ПОНЯТИЕ, СОСТАВ, ПРАВОВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА 2 страница
--------------------------------
<1> См.: Шмитт К. Номос Земли. С. 30 - 36, 45.
Имперские формы появлялись в процессе превращения полисов в космополисы. Македонская и Римская империи возрастали за счет включения отдельных, замкнутых в себе миров, при этом не подвергая их радикальным преобразованиям. Империя не являлась лишь "суммой" объединившихся в ней территориальных локусов - по сравнению с полисом она обретала совершенно новое властное качество: интровертные тенденции, свойственные полису, заменялись экстравертными устремлениями и экспансионистским пафосом. По сути, империя в идеале могла быть только мировой. Римской империи это почти удалось.
Бывшая не очень актуальной в рамках полиса проблема взаимодействия центра и периферии в империи приобретала особую и ощутимую значимость, здесь целостность территории могла быть обеспечена только использованием гибких и асимметричных механизмов управления. Имперские власти вовсе не стремились уничтожить автономию отдельных территорий, но пытались использовать их особенности и традиции в общеимперских интересах.
Сопоставление центра и периферии означало оценку разнокачественности пространства: стратегически более важные территории государства, имевшие особую экономическую, военную и культурную значимость, предполагалось защищать более эффективными и решительными действиями, чем другие районы, или "серые зоны", которые в крайнем случае могли быть в политических и тактических целях даже отданы противнику в условиях чрезвычайной ситуации. Границы здесь имели дискретную и неопределенную форму, а с точки зрения права - существенно спорный характер.
|
|
|
А. Тойнби отмечал, что главным методом римского имперского управления был принцип непрямого правления. Эллинистическое универсальное государство понималось римскими основателями как ассоциация самоуправляемых городов-государств с пестрой полосой автономных областей в тех районах, где "эллинистическая культура не вступила в контакт с политикой"; усилия же римской администрации сводились прежде всего к координации местных органов самоуправления. (Правда, постепенно и администрация империи стала превращаться в иерархически организованный бюрократический аппарат, уже не ограничивающий себя только заботой о поддержании мира в провинциях <1>.) Для империи быть - значит "связывать", и "связывание" подразумевало способность центра посредством императивных и указывающих знаков достигать периферии и накапливать у себя устремленные обратно к центру послания. При этом в политическом сознании должно сохраняться устойчивое представление о реальном присутствии центра даже в самой отдаленной точке. Империя (подобно Церкви) представляла собой преимущественно систему "дистрибуций знаков величественности", чтобы в этой самой удаленной точке центр мог обращать на себя внимание демонстративным "излиянием причастности к власти" <2>.
|
|
|
--------------------------------
<1> См.: Тойнби А. Постижение истории. М., 1991. С. 501, 502.
<2> См.: Слотердайк П. Сферы II. Глобусы. СПб., 2007. С. 701 - 707.
В связи с этим римский императорский статус и титул, кроме знакового обозначения политического ранга, становился теологической и даже онтологической категорией, подразумевая наличие в самом себе повелевающего центра имперской космосферы (в дискурсе теологии "дома" и государства император обозначал и репрезентировал центр излучения власти, силы и государства в ее универсальной вместительности), формирующей картину большого мира.
Этому величию в качестве еще более величественной фигуры соответствовал "император Христос", возглавляющий некое царство, также именуемое империей, царство, хотя и не от мира сего, но требующее к себе уважения и в этом мире, о котором постоянно возвещается в параллельном государству церковном царстве <1>. Но сам закон Римской империи превращался в тюрьму, христианство не признавало такую власть истинной, увидев в ней изначальную и скрытую связь закона и греха (апостол Павел).
|
|
|
--------------------------------
<1> Там же.
"Катехон" указывал на мощь, которая становилась преградой беззаконию, и сам тоже принимал образ империи, функции которой (еще в Средневековье) состояли в том, чтобы "век не терял формы в ожидании своего конца", сопротивляясь дьявольским искушениям. Вплоть до XIV в. фигура монарха представляла хранителя прав человека в тех пределах, в которых его верховная власть могла выглядеть законной.
