Тот, кто любит, творит себе Бога, 12 страница
За право стричь дураков.
И, лицо подставляя хлестким ветрам,
Оскальзываясь на ходу,
Я бреду по забытым Тобою мирам,
В яви своей, как в бреду.
Это же я, Господи!
Разве Ты не узнал меня?
Это же я выстроил жизнь,
Из которой впору бежать.
Это же я, Господи!
Где же свет грядущего дня?
Помнишь, Ты мне сказал – смирись,
И я научился смиряться со злом и – молчать.
2.
Счастлив я, что в тепле и сыт,
И олива моя щедра,
И моя десятина на блюде лежит
Знатным куском серебра.
И гостит в моем доме центурион
И хвалит моё вино,
И чту я замшелых скрижалей закон,
Другими забытый давно.
И мне хватает камней для блудниц
И самозваных мессий,
И я благодарно падаю ниц
В пыли у сандалий Твоих.
Это же я, Господи!
Ты самое трудное мне доверял,
Помнишь, как Ты сказал мне – иди,
И долго щурился вслед.
Это же я, Господи!
Неужели меня ты ещё не признал?
Помнишь, Ты дал заработать мне
Мои первые тридцать монет?
***
Не найти в храме единоверцев –
ложь пристойные носит одежды,
и не пройденная дорога за душою камнем лежит.
Из разбитой клепсидры сердца вытекают наши надежды,
оставляя нас понемногу в безвременье разбитых корыт.
Суетливой душою молиться – что в толпе гомонящей звать Бога,
и к губам немота подступает пострашнее запекшейся тьмы.
Никому ничего не должны мы... Неужели мы жили так плохо?
Или, может, мы сладко спали в горький час, когда были нужны?
|
|
|
Не вступить в воды юности нашей,
на которых писали мы клятвы,
съеден каждый ломоть расставанья, что отрезала щедро судьба.
И от пота соленую кашу мы жуем от посева до жатвы,
ибо, прежде, чем быть озаренью, – будут труд, маета и беда.
И мы молимся, не различая обрезанья и усекновенья:
Тот, который уже в дороге, не о плоти скорбит – о душе.
И тяжелые наши дыханья, и жестокие наши сомненья,
и тоскливые наши тревоги, может быть, разрешились уже...
Чист ручей, оставляющий топи болотные,
и дубы спят в промерзших зимой желудях,
от земли начинается небо бездонное –
я смотрю в этот мир и пытаюсь вглядеться в себя.
АВГУСТ
Раннее утро, рассеянный свет,
пёрышко облака в небе полощется...
Август. И лета последняя треть
шляпкой грибною под пальцами крошится.
Август. Но с севера первый косяк
с кличем томительным тянется медленно.
Голову вскинешь, стоишь, и в глазах
стынет вода уходящего времени.
Бабочки лёгкой прозрачная тень
сердца коснётся, душу баюкая...
Неумолимо сжимается день:
выйдешь к опушке – сгущаются сумерки.
Зыбкое августовское тепло –
зябко под вечер, и ветер старается...
|
|
|
Едешь, и на ветровое стекло
жёлтый березовый лист осыпается...
Ну да нескоро осыплются все –
дай Бог, достанет тепла и у осени.
И терпеливо стоит у шоссе
мальчик с ведёрком грибов, но проносятся
мимо и август, и лето, и жизнь...
И, отчего-то смутившись, оглянешься,
но не вернёшься: кружи, не кружи –
август кончается, лето кончается...
х х х
Вот по этой шуршащей листве и пройти,
лишь касаясь друг друга и не говоря ни слова, –
лето давно прошло, и кончилась осень почти,
а разве ты ожидала от жизни чего-то другого?
И разве могло быть иначе, ты сама посуди:
дождь смывает остатки тепла по законам природы,
и нам даны не затем ли промозглые эти дожди,
чтоб мы понимали – лето, оно проходит.
...Здесь я что-нибудь доброе и веселое спеть решил,
у меня целый ворох слов в записной тетради,
жаль, холодный ветер горло мне просквозил,
я до нитки промок, и меня на припев не хватит...
Здравый смысл, будто дворник, растрепанною метлой
заметает слова, как листья, – их кончилось время,
а оно, как мы знаем, деньги, и каждый миг – золотой,
а серебряный звон – романтичная чушь и бредни.
|
|
|
И "пусты кошельки упадают с руки", да и как не упасть?
Мы же умные люди, мы трезвые люди вроде:
в сердце вмещается мир,
в карман – его малая часть,
а счастье, как вы уже поняли,
это то, что, конечно, проходит.
