Период Доля в общем импорте России 18 страница
Но такие соображения лежат на самой поверхности возникших национальных сомнений. Имеются еще более глубинные вопросы, связанные с рыночной экономикой и надстроенной над ней буржуазной демократией. У значительной части интеллигенции возникает впечатление, что едва успев избавиться от старых догм, страна быстро обрела новые. Главный новый по западным образцам миф – это то, что частная собственность всегда является символом прогресса. Между тем, даже история самой России в двадцатом веке позволяет выразить по поводу этой западной аксиомы определенные сомнения. Именно частная собственность, несправедливость ее распределения в годину испытаний привела к Октябрьской революции со всеми ее последствиями.
Стремительное введение частной собственности в стране с таким приоритетом социального равенства чревато катастрофами, на этот счет у Запада не должно быть иллюзий. В России еще следует доказать, что можно быть и богатым и моральным. Традиции и коллективистский менталитет меняются медленно, а на насилие отвечают насилием. Это не означает, что Россия решительно ушла со столбовой дороги частного владения, но это означает, что в России частная собственность должна еще доказать свою способность служить общественному благу и быть источником производительности.
Еще следует убедиться, что приватизация всей страны в течение нескольких лет (если не месяцев) возможна, что она не влечет за собой глубокой социальной фрустрации, неодолимого стремления «восстановить общественную справедливость». При этом силы социального реванша не спят на дне исторического бытия, напротив, они практически доминируют в парламенте и, при наличии талантливых организаторов, быстро завоюют улицу. Растет в России и значимость социал-демократии, которая, признавая «энергетическую» ценность частной собственности, стоит за многоукладность – что очень отличается от чубайсовской повальной приватизации. Можно считать быстро растущий процент приватизированной собственности, но здесь цифры мало что говорят о внутренних процессах, о производстве рантье, о психологии масс, об исчезновении ценности труда, о резко ухудшившемся качестве жизни, о накоплении социального динамита.
|
|
|
Второй основополагающий миф – об абсолютном благе рынка. Но рынок хорош для того, кому есть что на этот рынок предложить. Рынок на Западе дал впечатляющие результаты, при всех издержках. Но в России перевод за короткие два года едва ли не всех общественно-экономических явлений на рыночные рельсы дал, мягко выражаясь, амбивалентные результаты. Начнем с того, что в России накануне 1991 года никто собственно не знал, что такое рынок, его можно было изучать по западноевропейским или американским книгам, но живое соприкосновение с конкурентностью, с законами товарного предпочтения у российского населения не было никакого. Мы только видели, что даже небольшие страны, такие как Португалия или Греция, с большим трудом вошли в мир тотальных рыночных отношений. И с немалыми потерями. И с ростом левых сил. Следует прямо сказать, что советы западных специалистов были обескураживающими. Их слепой оптимизм, их вера в «книгу», в то, что «иначе быть не может» побила даже стальную советскую убежденность прежних лет. Вероятно, их можно понять: университетским профессорам еще никогда не приходилось проводить эксперименты в столь грандиозных масштабах. Только экспериментирование происходило, во-первых, без предварительной подготовки, во-вторых, без учета цены эксперимента для народа. Итог этих очень важных лет далеко не успешен. Думая о лидере, о Западе, мы все еще мечтаем о грядущих экономических отношениях с США, с Германией, с Японией. Но такой макроподход все более теряет черты экономической релевантности. Откровенно говоря, мы мало что имеем предложить на их рынок, а предлагать примитивную продукцию лучше нас умеют новые индустриальные страны и лидеры бывшего «третьего мира». Между тем, рядом с нами лежит обширная восточноевропейская зона, которая в рамках почившего СЭВ с 1949 года строила гигантские промышленные мощности именно для нас, для огромного рынка прежнего СССР. Мы, обращаясь только на Запад, губим эту специализированную промышленность.
