Противостояние Западу
Стабильности господства противостоит то, что «гегемон обуреваем гордыней и эксцессами изнутри, и угрозами извне».[181] Односторонность западного внешнеполитического поведения неизбежно подвергнется внешнему противодействию и внутреннему сомнению еще и потому, что она не является уже ответом на некую (прежде советскую) угрозу, а проявляется как качество само по себе - как неукротимое стремление к лидерству.
Лидерство, параллельно с огромными возможностями, несет с собой опасность противостоянием с недовольным внешним миром. Один из великих мыслителей Запада Эдмунд Берк выразил свои сомнения так: “Я боюсь нашей мощи и наших амбиций; я испытываю опасения в отношении того, что нас слишком сильно боятся... Мы можем обещать, что мы не злоупотребим своей удивительной, неслыханной доселе мощью, но все страны, увы, уверены в противоположном, в том, что мы в конечном счете своекорыстно воспользуемся своим могуществом. Раньше или позже такое состояние дел обязательно произведет на свет комбинацию держав, направленную против нас, и это противостояние закончится нашим поражением”.[181] Нечто подобное пессимизму Берка начинает получать распространение на Западе, так как подъем лишь одного из субъектов мировой политики не может длиться бесконечно долго по объективным причинам.
Во-первых, контроль над всеми основными мировыми процессами чрезвычайно сложен – это признают даже безоглядные сторонники «пользоваться уникальным шансом». Мировое развитие в постиндустриальный век практически непредсказуемо, в своей эволюции даже малая точка на горизонте способна принести разрушительную бурю. Предотвратить все проявления мировой анархии не может никакая сила. В начале XXI века на Западе, где живут десять процентов мирового населения, приходится примерно более половины мирового валового продукта и несравненные вооруженные силы, для поддержания своей гегемонии должны, по оценке экспертов, должны увеличивать в год военный бюджет на 60-100 млрд. долл. на протяжении ближайших двадцати лет[181]. Это минимальные цифры. Поддержание благоприятного для себя соотношения сил требует от лидера Запада - США расходов на военные нужды не менее 3,5% своего ВНП. Проблемой для сторонников сохранения и укрепления позиций фактического гегемона является то, что американские законодатели и население в настоящее время начинают сомневаться в оправданности подобных расходов.
|
|
|
Наблюдающееся замедление экономического роста практически неизбежно наложит дополнительные ограничения на спектр внешнеполитических возможностей Запада. Напомним, что одна лишь операция в Боснии оценивается примерно в 10 млрд. долл. Это относительно немного на фоне общего бюджета Запада, но его население все более сомневается в релевантности подобных расходов.
|
|
|
Во-вторых. В начале XXI века долг Запада перевалил за 1 трлн. долл., увеличиваясь ежегодно на 15-20%. В будущем инвестиции иностранцев в лидирующую западную экономику - американскую - могут превзойти американские инвестиции за рубежом, знаменуя собой окончание великого наплыва западных инвестиций во внешний мир. Теперь этот мир сам пришел в ареал Запада. Агрессивный экспорт Японии и “тигров”, Китая, Индонезии, Малайзии и Мексики уже провел к напряжению даже в американской экономике, к потере целых отраслей, к безработице и частичному падению жизненного уровня даже квалифицированных рабочих. Колоссальные мощности, созданные новыми индустриальными странами в производстве полупроводников, выплавке стали, текстильной (в Китае, например, на уже перегруженный экспорт ориентируется примерно 70% промышленности) сделали ясным, что в наступившем веке экспортные отрасли производителей будут работать быстрее, чем способен потребить их продукцию даже огромный рынок Запада.
Отметим при этом, что стареющее население Запада становится все менее перспективным массовым покупателем будущего, «сжимая» рынок для собственных компаний. Сохранение баланса национальных экономик Запада США потребует от западных правительств ограничить допуск на их национальные рынки иностранных экспортеров. Растущее число развитых и развивающихся стран встретит горькое разочарование на прежде казавшемся бездонным западном рынке. Привязанность к западному курсу тех, кто построил свою экономику на использовании сегмента богатейшего западного рынка, неизбежно ослабнет.
|
|
|
В-третьих, на Западе все труднее рассчитывать на внутреннюю солидарность. Уже сейчас большинство европейских союзников выступает против излишнего рвения Вашингтона в вопросе о наказании Ирака, ощутимо их сопротивление «излишне прямолинейной» политике на Балканах, Канада, вопреки американскому сопротивлению, налаживает контакты с Кубой, игнорируя американское мнение ЕС создает свою сепаратную военную машину.
