Тот, кто любит, творит себе Бога, 4 страница



Свидание   с городом

***

Душа светла невинностью рассвета.

Ещё ты спишь, а я уже богат

тем, что тебе пока ещё не спето…

И даже не написано пока.

Все впереди,

     и все уже случилось,

уже тобой восхищена душа,

дарована мне царственная милость

беречь твой сон, от счастья не дыша.

Ты так доверчиво свой мир мне подарила,

я, словно ветром, радостью несом.

Мне все открыто в этом светлом мире,

и ничего мне неподвластно в нём.

 

 

***

Как бы ещё раз мне ранним троллейбусом въехать

в город зелёный, умытый ночным дождём,

цветочницу сонную расшевелить до смеха,

с розою в счастье войти…

                             И остаться в нём.

Как бы ещё раз уговорить своё сердце

следом за мыслями не убегать в рассвет,

и в затенённом дворике оглядеться,

чтобы увидеть то, чего ещё нет.

Если б ещё раз уверенно и бездумно

небрежной походкой десять шагов пройти

от невозмутимости

к растерянности перед Чудом…

И к тебе подойти, словно в церковь войти?

И если б вновь, замиранию сердца не веря,

не понимать, что уже изменился мир!..

И вдруг нахлынут,

                                   как будущая потеря,

руки, губы, глаза и сердце твои...

 

 

СВИДАНИЕ С ГОРОДОМ

 

Я бывал в этом городе в жизни иной,

молодой, энергичный и деловой,

все проблемы таскающий за спиной,

я бывал в этом городе давней зимой.

Я бывал в этом городе - он мне знаком.

Дрогнет сердце - я помню! - за каждым углом,

тронет губы улыбка пред каждым лицом:

мы знакомы? - приветно друг другу кивнем.

Я сюда торопился когда-то давно

в суетливой заботе о чем-то земном,

а потом впопыхах оставлял за спиной

город, где для меня не светилось окно.

Я его позабыл, как десятки других,

промелькнувших в судьбе

                   и, как прежде, чужих,

не оставивших в памяти лиц дорогих.

Я покинул его ради улиц иных...

Что же радостью вдруг осветилось лицо,

лишь ступил я в троллейбусное кольцо,

лишь мелькнул за плечом веток росчерк косой,

как сплетенье оборванных мною концов?

Что ж, в предчувствии чуда почти не дыша,

я не знаю, куда мои мысли спешат?

С удивлением слышу: привычки круша,

расправляет поникшие крылья душа.

Отчего ж поднимаю глаза к небесам,

где так вольно парить восхищенным сердцам?

И беду иль надежду – знаю ли сам? –

принесу я твоим удивленным глазам?

 

    

 

 

***

Обжигаясь, душа постигает законы Любви,

познает - каково зажигать и самой загореться.

Знаю - больно, а ты всё равно позови,

не студи одиночеством теплое сердце.

Знаю - страшно, а ты всё равно не таи

от огромного мира стремление к счастью,

пусть наполнятся светом слова и улыбки твои,

пусть легко будет людям в сердце твое достучаться.

Не скажу тебе, как погасить эту боль,

потому что и сам забывать её не научился.

Только душу свою привыканьем к беде не неволь -

ей, поверь, предстоит очень многим ещё озариться.

Ей, поверь, предстоит очень многим ещё озарить

путь к далеким вершинам в сиянии горнего света.

Не спеши, не спеши недоверием душу гасить -

У тебя ещё будут такие рассветы!..

    

 

 

***

Мотылек, серебряными крыльями

небо надо мною обними,

и меня, царя земли всесильного,

под защиту бережно возьми.

Я привык казаться всемогущим,

управляя миром и собой,

думал, что в руках ключи от будущего,

но врасплох застигнут был бедой.

Рядом с Богом становился затемно,

преисполнен гордости, творил,

раздувал миров грядущих зарево...

На себя мне не хватило сил.

