Василий игнатьевич и Батыга
Как из далеча было из чиста поля,
Из-под белые березки кудревастыи,
Из-под того ли с под кустичка ракитова,
А й выходила-то турица златорогая,
И выходила-то турица со турятами,
А й расходилиси туры да во чистом поли,
Во чистом поли туры да со турицою.
А й лучилосе турам да мимо Киев град итти,
А й видли над Киевым чудным чудно,
Видли над Киевым дивным дивно.
По той по стены по городовыи
Ходит девица душа красная,
А на руках носит книгу Леванидову,
А не тольки читае, да вдвои плаче.
А тому чуду туры удивилиси,
В чистое поле возвратилиси,
Сошлиси, со турцей поздоровкалисе:
-— А ты здравствуешь, турица наша матушка!
—Ай здравствуйте, туры да малы детушки!
А где вы туры были, что вы видели?
—Ай же ты турица наша матушка!
А й были мы туры да во чистом поли,
А лучилосе нам турам да мимо Киев град итти,
А й видели над Киевом чудным чудно,
А й видели над Киевом дивным дивно:
А по той стены по городовыи
Ходит-то девица душа красная,
А на руках носит книгу Леванидову,
А не столько читает, да вдвои плаче.
Говорит-то ведь турица родна матушка:
— Ай же вы туры да малы детушки!
А й не девица плачет, да стена плаче,
А й стена-та плаче городовая,
А она ведает незгодушку над Киевом,
А й она ведает незгодушку великую.
А из-под той ли страны да спод восточныя
А наезжал ли Батыга сын Сергеевич,
А он с сыном со Батыгой со Батыговичем,
А он с зятем Тараканчиком Корабликовым,
|
|
|
А он со черным дьячком да со выдумщичком.
А й у Батыги-то силы сорок тысячей,
А у сына у Батыгина силы сорок тысячей,
А у зятя Тараканчика силы сорок тысячей,
А у чернаго дьячка, дьячка выдумщичка,
А той ли той да силы счёту нет,
А той ли той да силы да ведь смету нет:
Соколу будет лететь да на меженный долгий день,
А малою-то птичики не облететь.
Становилась тая сила во чистом поли.
А по греху ли-то тогда да учинилосе.
А й богатырей во Киеви не лучилосе:
Святополк богатырь на Святыих на горах,
А й молодой Добрыня во чистом поли,
А Алешка Попович в богомольной стороны,
А Самсон да Илья у синя моря.
А лучилосе во Киеви голь кабацкая,
А по имени Василей сын Игнатьёвич.
А двенадцать годов по кабакам он гулял,
Пропил промотал все житьё бытьё своё,
А й пропил Василей коня добраго,
А с той ли-то уздицей тесмяною,
С тем седлом да со черкальскиим,
А триста он стрелочек в залог отдал.
А со похмелья у Василья головка болит,
С перепою у Василья ретиво сердцо щемит,
И нечим у Василья опохмелиться.
А й берет-то Василей да свой тугой лук,
Этот тугой лук Васильюшко розрывчатой,
Налагает ведь он стрелочку каленую,
А й выходит-то Василей вон из Киёва,
А стрелил-то Василей да по тем шатрам,
|
|
|
А й по тем шатрам Василей по полотняным,
А й убил-то Василей три головушки,
Три головушки, Василей, три хорошеньких:
А убил сына Батыгу Батыговича,
И убил зятя Тараканчика Корабликова,
А убил чернаго дьячка, дьячка выдумщичка.
И это скоро-то Василей поворот держал
А й во стольнёй во славной ко Киев град.
А это тут Батыга сын Сергиевич
А посылает-то Батыга да скорых послов,
Скорых послов Батыга виноватого искать.
А й приходили-то солдаты каравульнии,
Находили-то Василья в кабаки на печи,
Проводили-то Василья ко Батыги на лицо.
А й Василей от Батыги извиняется,
Низко Василей поклоняется:
— Ай прости меня, Батыга, во такой большой вины!
А убил я три головки хорошеньких,
Хорошеньких головки что ни лучшеньких:
Убил сына Батыгу Батыговича,
Убил зятя Тараканчика Корабликова,
Убилчернаго дьячка, дьячка выдумщичка.
А со похмелья у меня теперь головка болит,
С перепою у меня да ретиво сердцо щемит.
А опохмель-ко меня да чарой винного,
А выкупи-ко мне да коня добраго,
С той ли-то уздицей тесмянною,
А с тем седлом да со черкальскиим,
А триста еще стрелочек каленыих.
