессе реорганизации присутствует один из тех ас­пектов, которые весьма затруднительны для понимания консультанта и которые могут быть прояснены, если мы выслушаем рассказ об опыте клиента. Это неизменный факт того, что, несмотря на весьма очевидное продвиже­ние клиента в изучении своего перцептивного поля, ко­торое может иметь место, несмотря на осознанные вдруг чувства, установки и отношения, которые прежде отри­цались, несмотря на явное движение клиента в сторону позитивной перестройки самого себя, те настроения, ко­торые сопровождают этот процесс едва ли способствуют налаживанию и дальнейшему развитию теплых взаимо­отношений консультанта и клиента. После глубокого инсайта клиент может впасть в сквернейшее настроение, по­грузиться в беспросветную тьму, которая будет сгущаться и нагнетаться мыслями о самоубийстве и чувством пол­ного отчаяния и безнадежности. По мере того как конф­ликты и проблемы разрешаются, чувство напряжения и внутреннего дискомфорта, возникшее при их обнаруже­нии, не только не подает сигналов о том, что в скором времени оно пойдет на убыль, но, скорее, даже наоборот, начинает проявляться со всей очевидностью и обнаружи­вает себя во всей своей полноте. Возможно, ключ к раз­гадке этого феномена терапии можно найти в схеме, ко­торая была нарисована миссис Этт на восьмой беседе.

Клиентка сделала весьма важное для себя открытие, но предъявление своей проблемы заканчивает такими сло­вами:

 

С. Может быть, я просто так себя чувствую на этой неде­ле, но у меня внутри все сильно напряжено.

К Вполне вероятно, что это временное явление, но в лю­бом случае оно проявилось именно сейчас.

С. Да. Я построила диаграмму у себя в голове. Она может объяснить мое состояние. Вероятно, дело в том, что, э-э... В общем, я нахожусь на нулевом уровне. (Очевидно, имеется в виду отсутствие изменений в переживаниях.) Понимаете? Вот, видите, он ниже поверхности, и все выглядит прибли­зительно так. Смотрите. (Она рисует высокие волны. Это пер­вая ступень на ее диаграмме.) Теперь, когда я прихожу сюда, я чувствую, что в моей голове начинает что-то прояснять­ся... Это выглядит примерно вот так, смотрите: я нахожусь на этом уровне, но вокруг все остается по-прежнему (отде­ляет часть волн прямоугольным контуром от остальных). (Вторая ступень диаграммы.) Но я продолжаю идти вперед все дальше и дальше, покоряя все более высокие уровни... Вот так, как я рисую здесь... Сейчас это чувство (бурления волн) все еще присутствует, но у меня уже есть ощущение продвижения вперед, как будто бы часть моей жизни надеж­но отгорожена от буйства стихии, как на рисунке. И любая часть моей жизни, которую мы обсудили, становится такой надежно защищенной... Но я не хочу сказать, что я уже про­шла этот уровень — я все еще нахожусь здесь, волны про­должают кипеть, но ощущение того, что с этим можно что-то сделать, это ощущение прогресса у меня действительно появилось... (Третья ступень диаграммы.) Это, конечно, иде­ализация. Здесь все выглядит не совсем так, как я это чув­ствую и переживаю, когда все захлестывает чувство отчая­ния, что обычно и происходит. Я говорю, что какие-то вещи уже приведены в порядок, как вдруг все погружается во мрак отчаяния... Короче говоря, я хочу сказать, что если все бу­дет продолжаться таким же образом, то рано или поздно я доберусь наконец до того заветного места, в котором меня не будет штормить. (Четвертая ступень.)

Это описание помогает объяснить то, каким образом внутреннее напряжение и неустойчивость переживаются как терапевтическое продвижение. «Бурление» продолжа­ет оставаться «отчаянным», как и в начале курса терапии. Продолжает сохраняться крайняя неустойчивость пози­ций. Один из клиентов попытался построить диаграмму того, с чем он столкнулся во время терапии, и поделиться своим опытом. В целом же случаи, когда в течение вто­рой части терапии клиенты испытывают подобные чув­ства, такие, как переполненность страхами, ощущение несчастья и подавленность, встречаются достаточно час­то. И жестокие перепады переживаний от приподнятого настроения до абсолютного несчастья и полной неудов­летворенности, от уверенности до крайней подавленнос­ти скорее являются правилом, нежели исключением. Ин­тересно, что эта клиентка переживала одно и то же на­строение (а именно, установка на решительное продви­жение вперед) как в начале, так и в конце терапевтичес­кого курса.