Стережет беда, куда ни кинусь я,

леденеют и душа, и кровь...

Мотылек, прошу смиренно милости:

крыльями судьбу мою прикрой.

 

 

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ЛЮБИМОЙ

 

Тихо, тихо...

Играючи, ветер снежинку в окошко швырнет...

И опять – тишина...

И в уснувших домах, на полночи вперед –

                   ни огня, ни окна, ни души...

Где-то так далеко, что за ночь не дойти,

                        безмятежная, спит Она,

улыбаясь во сне.

Сновиденья цветные кружатся над нею в тиши.

Спящий город.

                   В тени, меж усталых домов,

заблудившийся звук, обессилев, замрет и уснет.

И над городом, кутаясь в облака,

                       словно девочка, спит луна.

Я стою рядом с ночью,

на равных с ночной тишиной –

                                      нам легко вдвоем.

Не тревожась ни ночью, ни мной,

                      так доверчиво дышит Она.

Я могу на мгновенье представить Её,

                                      разметавшуюся в ореоле волос.

Мне б над ней наклониться, над самым лицом,

и коснуться губами глаз.

Спит Она – безмятежность сама –

                             окруженная свитой из грез.

И моя в этой свите любовь – не видна, не слышна –

                   появлялась не раз.

Спи, мой маленький, спи,

         до рассвета ещё далеко – не час и не два.

Ты успеешь ещё окунуться в шумный январский день.

Но в минуту, когда после нежного сна

Ты откроешь глаза едва,

из теней убегающих снов у кровати твоей

чуть замешкается моя тень.

Тихо-тихо пока...

 

НОВАЯ ВЕСНА    

 

Вот и наступила новая весна,

А ведь я в неё уже не верил.

И душа во мне очнулась ото сна

И меня подталкивает к двери:

Посмотреть, как щедро распахнулась синева,

Да умыться вешнею капелью,

И, быть может, вспомнить позабытые слова,

Те, которым ты опять поверишь.

А над крышей небо рвет вороний грай,

Словно стая надо мной хохочет,

А душа лететь уже готова в рай,

Да толкаться в суете не хочет.

В талых зеркалах, наполненных весной,

Ловит отражение березка.

Ей, как и тебе, спокойней быть одной,

Ей, как и тебе, со мной неловко.

А душа кричит в восторге, что жива,

Что дождалась, наконец, капели.

И все хочет подсказать мне старые слова,

Те, которым ты уже не веришь.

В синеву весны смотрю я, не дыша,

Где меня ничто не растревожит,

И давно туда взлетела бы душа,

Да из тела выбраться не может...

А в ботинках хлюпает вчерашний снег,

И синицы надо мной смеются,
И я должен помнить, что тебя здесь нет,

Чтоб на этот смех не оглянуться.

И полна весенним ветром голова,

И забыты давние потери.

И травою новой пробиваются слова,

Те, которым сам уже не верил.

Хочешь, я с тобою поделюсь весной?

Так давно её нам не хватало.

Твое сердце дрогнет под моей рукой...

Да нет смысла начинать сначала.

 

 

МОЙ МИР             

Давай-ка, окна распахнем дождливым или ясным днем

В мир, переполненный весной и жизни полный.

Пусть к нам заглянут облака и ласково плеснет река

Почти прозрачною водой, вобравшей солнце.

Пусть ласточки и соловьи над люстрой гнезда вьют свои.

А чтобы не вошла беда в твою квартиру –

Прикроем двери поплотней в мир тараканов и мышей,

Что называют иногда реальным миром.

А в нашем мире горя нет, и дел любых важней рассвет,

И первый снег, и первый гром, и вздох любимой.

В нем есть друзья и нет врагов, в нем у влюбленных нет долгов,

И кто с любовью к нам пришел – нас не покинет.

Не бойся душу распахнуть и запах радости вдохнуть,

И с каждым поделись теплом души и хлебом.

А враг – какой же это враг? Он просто думает не так

И видит под другим углом все то же небо.

