Леонид Голованов, кандидат философских наук, действительный член Академии космонавтики им. К. Э. Циолковского
Память сердца
Человек стремится выйти за пределы своей планеты в космическое пространство. И, вероятно, выйдет.
В. И. Вернадский
Скорее тело окажется без тени, чем совершенство без зависти.
Леонардо да Винчи
Жизнь каждого человека есть поэма, трагедия или трагикомедия, которая может быть изложена только во многих томах. Я не ставил перед собою большой цели – изложить жизнь Циолковского во всей ее полноте. Отнюдь нет. Это было бы невозможно для меня, ибо я не писатель, не мемуарист, не новеллист и, по-видимому, не обладаю таким мощным талантом, который требуется для осуществления столь великой цели, и не имею достаточно свободного времени, которое я мог бы посвятить такому важному, но чуждому для меня делу. Я сделал скромную попытку описать некоторые сложные явления собственной жизни, дать им возможное объяснение и попутно коснуться ряда явлений, так или иначе связанных с моей большой и сердечной дружбой с Константином Эдуардовичем. Возможно, что мои воспоминания о нем, годы жизни, прожитые близко друг от друга, помогут будущему бытописателю лучше понять человеческий облик К.Э.Циолковского и дать ему верное истолкование. Когда я приступил к изложению своих воспоминаний о прожитом, о моей работе в области науки, что, пожалуй, может иметь некоторый интерес, я даже не предполагал, что из груды черновых набросков можно будет выделить краткие очерки о К.Э.Циолковском, о наших встречах с ним, разговорах, и в первую очередь – о наших общих делах, которых оказалось не так уж мало, чтобы ими можно было пренебречь. [Толчком к написанию автобиографических очерков были настойчивые советы Георгия Николаевича Перлатова, друга А.Л.Чижевского по клинической лаборатории в Спасском лагере (недалеко от Караганды), где они вместе работали над проблемой структурной организованности крови «ин виво» в 1949-1950 гг., непременно рассказать потомкам о своей дружбе с Циолковским и о многом другом, о чем ученый делился в узком кругу. Позднее Г. Н. Перлатов переселился в Калугу, преподавал математику в Калужском педагогическом институте, защитил кандидатскую диссертацию, оставил добрый след в сердцах сотен учеников.]
|
|
|
В самом деле, наши научные интересы имели одну точку соприкосновения – одну, но какую! Он изучал Космос и теоретически строил космические ракетные корабли, я – влияние на нас Космоса и воздух, которым мы дышим.
Какой жанр литературного повествования следовало бы избрать? Если оторвать Константина Эдуардовича от окружающей нас – его и меня – действительности, изолировать его от общего нам окружения, от взаимопроникающих работ, то получится простая хронология событий, биография, скучная, выхолощенная, неверная и совершенно неинтересная. Таких биографий десятки.
|
|
|
Наши встречи, наши разговоры, споры, общие научные проекты – это вся окружающая нас действительность, т. е. сама жизнь во всем ее многообразии. Только на таком фоне можно развернуть рассказ о наших взаимоотношениях. Иначе я не представляю себе моего рассказа о К. Э. Циолковском. Оторвать этот рассказ от среды, дел и общих научных устремлений его и моих – это значит превратить книгу в бухгалтерскую запись.
Личность К. Э. Циолковского с каждым днем приобретает все большее и большее значение в связи с тем, что его предвидения, его гениальная интуиция, его научные труды в области ракетной техники и космонавтики буквально покорили весь мир, и имя его стало именем нарицательным, как имена ученых, опередивших творениями свой век.
