Тот, кто любит, творит себе Бога, 8 страница



 

муры с Молчалиным крутит, а он ей о своих чувствах". "Это слепота, а не глупость, – вздохнул он и положил руки на плечи Татьяне, – говорить девушке о любви и не замечать, что ты ей совершенно безразличен, это безнадежная слепота, ты согласна?" И поцеловал Таню в губы. Первый раз в ее жизни.

А наутро одной из тем сочинения оказалось "Горе от ума", и Таня так улыбалась, пока писала, что строгая тетя из комиссии сделала ей замечание…

 

– Ну, давайте же деньги скорее, очередь ждет! Дома спать надо! – рявкнула молодая кассирша, и Таня, торопливо выложив смятые купюры на стойку, снова побежала под дождь.

 

"…Ты бы знала, как помогает жить одна лишь мысль о том, что где-то там, за морями, живешь ты. Работаешь, готовишь ужин мужу и детям, стираешь, пьешь чай, смеешься, поешь в ванной, гуляешь под дождем…"

 

Да, они гуляли под дождем, взявшись за руки, молчали или говорили – с ним было легко и говорить, и молчать. Иногда он вдруг останавливался, поворачивался к ней, запускал ладони под пиджак, накинутый ей на плечи, прохладные мокрые пальцы его нетерпеливо сжимали ее локти, скользили по горячей коже, и сладко кружилась голова. Прохожие неодобрительно оглядывались, а он целовал Таню в глаза, нос и губы, и ей было все равно, как на них смотрят и что говорят.

 

"…А полярное сияние разворачивается, как театральный занавес, с шорохом, и складки во все небо, иногда бледно-желтые, а порой яркие, как весенний луг… Я только здесь понял, что вся жизнь моя озарена тобой. Что любовь, которую ты мне подарила тогда, не ушла вместе с тобой, а осталась в моей судьбе. И кого бы я ни встречал после тебя, это были искорки твоей любви. Ничего нельзя исправить в жизни, но и потерять ничего нельзя. Ты ушла, но оставила свое дыхание, свои прикосновения, поцелуи, взгляды. Может, жизнь мою нельзя назвать удачливой, но она наполнена счастьем, потому что в ней были ты и твоя любовь".

 

Вот чего не хотелось, так это плакать, но почему-то заплакалось, и это тоже было хорошо. Таня смотрела в окно, залитое потоками дождя, и такие же дождинки, только солоноватые, текли по ее щекам.

Хлопнула дверь в прихожей, и муж раздраженно сказал, проходя в ванную: "Накрылась рыбалка – машина у Васьки сломалась. Да оно и лучше, поедем завтра на дачу".

Таня молча кивнула, не поворачиваясь, и стерла черные полоски со щек. Глаза сильно щипало, но ванна все равно была занята…

 

"…Мне ничего не нужно от тебя сейчас, хочется только, чтобы ты знала, как я благодарен тебе за любовь, быть может, давно забытую тобой. Я жалел поначалу, что у меня не осталось ни одной твоей фотографии – нам с тобой тогда как-то не до них было. А потом понял – и к лучшему. Я помню тебя сердцем. Никакая бумага не сохранит так, как умеет хранить сердце…"

 

Таня вспомнила свой внезапный испуг и пронзительную тоску тогда, на вокзале, когда он уехал в последний, как потом оказалось, раз. Разве можно жить так, на ветру, открывшись солнцу и звездам? Люди живут, обустраивая свой угол, думая о будущем, своем и детей. А с ним невозможно было представить будущее. С ним каждый день был сам по себе. Неважно, что было вчера, что будет завтра. Есть сегодня и – только. Он, она и счастье. Которое, если задуматься, когда-нибудь кончится. Внезапно, предательски. И лучше было все сделать самой. Благо, для этого оказалось достаточно телефонного звонка…

 

"…Как бы трудно ни было в жизни, мне всегда хватало сил. Я не имел права сломаться. Не мог вешать еще и этот груз на твои плечи. Но главное – я получил такую Радость, такое Счастье! Чего б они стоили, и чего б стоил я сам, если все это обратится в пыль только оттого, что мы расстались?