Я растворюсь в твоей любви – так глубоки глаза твои.

В твоих утонут волосах мои ладони.

А тот, кто так не любит нас, не видел просто наших глаз,

Но в чьих-то радостных глазах, дай срок, утонет.

Вот все, чем в жизни я богат: касанье губ, влюбленный взгляд,

Медовый запах луговой порой весенней.

Что для меня любой успех, когда я слышу легкий смех

И прислоняюсь головой к твоим коленям?!

Густеет вечер по углам, входя покоем в души к нам,

И медленно в проем окна вплывают звезды.

И вдруг разгонит мрак свеча, твоя молитва горяча,

И трепетно скользит рука в знаменье крестном.

И, чтобы зря не тратить жизнь, сквозь тучи в синеву прорвись,

Где до сих пор никто из птиц ни разу не был...

Давай-ка окна распахнем и, не жалея ни о чем,

Расправив крылья, упадем в бездонность неба...

             

    

 

 

ОПРОКИНУТОЕ НЕБО

 

Чуть постанывают руки, утомленные работой,

Остывает на закате раскаленный солнцем день.

И застрянут в майской хвое новорожденные звезды,

И с ночной сольется тенью чья-то сдвоенная тень.

Улыбнусь чужому счастью и пройду тихонько мимо,

Я ведь помню: наши лица также озарял огонь.

Помню, как неловкий месяц рогом небо опрокинул,

И доверчивые звезды потекли в твою ладонь.

Мне ещё казалось странным на тебя смотреть влюбленно,

Ты меня не обжигала блеском восхищенных глаз.

Но, не глядя друг на друга, мы смотрели потрясенно,

Как бездонной звездной чашей небо падало на нас.

Что гневить напрасно Бога, о несбывшемся тоскуя,

Мне и так ручьем звенящим счастье в душу пролилось –

Был июнь стихами полон, предвкушеньем – дни июля,

И насквозь пропитан август запахом твоих волос…

Снова май, и вновь ловлю я свежей хвои терпкий запах.

Что сбылось, что не сложилось – не смогу забыть уже,

И, роняя мне на щеки брызги звезд солоноватых,

Опрокинутое небо отражается в душе.

 

***

…Как мне сказать, что трудно мне живется,

когда я знал любовь и с голоду не пух?

И, если невзначай душа слезой прольется,

что в том беды: слеза - июльский пух.

Кто вспомнит осенью о пухе тополином?..

 

ПРОГУЛКА ПО КРЕПОСТНОЙ СТЕНЕ

(НОВОГРУДОК)

 

                                  Галине и Евгению Кузиным

Под этим небом голубым, где миг, как камень, недвижим,

Но, как вода из родника, бегут столетья,

Судьбой довольные вполне, на старой крепостной стене,

На город глядя свысока, мы ловим ветер.

А воздух движется едва, и к пальцам ласкова трава,

Адам Мицкевич молодой на нас не смотрит.

А что ему на нас смотреть – нам только предстоит успеть

И написать, и спеть все то, что нас наполнит.

Благая весть тебе и мне – неспешный аист в вышине,

Попутный ветер оседлавший деловито.

Качая крыльями слегка, он словно смотрит свысока

На наши мелкие заботы и обиды.

Играют люди в маскарад, поставив хлипких зданий ряд

На вековых камнях фундамента седого.

А с древней крепостной стены такие дали нам видны!

И наше счастье в наших сомкнутых ладонях.

И в городке легенд и снов густые бусинки домов,

Нанизанных рукой веков на нитки улиц,

Перебираем не спеша, дуэтом слаженным дыша, –

Мы словно в давние года с тобой вернулись.

И разделяет всякий хлам костел и православный храм –

Ну, словно дети, разругавшиеся снова!

Но раскрывается душа, крылами радостно шурша,
В потоках света, осеняющего город.

Мы жажду утолим с тобой в том роднике с живой водой,

Что после трех глотков пьянит вина не хуже.

