Восприятие консультанта клиентом
Все еще остается открытым вопрос о том, зачем же все-таки консультанту необходимо прилагать усилия, пытаясь воспроизвести в своем сознании перцептивное поле клиента или по крайней мере его как можно более точную копию. Ответ на этот вопрос поможет нам также посмотреть, каким образом эта ситуация видится клиенту и какой опыт он в ней черпает. Судя по высказываниям клиентов, сделанным после проведенного курса терапии, поведение консультанта во время сессии может восприниматься ими совершенно по-разному, однако всегда остается возможным проследить определенные повторяющиеся или сходные элементы в поведении консультанта, которые вполне очевидны.
В данном случае представляется уместным процитировать одну искушенную в этих вопросах клиентку, которая недавно прошла серию из пяти консультаций. Она знала своего консультанта совсем в другом качестве, так как была связана с ним по работе:
«Сначала мы обсудили саму возможность подобных встреч, исходя из нашей ситуации, ведь мы являлись коллегами, работали вместе и у нас уже сложились определенные взаимоотношения. Я очень ясно ощущала, что наши беседы — это просто совсем другие, новые отношения и что они не отменяют прежних, ранее сложившихся. Каждый из нас был совершенно другим человеком в этих новых отношениях; мы оба были разными в этих несхожих взаимодействиях, которые не смешивались друг с другом, но и не препятствовали друг другу. Не было ни противоречия, ни взаимопересечения. Мне кажется, это было связано с тем, что мы оба почти на бессознательном уровне приняли друг друга и признали за собой и друг за другом возможность быть другим человеком в новых отношениях. Как коллеги, мы были просто двумя людьми, которые работают вместе, сталкиваясь с разнообразными повседневными проблемами. В консультировании мы были преимущественно мною, вместе работая над моей проблемой в том виде, как она мне представлялась. Возможно, эта моя последняя фраза в значительной степени объяснит, как я чувствовала себя в ситуации консультирования и в этом взаимодействии. Во время наших бесед я вообще с трудом осознавала, кто сидит предо мной в этом кабинете. Я не отдавала себе в этом отчета. В стенах этой комнаты я была единственным человеком, чей способ мышления и видения мира имел значение. Это было по-настоящему важно. И мой консультант практически был частью меня, которая работала над моей проблемой, потому что мне нужно было ее проработать, причем работала так, как мне и хотелось над ней работать.
|
|
|
Самое запомнившееся мое впечатление трудно передать словами. Как я уже говорила, я ощущала себя так, как будто бы была вне этого мира. Сейчас я с трудом припоминаю, что я вообще говорила. Причем я не уверена в том, что я осознавала это и тогда. Так, легко можно себе представить, как некто разговаривает сам с собой в течение длительного периода времени и так вовлекается в процесс вербализации, что он сам уже не очень уверен в том, о чем он говорит, как и в том, что говорит именно он, а также совсем не уверен в том, что значат эти слова для этого кого-то (который, вероятно, и есть он сам). Роль моего консультанта как раз и состояла в том, чтобы «приводить меня в чувство» и возвращать к самой себе, в том, чтобы своим присутствием помогать мне сознательно и ответственно произносить каждое мое слово, делая так, чтобы я понимала, о чем я говорю. Я никогда не осознавала, как он отражал или переформулировал мои мысли, которые я озвучивала, но я знала одно — что он все время был со мной на протяжении всего времени, пока эти мысли рождались и созревали. Он возвращал мне то, что я только что сказала таким образом, что это становилось мне более понятным и ясным, опускало меня на землю, помогало мне увидеть не только то, что я на самом деле сказала, но и что же это для меня на самом деле значит.
|
|
|
Несколько раз, используя аналогии, он помогал мне увидеть настоящую ценность того, о чем я говорила. Иногда он мог сказать что-то вроде: «Интересно, это (...) и есть то самое, что ты имела в виду?» или «Ты хотела этим сказать, что (...), не правда ли?», и я вдруг осознавала свое стремление и желание прояснить то, что было мною сказано, прояснить это не для него, а, скорее, с его помощью для самой себя.
|
|
|
В течение первых двух бесед он прерывал затягивающиеся паузы, и я знаю, с чем это было связано. Еще до начала консультаций я сказала ему, что паузы вводят меня в замешательство и я начинаю чувствовать себя очень неловко, а потом и вовсе становлюсь ужасно застенчивой. Тем не менее я вспоминаю, что во время тех консультаций у меня возникало непреодолимое желание, чтобы он дал мне возможность молча подумать и не прерывал ход моих мыслей. Одна беседа особенно запомнилась мне в этом отношении. Она была насыщена очень длительными паузами, во время которых меня никто не прерывал. В это время у меня внутри шла очень интенсивная работа. Во время одной такой паузы ко мне стало приходить понимание своей ситуации; это был своеобразный инсайт, прозрение, и, несмотря на то, что вслух не было сказано ничего, меня не покидало чувство, что мой консультант работает вместе со мной над моей проблемой и движется в том же направлении, что и я; при этом я знала, как он к этому относится. В тот момент он не был расслаблен, не блуждал вялым, невидящим взглядом по комнате; он не откидывался назад с сигаретой, устраиваясь поудобнее в кресле, — он просто сидел, как и раньше, и мне казалось, что он смотрел прямо на меня, пока я тупо пялилась в пол и напряженно думала. У меня было ощущение полного сотрудничества и совместной работы. Именно это его отношение ко мне и давало мне уверенность, что мой консультант не просто находится рядом, но и думает вместе со мной. Теперь я понимаю огромную ценность подобных пауз, если, конечно, у вас с консультантом действительно сложились отношения совместной работы, которая вас объединяет, и если для вас обоих это не пустое выжидание того, пока пройдет время.