Другой аспект процесса реорганизации имеет много сходства с тем, что происходит в писходраме. Клиент ис­пытывает (на символическом и вербальном уровнях) свое новое «я», примеряет новую модель поведения, к которо­му он так стремится и за возможность которого так бо­рется. Благодаря мисс Хар, которая высказала свое мне­ние по этому поводу, мы можем увидеть проблему глаза­ми клиента. Пытаясь понять свои истинные чувства по отношению к своему отцу, те чувства, которые находят свое отражение в ее чувственном опыте, а не только воз­никают в уме, она использовала беседы с консультантом в качестве испытательной площадки. Вот что она сказала на своей девятнадцатой консультации:

 

«В прошлый раз я использовала наше время не совсем так, как я делаю это обычно, потому что на прошлой консультации я пыталась заставить себя сказать что-то и затем наблю­дала, насколько сказанное мною является правдой: насколь­ко это справедливо уже сейчас и в какой мере это будет прав­диво после того, как я об этом скажу... Иногда ты можешь проверить различные чувства, чтобы посмотреть, подходят они тебе или нет».

 

Ощущение прогресса. Вопреки расхожему мнению на этот счет, наш опыт показывает, что ощущение прогресса за редким исключением возникает у большинства клиен­тов уже в самом начале терапии. Тот факт, что клиент дела­ет для себя какие-то выводы по обсуждаемым вопросам, подталкивает его вперед, и он вновь открывает для себя то, что он не смог принять ранее и долгое время отрицал и что теперь уже не будет причинять ему беспокойство, боль и страдание. Это побуждает клиента двигаться дальше. Осоз­нание того, что один из сегментов личностной организа­ции уже был реконструирован и что новая форма поведе­ния является следствием этой реконструкции, поддержи­вает в человеке уверенность в своих собственных силах и желание продолжать начатое самоисследование.

И вновь мы можем позаимствовать у мисс Хар описа­ние тех внутренних ощущений, которыми сопровождает­ся продвижение вперед. В четвертом разговоре с консуль­тантом она обсуждает те изменения, которые произошли в ее чувствах:

 

«Просто замечательно, что сейчас я так спокойно могу го­ворить о тех вещах, о которых я даже подумать боялась в те­чение последнего года. Эти вещи должны быть высказаны; они вполне достойны того, чтобы я могла наконец от них избавиться. Весь последний год я продолжала думать о том, каким замечательным выходом была бы болезнь. В этом году все происходит совсем наоборот: если такие мысли и посе­щают меня, я тут же говорю себе: «О, черт! Ведь это же со­всем не то, чего я на самом деле хочу!»

 

Она также говорит о значительном прогрессе, который произошел в ее поведении, и том чувстве удовлетворения, которое она вследствие этого испытала. Беседа, которую она описывает, — это лишь малая часть того пути, кото­рый будет ею пройден, и составляет менее одной трети процесса, через который ей еще предстоит пройти. Наи­более болезненные моменты ей еще только предстоят. Тем не менее уже на этом этапе она испытала значительные улучшения, о чем она и рассказывает в своем отчете, ко­торый был сделан после окончания терапии:

 

«Мои воспоминания, сохранившиеся от нескольких бесед, настолько живы, что я часто к ним возвращаюсь даже сей­час, после окончания последней сессии. Я никогда не забу­ду то ощущение счастья, восторга, то потрясающее настро­ение и чувство максимальной удовлетворенности собой, которые я испытывала в течение всей первой части, состоя­щей из семи консультаций. Это был тот период, когда я убеждала себя в том, что смогу в присутствии любого чело­века (а не только моего консультанта) смело взглянуть в лицо тому чувству, которое не покидало меня в течение несколь­ких лет. Дело в том, что все вокруг считают, что я демонст­рирую гомосексуальные пристрастия и соответствующее поведение. Я совсем не была такой, какой воспринимали меня окружающие. Это было моим первым шагом в осоз­нании того, что я отделяла себя от того мнения, которое было у других на мой счет, или, точнее, от того мнения, ко­торое, как мне казалось, у них было. Помню, как я почув­ствовала ни с чем не сравнимое удовольствие, отразившее­ся на лице моего консультанта, от того, что я впервые пря­мо взглянула ему в глаза на одной из консультаций. Это само по себе уже было одной из тех вещей, которые я хотела сде­лать с самого начала. На той встрече я впервые задумалась о завершении терапии».