И нас испепелит дотла взгляд укоризненный – козла…

А что козел? Он пить привык из грязной лужи.

Напрасно слов не полоща – покоем так полна душа –

Мы днем, проросшим сквозь века, вполне довольны.

И невесомы, как во сне, на старой крепостной стене

Мы по камням своей судьбы идем спокойно.

 

            

РЕЦЕПТ СЧАСТЬЯ

 

Летний вечер ждет нас у лесной криницы,

Где, как стены храма, ввысь взметнулись сосны.

Натрудившись за день, замолчали птицы.

Помолчим и мы, на небо глядя просто.

Щеку мне щекочет твой упрямый локон –

Не припомню в жизни ничего прекрасней.

Я немало в жизни говорил без толку,

А с тобою поделюсь секретом счастья.

Из любви и мудрости замешаем тесто

И добавим радости – оттого, что вместе.

А затем накапаем слезинок смеха

И положим сверху горсточку успеха.

Размешаем все стаканчиком удачи,

Присолив щепоткой мужества в придачу.

Посыплем улыбками для украшенья –

Как тебе на вкус мое угощенье?

Пусть цепляют облака верхушки сосен –

Завтра нам опять заглянет в души солнце.

Ласточки над самой головой латают просинь

Хлопотливо. Значит, скоро дождь прольется.

Только нам не стоит в город торопиться:

Ласков летний дождь, его ли нам бояться?

Зачерпнем ещё воды в лесной кринице –

Лишь её недоставало нам для счастья.

 

Подремли, дружок, чуть-чуть – я постараюсь,

Чтобы сердца стук твой сон не потревожил.

Всё, что порознь мы с тобой о жизни знаем –

Пустяки в сравненье с тем, что вместе сможем.

И хотя на свете жить совсем не просто,

Мир лечить любовью – это в нашей власти.

Знаешь, там, за тучами, такие звезды!

И так много жизни впереди – для счастья.

 

 

* Автор слов, выделенных курсивом, Светлана Артемова (г. Могилев)

 

ОЖИДАНИЕ

 

- Ну и что я скажу, если он выйдет сейчас? "Милый, я была не права, когда выгнала тебя. Бросай свою жену, и поедем ко мне". Так, что ли? Ну, не дура ли?! - Алена зябко повела плечами и жалобно посмотрела на приземистый темно-зеленый дом, замерший в настороженном молчании за высоким сетчатым забором. Что ж, он прав, этот дом, не скрывающий глухой неприязни к чужой девушке, который час коченеющей под внимательным взглядом его темных окон. Не с добром пришла Алена, ох, не с добром! И как бы ни пыталась она поприветливей улыбнуться посиневшими от ноябрьской промозглой стужи губами, как бы ни делала вид, что ей нет нужды виновато прятать карие глаза, наполненные нетерпеливым ожиданием, как зрелые вишни соком, - этот дом видел ее насквозь. И свое добро - и какое добро! - не собирался отдавать за здорово живешь кому бы то ни было. "А я тоже не с бухты-барахты приехала", - с обидой ответила бы Алена этому крепышу в пилотке из грязно-серого шифера, если б он и впрямь пустился с ней в пререкания. Но дом молчал угрюмо и уверенно. Он не собирался спорить с Аленой по поводу того, что принадлежало ему по праву. Сколько бы ни метала девушка в его равнодушные стены яростные взгляды из-под крутого упрямого лба, сколько бы ни сжимались сердито пухлые девичьи губы - да хоть расшиби в лепешку о заиндевевший металл ворот кулачки, плечи и душу! - дом будет молчать угрюмо и уверенно. И тихонько, чтобы этот уверенный и враждебный дом не заметил ее отчаяния, Алена заплакала. Стараясь пореже всхлипывать, не стирая слез с круглого лица с остреньким подбородком, что так часто светилось смешливой хитринкой в присутствии человека, которого вредина-дом прятал за своими непробиваемо-толстыми стенами. Не смея отвернуться - вдруг покажется в окне он... Стояла и плакала. Уже почти смирившись с тем, что зря, конечно, зря, почти полсуток - целую бессонную ночь - тряслась и мерзла в электричках и дизелях, добираясь через всю Белоруссию в и незнакомый город. Город, где она впервые - и то проездом - побывала полгода назад по пути на очередной туристический слет. Сколько их уже было в Алениной жизни, этих слетов а такой один. Ведь на этом турслете Алене встретился он. Человек две ночи подряд читал у костра свои и чужие стихи, две ночи подряд пел свои и чужие песни так, будто в этих песнях и стихах была вся его жизнь. Человек говорил и пел о том, чему Алена теперь готова была отдать и свою жизнь, - о Любви. Человек, которому Алена впервые в своей короткой жизни - в нее едва-едва удалось втиснуть двадцать два года - сказала люблю, и от одного голоса его в телефонной трубке Аленино сердце радостно рвалось на волю, с веселой суматошностью колотясь о ребра: ты слышишь, слышишь - это он!