Мне приятно погружаться в эти воспоминания, как будто и не было десятилетий, приближающихся к половине века, – так ярко и отчетливо доносит до меня память наши встречи и дела, почти всегда научные разговоры, ибо как Константин Эдуардович, так и я, мы не могли себе позволить роскоши тратить время на пустые разговоры ради времяпрепровождения, ради того, чтобы забыть скуку. Ни он, ни я не могли бы сказать, что мы были когда-либо свободны, праздно проводили время и тем более скучали. Его работы чернили, но он умер победителем, со щитом в руках.
|
|
|
Бездна дел! Для праздного ума это непонятное явление. Для нас это было обычно, повседневно. У нас никогда не было так называемого свободного времени, когда мы могли бы спокойно заняться, ну, хотя бы созерцанием природы... Мы и в этом созерцании были взволнованы и всегда заняты наблюдением. Достаточно нам было открыть глаза, как уже каждая букашка, каждая мошка, каждый листик, каждая травинка являлись нам величайшей загадкой, и наш мозг пытливо работал над ней... чаще всего бесполезно. Но иногда нам везло – мы делали некоторые обобщения! Это нам давало исключительную радость, которой не знают люди скуки или люди, занимающиеся чужим делом. Мы всегда занимались только своим делом, и это было одно из величайших благ, на которое может рассчитывать человек... Что значит свое дело? Это – поиски ответов на вопросы, которые ставили мы сами перед своим мозгом, перед своей жизнью, перед природой... У меня с Константином Эдуардовичем в этом отношении было так много общего, хотя мы и работали в разных областях, что это общее нас сближало, и мы никогда не жалели времени друг для друга, даже если потеря этого времени в какой-то мере была нам в ущерб. Да нет, ни о каком ущербе нечего было и говорить. Дело друга не может быть ущербным.
|
|
|
В течение многих лет начиная с 1914 года каждые зимние и летние каникулы, а то и большее время, т. е. до четырех-пяти месяцев, я проводил в Калуге у моих родителей. В 1918-1919 годах большей частью жил в Калуге. Я неизменно наносил визиты Константину Эдуардовичу, а затем мы посещали друг друга по многу раз. Я, конечно, заходил к нему чаще, по молодости лет, чем он ко мне.
По приблизительным подсчетам, за пятнадцать лет, с 1915 по 1930 год, в Калуге я пробыл не менее пятидесяти месяцев, за которые имел минимум двести пятьдесят встреч с Константином Эдуардовичем. Каждая встреча в среднем длилась не менее трех-четырех часов. Но случались дни, когда мы с утра до вечера были вместе, совершали прогулки в бор, в загородный или городской сад, вели беседы и споры в его светелке или в моей лаборатории, у нас дома. Мои родители, так же как и я, сердечно привязались к Константину Эдуардовичу и искренне любили его как близкого человека.
Дружба с К. Э. Циолковским была настолько искренней и большой, что я никогда не мыслил какого-либо большого научного дела без него, ибо мои научные дела мы подвергали совместным обсуждениям и критике. Мой старший друг платил мне той же приязнью, делился со мною своими мыслями, читал мне свои неопубликованные произведения, по многим вопросам обращался ко мне за советом, поручал выяснить или решить ту или иную задачу, стоящую перед ним, и т. д. В моей научной судьбе К. Э. Циолковский сыграл очень большую роль.
В этой книге я рассматриваю идеи и работы Константина Эдуардовича на фоне моих собственных научных работ и излагаю мои работы на фоне его идей и работ. Для меня такого рода взаимопроникновение совершенно неизбежно, ибо мы были не только друзьями вообще, а друзьями по науке, хотя и работали в разных областях, если не считать того, что «воздух, которым будут дышать звездоплаватели, должен быть ионизированным», как говорил мне К. Э. Циолковский. Он многократно присутствовал при моих первых опытах, т. е. видел действие аэроионов в самой их колыбели, и радовался моим успехам в этой области. Это было в конце 10-х годов – более сорока лет назад!
Само собой разумеется, что эти фрагменты из моих воспоминаний не биография К. Э. Циолковского, не приведенная в систему повесть о его жизни или его исследованиях, а отрывки из истории наших взаимоотношений и свидетельства его научного подвига.
Я часто вспоминаю о часах, проведенных с ним в обсуждении научных проблем: никто из нас не делал секрета из производимых исследований, а, наоборот, каждый делился всеми подробностями, своими удачами и ошибками. Я знал все, что волновало его, он был в курсе моих экспериментов. Мы тысячи раз обсуждали наши работы и сотни раз вносили те или иные поправки, давали друг другу советы, изобретали способы предостережения или защиты.