|
|
|
|
|
|
Они (восточноевропейские страны) в послекоммунистическом угаре бегут от нас, опасаясь реванша, под крыло Запада. Западные фирмы без большой охоты вкладывают туда деньги. Больше всего в прежней ГДР, достаточно много в Чехию, относительно много в Венгрию, раньше всех вставшую на путь экономического сближения с Западом (что не избавило ее от экономических и социальных проблем, если судить хотя бы по последним выборам, приведшим к власти экс-коммунистов). Если Запад ныне не желает, боится (из-за отсутствия стабильности) инвестировать в стареющую российскую промышленность, то ради собственного же интереса он должен содействовать восстановлению старых сэвовских связей. Это поднимет Восточную Европу, это замедлит падение постсоветских республик, что укрепит восточные границы Запада. Создание блока СЭВ-СНГ-Россия видится реальной, а не надуманной схемой восточноевропейского «макроремонта». До сих пор Запад с определенной подозрительностью смотрел на эту схему, видя в ней едва ли не «восстановление восточной империи». Но мир необратимо изменился в военной и политической сферах – Запад уже присутствует в Восточной Европе, НАТО расширяет зону сотрудничества. Помощь такому восстановлению была бы реальной помощью Запада России.
|
|
|
Последнее. Способ прежнего инвестирования в Россию должен быть изменен. Только под конкретные программы, только с перспективой вывода крупных предприятий на рынки третьих стран. Попытка поощрить в России экономику колониального типа встретит опасную для Запада реакцию населения, воспитанного в нерыночной социальной системе.
До сих пор Запад не показал своей заинтересованности в возникновении экономически сильной России. Запад не виноват в экономических и прочих бедах, случившихся с Россией, но он и не понял глубины поворота, совершенного страной. Опыт должен продиктовать Западу, что страна, способная на величайшее самоотвержение и жертвы, не будет сырьевым придатком Запада. Она предпочтет любую форму самоотвержения, найдет связи с экономически отставшим миром, выберет изоляцию, но никогда не согласится с судьбой второсортного экономического партнера. В интересах Запада иметь спокойную, экономически стабильную и умиротворенную Россию, восхищающуюся достижениями западной цивилизации и дружественную северо-атлантическому миру. Не в его интересах разбудить латентную ксенофобию и направить стоицизм российского народа против сытого меньшинства человечества.
Военный аспект
Ситуация в области безопасности крайне противоречива и парадоксальна. С одной стороны, впервые за несколько десятилетий у России нет даже гипотетического потенциального противника. Отпала жестокая, губительная для экономики задача 60-80-х годов иметь вооружения и вооруженные силы, примерно равные совокупной мощи практически всех вооруженных соседей. Теперь Россия официально сотрудничает с крупнейшим военным блоком современного мира – НАТО. Стратегические ракеты Запада перенацелены с российских объектов. На повестке дня совместные учения, штабные игры, обмен информацией, сотрудничество в глобальных масштабах. У экономики страны нет нужды надрываться, чтобы держаться совокупного военного уровня богатейших стран Запада. Это положительная сторона сложившейся ситуации.
Но есть другая, менее радужная сторона. Если НАТО, защитив Европу, выполнило свою миссию, то почему оно продолжает существовать? Да, США сократили свой военный бюджет, но оставили его на респектабельном уровне 260 млрд. долл. в год. Российские физики и военные ядерщики, а не их коллеги из Лос-Аламоса, ищут работу в мире. Одного взгляда на карту достаточно, чтобы понять: элитарные пограничные округа утеряны вместе со всей инфраструктурой и техникой. То, что было глубинным тылом, стало внешней границей новой страны – отсюда проблемы обустройства этой границы. Экономическая база России – это примерно 60 процентов потенциала прежнего СССР, нагрузка на Россию, воспринявшую примерно 80 процентов мощи прежней державы, возросла.