Много труднее становится препятствование реализации курса суверенных незападных стран, почти автоматически формирующих контрбаланс. Исторический опыт учит, что периферия всегда объединяется против центра когда прекращает получать нечто позитивное от благожелательного гегемона. Диффузия капитала, технологии и информации трансформирует внутреннюю жизнь огромного числа стран, порождает неожиданную жизненную силу, трансформирует прежний образ жизни; это делает более пестрой, многосторонней и непредсказуемой - в любом случае это развитие подрывает статус кво, столь благоприятный для Запада.
|
|
|
Сложнее становится реализация контроля над «несоюзными» странами: Западу не удалось принудить Россию отказаться от строительства атомного реактора в Иране и военного сотрудничества с Китаем и Индией; Китай спорит с США в вопросе о Тайване и готов на самоутверждение даже в эпизодах, чрезвычайно задевающих Америку (возвращение разведывательного самолета). В мире нарастает критическое отношение к отказу США ограничить процессы, загрязняющие окружающую среду, игнорировать Гаагский трибунал, задерживать платы в бюджет ООН, отказываться от ратификации Договора о запрещении ядерных испытаний во всех средах. Прежняя солидарность уступает место жестоким законам рынка и потенциальные (прежние) союзники могут весьма быстро ожесточиться (что мы частично уже видим в ходе торговых переговоров в рамках ВТО).
В-четвертых, даже колоссальная западная военная мощь никогда не будет достаточной для контроля по всем азимутам. Более того, эта мощь провоцирует соперников. По мнению американского политолога П. Бракена, «американские вооруженные силы были непобедимы до тех пор, пока конфликт мог быть сдержан в пределах определенных географических границ. Любая выступившая против США держава размеров Кувейта или Кореи использует только обычное оружие, она не нападает на базовые структуры американской мощи и уже поэтому такая страна обречена. Но держава, которая осуществляет свою военную программу как раз с намерением нейтрализовать главные американские преимущества, имеет определенный шанс... Вместо того, чтобы конкурировать в производстве более совершенных танков и самолетов Азия сдвигается в сторону средств массового поражения и баллистических ракет, средств доставки боеголовок. Разрушительные технологии Азии разворачиваются прямо перед глазами Запада, но остаются едва ли не незамеченными, поскольку Запад концентрируется на проблеме своего общего лидерства... Это не вопрос о двух «нациях-изгоях», идущих всем вопреки. Если создание баллистических ракет и средств массового поражения делает государство «парией», то в Азии существуют уже как минимум восемь таких государств. Израиль, Сирия, Ирак, Иран, Пакистан, Индия, Китай и Северная Корея - все ориентируют свои военные системы с пехотных войск на сокрушительные технологии. Одни стремятся к обретению химического и биологического оружия; другие создают атомное оружие; некоторые строят все основные виды вооружений. Но общей является направленность на баллистические ракеты».[181] Гегемония в таких обстоятельствах становится попросту опасной. Нарушители статус кво делают его главного охранителя - в данном случае США - своей главной мишенью.
Фактор воли
Достигнув вершины, разрушению подвергается воля Запада как мирового гегемона. Образ глобального шерифа, вопреки пропаганде, все меньше импонирует западным обществам, которых больше беспокоят внутренние проблемы - ухудшение окружающей среды, распространение наркотиков, криминал, терроризм. «Общественный интерес к политико-военным проблемам, который определял международные дела во время холодной войны, ослаб даже среди тех, кто характеризует себя как интернационалистов... Общественность в общем и целом протестует против одностороннего вмешательства запада в разрешение споров в отдаленных местах - в Банье Луке, Тимишоаре, Центральной Африке - особенно, если это представляет угрозу западному военному персоналу. Поддержка участия в миротворческих операциях ослабла»[181]. Общественное мнение находит свое отражение в позиции законодателей. Так американские конгрессмены отказались дать президенту особые полномочия для заключения торговых соглашений с внешними партнерами страны, забаллотировали Договор о запрещении испытаний ядерного оружия во всех средах и т. п.
