Глава 2: Любовь не может погибнуть 5 страница
— Ты не можешь быть застенчивой со своим лучшим другом. Лучший друг делится всем.
— Ты делишься всем с Картером?
— Притормози, не нужно быть такой.
Я смеялась, потому что с ним было легко смеяться.
— Рискуя сделать все мрачным и серьезным, какая твоя самая эгоистичная ложь?
Он кивнул и притянул меня ближе. Установилась долгая пауза, и на мгновенье я подумала, что он не собирался отвечать, но затем он проговорил.
— Разумеется, у нас есть связь. — Голос его стал грустным, как в той манере речи «утром я буду относиться к тебе с уважением», свойственной лишь ему, и как эгоистка, я бы хотела этого не знать. — Я собирался пройти через это, — ответил он.
— В некоторой степени я даже рада, что ты этого не сделал.
— Но с другой стороны ты бы хотела, чтобы сделал, да?
— Да, но это не то, чем занимаются лучшие друзья.
— Да, — вздохнул он.
Я понимала, что он собирался задать мне точно такой же вопрос, а я не хотела, чтобы он почувствовал разочарование, которое я ощущаю за него. Мы просили честности друг от друга, мы хотели отношений, даже если у них появились бы серьезные недостатки, но сейчас все стало немного зыбким. Поэтому я решила ответить ему, даже прежде чем он спросит, потому как понимала, что в нем шла борьба, стоит ли спрашивать или нет.
— Она может слышать тебя. Мама — все тот же человек, только стала намного спокойнее.
Вон снова оперся на локоть и посмотрел вниз в мои глаза. Солнце почти скрылось за горизонтом, а оттенки оранжевого и пурпурного окружали сиянием его тело. Он был так похож на ангела, что я пыталась преодолеть желание притянуть его к себе и поцеловать.
|
|
|
— Харпер?
Я понимала, о чем он хотел знать. Мы говорили о моей маме, будто она умерла, когда на самом деле, нет. Однако, вполне могла бы. Закрывая глаза, я могла представить ее за окном дома, над которым работал папа, чтобы держать ее взаперти. Мне было интересно, могла ли она видеть хоть что-нибудь сквозь свои призрачные глаза. Я понимала, что думать и говорить так о ней — очень цинично, но то, что я видела ее такой: лишь оболочкой потрясающего музыканта, жены и матери, которую я знала, пока взрослела — убивало меня. Она бы возненавидела себя, если бы отдавала себе полный отчет.
— Я не знаю, почему рассказала об этом Бенни. Может быть, это был тот момент, в котором мне захотелось, чтобы все это оказалось правдой... — Я сделала глубокий вдох, прежде чем продолжить. — Около трех лет назад мои родители попали в автокатастрофу по пути домой после своего ужина по случаю годовщины свадьбы. Мама получила обширное повреждение головного мозга, и теперь живет в доме, где о ней смогут позаботиться. Раньше мы постоянно ее проведывали, а сейчас я вижу ее один раз каждые пару недель. Папа навещает ее при каждом удобном случае, который ему выпадает. Такое чувство, что он думает, будто она очухается. Бенни, которому я солгала, на самом деле и не помнит, какой она была прежде. Ему было всего семь.
|
|
|
— О господи. Мне так жаль. — Он погладил меня по волосам и щеке, и внезапно я почувствовала, как часть тяжкого груза спала с моих плеч. Я никогда и никому раньше не рассказывала об этом. — Иди сюда.
Он откинулся на спину, похлопал себя по груди, на которой я разместила свою голову, и затем молча стал поглаживал мои волосы. Я не знала, как долго мы пролежали тут, не произнося ни единого слова, но не думаю, что кого-то из нас это волновало. Это было как то естественно. И ничего общего с тем, чем я себе представляла, занимались бы лучшие друзья.
Вон
Я не хотел быть ее лучшим другом. Я хотел ее всю и желал рассказать об этом всему миру. Но это во мне говорил эгоист. Мой отец такой же, и я ненавидел его за то, что это побуждало меня сказать... она заслуживала парня лучше, который не обременен темным прошлым.
