КАРТОННАЯ КОРОБКА НА ДОРОГЕ
Я проснулся еще до рассвета. Открыл глаза. Осенняя темень. Даже уличные фонари не горят. Опустил веки. Еще можно поспать. Уйма времени до надоедливого сигнала будильника. Можно поспать. Если удастся заснуть. Глупый какой-то сон. Смешной. И тревожащий – чем? Что там было-то? Ускользает, ускользает сон… Надо бы научиться запоминать сны. Не удается. Бывает, проснешься – надо же, что приснилось! Какие выверты сюжета, какие картинки, какое состояние! Поднимешься, сходишь в ванную, умоешься, вытрешься… ч-ч-черт! Последние клочки сна тают, как пар над кастрюлькой.
Пар… Дрожащий горячий воздух… Что же еще было-то? Старик, что ли?… Да, старик, оборванный, грязный, жалкий. Мерзкий. Высохший весь, темный, как обугленный. Немудрено. Солнце в этой пустыне жгучее, слепящее. Немилосердное. Я-то как там оказался, в пустыне? Тоже почти голый. Весь в поту. Глаза заливает едким потом и жжет. Утираешься, и только хуже становится. Ладони в песке. Это я на бархане оступился. Господи, какой бархан?! Какая пустыня?! Странное ощущение, когда ты, находясь во сне, понимаешь, что видишь сон. Но подчиняешься логике сна. Да-да, я еще подумал, что надо проснуться, сделал мысленное усилие, но сон не уходил. И пришла идиотская мысль: надо во сне заснуть – и тогда наяву проснешься. Бывают во сне такие мысли, которые наутро оказываются полным бредом.
Заснуть во сне. Как? Посреди этой пустыни? Под солнцем, которое почти в зените, и будто приколочено там, и не сдвинется ни на миллиметр? Никакого укрытия. Ни скалы, ни деревца. Вот только этот каменный столб в полтора обхвата. Метра четыре в высоту, не меньше. Прямо посередине пустыни. Указателей только не хватает. До Каира – 3000 км. До Парижа – 5000 км. До Москвы – 7000 км. До Северного полюса – 10000.
|
|
|
И от столба – к Северному полюсу жалкий обрывок тени. Метр в длину. Или чуть больше. Размером точно с каменную плиту, на которой она лежит. И еще улегся этот мерзкий старик. Спрятался от солнца. На свету только сухие костлявые ноги со вздувшимися коленями и растоптанными ступнями. Зачем ему прятаться в тени? Он все равно не потеет. Он уже высох весь! А я лягу в тени. И солнце не будет слепить глаза. И пот не будет выедать их. Можно будет заснуть. Заснуть во сне и проснуться наяву.
Я подошел к старику. Он молча, бесстрастно и не мигая смотрел на меня. Я даже не попытался ничего сказать ему. Просто махнул рукой: убирайся,
мол. Почему-то был уверен, что мои слова будут непонятны ему. Я думал, что он испугается или заплачет. И уже почти видел, как жалко трясутся его тонкие иссохшие губы. Он не пошевелился. Только взгляд стал жестким и гневным. Не злым, не возмущенным, а именно гневным. Словно он имел право и власть, а я был дерзким рабом.
|
|
|
Мне стало смешно. Старик был такой худой и сухой – не составляло труда отшвырнуть его пинком, как картонную коробку. Я вспомнил, как в моем детстве такую же картонную коробку на дороге пнул незнакомый прохожий. Под коробкой был кирпич.
Какой же кирпич таит этот старик, подумал я. И снова махнул рукой. И закричал. То ли "пшел!", то ли "кому говорю?!", то ли что-то еще столь же громкое, злое и бестолковое. Я знал – он лежит здесь умирать, а мне надо лечь, чтобы жить. Он мне мешал. И мешал бессмысленно. Я здоровый, сильный и – и не отсюда. А он… Ему все равно, где лежать, высохшему и мертвому при жизни. И он все равно из сна.
