Значит – это кому-нибудь нужно? 4 страница
- Ну, что, дорогой Ван Ваныч, может чайку?
- Давай лучше медовухи, добрый Ци Байши!
- Твоя медовуха очень крепкая, мне только совсем чуть-чуть, с наперсток.
- Как скажете! – улыбнулся Ван Ваныч.
За столом сидели два старика. Им было, что рассказать друг другу в эту зимнюю ночь. Гости крепко спали и не могли их услышать и узнать, что эти два совсем не похожих друг на друга человека, когда-то были родными братьями. Почему были? Нет. Они ими оставались. Ван Ваныч раскрыл альбом с фотографиями и стал показывать пожелтевшие от времени снимки с дорогими лицами Великому художнику, объясняя, кто есть кто, и что за интересные события связаны с этими людьми. Ци Байши внимательно слушал, изредка покачивая головой. Его увлекал рассказ Ван Ваныча. Свет от горящей свечи, стоящей на столе, придавал сокровенным рассказам дух таинственности.
- А вот это – мой друг. Ему здесь двадцать лет. Ну и потрепала же его жизнь. Да-а. А кого она не потрепала? Треплет-то всех. Просто одни сами подставляются, как парус на ветру, а другие дрожат от малейшего дуновения, как осиновые листочки. Как посмотришь, так даже красиво.
- А зачем подставлялся твой друг? Он кого-то защищал?
- Защищал? А как же. Защищал. Это потребность такая. Ведь когда защищаешь, сам становишься сильнее.
- Так он это делал, чтоб сильнее стать, доказывал сам себе свою храбрость?
- А кто знает? Чужая душа – потемки. Думаю, не доказывал. Он не мог иначе. Оно само получается, что с каждым разом становишься крепче. Он об этом не заботился. Справедливость защищал, идеи добра. Друзей спасал. А они его забывали. Да. Он даже жизнь своим врагам спасал, а они потом его спасали, хоть он и не просил. Вот так. Вся жизнь – борьба. Знаешь, как в песне одной: «Тот, кто был другом мне – стал врагом… В чаше вино иссякло. Я за добро платил добром, Мне отвечали – всяко. В горле стоял от измен ком, шла голова – кругом! Тот, кто когда-то был врагом, Стал неожиданно другом».
|
|
|
- И ты его забывал?
- Стыдно сказать, но я тоже оказался не лучше.
- И что потом с ним стало?
- Совсем один остался. Ушел. Стал жить в лесу. Я его как-то встретил, на силу узнал. Он мимо прошел, я его позвал – он не отозвался. Всегда был гордым. Бросил всех. А ведь есть где-то и дети. А как его одна бабенка любила! А он – нет. Да, что баба? Курица – не птица, баба – не человек. Он так считал. Бабе что надо? Много ей надо? Приласкал, уже счастлива. Ушел – ждет. Живет потом мечтой о встрече. Она ведь дура. Кто любит, тот и дурак. Умные-то отказываются от любви. Зачем она? Смешно. Главное – идея! Борьба за справедливость! Он так считал.
- Он никого не любил?
- Выходит, не любил. Кто знает? Может, кого и любил, но скрывал. Может, стыдно было признаться в своих чувствах. Жить чувствами - удел слабых. А может, боялся, что не будет взаимности? Как такое пережить гордому человеку? Гибель неминуемая.
|
|
|
- Бедный человек! Получается, что он любил только себя. Свои цели и желания ставил выше других. То, что ему давали без его желания – не ценил. Твой друг – несчастный человек.
- Бог ему судья. Рано или поздно все встает на свои места.
- Скажи, когда ты стал стариком? – неожиданно спросил Ци Байши.
- Я? Даже не знаю, что тебе сказать, - хозяин дома задумался. - Лет сорок назад со мной произошла одна история. Было это так. Вот послушай, - старик закрыл глаза, задумался, с чего начать. Дверь отворилась. В комнату тихо вошел друг старика, тот, о котором он только что рассказывал, и сел рядом. Старик помолчал, потом вздохнул и, не открывая глаз, проникновенно заговорил:
- Я очнулся от легкого прикосновения ветра. Он разбудил меня, он, и еще солнце, пригрозив – таки ударить, если я не приду в себя. И тут я услышал шум моря и крик чаек и стал приподниматься. Руки искали опоры, чтобы хоть немного сдвинуть с места мое затекшее тело, но погрузились глубоко в песок, туда, где он холодный и влажный. Все-таки мне удалось, наконец, сесть и оглядеться по сторонам, голову немного кружило. – Ван Ваныч помнил все до мельчайших подробностей. Он боялся хоть что-то упустить, чтобы не исказить смысл событий, которые с ним произошли так давно. - Рядом море, совсем рядом, как я и мечтал!