 

Но Алена и сама слышала этот голос, сладко немея от его слов. Какие чудесные слова знал человек, от одного взгляда голубых глаз которого ей вдруг переставало хватать воздуха, но она готова была вновь и вновь задыхаться от его нежного и немного печального взгляда. Как потом была готова задыхаться от его теплых губ... А еще позже - и кто мог подсказать насколько позже: на вечность или на миг? - от его добрых и сильных рук...

- Ты ведь тоже знаешь, какие у него добрые и сильные руки? - прошептала Алена дому, надеясь этим доверительным вопросом растопить ледяной монолит враждебности. Дом промолчал, но в его молчании Алене почудилось сомнение, словно дом удивился тому, что посторонняя девушка знает, какие руки у его хозяина.

Хлопнула входная дверь, и Алена едва успела ухватиться за столб, у которого стояла, - так предательски подкосились ноги. Лязгнув засовом калитки, на улицу вышла высокая красивая женщина с тонким строгим лицом, придерживая за локоть - чтобы не поскользнулась на обледеневших колдобинах узкой улочки - улыбчивую девочку-подростка. И, не взглянув на Алену, обе заторопились к автобусной остановке, оживленно что-то обсуждая и смеясь, как две подружки.

Алену жаром обдало: на кого она похожа - окоченевшая, с мокрыми щеками, обнимающая столб? Словно пьянчужка подзаборная. Или того хуже.

То, что у него есть жена и дочь, Алена знала с самого начала и строго-престрого сказала сердцу: молчи. А сердце и без слов могло сказать все, что было нужно ему и - что скрывать? - самой Алене. Оно то замирало, словно синичка в ладонях, когда Алена мимоходом - нет, правда-правда, совсем мимоходом - вспоминала его, то, словно обретя мощные крылья, улетало куда-то, в голубое и бездонное: это Алена раскрывала тоненькую книжечку его стихов, которую он подарил ей перед расставанием... И через полтора месяца Алена сдалась, позвонила ему. А он, сказавший ей на слете пять-шесть фраз, не больше (она ему и того меньше), он сразу узнал ее, и обрадовался, и так нежно сказал - Алена, - что ей стало ясно: она должна быть и будет тверда и непреклонна. Она ни словом, ни жестом, ни взглядом не даст ему повода отнестись к ней иначе, чем просто к хорошей знакомой. Она не сможет позволить себе разрушить чужую семью, разворотить налаженную жизнь сорокалетнего мужчины. Но все равно не устоит.

...Она даже не представляла, что счастье может так захлестнуть. Он звонил утром, и она бежала на работу, прыгая через две-три ступеньки, словно школьница. Вечером она едва успевала распахнуть дверь, и ликующий телефонный звонок напоминал, что он ждет уже у телефона. Разделенные сотнями


Дата добавления: 2018-04-05; просмотров: 309; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!