Тот, кто любит, творит себе Бога, 1 страница

Nbsp; СЕРГЕЙ ПИДЕНКО

ПРОГУЛКИ ПО КРЕПОСТНОЙ СТЕНЕ

(Стихи и проза 1980-2013 гг.)

Библиотека альманаха "Графит"

(Выпуск №2)

Тольятти, 2014 год

СОДЕРЖАНИЕ

ВОЗЛЕ ЦЕРКВИ ЛЕСОМ ОСЕННИМ…(Вместо предисловия)…	4
Я ЕЩЕ ОГЛЯНУСЬ… (Стихи)…………………………………....	5
ПОСТИЖЕНИЕ ЧУДА (Стихи)……………………………………	15
Я ТЕБЯ У БЕДЫ ОТМОЛЮ (Повесть) ………………………...	17
СВИДАНИЕ С ГОРОДОМ (Стихи)………………………………..	33
ОЖИДАНИЕ (Рассказ) ………………………………………………..	42
СОТВОРЕНИЕ БОГА (Стихи) …………………………………….	46
СЕРЕБРЯНАЯ ТРУБА АРАМА (Рассказ) ……………………….	50
СПАСИБО ЭТОМУ МИРУ (Стихи) ……………………………...	59
ТАМ, ЗА МОРЯМИ… (Рассказ) …………………………………….	76
И ЛОЖИТСЯ ПОД НОГИ ДОРОГА… (Стихи) ……………….	81
КАМЕНЬ (Рассказ) ……………………………………………….....	90
НЕ УМЕЮ МОЛЧАТЬ О ЛЮБВИ (Стихи) …………………..	92
ЗА ЖЕЛЕЗНОЙ КАЛИТКОЙ ПАМЯТИ (Рассказ) .……………	112
ЛЕС ПОСЛЕ БУРИ (Стихи) …………………………………......	120
Я ЖИЛ В СОЛНЕЧНОМ ГОРОДЕ (Рассказ) ………………...	144
ЗИМНИЙ САД (Стихи) ……………………………………………..	146
КАРТОННАЯ КОРОБКА НА ДОРОГЕ (Рассказ)………………	149
ЮЖНЫЙ КРЕСТ (Рассказ) ………………………………………	151
ПРЕОДОЛЕТЬ СМЕШЕНЬЕ ЯЗЫКОВ (Вместо послесловия)….	152
ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ (Разговор с автором) ………….	154

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Возле церкви

лесом сосновым пройду…

Хвои запах, осеннее солнце, ветер.

Листья жёлтые неподвижны в тёмном пруду,

и бессильно хмель повесил жухлые плети.

Здесь цикады пели

летней погожей порой,

птицам, ежам и людям хватало пищи,

но сейчас тропинка к крыльцу зарастает травой,

и забито мокрой золою кострище.

Я живу на склоне

города, берега, лет…

Но, если взгляд поменять, склон станет долгим подъёмом.

И, возможно, там хорошо, где совсем меня нет,

Но дом, где я есть, будет не худшим домом.

Мчится в пропасть век,

надежды мои круша,

только грех мне жаловаться, ей-богу:

пряди русые разметав,

спит моя душа,

и дыханье её согревает меня понемногу.

Я у собственной жизни

время бездарно краду,

и мой дух здоровый дышит порой на ладан,

и, конечно, сердце моё с умом не в ладу…

Ну а многие могут похвастаться этим ладом?

Если о чём и жалею,

в том никого не виню –

Зря мне, что ли, даны душа, голова и руки?!

И если – что врать-то? – я умру не в бою,

то уж могу поклясться – не от зелёной скуки.

Делаю дело, не ожидая наград,

в небо смотрю, за журавлями следуя…

Гнётся ось вселенной,

а я посажу виноград

и от этой лозы молодого вина отведаю.

Я ещё оглянусь…

".. Так, значит, и впрямь

Всю жизнь удаляется, а не длится

любовь, удивленья мгновенная дань?.."

Борис Пастернак

***

Я летать разучился уже.

На земле мне заботы хватает –

Я ошибки и деньги считаю

И латаю прорехи в душе.

Я уже не умею понять,

Как я в небо легко поднимался,

Навсегда на земле я остался,

Чтоб обиды и годы считать.

Я уже не взломаю крылом

Ледяную манящую просинь,

И верхушек встревоженных сосен

Не коснусь в развороте лихом.

Я уже не смогу объяснить,

Для чего мне хотелось полёта,

Только душу саднит отчего-то,

И так хочется жить и любить.