Я всегда знал, что мир, в котором ты живешь, должен становиться лучше и светлее, и когда не понимал, что делать, просто вспоминал тебя – с любовью и нежностью. И старался, чтобы от этой нежности и любви было тепло кому-то, кто оказался рядом со мной. Иногда это удавалось…"

 

Зажигались навстречу неторопливым апрельским сумеркам окна в домах напротив, и Таня вспомнила, как погожим утром в этих окнах отражается солнце. А еще подумалось, что за домами, где-то там, в далеком северном море, золотая дорожка заката бежит по волнам прямо к его ногам.

 

 

 

 

 

 

И ложится под ноги дорога…

АНДРЕЙ РУБЛЕВ

 

…И по узкой тропинке шагает Андрей,

За плечами лишь ветер неся.

На лице его, выси небесной синей,

Светятся верой глаза.

И глядит ему поле ржаное вслед

Тысячью глаз васильков,

И бескрайнее этой свободы нет –

От пыли до облаков.

 

…И на землю родную глядит Андрей,

Где вера тонет в крови

И вместо меди колоколов

Бранная сталь звенит.

И ненависть тьмою лежит окрест,

Лишь о смерти молитвы зов.

И страшнее этой картины нет –

От пыли до облаков.

 

…И на узких подмостках стоит Андрей,

За плечами ангел молчит –

Когда Мастер держит в руках инструмент,

Он с Богом сам говорит.

И он не помнит кровавых мет

Грядущих и прошлых веков.

И священней беспамятства этого нет –

От пыли до облаков.

 

…И вглубь души, позабывшей свет,

Лик пресветлый с иконы глядит.

Андрей же, в котомку собрав инструмент,

Снова в дорогу спешит.

Не волен художник дать отдых душе,

Способной дарить любовь.

И прекрасней этой неволи нет –

От пыли до облаков.

 

КАРПАТЫ.

 

                                 Михаилу Лобареву

Вот и мы добрались до вершины,

И, едва первый пот утерев,

Разгибаем промокшие спины,

Чтоб на мир с высоты посмотреть.

И Карпаты лежат, как на блюде,

Синева над каемкой хребта…

Лучше гор могут быть только люди ­–

Те, которым нужна высота.

 

Ручейки опускаются в реки,

Чтобы влагу долинам отдать.

Но к вершинам ползут человеки,

Чтоб себя с высоты увидать.

И стоит воплощением чуда

Человек, от победы хмельной!

Лучше гор могут быть только люди,

Что на них восходили с тобой.

 

Если что-то непреодолимо,

Ты подняться сумей над собой,

Чтоб увидеть, как мелки вершины,

Что казались вчера высотой.

И пускай завтра будет что будет –

Я любовь к высоте сберегу.

Лучше гор могут быть только люди,

Без которых прожить не смогу.

 

                       г. Говерла, Карпаты.

 

 

***

Возвращайся домой

Из походов, побед, восхождений,

Возвращайся домой

Зимним вечером, утром весенним.

Возвращайся домой,

Что оставил на том берегу,

Где грустят о тебе

И огонь в очаге берегут.

 

Возвращайся домой,

Хвойным лесом и дымом пропахший,

Возвращайся домой,

Для которого ты не пропащий.

Возвращайся домой,

Где порой твои песни поют,

Твои книги хранят

И тебя с нетерпением ждут.

 

Возвращайся домой,

Напоённый горами и небом,

Возвращайся домой,

Где так пахнет любовью и хлебом,

Возвращайся домой –

Пусть дороге не видно конца –

Чтоб коснуться рукой

И губами родного лица.

 

Возвращайся домой –

Рассказать об увиденных звездах,

Возвращайся домой,

Где от сердца и радость, и слезы.

Возвращайся домой –

Если помнишь, конечно, пути,

Чтобы дети с тобой

В новый путь захотели пойти.