Америка, реконструируя НАТО в сторону расширения в восточном направлении, создает систему европейской безопасности без участия России. К удивлению идеалистов в Москве Североатлантический Союз с ликвидацией своего официального противника не пошел на самороспуск. В июле 1990 года в личном письме Горбачеву президент Буш пообещал: «НАТО готово сотрудничать с вами в строительстве новой Европы». Американский президент поделился, что думает о «постепенной трансформации НАТО». И Запад по меньшей мере дважды (особенно эмфатически на сессии 1991 года в Копенгагене) пообещал не воспользоваться сложившейся ситуацией ради получения геополитических преимуществ над и без того развалившимся Востоком. Как подтвердилось довольно скоро, обещания в политике – вещь эфемерная. В январе 1994 года президент Клинтон указал на возможность расширения НАТО за счет бывших членов организации Варшавского Договора. Политические реалисты в западных столицах преподнесли дипломатам новой России довольно жесткий урок приоритета конкретного силового анализа над «новым мышлением для нашей страны и для всего мира». Понадобилось несколько месяцев, чтобы политические круги России разобралась с поворотом Запада и своими эмоциями. Не сразу последовавшая реакция Москвы впервые за много лет никак не сложилась в гарантированное «да». Стоило ли крушить Организацию Варшавского Договора, Совет экономической взаимопомощи, демонтировать СССР ради того, чтобы получить польские танки, развернутыми против России?
Строго говоря, речь идет не о полумиллионной армейской «добавке» к семимиллионному контингенту НАТО, не о трехстах современных аэродромах вблизи наших границ, и даже не о контроле над территорией, послужившей трамплином для наступлений на Москву в 1612, 1709, 1812, 1920 и 1941 годах. Речь идет о неудаче курса, начатого Петром Великим и патетически продолженного демократами-западниками в 1988-1993 годах. Мы говорим о расширении НАТО, а имеем в виду сигнализируемую этим расширением Североатлантического блока новую изоляцию нашей страны. Это – уже третья за ХХ век попытка Запада исключить Россию из системы общеевропейской безопасности. Первая была предпринята с созданием версальской системы и формированием «санитарного кордона» на наших западных границах. Исключение России (как и Германии) привело к мировой войне. Вторая попытка ознаменована «планом Маршалла» и созданием НАТО. Это вызвало сорокалетнюю «холодную войну» с фантастическими расходами ресурсов и психологическим угнетением трех поколений. Третья попытка создать систему европейской безопасности предпринимается сейчас на наших глазах. Расширение НАТО, собственно, лишь наиболее очевидный и грозный признак нового курса Запада. (В практической жизни не менее важны Шенгенское соглашение Европейского Союза, создающее визовой железный занавес). Но расширение НАТО – важнейший симптом. Нам предлагают безучастно смириться с фактом, что блок, созданный в военных целях, ничем не угрожает нашей стране, даже если приблизится на пятьсот километров. Придерживаются ли западные страны подобной логики по отношению к себе? Скажем, США, официально признавая, что в настоящее время на горизонте для Америки не видно военной угрозы, тем не менее, не сокращают вооруженные силы и не распускают своих военных блоков, ибо задают себе правомерный вопрос: а что будет через десять-двадцать лет? Такие страны, как Франция, увеличивают военный бюджет и проводят ядерные испытания. И одновременно считают беспокойство России по поводу военного строительства по соседству неоправданным. Забота Запада о безопасности абсолютна, забота России – претенциозная нервозность. И это для страны, потерявшей в двадцатом веке треть своего населения.
Расширение НАТО объективно изолирует Россию от западной системы, и вся последующая логика ее действий в этом случае (осознают это в Вашингтоне или нет) будет отныне направлена на то, чтобы создать противовес. Частью его могут быть и антизападные державы и традиционный русский ответ – национальная мобилизация. Игнорирование России в системе европейской безопасности меняет всю парадигму благорасположения к Западу, восторжествовавшую в 1991 году над коммунистическим изоляционизмом.
В августе 1994 года последние русские войска ушли с территории Запада. Возвратилась на российскую территорию Западная группа войск. В то же время впервые со времен Петра Первого складывается ситуация, когда на Западе у нас нет военных союзников. Даже в глухие времена сталинского изоляционизма наша страна сотрудничала (тайно) с Германией до 1933 года, с Италией – до 1936 года, с Францией и Чехословакией в период 1935-1938 гг., снова с Германией вплоть до второй мировой войны, когда мы во второй раз в этом веке стали полнокровными военными союзниками Запада. Впоследствии Варшавский договор был инструментом влияния СССР на границах Запада. Все это ушло. Территориально страна вернулась к допетровской эпохе, и столь же подозрительны польско-литовские соседи.