|
|
|
Но ближе старик. Я пригляделся: на большом валуне он сидел и смотрел в морскую даль. Седые длинные волосы развевались на ветру, и сам он был весь в белом, как ангел, как постаревший ангел. То, что я увидел, меня поразило и успокоило одновременно. «Это мне все кажется, это видение, вызванное переутомлением последних дней» - объяснил я себе. Я всех потряс своей трудоспособностью, но удовлетворение собой длилось недолго. Оно было уничтожено вдруг возникшей во мне ненавистью ко всему, чем я занимался. Я стал нервным и дерганым. Кидался на всех без особых причин или, вообще, просто так, ради самого процесса. От меня шарахались, не знали, как унять во мне разгулявшегося беса. Предлагали взять отпуск, отдохнуть на природе, сменить обстановку, на худой конец, лечь в больницу. Меня приводили в бешенство все эти советы!
Усталость снова толкнулась мне в спину, и я упал лицом в песок и забылся. Мне казалось, что я лечу. Легкая дрожь томила мое расслабленное тело. Я грезил. Во сне мелькали события последних дней и лет, перегоняя друг друга. Я путался в их последовательности. То, что уже давно случилось, казалось вчерашним днем, а вчерашнее – десятилетней давности. Еще сегодня я был совсем в другом месте, жил своими и чужими проблемами, что-то решал, что-то отпускал, торопился на работу, потом домой. Как же давно это было! Ушло, не вернешь. Моя жизнь осталась там, а я здесь? Почему? Я зажмурился от страха, тоски и неизвестности.
|
|
|
Но тут меня кто-то погладил по голове. Это был все тот же старик-ангел, он сел на песок рядом со мной, но по-прежнему молчал. Так длилось долго. Но когда я решился открыть глаза, то увидел, что я совсем один. Как этот валун у края моря, как это море. … Куда делся старик? Или мне показалось, что он был?
Еще вчера я был там, где зима, снег, мороз, городской шум, людская суета. Где все это? Я вспомнил, как в детстве находил какого-нибудь жука, засовывал его в спичечный коробок и приносил домой, а дома играл с ним… Я, конечно, потом выпускал его на волю, но не догадывался отнести обратно, туда, откуда взял. А сейчас кто-то взял и перенес меня туда, куда ему вздумалось. И теперь играет. Я горько усмехнулся. Все-таки, может быть, я еще смогу вернуться? Но верилось в это с трудом.
Выходит, мой корабль получил пробоину и затонул, а я – Робинзон Крузо, чудом остался в живых? Или Пятница, удачно избежавший участи быть съеденным себе подобными? Или это совсем другая история? Почему-то ничего не происходило, кроме смены дня и ночи. Солнце уже клонилось к закату. Становилось все прохладней. По берегу никто не шел. По морю никто не плыл. Чайки в небе не в счет. Я уныло проводил их взглядом по вечернему небу. Скоро появятся звезды…
Под лежачий камень вода не течет. Надо вставать и попробовать идти, пока от усталости не подкосятся ноги, и я не упаду и не провалюсь в бездонный и спасительный колодец сна.
Так я и сделал. И вот я уже с трудом брел по бесконечному песку вдоль бесконечного моря, и не падал. В груди ожило отчаяние, оно стало расти и давить изнутри, стремясь разорвать меня. Но лишь не положенные мужику слезы, что так и норовили предательски вырваться из глаз, дождались своей минуты славы и хлынули, чтобы довершить картину моего позора. «Какой же я слабый и ничтожный человечишко»,- стоило мне только это подумать, как рыдания сотрясли мою сгорбленную спину. «Пацан сопливый, баба последняя», - ругал я себя, не зная, за что. То ли за победившие слезы, то ли за неподобающее поведение в той уже, наверное, навсегда потерянной для меня жизни, или просто я боялся неизвестности, не предвещавшей мне ничего хорошего. «Хоть бы кто соврал, что скоро будет нечто, что меня уже давно дожидается, то, отчего я буду наконец-то счастлив!»