Какою бы областью науки мы ни занимались, мы всегда сталкивались с нежеланием нас понять, грубостью, завистью и клеветой. Никто не хотел дружески, по-настоящему справедливо разобраться в наших работах, а только отрицали их, презирали и поносили, а затем обкрадывали нас. Косые ухмылки и мины презрения повсюду сопровождали нас, и только непоколебимая вера в значительность своего дела спасала от разочарования и, может быть, от преждевременной гибели. Все дни нашей жизни были заполнены работой, мы не знали усталости, мы тысячи раз проверяли свои выводы и опыты. Уверенность в своей правоте давала силы стойко переносить ухмылки и брань – устную и печатную и заговоры молчания – лучший способ убийства творческого начала в человеке. Десятки наших трудов лежали в папках без надежды на опубликование, лежали десятками лет. Некоторые работы погибали... Каким терпением нужно было обладать, чтобы не потерять веры в значимость научного труда и не проклясть его раз и навсегда. Мы с полуслова понимали друг друга – и в радости, при успехе, и в горе, при очередной неудаче.
За годы, прошедшие со дня смерти Константина Эдуардовича, было написано немало страниц воспоминаний. К сожалению, не все эти страницы верно отобразили труды и личность К. Э. Циолковского. Многое было искажено, и перед нами появился не боец на поле научной брани – К. Э. Циолковский, а некто совсем другой, имеющий мало общего с настоящим Циолковским как по внешнему облику, так и по внутренним свойствам и качествам характера, – успокоенный и бесцветный человек. И в то же время К. Э. Циолковский отличался безграничной доверчивостью, – отличительной чертой великих людей. Если его обманывали, что случалось нередко, его безразличие уничтожало обманщиков.
В своих мечтах и творениях Константин Эдуардович был бунтарем, непокорным и непокоренным, независимым и храбрым до безумства. Чтобы бросить в мир столько смелых и новых идей и истин, надо обладать великой дерзостью мысли.
Все эти обстоятельства и вынуждают меня, друга К. Э. Циолковского, выступить в печати, чтобы внести коррективы в многочисленные портреты, нарисованные людьми, никогда не соприкасавшимися с ним, никогда не видевшими его. Меня связывала с К. Э. Циолковским почти двадцатилетняя дружба, ни разу не нарушенная каким-либо недоразумением, а, наоборот, крепнувшая год от года.
Жизнь Константина Эдуардовича, его творчество, его мечты, источники его душевных сил – все это несравненно сложнее, тоньше и глубже, чем думают об этом его официальные биографы, ценители его трудов, изучавшие его жизнь издалека, по документам. Обычные его биографии – это хронология общеизвестных или малоизвестных событий в жизни ученого. Это внешняя сторона его деятельности, и только. Внутренний мир его как человека, ученого и гражданина остается нераскрытым до сих пор, ибо никто не ставил себе такой задачи, да мало кто и знал его достаточно глубоко. На мою долю выпала радость частично раскрыть этот застенчивый и скрытый от всех, даже близких ему людей внутренний мир человека исключительно благодаря тем общим нам научным интересам и общим удачам и неудачам, которые сопутствовали нам на протяжении многих лет нашей дружбы, нашего сердечного благоволения друг к другу. Я не мог пройти мимо блистательных идей, развиваемых Константином Эдуардовичем в области ракето-динамики и космонавтики. Он понял значение аэроионизации для человечества вообще, для космических кораблей и космонавтов в частности. Он понял значение и других моих исследований, которые не только не противоречили, но, наоборот, подтверждали его научное мировоззрение. Он понял значение моих космобиологи-ческих исследований, значение солнечных излучений в дни взрывов на Солнце для будущих космонавтов и всеми силами поддерживал эти мои исследования, которые в те годы подвергались жуткой травле вплоть до уничтожения их, а вместе с ними и меня! Свой талант ученого он ценил недорого, но был твердо убежден, что делает большое, хотя и не понятное современникам дело. Слова «ученый» для него не существовало, он был просто человеком!