 

АХ, РОССИЯ

 

Тих сегодня рассвет, как ни странно,

И умыт дождем, а не кровью…

Ах, Россия – открытая рана!
Здесь вся жизнь – ожидание боли.

Из руин и с колен поднимаясь,

Ты надежду на мщенье хранила,

И врагов с новой силой искала,

И, конечно, врагов находила.

 

Враг кругом. Где же братья, Россия?

А в ответ – то ли вздох, то ли шорох…

Выбираешь то правду, то силу,

И ни братьям, ни детям не сторож.

Побеждала и битой бывала,

Но – успех пережив и утраты –

Ты всегда виноватых искала,

Находя, как всегда, виноватых.

 

Пыль целую на отчем пороге…

Сын твой участи лучшей достоин:

Ты ж умеешь не рушить, а строить,

И растить, а не резать под корень!

Но взойдут ли тщетой ожиданья –

Мы привыкли мечтой не прельщаться

И не ждать от тебя оправданий.

Ты умела всегда оправдаться.

 

А любви – оправданья не надо,

Чтобы светлою верой пролиться,

Даже если на злобе распята,

Завистью и гордыней прибита.

И ложится под ноги дорога,

Ни душе нет покоя, ни телу…

Ты все ищешь путь праведный к Богу –

Дай же Бог, чтоб и это сумела.

 

 

БАЛЛАДА ОБ ОЛОВЯННОМ СОЛДАТИКЕ

 

Ты не был сыном старой ложки оловянной –

Живая мать тебя к груди своей прижала.

Но цепким взглядом старшины в каптерке ротной

Страна тебе уже мундирчик примеряла.

По швам разъехалась великая держава,

Привычно дрались сын с отцом, шел брат на брата.

И щедро Родина мальчишек одаряла

Почетной ролью оловянного солдата.

   А ты был счастлив и беспечен, словно птица,

     И над житейской суетой летел отважно.

   В твоих ладонях жарко билась танцовщица –

   Ну вот нисколько не была она бумажной.

   И ты казался сам себе свободным малым –

   Жизнь в восемнадцать хороша, с кем хочешь на спор!

   Вот только крысы у мостов и на вокзалах

   С усмешкой злой кричали: парень, где твой паспорт?!

И военком играл фальшиво роль батяни:

"Не посрамим, сынки, Отчизны, ёлы-палы!"

И мать глядела вслед бездонными глазами,

И танцовщица руки к сердцу прижимала.

А ты гордился десантуры бравой формой,

И враг труслив, и к славе лишь ведут дороги!..

Но так некстати мрачный сказочник припомнил,

Что в этой сказке был солдатик одноногим.

   И видел ты госпиталей зловонный морок,

   И череду комиссий с рыбьими глазами…

   Боль материнская в сырой укрылась холмик,

   И дом разметан инвалидными долгами.

   И оказалось – до тебя стране нет дела:

   Будь рад, что жив, а не гниешь в земле без славы.

   И без тебя хлопот полно у президента,

   И без тебя тревог хватает у державы.

Ты ужаснулся жизни злобному оскалу,

Когда, стыдясь, под медяки поставил шапку.

И люди в сером у мостов и на вокзалах

С усмешкой злой кричали: брысь отсюда, шавка!

И лишь порой от грусти сердце трепетало:

О танцовщице вспоминал ты временами.

Какой сквозняк её унес, в какие дали?

Огонь любви её спалил, войны ли пламя?

Александру Дольскому

***

Рассвета чуть размыта акварель –

Ещё неярки краски, но чисты.

Как жаль, что в мире, где звенит апрель,

Любовь, надежда, вера не в чести.

И нас так часто любят за грехи,

В которых нас потом и упрекнут.

Объятья жарки, но слова сухи,

Что, словно ветер, нас погонят в путь.

 

И студят ноги свежая трава

И солнцем не прогретая земля.

Полна забот напрасных голова,

Но за душой ни строчки, ни рубля.