...Ну, вот здесь-то я непременно что-то бодрое
спеть должен был,
Я же знаю: другие поют – настроенья хорошего ради.
Да холодный ветер меня до костей просквозил,
я устал и зол, и меня на припев не хватит...
Ничего не вернется, и помню уже едва,
как волна на рассвете плещется в летний берег,
как в цветущих лугах хмелела моя голова,
как я верил жизни и как в себя я верил...
А ты, шуршащие листья ногой в сапожке вороша,
спокойно глядишь, как над нами распахнуто небо,
и время сквозь душу по капле течет не спеша,
и мир стучится в меня там, под ребрами, слева...
… А, ну да, я спеть ещё должен песни кусок,
А впрочем, кому это должен и с какой это стати?
Давай, я тебя обниму за плечи,
ткнусь губами в теплый висок,
И мы посмотрим, на что меня ещё хватит...
Алексею Смирнову
***
Этот горчащий йодистый запах,
Рваное небо,
Этот настойчивый тысячелетний
Рокот прибоя,
Складчато-серый полог в заплатах
|
|
|
Белесой пены,
Возглас гортанный чайки, взлетевшей
Над головою.
Шалый зюйд-вест охлестнёт по лицу
Брызг пятернёю,
И под ногами качнёт тяжело
Палубы круча…
Мне ли, бродяге, вралю, стервецу,
Счастье такое –
Господи, море! Что в этих мирах
Может быть лучше?!!
Здесь, на залитой в бетон и асфальт
Суетной тверди,
Где маете и унынию нет
Дна и предела,
Всматриваюсь до рези в глазах,
Истово веря:
Ляжет однажды на эти дома
Тень каравеллы…
Юрию Маслову
***
Ты нам ничего не должен.
И ветра, и волн, и звезд нам
Для жизни вполне хватало,
И многим другим таким же.
Ты нам ничего… Но все же
Ладоням, привыкшим к вёслам,
Гикам, шкотам и фалам,
Твоей руки не хватает.
Ты нам ничего не должен.
Но ветру, но волнам, но звездам…
НАШ КОРВЕТ
Этой бури смятенье наш гордый корвет не страшит
(Если нас не размажет, конечно, о стенки стакана).
Капитан в треуголке на мостике твердо стоит –
Он один, кто не путает здесь каберне с кабестаном.
– Капитан, я осмелюсь напомнить: здесь лоция врет,
А звезда над бушпритом – фольга от китайской тушенки.
Нас качает, поскольку за крысами гонится кот,
И штормит, если крысы несутся котяре вдогонку.
Что с компасом? Пустяк, затерялась куда-то игла,
Мы-то знаем, что север вон там или, может, вот тут.
Это вовсе не ночь – Вам на нос треуголка сползла,
И совсем не рассвет – просто кок разжигает плиту.
Паруса? Капитан, мы пошили матросам штаны.
Вам вольно хмурить бровь, а команда совсем обносилась.
Если мы столько лет на мели, то зачем нам они?
Вон канаты совсем истрепались, а мачты прогнили.
Нам предписано якорь поднять ровно в семь пятьдесят,
И секунда в секунду по спутнику задан маршрут.
Но недвижим песок отсыревший в песочных часах,
А у солнечных – слеп циферблат, да и стержень погнут…
Вот с водой – незадача, и в трюмах – еды никакой,
Но зато в погребце джина с ромом – полсотни галлонов.
Дайте знак, капитан, вся команда у Вас под рукой!
Мы готовы к отплытью, поверьте, мы просто готовы.
После доброй кружки грога плыть легко по свету!
Эй, креветка, дай дорогу нашему корвету!
ГАММЕЛЬНСКИЙ БЛЮЗ.
Ты видела, какой был этим утром рассвет?
На вечер – по прогнозу – закат.
Я так давно не слышал твой бесхитростный смех,
И так давно невесел твой взгляд.
И, вроде, жизнь проходит без особых утрат,
Но сердце, как колено, мозжит…
Давай с тобой поедем в город Гаммельн с утра –
Развеяться от лени и лжи.
Ты возишься с собаками и нянчишь котят,
Милы тебе, как дети, они,
Вот, разве что, по нашему не говорят,
Зато и нет пустой болтовни.
И ты с соседским юношей особо добра,
С ним у тебя немало затей…
Давай с тобой поедем в город Гаммельн с утра –
Там тоже очень любят детей.
А сахар снова кончился, ну просто беда!
Ну, что ты на брюшко мне глядишь?
Вон хлеба нет, и сыра не сыскать и следа –
Здесь крыса завелась или мышь!
И в новом сапоге появилась дыра,
Её уж точно кто-то прогрыз…
Давай с тобой поедем в город Гаммельн с утра –
Там, говорят, повывели крыс.