– Какой я ученый, – говорил он. – Я просто неудачник. Редко кому в жизни не везет так, как мне, но я – человек!
И в этом Константин Эдуардович был глубоко уверен. Когда я говорил о значении его работ, он отделывался такой репликой:
– Да что вы, Александр Леонидович, какое там значение... Меня могли бы оценить через сто – двести лет, но к тому времени меня забудут. Но все равно: я не имею права отступать и оставить свои мысли втуне. Пусть все сегодня смеются надо мною, но если меня ценят несколько человек во всем мире – это уже хорошо. Тогда у меня есть надежда добраться до будущего века, а впрочем... «земля еси и в землю отыдешь». Но в этом бренном мире горит несколько Солнц – это разум человека.
Единственное, о чем я еще беспокоюсь, – продолжал он, – есть память людская: я не хотел бы, чтобы люди перепутали меня с кем-нибудь и после моей смерти приписали мне качества, которыми я не обладал! А биографы, заочно знающие меня, могут сильно увлечься... Я думаю, что пожелание такого рода вполне уместно, поскольку оно не претендует буквально ни на что! Каждый из нас хотел бы остаться тем, что он есть, и даже заранее не был бы доволен, если бы его посмертно наделили особыми качествами. И не потому, что это есть приятная фальшь, а потому, что всякие излишества после смерти совсем никому не нужны. Но и путать одного человека с другим не следует!
Не только ум и не только науку ценил он больше всего на свете и питал к ним чувство величайшего уважения, но и душу человека. Однако это надо было разглядеть за многими наслоениями жизни, которые обычно скрывают суть вещей как в человеке, так и в неживой природе. Эти слои надо было поднять осторожно, бережно, безболезненно и благоговейно обнаружить то, что скрывалось под ними. Я многократно мог убедиться в том, какая чудесная, бесконечно добрая, благожелательная и незлобивая душа заключена в смертной оболочке этого замечательного человека. И я остро и ясно понял одну важную философскую истину: истинное величие человека – это прежде всего величие его духа. Он владел этим редчайшим качеством во всей его полноте и совершенстве.
Жизнь К. Э. Циолковского с внешней стороны была очень проста: преподавание, работа над собственными идеями и небольшой отдых в виде прогулок пешком или на велосипеде. Ни богатства, столь важного для писателя, ни прихотливых случайностей, на которых можно было бы легко построить фабулу повести о нем, ни необыкновенных приключений – ничего этого в жизни Константина Эдуардовича как будто бы не было. Но были такие жестокие события, такие страшные случаи, такая трагическая обстановка, которым только взволнованный рассказ, верная передача без всяких ухищрений или выдумки придают многогранную жизнь, наполненную небывалой исключительностью.
Жизнь великих людей протекает не только в поисках законов природы, но и в изнурительной, истощающей и бесконечной борьбе с противниками. Такая жизнь обычно бывает трагична. Она либо заканчивается в молодом возрасте, ибо общество не может долго выносить дерзости гения и так или иначе убивает его, либо приводит к преждевременной старости и лишает его сил, необходимых для творчества. И это ослабление духа влечет за собою быстрое одряхление и наконец смерть. Эти люди уходят из жизни, далеко не исчерпав всех данных им от природы возможностей. Когда бы ни умер великий человек, всегда возникает чувство крайней досады, ибо кажется, что унес он с собою большую долю невысказанных идей и незавершенных творений. Поэтому человечество обязано бережно охранять их жизнь от всякого посягательства и клеветы. Жизнь великого человека должна быть священной не только после его смерти, но и при самой жизни. Гений – это редчайшее из редчайших проявлений вида, что возносит человеческий род над всею природою, над бездною бездн, над мириадами живых существ, где бы они и когда бы они ни жили! Мы обрекаем гения на холод и голод, на непрекращающуюся войну с отбросами человеческого общества, карьеристами и завистниками... И мы наблюдаем с интересом и увлечением за этой дикой борьбой, как римляне – за кровавыми боями гладиаторов с дикими зверями. Мы в 20 веке допускаем инквизиторские приемы и требуем от Галилея отречения. Мы заточаем гения в тюрьму или доводим его до самоубийства.