Ее волосы ощущались такими невероятно нежными под моими пальцами, будто лепестки цветов, и такими гладкими и мягкими, что я был согласен гладить их до самой смерти, если бы она мне позволила. Но не думаю, что она бы позволила, и все-таки я не мог не улыбаться от того, что это в принципе возможно, и был чертовски рад, что она не могла видеть меня и мою идиотскую и бестолковую ухмылку.
|
|
|
— Почему ты не нравишься Эйприл? — спросила она, а я почувствовал, как от ее сладкого мелодичного голоса мое чертово сердце стало биться быстрее. Это было словно музыка с небес. Знаю, звучит банально, но она была моей свободой от этой жизни, моей птичкой певчей, так что я бы боролся с каждым, кто бы захотел отнять ее у меня, в том числе и с Эйприл.
— Наверное, она думает, что я буду оказывать на тебя дурное влияние, — ответил я, а она захихикала, что отдалось мне в рёбра.
— А ты собираешься?
— Я — пасс. — В этот раз она рассмеялась громче и попыталась приподняться, чтобы увидеть мое лицо, но я не хотел, чтобы она это делала, потому как знал, что она была уверена, будто я шутил, не смотря на то, что это было правдой. Очевидно, Эйприл была права, и мне было лучше держаться подальше от кого-то столь прекрасного и невинного как Харпер, и все же я не мог. Даже если бы и хотел. Поэтому я прижал ее к себе, от чего она засмеялась сильнее, и поцеловал в макушку, вдыхая запах ее медово-цветочного шампуня.
|
|
|
— Это твой первый отказ отвечать, а еще я считаю, что она неправа, — спокойно продолжила она, и я почти поверил в ее слова, но всё же понимал, что это не так.
— У меня есть прошлое, и не все в нем было блестяще. — Разве это не правда.
— В том, что все идет блестяще, нет никакой истины. Держу пари, что твой отец предстает перед людьми во всем блеске, пока не открывает свой рот.
Черт побери, я хотел убить своего отца. Я чувствовал, как во мне нарастала ярость, и я изо всех сил старался сохранять самоконтроль. Тогда она начала пальцами поглаживать мой живот, а мое тело замерло от страха, что она прекратит. Надо полагать, что это было ложное суждение, так как она бы остановилась в любом случае, а я хотел сказать ей не прекращать это, но я трус. Это у меня тоже от придурка-отца.
— Сделаешь мне одолжение, Харпер?
— Ммм, думаю, да.
— Когда Эйприл скажет тебе держаться от меня подальше, будешь ли ты помнить эту ночь, помнить, что значит быть в моих объятиях, и как звезды над нами именно в этот момент сияют по-особенному ярче, чем в любую другую ночь, которую я только могу вспомнить. Будешь ли ты помнить это?
Она молчала, а я хотел знать, о чем она думает, но не осмеливался спросить из-за страха услышать то, что мне бы не понравилось. Господи, похоже, мне бы не понравилось это в любом случае.
— Твой единственный вариант попрощаться со мной — это смерть, и даже тогда я бы не хотела этого. Я буду помнить сегодняшний день, сегодняшний вечер и завтра в твоих руках под этими необычно яркими звездами, которые, мне кажется, горят только для нас. Я буду помнить тепло твоих рук вокруг себя и твой запах, ощущение твоей хлопчатобумажной футболки на моей щеке. Я даже буду помнить, как мы встретились, тебя, стоящего с бикини-группой, только потому, что ты такой красивый без рубашки. — Мы оба захихикали, но от ее слов мое сердце сжалось от боли.
Как только я подумал, что собираюсь нарушить правила дружбы, она продолжила, а я хотел услышать каждое слово.
— Я буду помнить, как размышляла о том, что мне очень сильно хотелось узнать, из-за чего у тебя появилась татуировка в виде дерева бонсай, которая окутывает твои ребра и проходит вдоль спины, но была слишком трусливой, чтобы спросить, потому что тогда ты бы знал, что я рассматривала тебя. Тем не менее, прежде всего, Вон... — Казалось, мое сердце остановилось, когда она вот так произнесла мое имя. — Прежде всего, я буду помнить, что мне не хотелось ничего, кроме как поцеловать тебя, когда у меня была такая возможность, пока мы не стали лучшими друзьями. Это моя тебе клятва.