 

Такое продвижение вперед и достижение определен­ного рубежа не обязательно сопровождается положитель­ными эмоциями. Ощущение прогресса можно испытать также продолжая сильно сомневаться во всем. Так мис­сис Этт описывает ощущение полной безнадежности и отчаяния, которое сопровождало процесс ее движения вперед:

 

«Я словно спускаюсь в могилу. Это на самом деле так. Шаг за шагом я медленно иду вниз. Пространство смыкается вок­руг меня... (Пауза.) Если бы я только могла оторваться от этих стен... (Пауза). И все же то, что я к вам прихожу, мне помогает; поэтому мне кажется, что я должна продолжать ходить сюда. Может быть, это поможет мне выбраться и из­бавиться от этого. Моя диаграмма не полностью отражает то, что я чувствую, и не может всего объяснить. Для себя я кое-что прояснила».

 

Мы видим, что даже в ощущении полного упадка при­сутствует движение вперед, что переживание регресса од­новременного сопровождается переживанием прогресса, что не дает ей окончательно утонуть в отчаянии и поддер­живает на поверхности. Это явление характеризует тера­певтический опыт большинства клиентов. Нередко случа­ется, что мрачное настроение и глубокое отчаяние стано­вятся менее интенсивными и ярко выраженными перед завершением терапии. Если обратить более пристальное внимание на этот факт, то становится очевидно, что при столкновении с наиболее сильно пугающими и поэтому отрицаемыми установками клиент нуждается в том, чтобы чувствовать определенную уверенность, которая приходит к нему из осознания того, что некоторые вопросы один за другим были решены, одно переживание за другим было осознано и принято. Но тем не менее наиболее значимая часть отвергаемого опыта своим появлением на поверхно­сти сознания вызывает у клиента чувство глубокой подав­ленности. В эти моменты никакая прежняя уверенность не может спасти его от погружения в полное отчаяние из-за сделанного им открытия, заключающегося в том, что все, на чем основывалась его личностная организация, было об­маном и фальшью, и поэтому должно быть подвергнуто бо­лезненному разрушению и затем построено вновь. Тем не менее ощущение упадка ослабевает, когда клиент проходит сквозь череду переживаний, свидетельствующих о внут­реннем продвижении вперед по пути реорганизации. Тог­да мрачные и трагические открытия могут предстать перед клиентом лишь как часть необходимого испытания, кото­рое он должен пройти, и обернуться к нему своими поло­жительными сторонами.

Опыт завершения. Как клиент переживает завершение терапии? Опыт завершения терапии при значительном сходстве у разных людей обнаруживает множество разли­чий в тех ощущениях, которые говорят им о необходимо­сти окончания курса. В третьей от конца беседе миссис Этт рассказывает о неясном и неопределенном чувстве, которое появилось у нее относительно завершения кур­са. Этот отрывок взят из заключительной части тринад­цатой беседы:

 

С. Я хочу рассказать вам, что я чувствую по поводу встреч с вами. Я не ощущаю необходимости в том, чтобы прихо­дить сюда дважды в неделю. Мне бы хотелось встречаться с вами один раз в неделю в течение некоторого времени, что­бы посмотреть, что изменится оттого, что я буду обсуждать свои проблемы только раз за неделю. И если все пойдет нор­мально при таком раскладе, тогда я пойму, что я могу завер­шить курс. Единственная причина, по которой я не делаю этого сейчас, несмотря на то, что уже чувствую такую необ­ходимость и понимаю, что больше не нуждаюсь в помощи, заключается в том, что мне хотелось бы услышать заверша­ющие аккорды, так сказать.

К. Вы хотите окончательно убедиться в том, что действи­тельно завершили решение всех вопросов, перед тем, как уйдете?

С. Или в том, что это просто одна из тех спокойных не­дель, которые иногда выпадают... И если это окажется так, то снова начну ходить к вам два, а то и три раза в неделю; но надеюсь, этого не произойдет.