|
|
|
Я видела, как используются техники недирективного взаимодействия задолго до того, как сама пришла на консультацию, но тогда работа велась не со мной, я не была клиентом и мне казалось, что эти техники становились доминирующим фактором, поглощая все остальное. Я не всегда бывала удовлетворена результатами проведенной работы. Сейчас у меня появился собственный клиентский опыт, который помог мне глубже посмотреть на взаимоотношения клиента и консультанта. Самым главным результатом для меня явилось то, что я поняла, в чем заключается истинный смысл недирективного консультирования. На своем личном опыте я убедилась в том, что полное принятие меня как клиента моим консультантом, выражение его отношения ко мне, заключавшееся в его желании помочь, его погружения в совместную работу над всеми вопросами, в проработке которых я нуждалась, и теплота, которую он всей душой отдавал мне, — это и было самым главным в нашем взаимодействии. И мне кажется, что это и есть самое главное в данном направлении терапии».
Нам хотелось бы обратить внимание на то, какими важными являются взаимоотношения между клиентом и консультантом: «В консультировании мы были преимущественно мною, вместе работая над моей проблемой в том виде, как она мне представлялась». Два человека непостижимым образом становятся одним, сливаются в единое целое, оставаясь при этом двумя разными людьми. «Мы были мною!» Эта идея повторятся клиенткой неоднократно: «Мой консультант практически был частью меня, которая работала над моей проблемой, потому что мне нужно было ее проработать, причем работала так, как мне и хотелось над ней работать», «Роль моего консультанта как раз и состояла в том, чтобы возвращать меня к самой себе», «Я вдруг осознавала свое стремление и желание прояснить то, что было мною сказано, прояснить это не для него, а, скорее, с его помощью для самой себя». Создается ощущение, что клиентка в некотором смысле разговаривала сама с собой и обращалась сама к себе, и, несмотря на такое ощущение, это был совсем другой процесс, потому что она обращалась к себе посредством другого человека.
Другой пример взят из записей одной молодой женщины, которая была сильно обеспокоена и встревожена своей проблемой, когда пришла на консультацию. Она имела некоторое смутное представление о том, что такое клиент-центрированная терапия еще до того, как обратилась за помощью. Эти записи появились спонтанно примерно через шесть месяцев после того, как состоялась ее последняя встреча с консультантом была завершена, и сделала она их абсолютно добровольно, без всякого внешнего понуждения:
«В ранних беседах я часто употребляла фразы типа «я веду себя так, будто это совсем не я» или «раньше я так никогда не поступала». На самом деле я хотела сказать этим, что этот апатичный, нечистоплотный, постоянно отступающий назад некто — это совсем не я; что это — даже не часть меня и что он вообще не имеет ко мне никакого отношения. Я пыталась сказать, что это просто посторонний человек, что это кто-то совершенно другой, это не тот, кто жил и действовал во мне раньше, успешно адаптируясь ко всему, что его окружало. Тогда это казалось мне правдой. Затем я постепенно начала осознавать, что это один и тот же человек, что это и есть я, отступившая, сдавшаяся — такая же, какой я была и до того. Этого не могло случиться прежде, чем я проговорила на консультации некоторые вещи, такие, как отказ от себя, стыд, отчаяние, сомнение, которые были рассказаны и выслушаны в атмосфере полного принятия. Мой консультант не был поражен, испуган или шокирован. Я говорила ему обо всех этих вещах, которыми я никак не могла дополнить картину успешно закончившей университет студентки, учительницы и просто здравого человека. Он реагировал с полным пониманием и принятием, с живым и неподдельным интересом, без каких бы то ни было чрезмерно бурных эмоциональных всплесков. Он был совершенно вменяемым, здравым, интеллигентным и умным человеком, который тем не менее абсолютно спокойно принимал все то, что мне казалось таким непростительно постыдным. Даже более того: он принимал это мое поведение, о котором я рассказывала ему, всей душой. Я помню свое ощущение физического расслабления после этого разговора, потому что мне уже не нужно было вести непонятную борьбу с собой, пытаясь скрыть, спрятать поглубже эту неизвестно зачем и откуда появившуюся личность, за которую мне было так стыдно; мне не нужно было больше играть с собой в прятки. Оглядываясь назад, мне кажется, что то, что я ощущала как «теплое и живое принятие», которое исходило от моего консультанта, и было той самой необходимой для меня чертой, которую я должна была выработать в себе пс отношению к другим людям, пройдя через все свои жизненные неприятности. И главной проблемой, которую я пыталась разрешить, был характер моих взаимоотношений с окружающими меня людьми. Я была буквально опутана зависимостью от других людей, несмотря на то, что отчаяние сражалась с этим. Моя мама однажды пришла ко мне, чтобы навестить меня, видимо чувствуя, что у меня что-то не i порядке. Я ощущала, как ее любовь была настолько сильной, что буквально окружала меня; а ее страдания были настолько велики, что я могла бы при желании прикоснуться к ним, если бы протянула руку. Но я ей ничего так и не сказала. Даже когда она посреди разговора о моих взаимоотношениях с семьей вдруг все осознала и сказала мне: «Знаешь ты бываешь очень зависимой или, наоборот, излишне независимой, исходя из того, чего тебе в данный момент хочется. И ты можешь быть любой, если пожелаешь», — даже тогда я уклонилась от разговора. Я оттолкнула ее. Некоторая безличность моего консультанта вместе с его неподдельные интересом, напротив, позволяла мне сосредоточить внимание на собственных чувствах и побуждала говорить о них Когда на консультации мне удавалось что-либо для себя прояснить, это нечто становилось для меня чем-то осязаемым, чем-то, что можно было потрогать, повертеть в руках и поставить в нужное место. Так, разбираясь со своими отношениями и постепенно организовывая их, я организовывав саму себя.