Повторяю: большинство биографий К. Э. Циолковского отличаются одним недостатком. В них не видно борьбы, той страшной борьбы, которую он вел с учеными и обывателями своего времени. В этих биографиях все прилизано и слащаво. В них авторы стараются примирить К. Э. Циолковского с враждебной ему стихией, с его врагами по науке, с его мещанским окружением на службе и таким образом представить его не страстным борцом за передовые идеи в науке, каким он был на самом деле всю свою жизнь, а слепым и глухим человеком, безразличным и успокоенным, который даже не понимал, кто ставит ему палки в колеса, т. е. сделать его наивнейшим человеком, каким, конечно, он никогда не был... Константин Эдуардович был человеком незлопамятным, добрым от природы, Скромным и весьма застенчивым, но никогда он не был столь наивен, как можно допустить при чтении этих биографий. Даже люди, хорошо знакомые с ним и знавшие его жестокую борьбу за свои научные идеи, – даже те не хотят поднимать основных вопросов его жизни, его творчества и борьбы и ограничиваются общими фразами. Они не хотят задевать кого-либо из ученого мира и желают быть лояльными ко всем и во всех отношениях.
Судьбы великих людей и их взаимодействие с окружающими их современниками должны быть рассмотрены возможно полнее и совершеннее и все дела и поступки названы своими именами, а люди по фамилиям. Покрывало Исиды, за которым часто прячутся темные дела и люди, должно быть сорвано с них, и их поступки представлены в соответствующем свете. Никаких неясностей и никаких полунамеков не выносит история, и особенно история жизни выдающихся личностей. На примерах этих историй учится человечество, ибо великие люди, их жизнь, преисполненная борьбы и треволнений, их несгибаемость в борьбе являются моральным фундаментом народа и страны, к которым эти люди принадлежат.
Биографии великих людей – это прежде всего борьба, жгучая борьба, беспощадная война за новое, доселе неслыханное и невиданное, которому всегда противится все старое, уходящее, отживающее. Это борьба двух начал – огня и воды, двух разных физиологических существ – юного и старого, двух интеллектуальных основ – идущих вперед и отступающих.
Если биография великого человека не содержит этих элементов, значит, она не верна, надуманна, лжива. Все великое проходит через горнило борьбы, страданий и бедствий. Это – пробный камень биографии великого человека, более того, самого величия! Если жизнь человека протекает вяло, без войны, мы ставим под сомнение и само величие этого человека, высокое значение его деяний. В эпоху инквизиции носителей великих идей сжигали, Пастера подвергали ужасному обвинению – парижские гамены кричали во все горло: «Убийца, вот идет убийца». Тюрьма или сумасшедший дом часто принимали великих людей в свои объятия. Огонь и дыба, моральные издевательства – вот что стоит на пути великих ученых и великих художников.
Вспомним открытие Дженнера. Оно сопровождалось свистопляской «врачей-обскурантов». Возникли, как по мановению волшебного жезла, тысячи врагов Дженнера, которые в медицинских журналах всячески порочили оспопрививание. В английском парламенте был поставлен вопрос о запрещении оспопрививания, и врачи с пеной у рта, основываясь на Библии, доказывали, что открытие Дженнера позорит английскую нацию и является преступлением против человека. Те же врачи распространяли слухи о том, что прививка коревой оспы может превратить человека в быка. Более столетия открытие Дженнера в Англии подвергалось посрамлению, в то время как в других странах оно приносило уже неоценимые плоды. Еще совсем недавно в Англии насчитывались сотни случаев натуральной оспы благодаря той же формуле: «Несть пророка в своем отечестве». [ Дженнер, Эдуард (1749-1823) – английский врач, предложивший в 1798 г. метод предохранения (прививки) от заболевания оспой путем искусственного заражения человека содержимым оспенных пузырьков; затем усовершенствовал этот способ. Работы Дженнера вызвали нападки со стороны духовенства и многих тогдашних врачей. Вскоре, однако, его принцип был подтвержден многочисленными исследованиями, а Дженнер избран почетным членом многих академий и университетов и президентом Дженнеровского общества в Лондоне, созданного для борьбы с оспой.]