Разумеется, есть одно большое отличие. Чрезвычайными национальными усилиями созданы стратегические силы сдерживания, которые сделают неприкасаемой любую границу, указанную Россией в качестве последнего рубежа национальной обороны. Этот фактор, чрезвычайно существенный сам по себе, не должен быть переоценен: никто в мире не верит в сознательное использование этой «запредельной» (и в плане последствий – самоубийственной) силы, выражаемой в мегатоннаже и числе ракетоносителей. В противном случае такие государства, как Эстония, не выставляли бы территориальный счет, а Латвия признала бы русскоязычных своими гражданами. Нет сомнения, что первое же упоминание, первый же намек на ядерный фактор вызвал бы быстрое выяснение отношений с Западом и его неизбежное отчуждение, что сразу же поставило бы Россию перед выбором между полной изоляцией и обращением к глубинам Евразии, ибо на юго-западных границах неизбежно бы возник, в той или иной форме, новый «санитарный кордон», так или иначе связанный с НАТО. Запад вышел бы, как в 1612, 1812, 1918, 1941 годах к границам окружающих Москву областей. Поэтому переоценивать ядерный фактор не следует в мире националистических реалий окружающей Россию среды, на которую Запад влияет едва ли не в решающей степени. После распада Советского Союза, давшего России новые границы, ее геостратегическое положение значительно осложнилось. Главный положительный фактор – прекращение противостояния с Западом, но на другой чаше весов прибавились новые негативные факторы. Восточноевропейские страны из союзников превратились в подозрительно (если не неприязненно) относящихся к новой России субъектов европейской политики, не стремящихся быть мостом между Россией и Западом, скорее готовыми на роль санитарного кордона в отношении России. Особенно это относится к членам т.н. Вишеградской группы.
Бывшие республики Союза, ныне суверенные государства, не испытывают ни малейшей благодарности к правительству, стране, обеспечившей их новорожденный суверенитет. Соседство с ними не укрепляет безопасности России, по меньшей мере, исходя из трех обстоятельств:
– отсутствие исторически легитимных, географически выверенных границ; нынешние были проведены Сталиным, в основном, с целью укрепления местных промосковских элит в столицах тогдашних союзных республик; превратившиеся в государственные внезапно, эти границы (процесс их уточнения) таят в себе чрезвычайный потенциал споров и взаимного отчуждения; само обустройство этих границ, воспринимаемое местным населением как неестественное, несет в себе узел трудноразрешимых противоречий;
– отсутствие двуязычия во всех четырнадцати странах – бывших республиках Союза: если на Западе таким двуязычием пользуются, скажем, составляющие пять процентов от общего населения Финляндии шведы, то в соседней Эстонии статуса государственности лишен язык сорока процентов населения; воистину трудно себе представить, что от права на свой язык откажется половина населения Казахстана или двенадцать миллионов граждан Украины; любой взрыв на языково-культурной основе вызовет апелляцию к России, что, понятно, не улучшит ее отношений с новыми соседями на западе и юге;
– нестабильность во всех четырнадцати новых государствах; своей независимости эти страны добились на основе союза двух сил – националистов и экс-коммунистов. Первые дали толчок движению за отделение от Союза. Вторые – организационную основу. Объединение идей и организации сработало эффективно повсюду, но на следующий же день по достижении независимости перед государствами-соседями встали задачи позитивного строительства, для чего блок националисты-экс-коммунисты никак не приспособлен; в свете этого идет жесткая внутренняя политическая борьба во всех государствах от Таджикистана до Литвы; внутренняя нестабильность порождает искус призвать на помощь могущественного соседа, что никак не укрепляет необходимую для мирной взаимоаккомодации стабильность.
Не лучше положение на огромных старых границах России. Видя ослабление северного соседа, не смягчили своих территориальных претензий два великих тихоокеанских соседа России – Япония и Китай. Последний увеличивает свой военный бюджет, развивает современные вооруженные силы и его коммунистический режим никак не симпатизирует антикоммунистам в Москве. Япония блокирует стремление России войти в некоторые международные организации и, будучи самым крупным мировым финансовым донором, ограничивает доступ России к мировым валютным ресурсам.