Я помню, как сидела в своей комнате и думала о том, как в детстве, когда мы еще совсем не приспособлены в жизни и полностью зависимы, мы нуждаемся в других людях. Тогда, в тот момент, я совершенно не принимала мысль о том, что в моем поведении, как и в поведении младенца, прослеживаются элементы зависимости. Я отреагировала тогда на эту идею так же, как если бы мой терапевт, проинтерпретировав мое поведение, сказал бы мне об этом, когда я не была бы еще к этому готова. Я продолжала думать об этом, и, несмотря на то, что я настойчиво убеждала себя в том, что хочу быть независимой, тем не менее было вполне очевидно, что существует масса доказательств того, что я нуждаюсь в защите и зависимости. В этот момент я почувствовала, что мне ужасно стыдно находиться в подобной ситуации. Тогда я так и не пришла к принятию нерешительности и двойственности в себе. Я не могла принять этого до тех пор, пока я не затронула этот вопрос в нашей беседе с консультантом, и тогда мне уже было не так стыдно думать об этом самой. Отражение консультантом моих переживаний при полном их принятии позволило мне увидеть всю ситуацию с более объективной точки зрения. Умом я уже понимала, в чем дело, еще до того, как пришла на встречу. Однако это понимание присутствовало лишь на рациональном уровне, оно никак не могло встроиться в общую картину, потому что я все еще не могла этого почувствовать — только знала. Это стало возможным только после того, как мой терапевт вернул мне мои переживания, очищенными от стыда и вины, когда мои переживания наконец-то стали просто такими, какими они были изначально, просто вещью в себе, без всякого постороннего налета. Тощая смогла взглянуть на них и принять. Мои переформулирования и вся моя дальнейшая самостоятельная работа с собственными чувствами стали возможны лишь после этого, но это уже была только моя работа».
В чем же, с точки зрения этой клиентки, заключалась работа консультанта? Как она это осмысливала и переживала в процессе консультирования? Возможно, те установки, которые она демонстрировала, но никакие могла принять в себе как собственную часть, стали приниматься после того, как кто-то другой, альтер-эго, консультант, смог посмотреть на них без лишних эмоций и принять. Это стало возможным лишь после того, как другой человек посмотрел на ее поведение без вины и стыда, так что и она смогла взглянуть на это точно так же. Тогда в ее голове произошло четкое разделение установок, которые стали лишь объектами, и самой себя как субъекта, который может эти установки контролировать. Прозрение которое почти стало возможным в ее комнате, на самом деле произошло, когда другой смог показать ей, как это можно делать, и в результате она сама смогла сделать то же самое, чувствуя при этом значительно меньший стыд и неловкость, чем прежде. Здесь мы видим другой, не очень похожий пример видения клиентом роли консультанта.
Естественно, что более умудренные подобным опытному клиенты, умеющие при этом красиво говорить, смогли бы дать более подробные и красочные описания того, каким смыслом для них наделена консультация. Однако те же элементы можно проследить и в отзывах даже неискушенных клиентов. Один ветеран, имеющий только начальное образование, так написал о полученном опыте консультирования:
«К моему великому удивлению, мистер Л., мой консультант, дал мне то, в чем я так остро нуждался — возможность говорить самому. Я думал он будет допытывать и расспрашивать меня о моей проблеме. Он, конечно, в некотором смысле это и делал, но очень умеренно. Сообщая что-то мистеру Л., я слушал сам себя и то, о чем я говорил. И могу сказать, что таким образом я решил свою проблему».
На данном примере мы еще раз можем убедиться в справедливости предположения о том, что отношение консультанта к своему клиенту и его ответные реакции помогают последнему «услышать самого себя».
Дата добавления: 2018-05-09; просмотров: 309; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!