Средневековье попыталось обосновать имперскую автономию, чтобы таким образом понять ее Божественный источник (А. Данте), но к определению собственно законного порядка эпоха могла прийти, только отвергнув трансцендентальное обоснование и указав на свободное пространство, которое человек может обжить в полной мере. И тогда неопределенное пространство несведенных к феноменам идей получило в качестве своего символа "море", к которому влечет ностальгия по непостигаемой дали, но она же препятствует созданию любой стабильной конструкции. Символом Церкви стала ладья, плывущая по бурному морю жизненной стихии. Плывущие на судне спасутся. (Гротескный образ "корабля дураков", распространенный уже в эпоху Ренессанса, напротив, в корабле и морской стихии выражал изолированность и отчужденность, политическую и социальную изоляцию. И. Босх, С. Брандт, П. Брейгель в этом образе выражали утрату безумными людьми чувства границы, уход в темную стихию бесконечного пространства.) Впервые в истории геополитической мысли сопоставлялись две стихии, и предпочтение явно отдавалось стабильной и устойчивой земле, море же "уступали" авантюристам и безумцам.
|
|
|
Борьба папы и императора не особенно затрагивала сферы духовного и религиозного единства христианской империи: в представлениях и категориях христианской веры статус императора не означал института абсолютной власти. К конкретной королевской власти, короне, т.е. принципу реального господства над определенной страной, территорией, пространством, всегда добавлялась некая метафизическая сила, выполняющая функцию "катехона" с ее конкретными задачами и миссией. Она была неким поручением, исходящим из высшей сферы.
Уже начиная с XIII в. аристотелевская теория "совершенного пространства" обретает в Европе серьезный авторитет. Имперская государственность, понимаемая как наиболее совершенная форма человеческой общности, явно стояла выше родственной ей "племенной" царской власти и автаркического государства: она начинает восприниматься как некое трансцендентное и качественно более высокое всеобъемлющее единство, только и способное установить мир и справедливость. Не исполняющая таких функций "катехона" власть будет представляться уже только вульгарной формой "царизма".
Установление династического порядка владения землей и властью сделало императорскую власть ее составной частью, и функция "катехона" утратилась окончательно. Внешнее восприятие норм corpus juris не позволило придать "Священной римской империи германской нации" того прежнего величия, которым некогда обладал Рим. "В основывающихся на римском праве реконструкциях юристов XIV - XV веков связь христианской императорской власти с территориальной королевской, выполняющей функцию Katechon, уже полностью забыта". Но даже в учении о суверенном государстве, не признающем никого выше себя, все же сохранилось заметное влияние идеи единства, представленного союзом императора и папы. Однако процессы разложения средневековой христианской империи неуклонно вели к появлению все большего числа фактически и юридически освобожденных от imperium образований, которые одновременно пытались вытеснить autoritas священства в автономность духовной сферы <1>.
--------------------------------
<1> См.: Шмитт К. Номос Земли. С. 39, 40, 43.
§ 4. Формы и пределы
В Новое время проблему защиты от беззакония, хаоса и врагов, идею "катехона" целиком принимает на себя государство, и сакральный характер задачи почти растворяется в статьях базовых и конституирующих документов. Отголоски "катехона", такие как "священный долг", "защита Отечества", заглушаются декларациями о "правах человека", "защите личности", "неприкосновенности границ" и проч. Но уже средневековая империя, сохранив название "священной", стала больше походить на римскую и весьма гордилась своими обширными, хотя и нечетко оформленными, пестроландшафтными территориями.
Конституция, понимаемая как принцип построения государственной формы, а не как традиция, идея или письменный документ (названный Ж. де Местром не чем иным, как клочком бумаги), призвана была очертить властные пределы, т.е. территорию, на которую распространяется господство сформулировавшего эту конституцию суверена. Конституция по своей сути есть установление, закрепление, фиксация, очерчивание юридических пределов, в которых только и возможны производные от нее юридические действия. Она как бы возвращает к архаической триаде - территория, население, власть, где первичным, хотя бы в силу генетической логики, все же оказывается пространственный признак государственности. Не обладая почвой, нельзя стать дееспособным субъектом права. Принятие страной конституции означало рождение нового территориального субъекта, законно разместившегося в мировом пространстве.