От одного быстрого намеренного движения она оказалась подо мной, руками я уперся по обе стороны ее головы; они казались большими по сравнению с ее миниатюрным лицом. Ее длинные волосы были разбросаны по красному покрывалу, и я знал, что сохраню его навсегда. Я хотел рассказать ей о своей татуировке, о своей матери, но не сейчас. Я изучал ее, ее большие яркие синие глаза. Они были самыми необыкновенными в мире, будто цвета синей сойки в скворечнике моей мамы. Долгое время я пристально на нее смотрел, наше дыхание смешалось, и все это заставило меня задуматься, насколько сильно я ее хотел. Не только как друга, к черту дружбу. Я хотел, чтобы она была моей, владеть ею, целовать ее, оберегать. Я даже не осознавал, что придвигаюсь к ней ближе, пока она не облизала свои губы, почти касаясь моих, и я понимал, что она не могла отрицать то, что чувствовала, сильнее чем я. Как только ее глаза затрепетали и закрылись, я приблизился своими губами к ее и отведал дивный вкус своей синей птицы счастья.
Одной рукой я обхватил ее подбородок, проскальзывая пальцами ей в волосы, пока вторая пульсировала под моим весом. Я вздрагивал, когда она едва стонала мне в рот, а еще она привела каждую часть меня в полную боевую готовность. Каждую Часть. Я не хотел, чтобы она думала, будто это все, что мне было от нее нужно, разумеется, я хотел ее, я хотел ее сильно. Но речь не об этом, и мне было страшно, что она придет в себя и отвергнет меня. Но вместо этого она проводила ногтями под моей футболкой, по спине, чем сводила меня с ума. Ее губы были такими мягкими, когда я облизывал гладкую кожу изнутри ее верхней губы, прежде чем начать всасывать ее. Ее руки переместились от моих ребер сзади к талии, и я почувствовал, что теряю самообладание, когда она пальцами зацепилась за внутреннюю часть пояса моих штанов.
Вот он, момент, который мог бы изменить все, что мы обещали друг другу. Господи, возможно, мы бы пошли уже дальше этой точки. Я заметил, что рукой касался ее ребер, а я так сильно хотел ощутить полноту ее груди в своей руке, в то время как она дразнилась, вздымаясь при каждом вдохе, когда произошел взрыв. И нет, я не имел в виду у себя в штанах. Я в том смысле, будто в небе над нами. Мое сердце билось так сильно, но в такт с ее. Дело было не только в нашем поцелуе — нашем единственном прекрасном поцелуе. Какой-то мудак установил несколько фейерверков и не мог выбрать худшего момента, чтобы их взорвать.
Она уселась и посмотрела вверх на небо. Я снова откинулся на покрывало и пытался успокоить свое дыхание и взбесившееся тело, когда она заговорила.
— Когда говорят, что предаваться любви — это будто увидеть фейерверки, я как-то думала, что они преувеличивали. А мы только целовались. — Она шутила, но в данный момент я хотел, чтобы она не острила, потому что был напуган и хотел вернуться к тому, чтобы снова целовать ее, ощущать под собой. Вместо этого я глазел на ее спину, пока она наблюдала за взрывами красной меди и яркого белого магния.
— Это никогда не будет единичным случаем между нами, — сказал я. — Я чувствую это каждой фиброй своего тела, не смотря даже на то, что мы только встретились. — Я не был обезумевшим или разочарованным; я просто констатировал факт.
Она посмотрела на меня через плечо и улыбнулась, прежде чем расслабиться позади меня снова, ее пальцы прослеживали линию вверх и вниз по моему животу, и я пытался держать себя в руках.
— Я знаю.
— Тогда что означает «баланс» по отношению к лучшим друзьям? — Почти каждый мускул моего тела напрягся в ожидании ее ответа.
— Он то есть, то его нет.
Я вздохнул и попытался обуздать свой гнев.
— Это «чушь собачья», и ты это знаешь. То, что между нами — настоящее. — Я приподнялся, обхватывая колени руками, и почувствовал, что она сделала то же, но я не хотел смотреть на свою синюю птицу счастья, когда она лгала мне, нам. — Я хочу, чтобы ты признала, что между нами что-то есть, что могло бы быть.