К. Вам кажется, что вы совсем близко подошли к завер­шению?

С. Я думаю, да. Но как я могу это определить?

К Так, как вы обычно это делаете.

С. А может быть, это ощущение того, что мне не нужно сюда так часто приходить?

К. Когда вы будете готовы к тому, чтобы закончить курс и уйти, тогда мы его и закончим.

С. Ага. И потом уже не может быть никакого возврата?

К. Почему же нет, если вы почувствуете, что вам это не­обходимо.

С. То есть в этом вопросе у меня перед вами приоритет?

К. Да, конечно. Мы не закрываем свои двери — мы про­сто говорим «до свидания», и если вам захочется опять со мной работать, почему бы нет?

С. Я хочу сказать, что чувствую, как будто бы я уже про­шла почти через все уровни своей проблемы и, э-э, мне ка­жется, что можно продолжить разговор, если это не при­несет пользы. Я имею в виду, что если выздоровления не наступит, а я думаю, оно все-таки наступило, то я, получа­ется, упаду с лестницы, по которой поднималась. Мне это представляется очень ярко, потому что на прошлой неде­ле, во вторник, когда я здесь сидела, у меня было ужасное состояние, просто отвратительное. Я думала тогда о само­убийстве, о котором не могла даже помыслить в течение года или около того, и вечером во вторник тьма невыноси­мо сгустилась перед тем, как расступиться... Это, навер­ное, звучит банально.

К. Иногда это действительно так звучит...

С. Неужели?

К. Но иногда вовсе нет... Я хочу сказать, что мне очень интересно вас слушать...

С. Да, так вот, может, это и будет звучать слишком пафосно, но я действительно чувствовала себя совсем другим человеком в течение трех или четырех дней. Мне кажется, это я приблизилась к какому-то эмоционально насыщен­ному... подготовилась к какому-то волнующему открытию, подсознательному открытию, которое неизвестно, в чем заключалось, но дозрело внутри меня до точки наивысшего кипения.

К. Подводя вас к той точке, стоя на которой можно из­менить всю ситуацию.

С. Да, я осознала, что мне нужно понять, в чем дело, и я это сделала тем же вечером, во вторник... Конечно, я не села и не сказала: «Ну, Арнольд, давай-ка разберемся, давай по­говорим и все выясним». Нет, это было не так. Моя нена­висть к нему была такой сильной, что я порядком от нее ус­тала и ослабела... Я сказала ему что-то, и он неправильно меня понял. А потом я его неправильно поняла. Тогда я про­изнесла: «Арнольд, мы совсем не понимаем друг друга, как будто бы мы незнакомые люди, правда?» И он ответил: «Хо­рошо, давай поговорим». Мы сели и поговорили. Так как он выразил готовность и проявил инициативу, мы разговари­вали часа полтора. Я никак не могла сказать ему, что я его ненавидела, я просто не могла этого произнести. Я говори­ла себе: «Он этого не поймет», «Мы разговариваем на раз­ных языках»; я разговаривала сама с собой: «Нам нужно рас­статься, потому что я не могу больше оставаться с тобой, ты раздражаешь меня»... Потом я совершенно неожиданно ска­зала: «Арнольд, ты знаешь, что я чувствую себя сексуально неполноценной по сравнению с тобой?» — и это сделало свое дело. Сам факт того, что смогла это ему сказать, поставил все на свои места. Это и было той самой вещью, которую нужно было принять; не столько признаться в этом себе са­мой, потому что я всегда это знала, сколько признаться в этом ему, потому что в этом была вся загвоздка.

К. Признаться в том, что вы расценивали как свой са­мый страшный недостаток.

С. Да.

К. Заставить колесо крутиться.

С. Это чувство сексуальной неадекватности, о котором он сейчас знает, больше не имеет никакого значения. Как будто бы я носила в себе какой-то секрет и мечтала разде­лить его с кем-нибудь, а больше всего с Арнольдом, и наконец-то он об этом знает. Теперь я чувствую себя значитель­но лучше. Теперь я не чувствую себя неполноценной. К. Самое худшее было обнаружено и принято вами.

