ПОНЯТИЕ, СОСТАВ, ПРАВОВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА 3 страница
--------------------------------
<1> Калхун К. Национализм. М., 2006. С. 45.
Пространство может восприниматься как пустое, поверхностное или глубинное измерение. Теория, сформировавшаяся в эпоху Просвещения, умозрительно рассматривала территорию государства в качестве пустого пространства с линейными границами. Тем самым территория превращалась в округ господства и управления, административно-территориальный район, сферу компетенции ("Государство - это не что иное, как организованный на определенной поверхности для права народ"). В связи с этим возникает новое несводимое в единое понятие различие принципов территориального верховенства и пространственного верховенства, а в сфере публичного права территория государства превращается в некое "место действия imperium": пустое пространство стало представлять собой универсальную форму, в которую вполне укладывались специфически правовой и конкретный фактический порядок.
В противоположность такому математико-просветительскому представлению пространство могло быть выражено как конкретное и уникальное явление. Ф. Ратцель говорил, что "признаком всякой истинной жизни является акт овладения пространством", т.е. его конкретизация. Пространственное создается только предметно, и только тогда оно становится "пространством достижения", а каждый конкретный порядок и общность обладают специфическими содержаниями места и пространства, где обнаруживается характерная только для них связь порядка и местоположения (в трактовке русских "евразийцев" 1920-х гг. - "месторазвития", чем подчеркивался динамический характер овладения пространством).
|
|
|
"Любое правовое учреждение, любой институт заключает в себе свою идею пространства и потому привносит с собой свою внутреннюю меру и свою внутреннюю границу" (О. фон Гирке подчеркивал при этом, что средневековое понятие корпорации произрастало из подобных артикулирующих и нормирующих представлений о "юридически квалифицированных, пространственно-вещественных единицах). Если в римском праве "civitas" означал совокупность лиц, то его средневековый аналог исходил прежде всего из локального значения: с конкретным порядком в понятийно-правовом отношении всегда было связано конкретное местоположение <1>.
--------------------------------
<1> См.: Шмитт К. Номос Земли. С. 565, 566, 570, 571.
§ 6. Ощущение границы и "пустое пространство"
Конкретное пространство не терпит пустоты. Оно уже не пустая форма, предназначенная для заполнения, - само содержание пространства порождает форму.
Ненаселенные и "пассивные" пространства могут быть включены в пределы государственной территории только в качестве потенциально возможной сферы действия государственного правопорядка. Господство государства над территорией поэтому имеет публично-правовой характер: не dominium (когда из вещного права на территорию выводилось и частное право "государя-вотчинника" на население этой территории, а сама государственная территория представлялась частной собственностью), а imperium, т.е. власть повелевать: право на территорию прямо проистекало из этой власти повелевать.
|
|
|
У Ф. Ратцеля был известный афоризм: "Государство есть кусок человечества и кусок организованной земли". В условиях XIX в. формально-юридические границы суверенных государств с точки зрения "империалистических" держав уже не исчерпывали полностью реальной картины и качеств международных отношений и внутреннего государственного бытия: "Под псевдонимом "суверенных государств ныне нередко живут национальные организмы, по существу представляющие собой обыкновенные "сферы влияния" той или другой великой империалистической державы, ориентирующейся либо на океан-море, либо на континент-океан" <1>: сильное напряжение возникало между наполненной жизнью землей и землей незаселенной, эйкуменой и анэйкуменой.
|
|
|
--------------------------------
<1> Устрялов Н. Указ. соч. С. 617.
Незаселенные территории имели важное геополитическое значение для примыкающих к ним государств: "Кто утрачивает обеспеченную защиту в незаселенных местах, тот для удержания необходимого жизненного пространства должен прибегать к неизмеримо большему и длительному напряжению сил", - считал К. Хаусхофер. Наличие "серых зон" как промежуточных пространств весьма благоприятно для их соседей, это - "санитарный кордон", препятствующий проникновению на государственную территорию всяческих неблагоприятных влияний, защищающий от непосредственного вторжения и дающий время и возможность для подготовки к их отражению. Кто не может "хотя бы единожды создать и поддерживать собственное государство по образу водонепроницаемой системы", будет ли он способен участвовать в играх и системах союзов и структур, охватывающих крупные пространства или в присоединении сопредельных пространств (К. Хаусхофер)?