Как пишет У. Пфафф, противостоящий изоляционизму «интернационализм является более теорией, чем практикой и основывается на значительном невежестве относительно происходящего за рубежом. Конгресс не всегда отражает общественное отношение, но в той мере в какой он это мнение отражает, американский ответ на угрозы национальным интересам - даже коммерческим интересам чаще всего является односторонним и несущим черты ксенофобии. Это шаткое основание для проведения политики глобальной гегемонии».[181] Расширяется пропасть между продолжением оснащения таких вооруженных сил, которые выиграли две мировые войны, готовых вести одновременно две войны типа тех, что имели место в первой половины ХХ века, и неготовностью общества и элиты платить кровью, убивать и жертвовать собой в этих конфликтах. На пути силовой политики встает новое фундаментальное правило (мы цитируем в данном случае американца Д. Риефа): западное общество «не потерпит ни длительной войны (подобной вьетнамской), ни ощутимых, значительных потерь».[181] Если эта пропасть будет расширяться, то центральная роль Запада в мире подвергнется изменениям довольно быстро.
Несколько субъективных факторов следует выделить особо. Во-первых, происходит дегероизация западного политического Олимпа. В западных странах на рубеже 20-21 веков исчезла аура, которую мир видел над западным воином-политиком на протяжении пяти веков. Историк П. Кеннеди отмечает «растущую сложность нахождения лидеров, которые фокусировали бы свое внимание на международных проблемах».[181]
Во-вторых, как бы завершился своего рода “крестовый поход” Запада во внешнем мире. Он одержал все возможные победы. Не пора ли почить на лаврах? Возникает картина, когда основная масса западного населения все еще поддерживает идею мирового лидерства, но, повторяем, весьма нерасположена «платить» за него - она явно не готова к самоотверженности, она против новых жертв. Речь не идет о неком повороте к откровенному изоляционизму, но явно иссякает энтузиазм следовать клятве президента Дж. Кеннеди «заплатить любую цену» за лидерство в мире. Об ослаблении интереса Запада к прежде более привлекательному внешнему миру можно судить хотя бы по туристическим потокам. В ХХ веке число выезжавших за границу, значительно превышало численность иностранцев, посещавших западные страны. На рубеже ХХ-ХХI вв. эти цифры почти сравнялись.
В-третьих, во внешнем мире растет убежденность в том, что западный опыт практически неимитируем, что повторить западный путь не сможет никто. Хотя бы потому, что недостаточно земных ресурсов и уровень западного потребления, воспроизведенный в массовых масштабах, просто опустошит планету - основных ископаемых при западном темпе потребления хватит лишь на несколько десятилетий. Соответственно, нетрудно предположить рост сомнений в имитируемости пропагандируемой системы ценностей, в либерально экономической модели Запада, подаваемой как неизбежное будущее человечества (“конец истории” и т.п.). Как приходит к выводу американский исследователь де Сантис, «либерально-демократическая идеология может быть и одержала триумф над государственнической коммунистической альтернативой и над азиатской моделью индустриального планирования и политической опеки. Но это не означает, что другие нации торопятся повторить западный путь, еще менее готовы они последовать путем, который считают противоречащим их интересам»[181].