Мне бы только увидеть сейчас

Лёгкий взмах молодых твоих крыльев,

И души твоей трепет счастливый,

И сиянье восторженных глаз,

И стремительный дерзкий полёт

Над разбуженной адскою бездной…

В этом мире крылатому тесно.

(Я-то знаю, как мир этот жмёт.)

Чтоб леталось тебе без проблем,

Чтоб могла ты парить и не падать,

Я б, наверно, пожертвовал всем,

Да тебе этой жертвы не надо.

***

…О, словно сад чудил

в тех окнах, что на север

глядели.

Теребил

сквозняк листок осенний

той шторы кружевной,

до жилок истончённой.

Плыл запах, источённый

увядшею листвой.

Был запах, как янтарь,

пронизан напряженьем,

и пахло отчужденьем

двух душ.

Ещё, как встарь,

ложились строки писем

на музыку,

дожди

своей водою мглистой

не тронули пруды…

Всё только начиналось.

И шторы колыхались,

храня истому лета,

размеренно…

Но где-то

(быть может, в двух шагах)

таилось приближенье

тех сил, чей шаг – как страх

сна перед пробужденьем…

И глаз твоих нефрит

был чуждым угасанью природы,

и, внимая строкам стихов моих,

Ты улыбалась молча,

но был дождя не громче

новорожденный стих.

И в каждом часе дня

таилось отчужденье…

Я тщетно ждал вторженья

Твоей души в меня…

***

И я пустынен вновь, и я живу, как встарь,

лишь суетой.

И серая синица

в моих ладонях сложенных гнездится.

И осень раскрывает свой букварь.

Я по складам читаю про “пожар из листьев”,

про “златую осень”…

И дождь со мною заниматься бросит.

И я пойму, сколь ум мой скуден стал.

И я букварь на землю опущу

и, строчки листьев вороша, заплачу

о том, что в мире так немного значу,

и смысл жизни лишь в себе ищу,

и разучился плакать о других –

всё о себе, и по себе тоскую,

а вовсе не о той, кого рисую

и в снах нечаянных, и наяву. Моих

привычных слёз стирать не будет осень –

поймёт и – вдруг – добавит к ним свои.

До сумерек мы, плача, простоим…

Она поцеловать себя попросит.

И поздних ягод заповедный вкус

на дрогнувших губах моих оставит,

и всё, что по порядку я расставил,

балуясь, спутает.

И я не побоюсь

сказать ей, что люблю её, как прежде,

без суеты и моде вопреки.

И будут слов слезинки нелегки

о том, что я по-прежнему – невежда.

И, значит, ново всё и я живу впервые.

И смех её спокоен, словно дождь.

И зелень глаз – листвы последней гроздь,

а волосы, конечно, – золотые.

И осень заглянуть в меня захочет,

а что нашла, не скажет мне – секрет.

И на плече моём доверчиво уснет.

И я пойму, что…

***

Осень след оставляет в душе,

на опавшие листья похожий,

невесомый, случайный, тревожный, –

восхищенья и грусти клише.

Затихают далёко в груди

летней радости отголоски.

И рассветов октябрьских

блёстки

обещают мороз впереди.

Безнадёжного чувства порыв,

словно лист пожелтевший

от ветки,

оторвал моё сердце

от клетки

костяной,

настежь грудь отворив.

И пронзительный ветер сквозит

в отворённой груди

опустевшей.

Только пёрышко птицы нездешней,

за ребро зацепившись, дрожит.

Беспощадный предвестник зимы

настигает меня понемногу,

хоть пуста за спиною дорога,

все же звуки погони слышны.

Но ещё целый мир впереди,

озарённый мечтой и любовью,

незнакомый, таинственный, новый,

и ещё есть желанье идти.

Но в моей остается душе

след,

на поздние листья похожий,

невесомый, случайный, тревожный, –

восхищенья и грусти клише.

***

Я ещё оглянусь на себя,

восхищённого летним рассветом,

на того, что летал этим летом

с упоеньем горя и любя.

Я ещё улыбнусь ему вслед,

позабывшему тяжесть земную, –

он пока безоглядно рисует

мир, не знающий горя и бед.

Он пока ещё полон любви

и готов поделиться со всеми

самым светлым, святым и бесценным,

самым искренним счастьем своим.

Он не помнит прошедших обид,

не страшит его боль поражений,

над завалами быта и терний –

окрылённый любовью – летит.

Я не стану мешать –

пусть летит,

все земные заботы отринув,

к высшей точке,

которой достигнув,

вновь разбиться ему предстоит.

***

Две любви –

как мечта и опора,

как земля и небесная твердь,

как надежда и вера, с которыми

жить легко

и легко умереть.