Итак, если прежняя угроза безопасности России заключалась в эскалации противоборства с Западом в развивающихся странах (лобовое столкновение со второй половины 50-х годов было немыслимо), то нынешние угрозы проистекают из флюидных (либо не санкционированных взаимно) границ, из потенциальной нестабильности сопредельных государств, из попыток возрождения на западных границах санитарного кордона, загоняющего Россию в леса и степи самой безлюдной части Евразии.
За нейтрализацию ядерного противостояния Россия заплатила немалую цену. Между тем на Западе зреет и укрепляется та точка зрения, что эта цена еще недостаточна. Все явления этого порядка концентрируются (и будут концентрироваться в будущем) по оси отношений Москвы с Киевом. Самая большая потенциальная угроза России – это выход Запада на позиции безоговорочной поддержки Украины (как меньшего из двух великих восточноевропейских государств) с целью окончательно связать инициативу России внутренним противоборством, внутренним расколом, противостоянием с наиболее близким этнически и цивилизационно соседом. Нельзя исключить того, что эта линия «сломать России хребет еще раз» возобладает – все раздражители Запада (то, что признанные ООН суверенные страны Россия называет ближним зарубежьем, попытки создать своего рода «доктрину Монро» для пространств СНГ, стремление быть посредником во внутренних конфликтах соседних стран, то, что Россия остается великой державой и ведет себя как таковая в столь кризисной для себя обстановке и др.) налицо, в дальнейшем они не нейтрализуются, напротив, будут все острее. Здесь главная угроза России: потеря мира с Западом, заключенного в 1991 году, на фоне противоречий с огромным непосредственным окружением. Долгие годы Россия имела значительное преобладание над Западом на европейском театре в обычных вооружениях – 60 тыс. танков (плюс 4,4 тыс. танков ежегодно) давали весомый «аргумент» наземным силам. Ныне он исчез. В качестве платы за нормализацию отношений с Западом Россия ограничила себя 6400 танками. Ныне идет падение производства в отраслях, создававших обычные вооружения. Накопленных запасов еще, возможно, хватит на 5-10 лет, пока не станет ясным, что России нужно заново создавать вооруженные силы. Новая армия будет иначе укомплектована и иначе оснащена. В ней, несомненно, более развит будет мобильный компонент. Он понадобится для «погашения» региональных конфликтов. Но на одном из наиболее опасных для России направлений – на Дальнем Востоке – проблемы не могут быть решены просто мобильными средствами. Самые важные свои проблемы Россия в принципе не может решить военными средствами, однако без них страна рискует попасть в ситуацию, где главные решения будут приниматься не ею.
Ныне Россия все еще имеет величайшую в мире армию – 1,7 млн. человек. Экономика страны с трудом несет бремя ее содержания. Ее сокращение было бы рациональным и в свете планов США довести свою армию до 1,4 млн. человек. Пока же 10 процентов ВНП страны уходит на военные нужды. Из общего бюджета в 183 трлн. рублей военные просили 87 трлн.
Постоянный спор внутри России о перспективах армии не имеет доктринального характера. Забыта доктрина брежневского периода о стратегическом балансе, горбачевского периода о разумной достаточности, подготовка новой военной доктрины мыслится как детальная формулировка российских интересов. Ни одно из государств мира не представило своей доктрины в виде обозначения своих реальных целей и интересов. Заявляется только о наличии таковых, но стратегические принципы достаточно определены. Сегодня везде в мире они примерно соответствуют принципу разумной достаточности и технического обновления вооружений.
Все больше обеспечение мира перекладывается на международные организации. В большинстве из них Россия не имеет равного партнерства. Кроме того, страна с опытом России в двадцатом веке не может доверить свою безопасность каким-либо международным организациям ООН, НАТО, ЕЭС, ОБСЕ. Это историко-психологическая реальность для населения России. Но и чисто организационно никто в мире не смог бы – да и не желает гарантировать российский статус кво даже в его нынешнем виде.