И, взбешенный, я резко наклонился, чтобы подхватить эту горстку костей и отшвырнуть в сторону. И замер. В сантиметре от моих глаз угрожающе застыли два черных заскорузлых перекрученных ногтя указательного и среднего пальцев правой руки старика. Я перевел взгляд на его лицо. Он беззвучно смеялся, черное лицо морщилось, мелко трясясь от смеха, гноящиеся глаза радостно щурились. Я распрямился медленно, уже понимая, что проиграл, в чем-то страшно, непоправимо ошибся. И тут он плюнул. Желтая тягучая слюна потекла по его смятой щеке. Это было так мерзко и жалко, что я закрыл глаза.
|
|
|
И проснулся.
И понял, почему не вижу света фонарей. И почему такая кромешная темень в комнате. И почему мне все равно, закрыты мои глаза или открыты.
И потом, когда я натыкался на мебель и двери, поднявшись с кровати, и мать, заглянув на шум, кричала от испуга, и брат пытался вызвать скорую и, не добившись толку, стал вызывать такси – отвезти меня в больницу, и врачи один за другим исполняли сольные и хоровые партии, комментируя внезапную и необъяснимую потерю зрения… все это время какая-то глубоко спрятанная, но главная часть моего рассудка говорила мне, что перед Возмездием все теряет смысл. Все, что я должен или не должен был делать, бесповоротно минуло.
И ничего не исправить.
Южный крест
каждый вечер он сидит на веранде и смотрит в океан.
дует ветер и льет дождь, промозглая сырость гложет кости, но только плотнее закутывается в потертый серый плащ этот давно немолодой человек и продолжает сидеть на веранде, открытой всем ветрам и сквознякам. на столе рядом с продавленным креслом стоит тяжелая кружка – он иногда отхлебывает из кружки чай, заваренный до дегтярной густоты, едва заметно морщится, когда чай остывает, но продолжает смотреть в океанскую даль.
|
|
|
бывает, скрипнет дверь, и на веранду выходит женщина. чуть слышно ступая, подходит к нему и молча стоит у него за спиной, глядя поверх его затылка вдаль. но там, куда она смотрит, нет океана. там пологий склон дачного массива, речной берег с шумным рестораном у самой кромки воды, медленная вода, тихо плещущаяся в сумерках, и небольшой поселок на другом берегу, зажатый невысокими холмами. женщина видит низкое серое небо, старый месяц в разрывах туч, ржавые катера в затоне, временами быстрый промельк автомобильных фар на дороге от ресторана к городскому шоссе наверху. она опускает взгляд на лысеющий затылок мужчины, сжимает губы, молча поворачивается и уходит в дом, плотно затворив за собой дверь.
а он продолжает сидеть в расшатанном кресле, забыв про давно остывший чай, и смотрит в океан, где гудит ветер, и штормовые волны обрушиваются на пустынные скалы далекого острова, и в разрывах грозовых облаков виден южный крест.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
Преодолеть смешенье языков
Среди развалин вавилонской башни,
Венца последнего империи вчерашней,
Открытой ныне для любых ветров
И для влияний чуждых и пустых,
И для народов, молодых и жадных,
Иных наречий, воль и вер чужих,
Стремлений жгучих, злобных и надсадных.
Преодолеть смешенье языков
Любовью к слову, мудрости и свету,
Мгновенью чудному и череде столетий,
К надеждам юных и к гробам отцов.
Мел и песок поволжских берегов
Уж не прочней бумаги и графита,
Но миллионы лет в их складки вбиты,
Как в души наши, вера и любовь.
Преодолеть смешенье языков,
Сквозь вязкость эха гулкого пробиться
К живому отклику простых и важных слов,
Равно понятных людям, зверю, птице,
Земному праху, горней высоте,
Созвучных крику, шёпоту, молчанью,
Исполненных прощенья и прощанья,
Настою обретений и потерь.
Преодолеть смешенье языков
Простым стихом и музыкой негромкой,
Приветным жестом и улыбкой тонкой –
И ты поймёшь, как сладок сердца зов.
И как он жалок без души и духа,
Которых в нас чужой не разглядит.
Но с ними плоть над плоскостью парит,
Над миром дольним пошлости и муки.
Преодолеть смешенье языков
Желаньем вслушаться и наконец услышать,
Как человек, сидящий рядом, дышит,
Как он молчит, как зреет в нём любовь.
Так родники сплетаются струёй,
И ты войти захочешь в эту реку,
Умоешься, напьёшься из неё
И осознаешь смысл человека.
И Божий промысел.
И место в нём своё.
Дата добавления: 2018-04-05; просмотров: 327; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!