Мы ограничимся этими примерами из тысячи! Я же был очевидцем борьбы К. Э. Циолковского за свои идеи, описанной в этой книге. С этой борьбой надо познакомить читателя. Познакомить его с невероятными тяготами в жизни и творчестве, которые в исключительном обилии обрушивались на голову Константина Эдуардовича, и с постоянной дискредитацией его имени. Я хочу также раскрыть причины этих странных явлений, кем и для чего они создавались, почему и кто так назойливо мешал жить и творить бедному калужскому учителю на протяжении многих десятилетий, не выпуская его из своих цепких и хищных лап.
Конечно, теперь имя Константина Эдуардовича не нуждается в какой-либо защите, и не об этом будет речь в этой книге. Но в раскрытии и анализе причин травли еще безусловно нуждаются некоторые ученые – творцы нового, идущие рядом с нами, в ногу с эпохой или даже опережающие ее!
Почти не осталось в живых людей, которые бы так искренне дружили с К. Э. Циолковским, так искренне относились к нему и так хорошо его знали. В этом смысле я – последний из могикан. Люди, сталкивавшиеся с Константином Эдуардовичем, не владеют пером. Они не оставили мемуаров о нем. В воспоминаниях Любови Константиновны много существенно важного, но много субъективного, неточного, а многое было забыто или замолчено.
В остатках своего архива я отыскал такого рода запись: «28 апреля 1929 года. Обещал К. Э. Ц. написать о нем и рассказать правду о В. П. В. и Ю. В. К.». Я хорошо помнил об этом обещании, но моя бурная боевая жизнь не предоставляла времени для этого... Обмануть надежды К. Э. Циолковского и не выполнить его просьбы я не могу. [В. П. В. - Ветчинкин Владимир Петрович (1888-1950) – русский ученый в области аэродинамики и динамики полета, доктор технических наук, профессор (1927 г.), один из организаторов авиационного расчетно-испытательного бюро при Императорском Московском техническом училище, позднее – ЦАГИ им. Н.Е.Жуковского. С 1921 г. занимался проблемами реактивного полета, в 1925-1927 гг. – вопросами крылатых ракет и реактивных самолетов. Принимал участие в деятельности Ракетного НИИ в качестве консультанта и эксперта.] [Ю. В. К. - Кондратюк Юрий Васильевич (1897-1941) – признан одним из пионеров космонавтики. В 1916 г. окончил гимназию в Полтаве. В 1914-1915 гг. заинтересовался проблемами межпланетных сообщений и написал работу, посвященную этим вопросам: «Тем, кто будет читать, чтобы строить» (1918-1919). Предвосхитил целый ряд технических идей, предлагал, в частности, использовать сопротивление атмосферы для торможения ракеты при спуске – для экономии топлива. При полетах к небесным телам предложил выводить космические корабли на орбиту их искусственного спутника, а для посадки на них человека и возвращения на космический корабль использовать небольшой взлетно-посадочный аппарат, отделяемый от космического корабля (что и было, к слову сказать, осуществлено в американских лунных экспедициях в 1969-1972 гг.). В 1929 г. в Новосибирске вышла его книга «Завоевание межпланетных пространств», в которой определена последовательность первых этапов освоения космического пространства и более подробно рассмотрены проблемы, заявленные в предыдущей работе. Обстоятельному анализу жизни и творчества Ю. В. Кондратюка посвящена книга действительного члена Академии космонавтики им. К.Э.Циолковского Бориса Ивановича Романенко «Юрий Васильевич Кондратюк» (М., 1988). В ней справедливо отмечаются заслуги Ю.В.Кондратюка как одного из пионеров космонавтики и приводятся документальные сведения, о части которых не было известно А.Л.Чижевскому. Что же касается критического пафоса последнего, то нельзя не внять ему в контексте описываемых в настоящей книге событий. И в связи с этим не могут не привлечь к себе внимание строки из предисловия В.П.Ветчинкина к работе Ю.В.Кондратюка «Завоевание межпланетных пространств»: «Предлагаемая книжка Ю.В.