Она дотронулась до моей руки, которая нервно подрагивала.
— Я знаю, что между нами происходит нечто большое и настоящее, и я хочу позволить этому вырасти, свободно развиваться, как оно того и заслуживает, но я не хочу разрушить то, что у нас есть, обещаниями, которые я не могу выполнить и сдержать. Мы знаем друг друга пару часов, и принять что-то большее... дать этому имя очень страшно и очень...
Я перевернулся и встал на колени перед ней, взяв ее руки.
— Я не прошу обещаний и ярлыков, только правды.
— Но правда заключаются в том, что завтра, когда взойдет солнце, мы не сможем быть теми, о чем ты просишь. Этим вечером ты заставил меня почувствовать такие вещи, которые я и не думала, что когда-нибудь смогу испытать, и в моем сердце будет специальное место, отведенное для тебя и этого вечера, и я буду помнить каждый момент, но завтра мне нужно будет, чтобы ты выполнил свое обещания о дружбе или...
— Или что? — мне было очень страшно спрашивать об этом или слышать это, и я мог почувствовать изменения в своем голосе.
— Или мы скажем друг другу до свидания прямо сейчас.
По мне пробежала дрожь, и я сжал ее руки крепче.
— Что с тобой произошло, Блу? — Она пыталась вырвать свои руки из моих и отвернуться, но я не позволял ей убежать от этого или от нас, все итак было запутанным. Я жаждал владеть ею и оберегать ее, и вот я спугнул ее, когда все, чего я хотел, это быть к ней ближе. Ты чертов сукин сын! Ты не мог просто довольствоваться тем, что она была готова тебе дать? Принять то, что она пожелала бы, пока хотела тебя? Однажды она бы увидела то, что видел я, и ушла бы навсегда.
— Прости, — сказал я быстро, и я знал, что прозвучало это отчаянно, но мне было наплевать, что я делал. — Пожалуйста, не уходи, не сердись на меня. Обещаю, если сегодня — это все, что у меня есть, тогда я приму это, а если завтра ты захочешь, чтобы мы были только друзьями, то я соглашусь и на это.
— Ты заставляешь меня желать больше, но я не могу, — ответила она, из ее глаз потекли слезы, за которые я возненавидел себя.
— Я буду твоим лучшим другом. Я буду наиразлюбимейшим другом, который у тебя когда-либо был, и, когда ты будешь готова дать больше, все, что тебе надо будет сделать, — это сказать об этом. Я не ухожу никуда, — слов, правдивее этих, я еще никогда не говорил.
— Наиразлюбимейшим? — Она приподняла брови, и я усмехнулся, несмотря на проницательность и недостаточно хороший разговорный английский.
— Заткнись. Я буду лучшим придурком-другом, который у тебя когда-либо был, и ты никогда не захочешь другого.
— Я не могу просить тебя об этом. Это слишком эгоистично.
Я притянул ее к себе и обнял так крепко, что мне пришлось сознательно немного расслабить мышцы, чтобы не раздавить.
— Не думаю, что ты можешь быть эгоисткой, и, кроме того, ты не спрашиваешь, поэтому я расскажу тебе, как все будет, Блу.
— Вон? — Мне нравилось, как мое имя звучит из ее уст.
— Хмм.
— Почему Блу?
Я снова повалил ее вниз рядом с собой и наблюдал, как остатки дыма от фейерверков плавали по ветру в небе.
— Я чувствую себя свободным с тобой, будто я могу быть собой. Свободным как птица. Что касается синего — твои глаза насыщенного синего цвета, как у сойки. Ты моя синяя птица счастья.
— Я думаю, в тебе скрыт большой романтик.
Я рассмеялся, и мне нравилось, когда она смеялась со мной — надо мной.
— Это наш маленький секрет.
— Все в порядке. Думаю, никто не поверит мне, даже если я и расскажу кому-то.
— Да, возможно, не поверят.
Глава 4: Синяя Птица Счастья
«Одна роза может быть моим садом... один друг — моим миром»
Лео Баскаглиа
Харпер
Всю ночь напролет я металась между тем, чтобы согласиться на ограниченные отношения (которые я же и была вынуждена предложить) и вовсе ничем. Но в какой-то момент мне показалось, что Вон принял бы это и продолжил бы двигаться вперед, и я рада, потому что не уверена, что смогла бы справиться с последствиями своего собственного ультиматума.