В-четвертых, ослабевает магнетическая притягательность массовой культуры Запада. В огромном незападном мире все меньше желания имитировать регион, где “половина браков завершается разводом, где в двухчасовом фильме сотня сцен насилия. Уже есть признаки изменения системы ценностей - призыв к контролю над оружием, реформация системы общественного здравоохранения».[181] Мир не разделяет многие из западных ценностей. Наблюдаются противоречия и внутри запада. Так возглавляемая канадцами группа из 20 стран отвергла «американский культурный экспорт», целые коалиции западных стран фактически препятствуют Соединенным Штатам снова осуществить меры военного воздействия на Ирак - основная масса населения Запада не выразила особого энтузиазма по поводу атаки против Ирака, не выказали энтузиазма в случае с балканской военной интервенцией весной 1999 г. Расширение НАТО на восток получило весьма сдержанное одобрение. «Другие нации, - размышляет У. Пфафф, - имеют собственные мифы национального происхождения, своей уникальности и судьбы». Западные элиты уже не могут преподносить своим народам ничего «логически безукоризненного» типа стратегии «сдерживания». (Сдерживать СССР уже поздно, а КНР еще рано). По умозаключению Ф. Закариа, «общественность более не верит, что элита идет правильным путем. Общественность полагает, что элита слишком интернационально настроена, слишком концентрируется на грандиозных проектах - таких как поддержание стабильного мирового порядка или расширение зоны свободной торговли, а не на улучшении внутренней жизни».[181]
В-пятых, неясен ответ на вопрос, как совместить прием огромного числа иммигрантов (столько же, сколько весь принимает у себя весь остальной мир) с центральной ролью Интернета и построенной на нем экономики со всеми новыми присущими ему (Интернету) вненациональными ценностями. Как сочетаются между собой национализм м космополитизм, мир клятвы новой родине и анонимный мир современных массовых коммуникаций? Американский опыт представляет для других народов некоторый исторический интерес, но политическое значение его олабевает. В Соединенные Штаты продолжается иммиграция тех, кто жаждет того, что воспринимается как свобода и приобщенность к материальным богатствам. Но огромное большинство человечества все более индифферентно к американским порывам, если вовсе не враждебно к ним; элита прочих наций мира не готова воспринимать такую иерархию политических обществ и культур, в которой Соединенные Штаты всегда находятся на вершине».[181]
Более углубленные в себя, менее прозелитирующие носители запдных встретят конкурентное давление менее избалованных исторической судьбой соперников-конкурентов. Судьба Запада может оказаться стандартной для мирового центра: цена “имперской вахты” окажется для более самососредоточенного общества все менее приемлемой. На протяжении многих столетий державой-мировым лидером был античный Рим, а в своем дальневосточном регионе - Китай. Нечасто, - отмечает У. Пфафф, - Запад «задается вопросом, имеет ли он достаточные моральные и интеллектуальные ресурсы для осуществления роли гегемона... Но реальность, сила вещей, эвентуально поставят во всю ширь этот вопрос, даже если сейчас он и непопулярен».[181]
В-шестых, изменились приоритеты самих западных стран,произошло изменение фокуса национального интереса. Так американцы воспринимают внешние угрозы следующим образом (в процентах, начиная от наиболее значимых):
международный терроризм (80%);
применение химического и биологического оружия (75%);
возникновение новых ядерных держав (73%);
эпидемии (71%);
превращение Китая в мировую державу (57%);
поток иммигрантов в США (55%);
конкуренция Японии (45%);
экономическое соперничество со странами с низким жизненным уровнем (40%);
исламский фундаментализм (38%);
военная мощь России (35%);
региональные этнические конфликты (34%);
экономическое соревнование с Западной Европой (24%).
Источник: «Foreign Policy», Spring 1999, p. 104.
В результате действия указанных факторов Америка повторяет эволюцию британской империи. В качестве молодых офицеров британские генералы Второй мировой войны Монтгомери и Александер видели страшные потери Первой мировой войны, обескровившие целое поколение. Став старшими военачальниками, они прежде всего думали о минимизации людских потерь. Такую же эволюцию претерпевают американские младшие офицеры периода вьетнамской войны - теперь четырехзвездные генералы более всего боятся массовых людских потерь.[181])
Ряд лидеров Запада полагает, что проблема может быть решена за счет революции в передовой военной технологии, позволяющей наносить сверхточные удары, сохраняя при этом людскую силу. Отсюда огромные усилия по созданию потока направляемых лазерным лучом ракет, управляемых снарядов и бомб, которые должны минимизировать людские потери. Подлинная проблема заключается в том, что, не желающее ничего слышать о людских потерях, американское население в то же время выросло в твердой вере в безграничную американскую военную мощь.
В целом же, широкие дипломатические усилия медленно, но верно подтачивают мощь региона-лидера. Историк П. Кеннеди упорно отстаивает все более популярные идеи об опасности перенапряжения в мире - от него погибли все мировые империи.
Дата добавления: 2015-12-21; просмотров: 16; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!