Кондратюка, несомненно, представляет наиболее полное исследование по межпланетным путешествиям из всех писавшихся в русской иностранной литературе последнего времени. Все исследования проделаны автором совершенно самостоятельно на основании единственного полученного им сведения, что на ракете можно вылететь не только за пределы земной атмосферы, но и за пределы земного тяготения. В книжке освещены с исчерпывающей полнотой все вопросы, затронутые и в других сочинениях, и, кроме того, разрешен целый ряд новых вопросов первостепенной важности, о которых другие авторы не упоминают... Вообще динамика вылета ракеты представляет труднейшую часть вопроса, и Ю.В.Кондратюк разрешил ее с наибольшей полнотой сравнительно с другими авторами». (С. 3-4. Выделено мной. – Л.Г.) Нетрудно видеть нарочитость акцентировки и адресность ее. Тут имеет место не столько завышенная оценка печатного труда, сколько намеренная тенденция рикошетом нанести болезненный удар действительному основоположнику космонавтики. Ю.В.Кондратюк не мог этого и предполагать, не ведая о сложном и противоречивом отношении столичной научно-технической элиты к скромному калужскому учителю. Когда же догадался об этом, – как можно предполагать, – то отошел от своих заветных теоретических и инженерных мечтаний и больше не возвращался к этой теме.]
В тот же день вечером (1960) я написал первую страницу этой книги. Никаких архивных или иных изысканий о Константине Эдуардовиче я не делал. Эта книга представляет собою сводку того, что память сохранила о нашей дружбе с ним, о наших общих делах. Несколько тетрадей с записями позволили мне уточнить некоторые места этой книги.
В моем сердце Константин Эдуардович занимает очень большое место: большой отрезок времени мы были вместе, времени, наиболее насыщенного грандиозными общественными событиями, головокружительными событиями в личной жизни и высокой восприимчивостью и чувствительностью, свойственной юному возрасту. Константин Эдуардович был старше меня ровно на сорок лет. Это предоставляло ему право давать мне советы не только чисто научного, но и тактико-стратегического характера, предостерегать и часто удерживать мой юный пыл на должном уровне. Он хорошо знал по собственному жизненному опыту, как бывает опасно выступать перед учеными мужами с незаконченными теориями и опытами и как все это потом дорого обходится такому наивному смельчаку.
Оказывается, только время способно помочь борцам за передовую науку. Другого действенного, справедливого фактора именно для этих несчастливых не существует. Только время! Только – время? Да, только его ход, когда последовательно отмирают лицедеи и клеветники, обнаруживается созданная ими фальшь и клевета и торжествует истина и справедливость. Так всегда было, так есть. Но не так будет в будущем обществе.
– Да, так не будет, надо в это верить, – соглашался К. Э. Циолковский.
К. Э. Циолковскому понадобилось более полувека, чтобы его идеи еще при его жизни начали получать общее признание и стали пробивать путь к практическому внедрению. Ужели эти полвека являются пробным камнем, оселком, на котором испытывается жизненность той или иной идеи? Нет, не может этого быть! Но время является и величайшим тормозом, какой только может изобрести злая воля человека. Конечно, в данном случае оно – не стихийный фактор, а фактор злой воли одного человека, вынуждающего другого человека без всякого смысла терять годы, бороться за свои идеи. И этот фактор должен отмереть в будущем. Когда время является тормозом научной мысли, это означает, что злая воля единиц временно побеждает добрую волю миллионов! Будущее общество освободится от этих кандалов!
Не всем понравятся страницы этой книги, посвященные воспоминаниям о разговорах с Константином Эдуардовичем Циолковским и о нашем научном общении и научных делах, не всем, ибо еще и теперь здравствуют люди, которые писали о нем и которые считают, что именно их писания о великом ученом нашего времени являются истинными и потому только они и заслуживают достойного внимания.