Еще дай-ко мне-ка силы сорок тысячей,
Пособлю взять-пленить да теперь Киев град.
|
|
|
А знаю я воротца незаперты,
А незаперты воротца, незаложеныи,
А во славный во стольнёй во Киев град.
А на ты лясы Батыга приукинулся,
А выкупил ему да коня добраго,
А с той ли-то уздицей тесмяною,
А с тем седлом да со черкальскиим,
А триста-то стрелочек каленыих,
А наливает ему чару зелена вина,
А наливает-то другую пива пьянаго,
А наливает-то он третью мёду сладкаго,
А слил-то эти чары в едино место, —
Стала мерой эта чара полтора ведра,
Стала весом эта чара полтора пуда.
А принимал Василей единою рукой,
Выпивает-то Василей на единый дух,
А крутешенько Василей поворачивалсе,
Веселешенько Василей поговариваё:
— Я могу теперь, Батыга, да добрым конём владать,
Я могу теперь, Батыга, во чистом поле гулять,
Я могу теперь, Батыга, вострой сабелкой махать.
И дал ему силы сорок тысящей.
А выезжал Василей во чисто полё
А за ты эты за лесушки за темные,
А за ты эты за горы за высокие,
И это начал он по силушке поезживати,
И это начал ведь он силушки порубливати,
И он прибил, прирубил да единой головы.
Скоро тут Василей поворот держал.
А приезжает тут Василей ко Батыги на лицо,
А й с добра коня Васильюшка спущается,
А низко Василей поклоняется,
Сам же он Батыге извиняется:
|
|
|
— Ай прости-ко ты, Батыга, во такой большой вины!
Потерял я ведь силы сорок тысящей.
А со похмелья у меня теперь головка болит,
С перепою у меня да ретиво сердцо щемит,
Помутились у меня да очи ясныя,
А подрожало у меня да ретиво сердцо,
А опохмель-ко ты меня да чарой винною,
А дай-ко ты силы сорок тысящей,
Пособлю взять-пленить да я Киев град.
А на ты лясы Батыга приукинулся,
Наливает ведь он чару зелена вина,
Наливает он другую пива пьянаго,
Наливает ведь он третью мёду сладкаго,
Слил эты чары в едино место, —
Стала мерой эта чара полтора ведра,
Стала весом эта чара полтора пуда.
А принимал Василей единою рукой,
А выпивал Василей на единый дух,
А й крутешенько Василей поворачивалсе,
Веселешенько Василей поговаривае:
— Ай же ты Батыга сын Сергиевич!
Я могу теперь, Батыга, да добрым конем владать,
Я могу теперь, Батыга, во чистом поле гулять,
Я могу теперь, Батыга, вострой сабелькой махать.
А дал ему силы сорок тысящей.
А садился Василей на добра коня,
А выезжал Василей во чисто полё
А за ты эты за лесушки за темные,
А за ты эты за горы за высокие,
И это начал он по силушке поезживати,
И это начал ведь он силушки порубливати,
И он прибил, прирубил до единой головы.
А розгорелось у Василья ретиво сердцо,
А й размахалась у Василья ручка правая.
А й приезжает-то Василей ко Батыги на лицо,
И это начал он по силушки поезживати,
И это начал ведь он силушки порубливати,
А он прибил, прирубил до единой головы.
А й тот ли Батыга на уход пошол,
А й бежит-то Батыга запинается,
Запинается Батыга заклинается:
— Не дай боже, не дай бог да не дай дитям моим,
Не дай дитям моим да моим внучатам
А во Киеви бывать да ведь Киева видать!
Ай чистыи поля были ко Опскову,
А широки роздольица ко Киеву,
А высокия-ты горы Сорочинскии,
А церковно-то строенье в каменной Москвы,
Колокольнёй-от звон да в Нове-городе,
А й тёртые колачики Валдайския,
А й щапливы щеголини в Ярослави городи,
А дешёвы поцелуи в Белозерской стороне,
А сладки напитки во Питери,
А мхи-ты болота ко синю морю,
А щельё каменьё ко сиверику,
А широки подолы Пудожаночки,
А й дублёны сарафаны по Онеги по реки,
Толстобрюхие бабенки Лёшмозёрочки,
А й пучеглазые бабенки Пошозёрочки,
А Дунай, Дунай, Дунай,
Да боле петь вперед не знай.
Записано там же, 28 июля.
НАЕЗД ЛИТОВЦЕВ
Ай на панови да на уланови (так)
Там жило было два Ливика,
Королевскиих да два племянника.