Феодальная земельная собственность, юридические формы которой вышли еще из римской правовой традиции, продемонстрировала яркий пример нового членения территории. В частноправовых конструкциях (домен короля или императора представлялся не иначе как территория, по отношению к которой суверен является полным собственником (dominium) феода и бенефиция; аналог - вотчина и поместье) были выражены две формы локализации земной поверхности (разных типов землевладения - пахоты, лесные угодья, речные угодья) - и здесь снова проявлялся древний изначальный номос - наследственная передача, презюмируемая как первоначально возникший акт захвата пустых земель, и пожалование, дача, искусственный выдел уже освоенных и принадлежащих суверену земель. Деление пространства осуществлялось в соответствии с нормами социальной иерархии и властеотношений: империя и суверен заботились о внешних границах территории, номос сосредоточивался на внутренних аспектах ее деления.
Юридический нормативизм, пришедший вместе с либеральным "правовым" государством, традиционно обозначал в качестве государственной территории пространство, которым была ограничена значимость государственного правопорядка: государственная территория здесь знаменовала единство системы правопорядка (Г. Кельзен), она была юридически исключительна и непроницаема. В этом определении государственной территории сталкиваются две исторические тенденции: торжество национального суверенитета государства и нарастание организованного сверхнационального межгосударственного воздействия (империализм и международный порядок).
Связующим звеном между государством и его территорией всегда являлась идея целостности и формы. Пространственная конфигурация государства есть его взаимный образ, целостность выражает его органичность и важнейшую цель его существования. Жизнь нации наполняет пространственную форму государственности, придавая только ей присущие черты: государство будет сильным, пока жива и сильна нация.
Для государства как субъекта права территория является конститутивным, первичным элементом самой его личности: вне пространственной определенности не мыслится бытие современного государства. Но с этой точки зрения территория уже не является объектом государственного господства, представляя собой лишь составной момент государства как субъекта. Государство же властвует не над территорией, а лишь в ее пределах и границах, и предметом его господства являются люди, живущие в этих пределах. (Догмат территориального единства родился в конституционных преобразованиях Французской революции (1791 - 1793 гг.). Исходя из этой идеи любое ущербление юридической личности государства, сделанные им территориальные уступки номинально ведут к полному юридическому уничтожению государства как личности и целостности. Г. Кельзен отрицал как проблему непроницаемости, так и проблему неделимости территории, а заодно и проблему соотношения dominium и imperium в определении сферы и источников господства государства. Территория описывается на языке юридического нормативизма как нормативное ограничение значимости правопорядка в нормативном же пространстве. К этому был близок и Л. Дюги с его теорией "территории-границы", материальной границы эффективных действий носителей власти <1>.)
--------------------------------
<1> См.: Устрялов Н. Элементы государства // Классика геополитики. XX век. М., 2003. С. 604, 605, 608.
Сакральный центр земли, которым была Европа, оказывался не в состоянии изобрести адекватные и устойчивые институты, способные придать идеальную форму новым отношениям. "Катехон", представляемый земным государством, со временем начинает выражать некий политический романтизм, либеральную ностальгию по нейтрализации и деполитизации. (Микрокорпоративная атомизация культур и интересов, ликвидация любого этоса достигает уровня, который делает архаичными имперские амбиции.) Ни одно политическое решение теперь уже не будет в состоянии дать идеальную жизнь новой "конституции", существующей в качестве подлинного акта народной воли, единого этоса, поскольку сама идея "конституции" ныне связана с авторитарным признанием реального существования определенного пространства, возможности некоего номоса, определенного в чисто территориальном смысле <1>.
--------------------------------
<1> См.: Каччари М. Указ. соч. С. 116, 124.
"Священная римская империя германской нации" все основные политико-правовые характеристики восприняла от своей античной предшественницы, кроме одной: Рим завоевывал мировое пространство силой не только легионов, но и своих законов. Юридизированную систему империи, скорее всего, восприняла римская католическая церковь, но отнюдь не новая европейская империя. За ее (Церкви) локализованным на практике законодательством стояла внеправовая метафизическая объединяющая сила, и об этом невидимом соединительном духе говорили Новалис и другие романтики XIX в., вспоминая идеальную единую Европу Средних веков.
В реальности государственно-политическое пространство империи представляло собой определенную асимметричную федерацию разнохарактерных субъектов, обладавших разной степенью суверенности и автономии. Ни "Каролина", ни "Золотая булла" в полной мере не действовали (во всяком случае, в одинаковой степени) на многоцветном политическом поле империи.