Граница как переход между государствами - это не просто геометрическая линия, а сложная "организация, охватывающая политическую, хозяйственную и культурную жизненную возможность". Любая "полезная и стабильная граница", по выражению К. Хаусхофера, не только политическая граница, но и граница других многих жизненных явлений: она сама по себе становится еще одной наряду с другими жизненной формой, располагающей своим ландшафтом и условиями существования. Линейность границы, представляемая преимущественно юридическим мышлением, на практике всегда корректируется самой природой и жизнью в их вечно меняющихся и непрерывно перемещающихся в пространстве формах. Правовой идеал и буква закона стремятся превратить границу в математическую и бестелесную черту, которую можно раз и навсегда определить и описать. Однако этого никогда не происходит в действительности. (Слабость Лиги наций с точки зрения пространственного политического мышления заключалась в ее явно выраженном ограниченно юридическом восприятии действительности.)
|
|
|
Реальная дискретность граничной зоны проявляется в рассыпанной системе экстерриториальных объектов и анклавов, вкрапленных в чужую территорию: этим как бы подтверждается представление о границе как об умозрительной и условной линии, проходящей через земное, морское и воздушное пространства. Но сама идея о привязанности этих участков к некоей "базовой земле" и "почве" все же остается незыблемой и в XVIII, и в XIX вв.
В истории возникновения и реорганизации границ прослеживаются заметное уклонение от принципов "чистого произвола", а также склонность к возврату, к восстановлению "естественных" пограничных форм, которым покровительствует сама природа. В римском пантеоне боги границы и межевых знаков занимали почетное место (Янус, Термин, Лиментин, Кардея), и в этом проявлялись характерные римская публичность и дисциплина. Взаимодействие "почвы" (территории) и осознанных человеком обычаев и нравов формировало правовые установки с представлением о готовности к самоопределению <1>. (Граница между родиной и чужбиной в апологической культуре пролегала между двумя городами, в магической - всякий раз между двумя вероисповеданными общинами, - подчеркивал О. Шпенглер.)
--------------------------------
<1> См.: Хаусхофер К. Границы в их географическом и политическом значении // О геополитике. М., 2001. С. 17, 38.
Граница одновременно должна быть, по К. Хаусхоферу, "разделяющей и проходимой". Ф. Ратцель отмечал, что сущность государственных образований у древних народов составляла именно неопределенность границ, которые намеренно не проводились в виде линии, а поддерживались открытыми в виде некоего свободного пространства изменчивой ширины. Неточность границ оставалась их свойством довольно долго: "Не все государство связано с площадью земли, какую оно покрывает, и в особенности с ее периферическими частями: вполне определенно только политическое средоточие, самое существенное во всем образовании. Именно из него власть, сдерживающая государство, и направляет свою силу в большей или меньшей степени в периферические зоны".
§ 7. "Большие пространства": "земля" и "море"
Четкие границы стали появляться прежде всего там, где встречались противоположные культуры земледельцев и кочевников. Для степняков устанавливались резкие пределы, которые искусственно усиливались посредством валов и стен, поэтому в качестве образа номоса издавна выступала символическая стена, так как сама ее форма основывалась на акте сакральной локализации <1>: ограда, предел порождали пространство священного, как бы изымая его из сферы обыденного и подчиняя его собственному закону. "Право и мир изначально основываются на ограждении, выступающем в своем пространственном смысле", - указывал К. Шмитт.
--------------------------------
<1> См.: Ратцель Ф. Указ. соч. С. 179.
В русской истории феномен "дикой степи", огромной территории на границах Московского (национального) государства, остается примером такой границы - пространства, которому дается уже этически окрашенное определение: "дикая" означала ничейная и очень опасная (ассоциированное со степью, это определение подсказало евразийцам идею о противостоянии "степи" и "леса", т.е. неосвоенной и освоенной территорий). При этом эйкуменическое огосударствленное пространство присутствовало только с одной стороны аморфной и неустойчивой граничной полосы, укрепленной засеками и фортами. Поведение другой стороны презюмировалось как агрессивное и непредсказуемое.