 

Нередко, подходя к завершающему этапу терапии, клиент испытывает чувство страха, собственной потерян­ности и ощущение временной неспособности двигаться по жизни самостоятельно, без всякой поддержки со сто­роны консультанта. Такие переживания испытала мисс Хар. Вот как она описывает картину своего ухода:

 

«Двадцать третья беседа, которую я решила сделать после­дней, была грустной, как никогда раньше. Я чувствовала себя нуждающейся в симпатии, сострадании, одобрении, я нуждалась в ощущении комфорта — во всех тех вещах, в ко­торые я поверила, благодаря недирективному консультиро­ванию. Но все было «не так», отчего мне становилось ужас­но стыдно, и моему консультанту, должно быть, тоже. На этой беседе я совершенно забыла про все то, чего я успела достичь на предыдущей. Вместо этого в моей душе царили стыд, сомнение и сильная озадаченность. Из всех консуль­таций эта является единственной, которую мне хочется про­жить заново».

 

Ее переживания были настолько мрачными и тяжелы­ми, что она не смогла закончить курс терапии, поставив на этом точку, и попросила еще об одной встрече. На пос­ледней встрече она снова обрела уверенность в себе, хотя некоторые страхи все же сохранились. Некоторые пово­ды для страха изложены в ее отчете, который она написа­ла через десять недель:

 

«Я не закончила работу по реорганизации своей лично­сти, и это меня смущало, не озадачивало, а смущало. Теперь я понимаю, что это непрерывно продолжающийся, динами­ческий процесс. Но тогда я этого не знала. В течение после­дних шести недель консультирования я этого не осознавала и боялась прервать курс, потому что мне казалось, что я на­всегда останусь с тем заключением о самой себе, которое будет сделано последним, и мне придется всегда им руко­водствоваться. А как же я могу им руководствоваться, если я не могу быть уверена в том, что он справедлив. Я говорила себе: «Откуда мне знать, что он более правильный, чем те, что были сделаны на предыдущих сессиях?» В последние недели этот вопрос стал тревожить меня меньше, и я увиде­ла, как мои внутренние изменения отражаются в моем по­ведении. Мое поведение стало по-настоящему моим, так что мне было проще принять последние противоречивые изме­нения. Это было восхитительно, хотя в какие-то минуты это меня расстраивало, но в целом это сильно ободряло меня и побуждало чувствовать себя не просто действующим чело­веком, но человеком, который знает, куда он идет, даже если и не всегда это осознает».

 

Глазами клиента

В этом отношении были предприняты усилия по обоб­щению сделанных наблюдений над реакциями клиентов с целью выявления общих черт их опыта. Но, возможно, наша попытка глубже понять терапевтический опыт хотя бы одного клиента даст нам более совершенное представ­ление об этом процессе.

Клиентом, опыт которого мы подвергнем рассмотре­нию, будет женщина в возрасте между тридцатью пятью и сорока годами, имеющая некоторое отношение к пси­хологии и прошедшая курс терапии, которую мы будем называть мисс Кэм. В то время когда она пришла на тера­пию, она находилась в городе временно и вскоре собира­лась на отдых вместе со своей подругой. Первая консуль­тация не была формально организована и длилась не бо­лее двадцати или двадцати пяти минут. После этой кон­сультации она очень полно изложила свои ощущения на бумаге и показала написанное своему консультанту пе­ред их второй встречей. Идею писать после каждой кон­сультации такой отчет подал ей консультант с целью рас­ширения представления о терапевтическом процессе. Он заметил, что чем честнее она будет излагать свои пережи­вания, вне зависимости от их позитивной или негатив­ной окраски, тем большей ценностью будет обладать ее отчет. На консультациях они больше не затрагивали эту тему, и консультант не получал отчетов до тех пор, пока не закончился курс.

Утверждения клиентки носят самопознавательный ха­рактер и иногда прерываются комментариями. Отрывки, которые мы цитируем, составляют приблизительно поло­вину от исходного текста. Таким образом, нам представ­ляется излишним описывать общий контекст бесед, по­тому что он в достаточной степени понятен из представ­ленных отрывков. Скажем только, что консультации на­чались с обсуждения второстепенной проблемы, перерос­шей в более глубокую и обширную, работа над которой привела к реструктуризации личности. В нескольких ме­стах мы поясняем материал бесед, чтобы сделать его дос­тупным для читателя. В целом же мисс Кэм прекрасно говорит за себя.

---

Дата добавления: 2018-05-09; просмотров: 316; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!