Оны думали да думу крепкую,
Оны хочут ехать во святую Русь,
А й во матушку да каменну Москву,
К молодому князю Роману Митриевичу,
А й к ему да на почестный пир.
А й приходят-то оны к своему дядюшки,
Чембал королю земли литовские:
- Ах ты дядюшка да наш Чембал король,
А й Чембал король земли литовские!
Уж ты дай-ко нам теперь прощеньицо,
Ах ты дай-ко нам да бласловленьицо, —
Хочем ехать мы да во святую Русь,
A й во матушку да каменну Москву,
А й ко тому ко князю Роману Митриевичу,
А й к ему-то ехать на почестный пир.
Говорит им дядюшка Чембал король,
А й Чембал король земли литовские:
- Ай да родныи мои племяннички!
А й не дам я вам теперь прощеньица,
А й не дам я вам да бласловленьица,
Это ехать вам да на святую Русь.
Еще кто ж езжал да на святую Русь,
А й счастлив с Руси да не выезживал.
Не послушали оны своёго дядюшки,
А й уздали ведь седлали да добрых коней,
Обкольчужились скоро, облагались,
А й садилисе оны да на добрых коней,
Приезжали-то оны да во святую Русь.
Наезжали-то в Руси оно перво село,
А перво село да Ярославское,
А й перво село да прекрасивое;
А й во том сели да было три церквы,
А й было три церквы три соборныих.
Оны жили были да пограбили,
Это-то село да огню придали.
А й наезжали в Руси да второ село,
А й второ село Катеринградское,
Превеликое село да прекрасивоё;
А во том сели да было шесть церквей,
Было шесть церквей да шесть соборныих.
Оны жили были да пограбили,
Это-то село да всё огнём пожгли.
Наезжали во Русии да третьё село,
А третьё село да Косоульское,
А это-то село да превеликое,
Превеликое село да прекрасивое;
А й во том сели было девять церквей,
А й девять церквей было соборныих.
Оны жили были да пограбили,
А это-то село да всё огнём пожгли,
Полонили младу полоненочку,
А молоду Настасью да ведь Митрьевну
Со тыим младенцем двоюмесячным;
Увезли далече во чисто поле
За быстру реку да за Смородину.
Во чистом поли столбы розставили,
На столбы шатры оны роздернули,
Это тут-то молодцы да опочив держат,
А й не много ли не мало столько шесть-то дней.
Как из далеча далеча из чиста поля
Налетела мала птица, певчий завороночок (так),
А садился он ко князю во зеленый сад,
А в саду поёт он выговариват:
—-Ай ты молодой князь Роман Митриевич!
Ешь ты пьешь да проклаждаешься,
Над собой ты ведь незгодушки не ведаешь.
Во твою-то во святую Русь
А й приехало-то два поганыих два Ливика,
Королевскии да два племянника.
Наезжали-то в Руси они перво село,
Оны жили были да пограбили,
Оны то село да ведь огнём пожгли;
Наезжали-то в Руси они второ село,
Оны жили были да пограбили,
Оны то село да ведь огнем пожгли;
Наезжали-то в Руси они третьё село,
Оны жили были да пограбили,
Это-то село да ведь огнём пожгли,
А полонили младу полоненочку,
А й твою-то родиму сестру
Со тыим младенцем двоюмесячным,
Увезли-то ведь далече во чисто поле,
За быстру реку да за Смородину.
А й закручинился тут князь да запечалился
Еще той тоской печалью он великою,
А хватил-то он ножищо да кинжалищо,
Кинул он ножищо во дубовой стол,—
Пролетело тут ножищо скрозь дубовой стол,
Скрозь дубовый стол стало в кирпичный мост:
- Не дойдет-то им щенкам да надсмехатисе!
Ай собирает-то он силы равно три полку,
Равно три полку да ведь тритысячных.
Поезжаает тут ведь князь да Роман Митриевич
А й со своей со дружиной со хороброю
А й во далечо далечо во чисто полё.
Первая дружина да едят-то пьют нападкою,
Вторая-то шоломом роскатныим,
Третья дружина ели столом скатертью.
Приезжае князь да ко быстрой реки,
Ко быстрой реки да ко Смородины;
А й вырезывал-то он да три жеребья,
А три жеребья вырезывал три липовых.
А й спущал-то он да первы жеребьи
На быстру реку да на Смородину:
А которыи-то ели пили да нападкою,
Тыи жеребьи да каменём ко дну, —
А й той-то дружины да убитой быть.