Не увидать счастливого лица

В толпе. Ей, как народом ни зови,

Ремесленник влиятельней Творца

И деловой успех важней любви.

 

Но птичья трель сильней земных оков

И хмурых взглядов, что буравят грудь.

Непрочен круг семьи и отчий кров,

Рассвет пришел – я отправляюсь в путь:

Любовь, надежду, веру обрести

И купол неба светло-голубой.

А цель всегда ничтожнее пути,

И все, что важно, – быть самим собой.

 

                        

***                                 Владимиру Третьякову

Запах дыма и запах сосны

В этом доме сплелись, как в лесу.

И прозрачен, как вешние сны,

Звук гитары, что я принесу.

И глядят на меня со стены

Лик иконный и лица друзей.

Свет березы и свежесть сосны

Здесь к душе прикоснутся моей.

Рука моя колдует над струной.

Друг слушает и курит, не спеша.

Клубится дым над головой седой.

Покоем так полна моя душа.

"Ты пой, – он говорит, – подольше пой,

пусть этот дом запомнит каждый звук.

И, где б ты ни был, помни: в час любой

Здесь ждут тебя очаг, ночлег и друг".

Здесь легко говорить и писать

О тревогах забыв городских,

Смотрят в окна рассвет и закат

И века сопрягающий миг.

И пронижет полуденный луч

Кухни ширь, как пространство небес.

Словно мастера скрипка, певуч

Подступающий с севера лес.

Грех лениться и грех унывать –

Вот земля, вот колодец, вот сад.

Если время потратишь не зря,

Будет год урожаем богат.

Дача друга, ты мне – дом души,

И поет каждой планкой стена.

И, конечно, не стоит спешить,

Но дорога видна из окна.

Рука ещё колдует над струной.

Друг слушает и курит, не спеша.

Клубится дым над мудрой головой.

Покоя и любви полна душа.

"Ты пой, – он говорит, – подольше пой,

пусть этот дом запомнит каждый звук.

И, где б ты ни был, помни: в час любой

Здесь ждут тебя очаг, ночлег и друг".

 

                             Венантию Бутриму

***

Не сыскать дубрав в Беларуси –

Все осины, сосны, березы,

Редкий лес, бересклетом заросший,

Да еловое захолустье.

И торфяник засохших болот,

До песка распаханный ныне.

Вместо древних дубрав – огород

Да устойчивый запах скотины.

 

Что тут спорить – народу важней

Сытный стол и "уверенность в будущем"…

Из дубов, что где-то растут ещё,

Нужно досок наделать скорей

Да продать заезжим купцам,

Если цену назначат весомую.

Дуб мореный и мебель тесовая –

Что в них проку нашим краям?

 

И кому нынче хватит терпения

Лес растить по две сотни лет?

Но растет на моей земле

Старый дуб, неподвластный тлению.

Потемнев от ветров и холода,

Ветви мощные в небо глядят.

И ещё не проросшие желуди

Под опавшей листвою лежат.

 

 

У РЫЦАРСКОГО РИСТАЛИЩА

                                      Дочери Евгении

Ветер флаги вздымает выше, чем волосы женщин.

И трава гуще там, где кровь пролилась, а не дождь.

Грохот бранной стали громче свадебных песен,

Но – с надеждой и грустью – кого ты из битвы ждешь?

А ристалище потом пахнет, кровью и – удалью.

И над полем трубы боевой голос дик и манящ.

Дым пожарищ, как ленты, в твои волосы ветер впутает.

Мягче брачной постели смертью пропахший плащ.

                                 

***                                                    Сыну Георгию

Мой конь опять захромал, знать, кузнец был с похмелья.

Вино ль виной, что у нас повывелись мастера,

Что нет покоя в трудах ни плотнику, ни земледельцу?

И ветер треплет полынь там, где сад был вчера.

Ханжество, страх и любовь – к деньгам –

теперь правят миром.