Однако и ситуация "монгольского ига" демонстрирует не менее размытую картину взаимоотношений двух властных государственных (в Орде уже прослеживаются все основные черты государственности) образований. Вассальные, или даннические, отношения, т.е. политика принуждения и связанное с ней насилие, как бы размывают границы между властвующими и подвластными, будучи оформленными известными юридическими соглашениями (иначе это было бы голое насилие), устанавливающими нормы и порядок взимания (дани и рекрутов). Дуализм властей (ордынцы и русские князья) проявлялся на одних и тех же территориях, в одном и том же пространстве, в отношении одних и тех же субъектов и объектов. Размеры этого промежуточного пространства могли достигать значительной величины для обоих территориально-государственных образований.
Противостояние "леса" и "степи" в европейских геополитических аналогах выражалось в дилемме "земля - море". Россия же, отрезанная от океанического пространства, позиционировала себя как настоящий "континент-океан", Европа вполне реально, а не гипотетически, связывала свое существование с реальным океаническим хозяйством, энергетически дополняющим ее сухопутное пространство и ее экономику.
Проведение границ - высокое искусство, в древности считавшееся "делом богов", "облеченное разнообразными народными преданиями и эзотерическими государственными философиями в блеск мистерий" (К. Хаусхофер). Чувство границы с самого начала отвергало представление об одностороннем юридическом и историческом ретроспективном видении границы с безоглядным поиском ее линейности: "Границы, которые разделяют как данное Землей в своем влиянии на власти, культурные, правовые жизненные формы, границы, которые при видовых и расовых различиях... даже в переходные ландшафты переносятся из жизни на карты", не могут быть объяснены по своему месторождению как разделительные зоны, как искусственные географические разграничения, ставящие культурно-морфологические, но не формально-картографические задачи для решения проблем.
Даже у границ, внешне кажущихся традиционными и устойчивыми, есть свои крупные формы, выражающие именно процесс разграничений и играющие "взаимопроникающую роль", в чем, собственно, и заключается характер локализации. Легислативное, законодательное, историческое или "биографическое" определение внутренней границы, вплоть до самых незначительных политических пространств, прежде всего должно гарантировать порядок. Государственная структура, обладающая превосходством, - "прочной ячейкой жизненной формы", - в противовес неустойчивой и "федералистски расслабленной или сверхцентрализованной и окостеневшей системе" (К. Хаусхофер), способна и должна выдерживать давление любых обстоятельств. Тогда это и будет тип укрепленной и равновесной границы.
В исторической ретроспективе всегда заметным было влияние обширных морских пространств на формирование специфически имперского мышления, а их подвластность этому типу мышления выражалась в оттеснении античного эллинского представления об океане и его замене понятием "мировое море", как некоей "совокупности океанов" в качестве главной арены власти и носителя международного общения <1>.
--------------------------------
<1> См.: Хаусхофер К. Границы в их географическом и политическом значении. С. 68, 120.
Еще средневековые географические карты изображали океан в качестве гигантского разделительного пространства, а духовный центр христианского мира - в качестве центрального пункта и города Земли. Водная стихия в силу своей недоступности и непреодолимости казалась идеальной границей, отделяющей и защищающей истинный мир от окружающего его хаоса. В восточном предании сама Земля держится на мировом океане, а в более поздних политических утопиях идеальные государства повсеместно располагались на изолированных островах.
А.Т. Мехен подчеркивал: с социальной и политической точек зрения море представляется великим путем или "обширной равниной, через которую можно проходить по всем направлениям" <1>. Это - всегда открытое пространство, на котором происходит состязание между нациями, стремящимися обеспечить за собой в общем-то несоразмерную долю контроля: для этого используются мирные законодательные или запретительные меры или же прямое насилие. Морское пространство стремятся превратить в продолжение государственной территории. Завоевание моря и заморских территорий превратилось в мощный политический фактор, а исторический раздел морских территорий между европейскими державами (Испанией, Португалией, а затем Англией и Францией) повлек как внутригосударственные, так и глобальные межконфессионные конфликты между всемирным католицизмом и всемирным протестантизмом; Реформация, Контрреформация и Тридцатилетняя война стали событиями, инспирированными в своих истоках именно борьбой за море. Религиозные войны и теологические лозунги и программы этой эпохи соединяли в своем существе метафизическое столкновение разных стихийных сил, в конечном счете повлиявших на перенос всемирно-исторической экзистенции с земли на море <2>.