А й спущает он-то вторы жеребьи
На быструю реку он да на Смородину:
А которыи-то ели шоломом роскатныим,
Тыи жеребьи да оны вниз быстрин, —
Это тая-то дружина буде во полон взята.
А спущал-то он ведь третьи жеребьи:
А которыи-то ели столом скатертью,
Тыи-ты ведь жеребьи встречу быстрин, —
Это тая-то дружина да весьма храбра.
А две эты дружины оставляет тут,
Третью-ту дружину за собой берет.
Выезжали они скоро во чисто полё;
Говорит тут младый князь Роман да Митриевич:
— Ай же вы дружинушка хоробрая!
А вы слушайте-тко большаго вотамана,
А и делайте вы дело повелёное:
А и закричит как черный ворон на сыром дубу,
На сыром дубу да во первой након,
А й вы ешьте тогда вы кушайте;
А закричит черной-то ворон на сыром дубу,
На сыром дубу да во второй након,
Вы уздайте седлайте да добрых коней;
А закричит-то черный ворон на сыром дубу,
Нa сыром дубу да во третей након,
А вы едьте ко шатрам белополотняным,
А й возьмите вы берите да вы Ливиков,
Королевскиих возьмите вы племянников.
А сам он обвернулся да серым волком,
Это начал он ведь по полю побегивать,
Это начал он по чистому порыскивать,
Прибегал-то он ведь близко ко белу шатру,
Заходил скоро во стойлы лошадиныи,
У добрых коней головочки пооторвал,
По чисту полю головочки пороскидал.
Обвернулся князь-то добрым молодцом,
Заходил-то в кладовыи оружейные,
А у оружьицов замочики повывертел,
По чисту полю замочики пороскидал.
Обвернулся белым малыим горносталём,
У тугих луков тетивочки повыщелкал.
Это начал по шатру да он побегивать,
Этот весь шатёр да стал продрагивать;
Двоюмесячный младенчик проязычился:
— Маменька, маменька, не мой ли-то дяденька,
Твой братец по белу шатру побегиват,
Ино бел-то шатёр да весь продрагиват?
Услыхали эти речи да ведь Ливики,
Начали горносталя поганивать,
Соболиной его шубонькой закидывать,
А приокинули ведь шубой соболиною,—
А повыскочил спод шубы соболиныи,
А скочил-то он тогда да на окошечко,
Со окошечка скочил да за окошечко.
Обвернулся он тогда да черным вороном,
А й садился-то он да на сырой дуб;
Закричал-то ворон во первой након,
А во первый-то након да на сыром дубу.
Говорят-топоганыи-ты Ливики:
- Ай не кричи-тко ты, черной ворон, да на сыром дубу!
А поберем-то ведь мы нонь туги луки,
А пострелим тебя врана да на сыром дубу,
А мы кровь твою-ту прольем по сыру дубу,
А мы перьё-то роспустим по чисту полю.
А й закрычал тут вран да на сыром дубу,
А й на сыром дубу да во второй након.
Говорят-то ведь тут Ливики таково слово:
— Ай не кричи-тко ты, черной ворон, да на сыром дубу!
А й поберем-то мы теперь свои оружьица,
А й пострелим мы тебя да черна ворона,
А мы кровь твою-ту прольем по сыру дубу.
А мы перьё-то роспустим по чисту полю.
А и закричал тут вран да во третей након, —
Наезжае тут дружинушка хоробрая.
Это тут-то Ливики ведь испугалися
А за тугие-ты луки да захваталисе.
А у тугих луков тетивочки пощолканы,
По чисту полю тетивочки роскиданы;
А бежали оны скоро в оружейную,
А у оружьицов замочики отверчены,
По чисту полю замочики роскиданы;
А бежали тут во стойлу лошадиную,
А тут у их кони без голов стоят.
А спущался он да из сыра дуба,
Обвернулся он да добрым молодцом.
А взимали оны тут поганых Ливиков,
А у большого-то руки сломали, глаза выкопали,
А у меньшого сломали резвы ноги до гузна,
А й посадили тут-то меньшого на большого,
А отпустили-то да их во свою сторону.
Записано там же, 28 июля.
ПТИЦЫ И ЗВЕРИ
А й отчего-те зима да зачаласе,
А й красное лето состоялось?
Зачалася зима да от мороза,
А и красно лето от солнца,
А й богатая осень от лета.
И по тыя-то осени богатой
Вылетала малая птица,
А и малая птица певица;
Садилась в зелену садочку,
А на тое на дерево калино (так),
А и начала пети, жупети,
Всякими она-те ясаками.