Улучшение отношений с Западом, несомненно, важно, но оно имеет отношение прежде всего к проблеме обеспечения безопасности этой богатейшей части мира, предохраняет Запад от сближения России с теми, куда ее толкает разваливающаяся экономика – с развивающимися странами Юга.
Что чрезвычайно настораживает: нынешнее снижение Россией уровня своего военного потенциала имеет скорее стихийный, неуправляемый (или частично управляемый) характер. Оно не является результатом прямого давления Запада, но истины ради следует сказать, что надежды на плодотворную дружественность Запада владели Москвой в период принятия основных решений по слому большой военной машины прежнего СССР. Может быть, Россия и выиграла в плане международного доверия, но лишь будущая готовность (или неготовность) Запада к сотрудничеству покажет, справедливо ли воспринял он жертву России.
До сих пор военное сотрудничество с Западом было весьма накладным для России. Поддержав Запад в Персидском заливе, Россия лишилась многомиллиардных контрактов, заключенных с Ираком. Присоединившись к Западу в изоляции Латвии, Россия потеряла важнейшего оптового покупателя своего оружия. Она теряет миллиарды рублей из-за участия в организованной Западом блокаде Сербии. Склонен ли Запад компенсировать России? США получили от союзников финансовую компенсацию за свои действия против Ирака в 1991 году, но Россия всюду подсчитывает лишь убытки.
Нынешняя военная политика российского правительства далека от совершенства. Прежде всего, это, собственно, не политика, а сумма акций в ответ на возникающие проблемы. У правительства нет осмысленной политики в области международной безопасности, конверсии, сокращения вооружений. Если коснуться прежней системы договоров с США, то их смысл попросту утерян. Ныне этот набор старых документов – едва ли может быть базой для строительства новых отношений. Запад не может не видеть дилетантизма российских властей в жизненно важной области отношений. Очевидно, что внутри российского руководства нет единства в вопросе о том, до какой степени сокращать вооруженные силы и вооружения. Нет также четкой линии (и, очевидно, внутреннего единства) по следующим проблемам: возможности большой войны, применения ядерного оружия и т.п. Складывается впечатление, что подходы российского руководства разрабатываются во многом под влиянием Запада. Наконец, региональные конфликты в СНГ убедительно показали, сколь неожиданной является эта проблема для российского руководства. В текущей ситуации в этой сфере у России две главные проблемы:
Проблема 1 – может ли Россия выработать единую военную политику. Проблема 2 – может ли она «продать эту политику Западу. Нет сомнения, что на Западе обеспокоены, прежде всего, отсутствием гражданского контроля над армией в России, там испытывают серьезные опасения по поводу хранения и контроля над ядерным оружием в обществе, испытывающем такие потрясения. Худшей новостью для Запада был бы захват одной из конфликтующих на территории СНГ группировок ядерного оружия. Для предотвращения такой возможности Запад готов несколько ослабить требования легитимизации в отношении некоторых дополнительных возможностей Москвы урегулировать события в постсоветском пространстве. Это шанс. Это возможность ослабить жесткое неприятие новой роли России – гаранта стабильности в постсоветском пространстве со стороны Запада. Именно в этом плане следует оценить молчание Запада в ответ на российское заявление о готовности платить за содержание 25-30 баз в пределах СНГ.
История ныне ставит вопрос, сумеет ли Россия достаточно быстро преодолеть свой системный кризис и выработать убедительную для российского населения и одновременно приемлемую для остального мира (Запада в первую очередь) систему геополитических координат. В конечном счете геополитическое влияние России будет определяться не количеством танков, а тем, станет ли Россия геополитическим «хартлендом» Евразии или, потерпев экономический крах, превратится в евразийский «медвежий угол».
Обладает ли Россия потенциалом и структурами, достаточными для нейтрализации указанных угроз?