--------------------------------
<1> Мехен А.Т. Влияние морской силы на историю // Классика геополитики. XIX в. С. 184.
<2> См.: Шмитт К. Номос Земли. С. 623, 624.
Тип "морского" или "степного" мышления, как правило, является импульсом к дальнейшему расширению территории и формированию пространства с явным имперским характером: исторический опыт отсылает в этой связи к финикийцам, критянам, эллинам и Венеции. "Сухопутный океан" успешно осваивали гунны и монголы. Сила превосходящей власти такой идеи доказывается уже тем, что духовное движение за преодоление пространства было налицо еще до того, как появилась реальная возможность осуществить его на практике. Только во временной протяженности геополитический фактор начинает доминировать над бурным желанием и "сводит средний уровень к средней норме, ибо крайности не преодолевают вид, породу, расу" (Челен) <1>.
--------------------------------
<1> Цит. по: Хаусхофер К. Панидеи в геополитике // О геополитике. С. 294.
Море, не являясь государственной территорией, издревле было пространством человеческой активности и господства. Морские державы древности (Афины, Карфаген) уже тогда считали море пространством, подчиненным их господству. Позднее и Венеция, "обрученная с морем", устанавливает свою власть над морским пространством Адриатики и Восточного Средиземноморья. Империи, связанные с фактором водного пространства, зарождавшиеся некогда в речных поймах Ближнего Востока и Двуречья (египетская, ассирийская, вавилонская), постепенно уступали место талассическим культурам внутриматериковых морей (греческая и римская античность и средиземноморское Средневековье), а затем, с открытием Америки и началом кругосветных маршрутов, - европейской глобалистской экспансии.
С XVI в. раздел морских пространств между государствами становится легализованным мероприятием: когда Испания и Португалия договаривались о пределах собственного господства в мировом океане, море стало бескрайней пограничной территорией. Слова британского гимна "правь, Британия, морями" станут пророческими на несколько столетий, а доктрина Монро превратит океаническое пространство в домашнее море для избранных держав. Установленные при помощи многочисленных актов правовые режимы прибрежной морской полосы будут только паллиативами и не изменят стратегического развития политики на море. (Было замечено, что некоторые учреждения и институты, прекрасно действующие в островных государствах в силу их изолированной замкнутости, для "проницаемых" государств оказываются неэффективными и даже вредными. Так, двухпартийная система англосаксонского образца, сложившаяся в XVIII в., "не срабатывает" в Центральной Европе, "особенно в мировоззренчески разобщенных пространственных организмах с шизофреническим (умственно расколотым) состоянием народной души" <1>.)
--------------------------------
<1> Хаусхофер К. Панидеи в геополитике. С. 328.
Процессы пространственного расширения повлияли на изменение всех форм политической жизни: в Европе возникают централизованные органы управления, новый стиль политической и правовой жизни. В области естественно-правового мышления рождается представление о бесконечном и "пустом" пространстве, неожиданно и заметным образом повлиявшее на все геополитические представления. И если морское пространство невозможно было разделить (хотя бы в силу недостаточности технических средств), то его можно было учитывать как фактор политического влияния: казалось, что бесконечность все-таки можно было локализовать.
Конкретный порядок всегда предполагает размещение событий и институтов политической и правовой жизни, который был бы невозможен в "пустом" пространстве. Сам порядок этих содержаний уже представляет собой пространство, в котором он размещается. Отказ от абстрактных мерок позволил соединить пространство с конкретным порядком, порождая тем самым органическое единство - изменение содержания меняло характер пространства.
К. Шмитт, говоря о "больших пространствах" как особом факторе политики, отмечал, что в них заметно "излучение империи, рейха" как организующего и определяющего начала: такие образования представляют собой особые и неделимые единицы пространственной организации. Империи, рейхи - это как раз такие мировые силы, которые существуют наряду и над государствами и которые "только по видимости являются таковыми, поскольку не могут удержать свой суверенитет над территориями". Влияние империй распространяется на сферы, далеко выходящие за границы политического единства <1>: здесь действия и границы, т.е. учреждающая конкретная деятельность человека, получают зримое выражение и придают пространству его определенность.
Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 204; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!