Всерьез имперская государственность признавала незыблемыми только свои внешние границы. Когда же имперская идея окрашивалась в религиозные или "выраженно культурные" тона, территория для нее приобретала сакральный и символический характер ("Родина-мать", "Христианская держава"), а ее защита обеспечивалась всеми возможными мерами, вплоть до "священной войны". Враждебный мир противостоял ей как хаотическая темная сила, "империя зла" и т.п. Защита от его посягательств - "священный долг" империи, и он заключался в выполнении особой функции "катехона".
Федерации, позже пришедшие на смену империям, делили свои территории уже по административному или национально-административному принципу. Внутренние границы земель или автономных республик при этом не исчезали. Федеральный центр в силу своих неизбежных бюрократических склонностей, свойственных этой системе, стремился оказывать на регионы ощутимое давление и осуществлять контроль, но в отличие от имперского государственного устройства такое воздействие уже не имело органического характера.
§ 5. Границы и пространства
В своих рассуждениях о "грядущей империи" А.М. ван ден Брук подчеркивал: "Пространство стоит выше всего, оно самодостаточно и является божественным явлением" <1> (время же, наоборот, является "подначальным" и слишком человеческим). Консервативному типу мышления особенно свойственна пространственная ориентация, поэтому он по сути своей государствен, поскольку с этой точки зрения государство и пространство неразделимы: константа для них всегда весомее и сильнее, чем перемены. Консерватизм воплощает власть, которой он обязан, поэтому он нуждается в неприкосновенных символах и традициях: такими ценностными величинами "была средневековая имперская идея и католическая церковь. Любая укоренившаяся, поднявшаяся и познанная государственная идея - это идея власти, которая оберегает условия существования народа" <2>, само пространство его бытия.
--------------------------------
<1> Брук А.М. ван ден. Миф о вечной империи и Третий рейх. М., 2009. С. 293.
<2> Там же. С. 293 - 294.
У римского государства европейские народы научились управлять большими территориями, чтобы держать под своей властью большие пространства. (По мнению Л. фон Ранке, в начале истории имели место отнюдь не великие монархии, а только малые племенные округа или общины, лишь отдаленно похожие на государства; у истоков больших государств лежали недолговечные и малые образования; исключение составлял сам Рим <1>.) Но империя, складываясь из мелких территориальных локусов, приобретала совсем иное качество, нежели составляющие ее части, и империя (в отличие от федерации) становилась не просто конгломератом, нуждающимся в объединяющем центре: она базировалась на традиции, консенсусе и взаимопроникновении и тем самым становилась больше, чем "сумма" составляющих ее частей.
--------------------------------
<1> См.: Ратцель Ф. Народоведение // Классика геополитики XIX в. М., 2003. С. 179.
В соответствии с мифическими представлениями границами обжитой эйкумены могли выступать Мировой океан, Геркулесовы столбы, священная гора и проч. Этими границами мировой порядок отделялся от мятежного беспорядка и космос - от хаоса. Представление о том, что и по ту сторону границы у земли есть свой хозяин, складывается значительно позже, уже в эпоху рождения международно-правовых соглашений XVII - XVIII вв.
Пространство становится ощутимым силовым полем человеческой энергии, действия и результата: "...не мир находится внутри пространства, а пространство находится внутри мира" (К. Шмитт). Поэтому задачей рождающейся геополитики становится представление функционирующих в определенном жизненном пространстве форм политики, обусловленных одновременно и стабильной географической средой, и динамикой исторического процесса. В любом случае оно принимает очертания, составляющие индивидуальные признаки: правовая мысль в форме юридических фиксаций только следует за этими контурами реального присутствия, последовательно превращая их в нормы внутреннего или международного права.
В XVII - XVIII вв. географические карты стали изображать мир разделенным на территории, имеющие четкие границы, а не случайные и фантастические рубежи. "Это отражало не только просвещенческое стремление к ясности, но и растущее разделение мира на доминионы размытых европейских государств и было тесно связано с охраной и даже милитаризацией границ" <1>. Идея мира, естественным образом разделенного на отдельные нации, связанные с определенными административно-территориальными единицами или государствами, сыграла важную роль в этой трансформации.
Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 196; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!