Постаралась судьба, расщедрилась –

для души

и для духа есть цель.

Только что же так сердце забилось

в ожиданье грядущих потерь?

Вдвое больше, чем прочим, доверено –

Вдвое больше боюсь потерять.

Я стою на распутье растерянный:

должен, но не хочу выбирать.

Выбирать –

между счастьем и радостью?

Между левым и правым крылом?

Я душой не умею раздваиваться,

я вмещаю весь мир, целиком.

Две руки для объятий, два ока,

чтобы свет увидать, мне дано.

Два крыла, чтобы реять высоко,

а вот сердце...

а сердце одно.

Две любви.

Я годами любовно

первый свой обустраивал кров.

Я б достроил,

но в ставень оконный

постучала вторая любовь.

Две любви –

я стою, как на казни,

между плахой и топором:

впереди – холодок неприязни,

позади – леденеющий дом.

Два крыла,

ни одно из которых,

мне отныне не принадлежит.

Я так вольно летел...

Отчего же

на камнях мое тело лежит?

Две любви –

два безумства,

две тайны,

две Вселенных –

для Бога приют.

И в одной я прохожий нежданный,

И в другой меня больше не ждут.

Две любви.

Ни о чем не жалею –

Понимал, что цена высока.

Если ярко горю, а не тлею,

то сгорю я наверняка.

Жизнь была и полна, и прекрасна,

мне казалось – на все хватит сил.

Только б знать,

что сгорел не напрасно,

что кого-то и я озарил…

“Всесильный бог деталей,

всесильный бог любви...”

Б. Пастернак.

***

Не бывает виновной любовь,

восхищению чужды упреки.

Тот, кто любит, – летает высоко,

выше горьких и ранящих слов.

Что любви до житейских обид,

до попыток расставить все точки? –

Важен общий настрой, а не точность.

Не оттенок, а колорит.

Я обид не ищу в мелочах,

не придам оговорке значенья –

жизнь сложна,

и неверных движений

в ней никто не сумел избежать.

Перед миром, как перед холстом,

я стою, не смущаясь нимало

неуменьем подметить детали:

общий контур мне важен, объем.

И – малюет размашисто кисть

мир, лишенный к деталям вниманья,

и мазки неумелые ранят

Твою душу и сердце, и жизнь.

Оттого-то стою пред тобой,

и в глазах твоих лед отчужденья...

Не бывает виновной любовь,

ну а я виноват, без сомненья.

Художнику Лесе Ромейко

***

Горит в художнике огонь,

то осторожный и неяркий,

то полыхающий и жаркий –

горит в художнике огонь.

И на прекрасном том огне

он суету свою сжигает,

а на бумаге проступает

то, что необходимо мне.

То, для чего не надо слов,

то, без чего и счастье пресно,

и смерть и жизнь неинтересны, –

нас возносящая Любовь.

Одной лишь искры той Любви

хватает, чтоб снести завалы

обид, ошибок, лжи, усталости

и чью-то душу вдохновить.

И свет в душе, подобно Богу,

свою вселенную творит.

Сумей лишь двери отворить –

за ними дальняя дорога...

Горит в художнике душа,

и он – как свечка в Божьем храме –

не бережет себя, сгорает –

горит в художнике душа.

Себе

***

Ты говоришь, что хочешь всем добра,

но ни один тобой не осчастливлен.

Ты ввысь летишь, но чьи украл ты крылья?

Ты строишь храм, но это лишь мираж.

Тебе светло – кому светло с тобою?

Ты столько взял – кому сумел отдать?

Ты полон сил вперёд и вверх шагать –

взгляни, что ты оставил за спиною?

Ты благодарности не утаишь,

а кто тебе хоть чем-то благодарен?

Ты говоришь: мне целый мир подарен.

Прекрасно! Где тот мир, что ты даришь?

И если ты от счастья в небесах,

Взгляни вокруг: кого ты поднял в небо?

Кому твои слова важнее хлеба?

Какой огонь горит в его глазах?

Ты так готов подставить всем плечо...

Не лги себе: оперся ли хоть кто-то?

(Одной руки достаточно для счета.)

Да, жизнь идёт. Но ты в ней – ни при чём.

И как бы ты высоко ни парил,

и как бы ты в себя ни углублялся,

ты зря, увы, трудился и старался,

не то, не так и не тогда творил.

Постижение чуда

***

Замираю от скрипа дверей,

стерегу перестук каблучков...

Что с душой сотворило моей

это странное чудо – Любовь!

Тороплюсь на работу – люблю,

ожидаю автобус и – вновь!

Сплю, работаю, ем, говорю –

в каждом вздохе, движенье – Любовь.