Свершилось?! Предаваясь отчаянию, я и не заметил, как ровный равнодушный асфальт давно сменил влажную зыбь песка. Я остановился и поднял голову. Была ночь, и кроме звезд и луны в черном небе и их отражения в таком же черном море, я ничего нового не замечал. К моему прежнему отчаянию добавилось новое холодное чувство – отчуждение. Вот, оказывается, как может подействовать на человека качественно заасфальтированная дорога! Я шел дальше. И уже не думал упасть и заснуть мертвым сном на твердом враждебном асфальте. Постепенно я начал осознавать, что море остается где-то внизу, все тише и тише слышался его шум, а я поднимаюсь по неизвестной и таящей в себе опасность, какую, я и сам не знал, дороге. Забрезжил рассвет, и в душе появилась неясная надежда. Я стал различать пространство. Вот это было зрелище! Солнце осветило вершины причудливых гор! Наверняка, по очертаниям каждой было дано свое имя! Вот эта походила на хищную птицу, готовую взмыть в бескрайность неба, а эта напоминала грозного богатыря в доспехах, а за ним шла целая армия каменных воинов…
Да я и сам, оказывается, все выше и выше поднимался по высоченной горе, точнее, по узкой горной дороге – серпантину, ведущему к невидимой вершине, да еще и скрывавшейся в густых облаках. Вдоль дороги росли кусты и невысокие деревца, их корни как бы из последних сил цеплялись за жестокий камень, а кроны тянули сопротивлявшийся ствол вниз. Поэтому-то он и был искривленный, чтобы удержаться при постоянной борьбе между жизнью и смертью.
Становилось все жарче. Солнце поднималось к зениту. Я по-прежнему был один. Люди! Где вы? Ни звука, ни шороха, хоть как-то напоминавшего присутствие человека. Ведь кто-то же пробил эту дорогу, в конце-то концов?! И тут я вспомнил о старике, который показался безучастным к моему появлению на берегу, как к чему-то случайному и преходящему. Но это не так! Все не случайно! Он ждал меня. Он просто был отрешен, как любой монах. Ведь я же невольно сравнил его с ангелом? Все это что-то означает для меня! И я должен разгадать эту загадку, найти смысл всего, что со мной случилось! Итак, я поставил перед собой задачу. Пусть она весьма не определенна, и в ней слишком много неизвестных, в ней уже есть созидательный аспект – она останавливает процесс самоуничтожения, того гаденького состояния, вызванного страхом перед неизвестностью.
Я зашагал более уверенно, но вскоре ощутил смертельную усталость. Сказалась бессонная ночь, проведенная в пути. И то удивительно, что я столько часов на ногах! Все-таки благодаря страху я смог преодолеть такое огромное расстояние, а теперь, когда мне удалось хоть как-то себя переориентировать и успокоить, силы стали меня покидать. Я принялся искать тенистое место, чтобы прилечь и отдохнуть, и ничего другого не придумал, как залечь под густой кустарник у самой дороги, что я и сделал, и тут же уснул.
Мне приснился мой дед. Я увидел его таким, каким помнил - очень слабым и беспомощным. Он лежал в кровати и смотрел на всех добрыми подслеповатыми глазами. Он любил меня и нуждался в моем внимании. Я это понимал, и это-то особенно раздражало. Вообще, он любил всех, и радовался всем, кто к нему подходил. Он уже не говорил, но мог улыбаться. И все, как впрочем, и я, тяготились им. Он всем мешал, и это уже мало кто скрывал. Конечно, молодость жестока. Впрочем, он однажды умер.
Во сне я увидел его осунувшееся, сморщенное личико, его широко раскрытые, как от радостного удивления, бесхитростные и бесцветные глаза, и такая же бесхитростная улыбка. Как обычно, я подошел к нему и раздраженно, с силой подпихнул под ним подушку, будто поправил. Но дед не обиделся, на лице его по-прежнему светилась безмятежная улыбка. И вот только сейчас я ощутил тупую боль в груди. Что-то стало щемить и царапать жестокое сердце, и, я пробудился. Это совесть попыталась разбудить мою душу.