Каким бы ни был космос во вселенной, казалось, будто он играл злую шутку со мной... с нами. Как могли они сводить нас таким образом? Как могли они сблизить нас, чтобы просто разлучить из-за болезни? Конечно, я могла бы победить этот недуг, но слова доктора постоянно вертелись в глубине моего сознания, когда он советовал мне «принять меры», в то время как обычной любезностью было бы сказать «соберись и попрощайся, пока у тебя есть такая возможность». Своего рода, не начинай новых отношений и не ищи свою родственную душу. Родственная душа.
От этого словосочетания сердце мое переполнилось, и я была уверена, что это нисколько не преувеличение. Не сомневаюсь, если бы я рассказала Эйприл или кому-либо еще о том, что в семнадцать лет встретила свою вторую половинку, они бы посмеялись и назвали меня наивной. Тем более, что мы были знакомы менее суток. Но, будучи укутанной в мягкое красное покрывало, слушая сердцебиение Вона под своим ухом в уютной тишине, в которой мы находились какое-то время, я всем своим существом знала, что это было правдой. И все же понимание этого все лишь усложняло, потому что никто не хотел бы ранить свою родственную душу. Вон и без того немного пострадал, насколько я могла сказать, несмотря на то, что уклонялся от моего вопроса. Никто не хотел бы видеть свою вторую половинку страдающей. А также никто и никогда не хотел бы наблюдать, как его избранник умирает. Вот почему, вопреки тому, что мы знали о наших сильных и, да, неожиданных чувствах друг к другу, мы не были в состоянии поддаться им. Мы просто не могли.
Он поглаживал мои волосы, а мои веки были тяжелыми. Казалось, я могла несколько раз даже впасть в нано-сон. Но я не хотела спать, я не хотела пропустить ни одной секунды этой ночи с Воном, тем более, что ночное небо стремительно становилось ярче и я понимала, что восход солнца приближался слишком быстро. Я бы хотела, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась, но больше всего я бы хотела, чтобы я никогда не умирала.
Я не хотела умирать. Ну а кто, черт побери, хотел бы? И не потому, что встретила Вона, это исключительно самосохранение. Я хотела прожить — не просто оставаться живой — а именно прожить жизнь. Тот факт, что я все еще могла переживать такие моменты с Воном, как когда я прилегла к его теплому твердому телу, никак не мешало моим мечтам. Я улыбнулась, лежа у него на груди, и скользнула по ней вверх, чтобы насладиться легкой дрожью, вызываемой этим движением. Мне нравилось, что я была тому причиной. А затем я под своими пальцами ощутила очень мелкую щетину на его челюсти и завизжала, когда он быстро повернулся и укусил меня за палец. Его смех смешался с моим и, кажется, мы обрели крылья, как у фей, так волшебно это все было.
— Вон, — произнесла я от усталости невнятно, — я не хочу, чтобы солнце всходило.
— Если бы я мог остановить его, то загнал бы весь мир во тьму ради тебя, Блу. Я бы хотел никогда не прощаться. — Я понимала, что он имел в виду, и знала, что это не то окончательное прощание, которого я так боялась. Хотя забавно, как всего одно простое сказанное слово стало слишком пугающим, чтобы позволить ему сорваться со своих губ. Папа не стал бы произносить его, и затем страх перешел бы к моему брату Бенни, а затем и к Вону. Что бы произошло, если однажды он узнал бы то, что должен был узнать рано или поздно?
— Я тоже, — ответила я.
Он приподнялся, увлекая меня за собой, и мне нравилось, что золотистый восход солнца сделал с его кожей. Парень выглядел как ангел этим утром, несмотря на то, что мы не спали, и от осознания того, что стоило мне сказать лишь слово, и он будет моим навсегда, у меня кружилась голова.
— Давай тогда не будем. Давай проведем день вместе. — Он держал обе мои руки, а я поднялась на колени и улыбнулась.
Дата добавления: 2018-04-04; просмотров: 141; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!