Без спешки соберемся и наймем дилижанс,
Ну, растрясет в дороге чуть-чуть.
И этот день, возможно, станет лучшим для нас,
Ты только кошелёк не забудь.
Нам освежить, наверно, отношенья пора,
И снова горизонт будет чист…
Давай с тобой поедем в город Гаммельн с утра –
Там гастролирует какой-то флейтист.
ПАДЕНИЕ ИМПЕРИИ. РЕТРОСПЕКЦИЯ.
1.
Ты говоришь:
– Какое чудо!
Транслируют классику оба канала.
– Да, и ВЭФ истошно жужжит, вражьи глуша голоса…
Я на общей кухне мою посуду,
Ты к чаю сыр голландский достала
В столе заказов.
Соседка шепчет: похоже, что умер САМ…
Прозрачный воздух, застывшее время
Осыпаются хлопьями мокрого снега,
Секунд предзимья неудержим поток.
И положа руку на сердце
тебе, я
Слушаю Баха, не слыша бега
Часов, подводящих эпохе итог.
2.
Страна, жуя бутерброды с "Любительской"
Под "Три семерки", "Московскую" или с грузинским чаем,
У голубых экранов финальной ремарки ждёт
Без напряженья…
Так, разве чуть чаще дышится.
Тщетно взывать – о, взвейся кострами! –
К траве, набрякшей осенним дождём.
Гроб престарелого императора
Уронят под лязг оружейной меди,
(грохот салюта тише злорадного хохотка).
Лёгкая дрожь, струйка дыма над кратером
Предвосхищали гибель Помпеи…
Но этого никто не осознаёт. Пока.
3.
Телом нетрезв, духом нетвёрд, слухам доверясь,
Не замечая траура юных вдов и нестарых ещё матерей,
На правительственные похороны взяв бессрочный абонемент,
Мой альтер эго внезапно глотает взвесь
Нового знания в слабом растворе свободы и веры
В новую жизнь, где радость, любовь и свет.
Но будущее, становясь настоящим, сдвигает времени пласт,
В суете эйфории скрежет дамбы защитной не слышен.
И когда пожилой подросток,
памятный лишь трясущимися руками,
Попытался ими заткнуть дыру в плотине – та рухнула вся.
И все, на златом крыльце сидевшие, – вышли
В мир.
Результаты исхода вы видите сами.
4.
И только странно кружится голова.
И сквозь пелену настоящего я различаю едва
Утро давнего ноября, в жизнь мою вбитое плотно…
…И ты говоришь: помоги застегнуть крючок,
Отстань, щекотно, нет времени, дурачок.
И охнешь тихонько: кошмар, побежала петля на колготках!..
…Нет времени. Господи!
ВРЕМЕНИ – НЕТ…
УЧИТЕЛЮ
Надежде Ивановне Степановой
Осень полна детским гомоном в школьных аллеях...
Как Вам, Учитель, живется от школы вдали?
Мы, разумеется, нынче пришли без портфелей,
мы с благодарностью к Вам и с любовью пришли.
Путаясь в чаще фонем, падежей и склонений,
мы постигали начала иной правоты:
Может, когда-то нам виделся "лишним" Онегин,
Главное, не были лишними Ваши труды.
И не сердитесь, что правила мы позабыли, –
Жизнь не похожа на солнцем наполненный класс.
Может, побед добиваться Вы нас не учили,
но не сдаваться беде мы учились у Вас.
Сколько добра в наших душах посеять смогли Вы!
Жаль, что пожары и стужа – волна за волной....
Может быть, нам и хотелось дороги счастливей,
только не веры иной и надежды иной.
И не порвать эту нить, что навек нас связала,
как бы ни рвали нас в клочья ветра и дела...
Может быть, слишком короткою жизнь оказалась –
лишь бы короткою память у нас не была...
***
Быстрая стрекозка,
лип цветущих ветви,
цепкий плющ под крышей,
тёплая стена…
Может, мы и были б
счастливы, как дети,
каб не лихолетье злое
да война.
Тихий дождь вечерний,
шторы взмах упругий,
холодок по сердцу
от твоей руки…
Может, мы и были б
счастливы друг с другом,
если б не мешали
злые языки.
Пыльное оконце,
заполошный ветер,
стёртое на сгибах
одиночество…
Может, мы и были б
счастливы на свете,
если б не боялись
счастья своего.
***
Как безжалостно ветер срывает размокшие листья,
как безропотно дворник истертою машет метлой,
и усталые волны шлифуют пустынную пристань,
и ржавеет в затоне паром, безнадёжно пустой.