«Вот оно, началось!» - мысленно воскликнул я. Теперь я почувствовал, что не один. Незримое присутствие кого-то самого важного взбодрило меня. Теперь я понял, что пришло время отвечать. Но как? Что я должен сделать? Попросить у деда прощение? Конечно, он уже умер, и его не вернешь, но раз он мне приснился, значит, что-то можно изменить? «Дед, если ты меня слышишь, прости меня, пожалуйста!» - забормотал я. Вдруг, я ощутил себя провинившимся ребенком, захваченным врасплох, и разрыдался. И мне подумалось, что хорошо, что никого постороннего рядом нет в такую минуту. Только мой дед и я. «Он меня простил еще тогда, в детстве, когда я и не думал, что нуждаюсь в его прощении. Получается, он сначала простил, а я потом повинился». Я задумался. И вот сейчас мне показалось, что время сжалось настолько, что исчезло и прошлое и будущее. Здесь и сейчас. Именно здесь и сейчас я начал что-то понимать, именно здесь и сейчас я почувствовал, что меняюсь и что могу идти дальше. И я встал и пошел навстречу новым открытиям в своем темном прошлом.
Я шел все выше и выше, и дорога становилась все опаснее, и, по-прежнему, мне никто не встречался. Так прошла ночь, а затем и день, и снова ночь. Я уже карабкался к самой вершине, выше облаков, но ничего не происходило вопреки моим ожиданиям. Наконец, я снова ощутил себя брошенным на произвол судьбы, никому не нужным, и отчаяние вновь стало подкрадываться ко мне. И вот до вершины оставалось каких-то десять, от силы пятнадцать метров, но меня оставили последние силы. Я упал духом. Я потерял маломальский смысл всего происходящего. «Зачем мне эта вершина? Ну, поднимусь я на нее, а потом буду спускаться? Той же дорогой. Зачем? Кому это нужно?»
Я прислонился к склону и стал бессмысленно рвать траву, что попадалась мне под руку. «Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал» - прошептал я себе. Надо мной была только бездонная синева неба. Напротив меня – голые вершины, выступавшие из белой ваты облаков. И гулкая тишина. Я глубоко вздохнул. Удивительно, что я достиг такой высоты и спокойно дышу разреженным воздухом. «Кто-то меня чудесным образом подстраховывает? Зачем? Или я не в горах, а это все галлюцинации- декорации, или я сплю, или мне уже по-барабану все земные страдания».
Я закрыл глаза. Солнечный свет пробивался сквозь закрытые веки, но я был в забытьи. Я очнулся от детского смеха. Я увидел, как, прыгая по облакам и звонко смеясь, ко мне приближалась ватага маленьких детей. Оказавшись совсем близко, они с любопытством стали меня разглядывать. Один из них взял меня за руку и улыбнулся. «Ты, конечно, не можешь меня узнать, - заговорил он, - я твой дед. Правда, смешно? Почему я такой молодой? Как тебе объяснить? Ну, чтоб тебе было понятней. Примерно так выглядит моя душа. Пойдем со мной, не бойся, - он протянул мне руку, я ощутил его маленькую ладонь и не мог больше сопротивляться, всецело доверившись происходящему.
- Всего несколько шагов, и ты увидишь…»
И я увидел, вмурованное в гору у самой ее вершины… зеркало?! Большое зеркало, с человеческий рост. Я подошел еще ближе и посмотрел в него. Там я увидел смотрящего на меня в упор убеленного сединами старца. Я узнал его. Этот был тот старик-ангел. И тут меня охватил ужас: « Этот старик – я?!»
«Ты почти не ошибся, - подтвердил мой юный дед, - это твоя душа».
Я отпрянул. Невольно посмотрел на свои руки, но нет, внешне ничего не изменилось. Это только отражение. «Так вот какая у меня душа! Но почему она так постарела?»
«Понимаешь, время имеет такое свойство сжиматься. Дойдя до этой вершины, ты как бы прошел весь свой жизненный путь. Вспомни, какой он был. Главная заасфальтированная дорога, и ни души. Ты вспомнил только меня, и то, потому что я тебе приснился. И я здесь. И больше никого. Ты не знаешь, почему?»
Я молчал.