И что корить молодежь: мол, честь забыли и стыд,

Коль зреет девичья плоть для костров и трактиров,                       

Мальчишки растут, как трава, до военной страды.

Лакею не стать творцом и мастером – жалкому смерду,

И рыцари не растут в подлости и грязи.

И если в рыбном ряду торгуют жизнью и честью,

Значит, немногого стоят эта честь, эта жизнь.

И что взывать к небесам, ждать от власти защиты?

Епископам и королям хватает своих забот.

Покуда будут в чести наемник, стражник и мытарь,

Не будут нужны стране ни рыцари, ни народ.

Но пусть хромает мой конь – духу мне ещё хватит

Не врать ни себе, ни другим, что нет драконов у нас.

Их шкура – ливрея и ложь, их когти – законы и злато,

Я, с ними сражаясь, умру в предназначенный час.

Истлеет сердце мое, проржавеет кольчуга,

И меч продаст за бесценок вороватый холоп.

Но через год или два сын подтянет подпругу,

Мечом опояшется и прыгнет в седло.

Но через год или век, подтянувши подпругу,

Потомок всмотрится в мир и – прыгнет в седло.

 

КАМЕНЬ

 

Я камень. Я камень на дороге. Я камень на дороге у человечества. У прогресса. У будущего. У надежд. У… чего там еще у них есть движущегося – через меня? Почему-то им надо непременно двигаться по своим делам через меня. Все их тропинки, большаки, дороги, торные пути, шоссе и скоростные магистрали обязательно упираются в мои серые бока. Хотел сказать замшелые, но люди ободрали их напрочь своими ногами, лаптями, сапогами, колесами, полозьями, траками… Я лежу на этом месте, которое с полным основанием называю своим, уже тысячу лет. Или сто тысяч. Или даже десять миллионов лет лежу. Неважно. Важно, что тогда не было никакого человечества с его надеждами, дорогами, прогрессом и будущим. А я уже лежал. И никому не мешал. По крайней мере, не жаловался никто за эти сто тысяч или даже десять миллионов лет. На мне грелись, под меня заползали и подкапывались, за меня прятались, по мне скакали, в меня били копытами и рогами, об меня почесывались. Нередко я оказывался весьма кстати или, наоборот, совершенно не нужен. Но никому при этом не мешал.

Пока не появились люди. Ну, то есть пока они не решили, что они – Люди и, следовательно, им мало тропинок, а нужны дороги, торные пути и скоростные магистрали. Тут выяснилось: всему этому мешает одна-единственная Проблема – камень. Я то есть. Казалось бы, чего волноваться? Провели по карте линию чуть-чуть по-другому, или сделали надо мной эстакаду, или обнесли меня забором, или устроили вокруг кольцевую развязку, или поставили на меня будку регулировщика, светофор, да сдвинули, наконец, меня в сторону – не все ли мне равно, где лежать? Но, оказалось, с Проблемой так просто не поступают. Проблеме требуется Решение. Для Решения необходимы Ответственные Лица, Экспертный Совет, Чрезвычайная Комиссия, Съезд и Голосование. И – самое главное! – Финансирование. Ну, деньги нужны, конечно. Ответственные Лица снуют туда-сюда, ловко огибая меня. Экспертный Совет озабоченно собирает данные, оглядывая меня со всех сторон. Чрезвычайная Комиссия хмуро заслушивает отчеты, разложив на мне бумаги. Съезд бурно кипит в прениях, застелив меня зеленым сукном и поставив на меня графин и стаканы. Голосование торжественно принимает Решение по моему поводу. А Финансирование… А что Финансирование? Финансирование давно уже идет полным ходом. Надо же все это время что-то кушать Ответственным Лицам, надо оплачивать Экспертизу, Рассмотрение, Обсуждение. Надо, наконец, обеспечивать Голосование. Смешно, но даже для процедуры Финансирования нужны деньги: директора, банкиры, экономисты, бухгалтеры, кассиры и курьеры не работают даром. На фоне этого


Дата добавления: 2018-04-05; просмотров: 304; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!