Мы шагаем по набережной, продуваемой насквозь,
мы осенние листья с тобой, наш недолог полёт.
Мы, как в сказке, живём, но поверь, это грустная сказка.
И финал этой сказки короткой наступит вот-вот.
Ты упрямо твердишь о любви, о надежде, о чуде,
словно мантру на счастье и клятву на верность твердишь.
Я поверить готов, ничего, мне поверить не трудно.
Ты себя не предай, ведь потом ты меня не простишь.
Нам легко говорить, только слышать других не умеем.
Что других! – мы себя на бегу не расслышим порой...
И закинул я голову к небу, где царствует ветер
и последних гусей выдувает из наших широт...
***
Я живу у реки,
где скрипят незакрытые двери,
где январские вьюги заплаты на сердце кладут,
где меж прутьев вороньего дома
сверкает потеря –
ни понять, что за вещь,
ни достать и рукой не махнуть.
Всё саднит и саднит
заусенец пустячный на сердце.
И забудешь порой,
так сейчас же зацепишь опять.
И не знаешь, что лучше –
снежинкой лететь в круговерти?
Иль под смёрзшимся снегом опавшей листвою лежать?
Не пробиться ростку,
опоздавшему к тёплому лету,
не вернуться в зерно
и до новой весны не дожить…
А ватага рыбацкая
топчет замёрзшую Лету,
и старик-перевозчик пустою мошною шуршит.
***
пусть я и не бессмертен
всё равно не умру
росы летних рассветов
я в ладонь соберу
на ромашковом поле
прикрою глаза…
жаль что в этом раздолье
раствориться нельзя
жаль что над ковылями
не взлететь мотыльком…
…погрущу об ушедших
и не вспомню о ком
и меня не припомнят
вспоминая в бреду
как из сумрачных комнат
я однажды уйду
чтобы не возвращаться
ни в себя ни во прах
чтобы не воплощаться
ни в делах ни в словах
просто в августе выйти
в сад каменья траву
плеск волны крики птичьи
облака синеву …
Моим друзьям по сплаву
***
В этих водах меня щуплой щепкой несёт,
обдирая жестоко бока,
подставляя то камень, то водоворот,
равнодушная к людям река.
Может, я – неудачник, подстреленный влет, –
у судьбы мы всегда на виду...
но в холодную тьму мне уплыть не даёт
человек, стерегущий беду.
Я опять и опять повторяю заход,
чтоб коварную реку понять,
брать порог за порогом, покуда везет,
так, глядишь, и научишься брать.
Но гордиться умением мне не с руки,
если я даже Лету пройду,
потому, что стоит на изломе реки
человек, стерегущий беду.
Он ничем от других в мире неотличим,
он похож на любого в толпе,
я нелёгким маршрутом прошёл рядом с ним,
что-то горькое пил, что-то пел.
Он давно потерял жизни собственной нить
в городском непроглядном чаду,
но приехал сюда, чтоб беду не пустить,
человек, стерегущий беду.
Будут новые реки в горах и в судьбе –
их на карте порой не найти,
но пройти их назначено мне и тебе,
для того и даются пути.
И какой бы ни встретил я в жизни порог
и подводных камней череду,
я хотел бы и сам называться порой –
человек, стерегущий беду.
Я ЖИЛ В ЦВЕТОЧНОМ ГОРОДЕ
...Я ведь не дилетант даже, не любитель. Невежественный Незнайка, доживший до седых волос, разрушения сказки о Цветочном Городе и падения самого Цветочного Города. Каким бы он ни был, а все – обжитое место. А по нынешнему пространству, взбалмошному, неуютному, жесткому, продуваемому холодными ветрами, как пепелище в ноябре, мечусь, словно тот же Незнайка по Луне, ничего не понимая. Судорожно пытаюсь приспособиться, ухватиться за обломочек, чуть более понятный, чем другие… И вместе с ним ухожу под воду – черную, холодную…
А другие – ничего, держатся на плаву как-то.
...Винтик открыл мастерскую по ремонту автомобилей, а Шпунтик – основал независимый профсоюз автомобилестроителей и устраивает бесчисленные митинги, требуя от правительства поднять минимальную зарплату до уровня максимальной.
Доктор Пилюлькин открыл частную клинику для стареющих дам. А Медуница пошла в сетевую компанию и распространяет китайские чудодейственные средства, сделанные то ли из мела, то ли из перхоти снежного человека. Уверяет, что они помогают от импотенции, облысения, депрессии и финансовых кризисов.
Даже Пончик оказался талантливым бизнесменом и здорово поднялся на турецких джинсах для солидных мужчин.
Дата добавления: 2018-04-05; просмотров: 293; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!