«В твоей душе совсем не осталось Любви, мой мальчик, - грустно сказал малыш, - и душа состарилась. Ты стремился быть выше других, умнее и даже справедливее. Ты хотел быть всегда правым. Любовь, самопожертвование, прощение, снисхождение – все это не входило в твои планы, вообще, не рассматривалось тобой, не существовало для тебя. Конечно, это же такая помеха, обуза и нелепые чувства, а ты считал, что нужно быть выше чувств. А душа – это чувство! И поэтому твоя душа состарилась. Разве обида, страх, ненависть, презрение способствуют молодости? Наоборот, они убивают. А ты их даже не замечал, вернее, не придавал им значения. Ты думал, что ты выше чувств! А сам оказался рабом страстей! Посмотри на этих детей. Они не случайно здесь. Это твои не рожденные дети. В этой жизни они уже не родятся, они просто не жизнеспособны. Поэтому им лучше пока оставаться здесь. Ну, все, что можно, я тебе сказал. А теперь иди и постарайся измениться. Убийство Любви – это преступление, которое не имеет срока давности. Но если покаяться, то есть измениться, то все можно исправить. Я вижу, что ты еще ничего не понял. Иди. Подумай. Рано или поздно ты все поймешь», - он улыбнулся.
Я, действительно, не понял, как меняться. Я стоял опустошенный, совершенно пустой. Но, главное, я не чувствовал страха перед будущим. Возникшая обреченность наоборот меня успокоила. Рано или поздно я все пойму, я, наверно, смогу измениться, и это меня утешало. Я начал спуск. Крутой спуск. Порой я падал и кубарем катился вниз. Никакого асфальта не было и в помине. И к лучшему – зачем асфальт для одного меня? Уж лучше спотыкаться о камни. …
Вот и море. В чем был, не раздеваясь, я бросился в него и поплыл. Мне было уже все равно, какая глубина, и есть ли по близости акулы. Я закрыл глаза, лежа на спине, отдался воле волн. Наконец, я решил вернуться на берег. Меня не волновало, далеко или нет, я заплыл. Я ни о чем не думал и не чувствовал страха за свою жизнь. Главное, я перестал испытывать страх. Вернувшись на берег, я упал на песок и погрузился в сон. Ветер шевелил мои волосы и гладил измученное тело. Солнце согревало мою больную душу. Я крепко спал и видел странные сны.
… Не знаю, как долго это длилось, но когда я проснулся, то увидел себя в вагоне. Я ехал в метро, как ни странно. Прозвучало название моей станции, на которой я выходил, когда ехал на работу. Я мог бы добираться до конторы на своем внедорожнике, но не терплю пробки. Так вот, когда я вышел на улицу и понял, что все на своих местах, я опять успокоился. Теперь можно было все начать с начала, ведь я теперь другой, более ответственный что ли. И глаза у меня стали все видеть иначе, не так, как бы мне хотелось, а так, как оно есть. Я подумал, какая у меня все-таки нужная профессия, я нужен этому миру. И это здорово, а мир нужен мне. Нужная профессия. … А если на моем месте кто-то уже сидит? Профессия – это не самое важное. Если мне нужен этот мир, то разве я не найду себе применение? Мне же нужен весь этот большой мир! Весь! И я пошел на свою работу, внутренне не беспокоясь о том, что меня ждет. Что бы не случилось, это все для меня, значит, так лучше всего…
- Ну и как? Твое место тогда уже кто-то занял? – прервал воспоминания старика Ци Байши.
- Нет. Но мне предложили несколько другой профиль, и я согласился. Я не стал думать о причинах, что повлияло на эти перемены. Я понял, что мне нельзя ни обижаться, ни сожалеть. Просто собрался и уехал. На новом месте спокойно взялся за работу, постепенно появились знакомые и друзья. Началась новая жизнь. Но и старые друзья периодически появлялись в моей жизни. Я уже был другим. Как говорят, будь проще, и люди к тебе потянутся, так и вышло. Наверно, я стал проще, более открытый, внимательный. Как-то так. Перестал быть подозрительным, перестал бояться…
- Ты, действительно, изменился, я думаю, мы с тобой еще встретимся, - сказал друг старика и вышел. Ван Ваныч открыл глаза.
- Уже светает, Ван Ваныч. Посмотри, какое чистое солнце сегодня утром, ни одного пятнышка.
- Чудит солнышко, перфексьоном увлекается! А пойдем, подышим морозцем, посмотрим, что за красота нынче, может, стоит запечатлеть твоим искусством, дорогой Ци Байши!
Старики покинули теплый дом, скрипнув за собой дверью. Горошинка Вадим успел выпрыгнуть из своего укрытия – чужого кармана и выкатиться вслед за стариками. Пройти сквозь закрытую дверь он не решился.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 275; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!