Нет сомненья – к добру или злу:

столько света в душе и вокруг,

так легко, потому что люблю –

для любви каждый жест, каждый звук.

Да, я помню, что жизнь – колесо:

от земли – в высоту – снова в грязь,

но пока я люблю! – и никто

не оспорит, что жизнь удалась.

И пока постигает душа

подзабытые истины вновь,

я живу, полной грудью дыша,

и тебе благодарен, Любовь.

***

Как я счастлив, что Вы влюблены.

И хотя Вы скрываете это,

Ваши взгляды любовью полны –

Вы не властны над собственным светом.

Кто он – так ли мне важно сейчас?

Вы наполнены радостью светлой,

за огонь очарованных глаз

я ему благодарен, поверьте.

Странной музыкой Ваших шагов

заворожен я и околдован,

каждый жест Ваш, как дым, невесом,

каждый взгляд в мою душу впрессован.

Кто божественно точным резцом

высекал губы, ждущие чуда?

А для чёлочки надо лбом

черпал он вдохновенье откуда?

Этот мастер давно мне знаком –

я не раз его видел творенья:

это славный художник – Любовь,

и подручный его – Вдохновенье.

Он придирчив в подборе холста

и до красок большой привереда,

но такие творит чудеса! –

я волшебней чудес не изведал.

В восхищение стою, замерев

(так порою огонь заворожит):

каждый вдох Ваш мне душу тревожит,

голос Ваш – словно Бога свирель.

Да, я счастлив, что Вы влюблены.

Вы меня не поймете покуда,

но я шёл от весны до весны

к постижению этого чуда.

Я ТЕБЯ У БЕДЫ ОТМОЛЮ...

Господи, скажи честно: я дура или трусиха? Знаю, знаю – истина посередине. Значит, я трусливая дура.

Они же прямо на меня шли. Мне бы посмотреть в глаза ему насмешливо: здравствуй, дружок любимый, муженек законный, какие сказки теперь доведется мне слушать о срочной работе, о проблемах с компьютером и занятиях английским по системе новомодной?

А я голову в плечи втянула, сжалась вся, чуть ли глаза не зажмурила, и молюсь про себя: Господи, чудо яви, пусть они меня не заметят. Ну, услышал Бог меня, конечно, – машина свернула и фарами в глаза им! Они меня и не заметили. Вернее, он не заметил. Девочке этой (как ее? Юля?) до меня вовсе дела не было никогда. А сейчас она шла, будто изо льда высеченная: глаза прищурены, губы сжаты, вся – вперед, чтобы никто не подумал, что она какое-то отношение имеет к тому, что возле болтается, и ему самому такое в голову бы прийти не могло.

А Лешенька мой не то что меня – ее не замечает! Заливается соловьем – что-то рассказывает, вопросы задает. Она ему – как пощечины: “нет, не знаю, понятия не имею”, а он – знай себе – поет с улыбкой блаженной. Я километра полтора отмахала, прежде чем сообразила, что иду за ними, как привязанная. Чуть ноги не свернула, насыпь железнодорожную переходя. Думала, каблуки отлетят, когда на обледенелом гравии поскользнулась, а больше испугалась – вдруг он обернется и меня увидит. И мне, а не ему от стыда краской лицо залило. Да тут она на том же склоне поскользнулась. Леша – даром что, как тетерев весной, заливался, а подхватил ее под локоток. Так мне обидно стало – не передать! Не оттого, что упасть ей не позволил (не ведьма же я, чтобы зла желать девочке, виноватой лишь, что молода и красива), а от мысли жгучей, что пока Алексей чужую девушку от беды стережет, в пяти метрах жена его единоутробная ноги и обувь ломает. А он и не чувствует даже...

Но ведь было, было! Я же помню времена, когда он не по голосу или шагам – по скрипу двери узнавал меня. Да что там! Как я тогда из Минска не электричкой приехала – автобусом, на полтора часа раньше, чем условились. И ни монетки в кармане – позвонить. Иду, вечер поздний, улицы темные, трясусь, словно за каждым углом с топором… А навстречу – он! “Меня как в сердце укололо, дай-ка пройдусь, может, Ириша с оказией пораньше вернулась...” Услышал, значит, меня и страх мой леденящий. Помню, даже расплакалась от счастья. Смешно вспомнить: реву, а он стоит, растерянный, меня к себе прижимает и по голове, как маленькую, гладит. “Что ты, испугалась меня? Не узнала?” И что-то еще такое же глупое, а я пуще слезами заливаюсь. И так сладко стоять и

Дата добавления: 2018-04-05; просмотров: 287; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!