Здесь есть три подхода. Первый предполагает все пустить на самотек; проявлять активность только тогда, когда очередной кризис уже созрел; плыть по прихоти исторических волн, надеясь на пресловутое русское «авось». Это – случай слабой государственной власти, сконцентрированной на самосохранении, лишенной стратегического видения, не вызывающий пафоса у населения, идеология временщичества, приспособляемость к любым ударам судьбы, покорное приятие всего, что еще позволяет оставаться на плаву, прагматическое движение от события к событию без предупредительных мер, энергичного предотвращения очередного кризиса. Это – раздробление власти на военную и гражданскую, на центральную и местную, это передача особых полномочий на места. Собственно, мы плывем этим курсом, и единственный «твердый берег» – это поощрительное внимание Запада, завороженного покорностью прежнего мирового строптивца. Так можно плыть до тех пор, пока не проржавеет последняя подводная лодка и не удовлетворит территориальных претензий последний эстонский парламент. Это – дипломатия слабости, высшими проявлениями триумфа которой является обмен лучших российских истребителей на кокосовое масло Малайзии. Кивая на общую неразбериху, сторонники этого курса уходят от неизбежной задачи увидеть реальность во всей ее современной неприглядности с соответствующими мобилизующими выводами.
В случае реализации этого первого сценария, ради цивилизующей близости с Западом, Россия отказывается от пути, начатого Иваном Калитой. Она замыкается в пределах Российской Федерации, открывает свои границы перед западными капиталами, обращает свои экспортные ресурсы на западные рынки. Она сокращает армию до полутора миллионов человек и ниже (если госсредства позволят ввести общеконтрактную основу наемного набора), фаталистически наблюдает за старением своих ВВС и ВМС, сокращает стратегические силы, уходит с рынков вооружения, отказывается от военного влияния как в дальнем, так и ближнем зарубежье. Компенсации две, малая и большая. Малая – расчет на мирный дивиденд освобождаемой от военного заказа промышленности. Большая – надежда на приобщение к западному экономико-культурному полю, позволяющее модернизировать страну на мирных рельсах, в условиях благожелательности Запада – мирового банкира, технолога и университета. Отказывающаяся от амбиций Россия крепит внутренние силы на информационно-организаторской основе либерального капитализма, частично делающего Россию очередным «Дальним Западом» западной индустриально-идейной экспансии. Расчет будет сделан на японский вариант исхода к середине ХХI века – «если мы их не можем побить, присоединимся к ним».
Второй вариант действий предполагает возобладание во всей стране – и шире – психологии «второго Сталинграда», создание той атмосферы, когда ни одна жертва не кажется чрезмерной, когда каждый человек в стране является мобилизованным, а разница между «тылом и фронтом» растворяется. России не привыкать к очередной мобилизации, она делала это в текущем веке неоднократно. Налицо необходимые условия: развал страны, резкое падение жизненного уровня и деморализация населения. Если компенсацией является дружба Запада, но не чрезмерна ли цена? Да и в чем проявляется эта дружба? Для глубинного населения, никогда (по сию пору) не имевшего контактов с Западом (кроме как в действующей армии), дружба с Западом носит отдельные отголоски продовольственной помощи комиссии Гувера (АРА), ленд-лиза, гуманитарных посылок начала 90-х годов. Теперь этому населению объяснено, что семидесятилетнее негативное отношение к Западу было исторической ошибкой. Доверчивость россиян общепризнанна, но даже она начинает сопротивляться при помощи фактов об интервенции, задержанном «втором фронте», ядерном наращивании послевоенных лет. Короче говоря, Запад не может рассчитывать на органическое доверие, россияне имеют свой исторический опыт, свой труднорастворимый запас недоверия к Западу, который оборачивался к России то пулеметами кайзера, то танками Гитлера, то ядерным оружием, созданным за спиной союзной борьбы. Путь возвращения к изоляции на антизападной основе не исключен, и структуры для нейтрализации новых угроз (от которых, вообще говоря, наш народ почти отвык) ясны. Это – старые символы военного лагеря: единоначалие, тотальная мобилизация, дисциплина. Патриотический потенциал народа России бездонен, стоицизм является родовой чертой ее народа, и если Запад предпочитает силовое давление, «плавание в одиночку», недопуск на мировые рынки, насаждение дикого капитализма, опору на переметливых компрадоров, то он может получить еще одну «Россию во мгле», уходящую в «третий мир» со своими ракетами и своей новой паранойей.
Дата добавления: 2015-12-21; просмотров: 14; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!