Такой монополии, конечно, не существует. Самоуверенные монополисты на труды К. Э. Циолковского являются лишь никому не нужным пережитком. В истории вопроса им делать нечего. Они могут только затормозить публикации новых ценных работ о К. Э. Циолковском.
Еще при жизни Константина Эдуардовича наметились несколько групп, враждовавших одна с другой из-за этой самой монополии. Каждый хотел на имени К. Э. Циолковского сделать бизнес. Каждый хотел пробраться в дамки, восседая на этом имени. Это не была помощь замечательному ученому, просто каждый думал о себе больше, чем о Константине Эдуардовиче. Эти враждовавшие между собой люди, иногда даже никогда не встречавшиеся друг с другом, вымарывали имена своих противников из статей, предисловий или биографий, ставя свое имя первым или одним из первых и обходя молчанием авторов, ему неугодных. Таким образом, еще при жизни К. Э. Циолковского наметились дурные тенденции, которые, увы, процветают и до сих пор и с которыми, естественно, необходимо вести решительную борьбу, протестуя против тех или иных явных искажений или явных замалчиваний, имеющих в виду столь несправедливое отношение к памяти Константина Эдуардовича.
Я еще позволю себе сказать несколько слов в этой преамбуле. Как из рога изобилия сейчас выходят в свет романы из будущей жизни космонавтов, талантливые повести о космических полетах со субсветовой скоростью, необычайные приключения на Луне, Венере, Марсе и т. д. Такого рода литературу можно только приветствовать: она благотворно действует на воображение молодежи и заставляет ее думать и рассуждать о новых областях науки и техники.
Всякое воображение и всякая тренировка воображения полезны даже в том случае, если они будут совершаться в области фантазии, которой никогда не суждено осуществиться в действительности. Пока что это так. Но никто не может гарантировать, что будущее развитие науки не решит задач, которые не под силу сегодняшнему дню, и субсветовые скорости не станут достижимы. Наука не знает преград подобно воображению и фантазии. Можно допустить, что всякая фантазия в конце концов осуществляется, если поколения людей сосредоточивают на ней свое внимание. Потенциал человеческой фантазии неисчерпаем. Но совершенно невообразимо, какую энергию должна будет развить психика, чтобы приучить себя к бездонным просторам Космоса, к его черноте с колючими звездами, к беспредельному одиночеству в нем. Можно даже сказать так: никакая самая пылкая фантазия не может угнаться за развитием науки и техники. Тогда мы можем быть спокойны: космические корабли будут бороздить пространство Вселенной во всех направлениях, человечество покорит Вселенную, как об этом мечтал К. Э. Циолковский, и человечество расселится по самым отдаленным галактикам и таким образом завоюет Космос. Возможно, что в этом и заключается назначение человечества, его конечная цель и его вселенское торжество. Из категорического утверждения Константина Эдуардовича вытекает необходимость вечного мира на Земле. Служению этому идеалу он посвятил все свои мысли, всю свою жизнь.
Как ни старались недруги К. Э. Циолковского еще при жизни похоронить его имя в заговоре молчания, оно выбилось к свету, подобно тому как живая трава пробивается к жизни, минуя камень, как поднимается вверх, к Солнцу, побег лозы на перекопанном винограднике. Пусть эта книга послужит утешением и поддержкой всем тем, кто страдает за свои научные идеи, за свое новаторство, за свои изобретения, за то доброе, что он дает нашему обществу, над кем смеются, кого гонят за идеи, как чуму, кого считают сумасшедшим, невеждой или самоучкой, но кто твердо и непоколебимо верит в свое дело, в правоту своих мыслей, верность своих идей, концепций, построений, в значение своих обобщений, исканий, теоретических творений. Пусть эта книга поможет такому человеку преодолеть все трудности, перейти через все преграды, стоящие на его пути, и победить, да, именно победить для блага своей родной земли.
Дата добавления: 2015-12-20; просмотров: 50; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!