А й услыхали русьския птичи,
Сбиралися стады оны стадами,
Прилетали к зелену садочку.
А й садились птичи рядами,
В одну сторону да головами;
А начали пети, жупети,
Заморскую птицу пытати:
— Ай малая птица певица!
Скажи божью правду, не утайсе:
Кто у ваc за морем большии,
Кто за Дунаечким меньшии?
А ответ держит птица певица:
— Глупыя вы русьския птичи!
А зачем же сюда да прилетали,
Зачим про синё море спрашали?
Все у нас за морем большии,
Все за Дунаечким меньшии.
А й крестьяна у насъ по деревням,
А десятски у насъ по селеньям,
А й старосты у насъ по волостям,
Попы дьяки у нас по погостам,
Старцы игумны в манастырях,
Подъячие люди по присуствам,
А гости торговы по посадам.
Воеводы живут у нас по мызам,
Солдаты идутъ по походам,
Цари да царьствуют по царьствам.
А все ль-то у нас оны по службам,
Все ль-то у нас и по роботам.
А еще бы за Дунаечкиим морём
Белой-от колпик был царик,
Белая колпица царица.
А гуси-ты на мори бояра,
Лебеди боярицкия жены,
Соловей при нихъ веселыи
Во всякия игры играёт,
Все ведь он бояр и спотешаёт.
Воробьи боярьски холопы,
Колья жердьё да роботали,
Крестьянски конопля розбивали,
Оттого сыты пребывали.
А голубчик-от на мори попик,
Голубушка-та была попадьюшка,
А й косачки дьячки церковны,
Тетёрки-ты дьяческия женки,
Кулик понамарь церковной.
А травник-от был протаможник.
А терпук-отъ былъ трапезник,
А канюк-отъ былъ ведь человальник,
Рябчикъ-от на мори стряпчей.
А ластушки красны девицы,
Утки да были молодицы,
Селезень гость торговой;
А й по синему морю ведь он плаваёт,
Всякими товарами торгует.
Чайки-ты были водоплавки,
Гагары-ты были рыболовки,
А с озера в озёро ныряли,
Всяку оны рыбу добывали;
На горы их рыба не бывала,
А в торгу их рыбы не видали,
Крестьяна их рыбы не едали.
А журавль-отъ был перевощик:
По синему морю ведь он бродит,
Русьския птицы перевозит,
Цветнаго платия не мочит.
Галици были черници,
Черныя вранъ да игумён,
А ястрёбъ был и атаманом,
А филинъ-от тать да розбойник,
Сокол-от скорыи посланник,
Орёл-оть на мори налетник;
Единожды в год и прелетаё,
А велику себи дань и собираё, —
По три головы да по четыре,
Иногда по целому десятку.
А мошник-отъ на мори крестьянин,
Коппала крестьяньская женка.
А синька б.... и полежлива;
Часто лежит она хвораёт,
Долго она не пропадаёт,
Роботы роботать она может,
Казака нанять она не смыслит.
Дрозд-от у ней казаченко,
День-то он ночи роботаё,
Гроша он найму да не видаё,
Кокуша победъна горюша;
Много она яиц выкладаёт,
А счоту во яицах не знаёт,
Детей выводити не умеёт.
Куропать бобыль беспоместной;
Штаники он носитъ с напусками,
Из куста во кустъ перебродит,
Поместья себе да не имеёт.
Деятель-от на мори плотник,
Желна-та церковной строитель,
По темному лесу летаёт,
Всяко она дерево пытаёт,
Церквы соборы роботает,
Сорока кабацькая женка;
Черныя чеботы держала,
С ножки на ножьку скакала,
На груди подолы подымала,
Молодых ребятъ приманяла:
Без колача да есть не сядёт,
Без молодца да спать не ляжёт;
Пешь же она, курва, не ходит,
Всё ль-то едё на подводах,
А пара у ней коней вороныих,
Извощички ребята молодыи.
Ворона-та на мори бабка;
Когти толстыи грязныи,
Порядню-ту водит худую.
Петухи казаки донскии,—
То-то молодцы да удалыи;
По многу жён оны содёржат,
По три жёны да по четыре,
Инои до целаго десятка,
А всех нарядити он умеёт.
Всема розрядити разумеёт,
Не так какъ на Руси у мужа
Одна ёго бажоная жёнушка, —
И той нарядити он не умеёт,
На работу розрядить не разумеёт.
А курица последьняя птица;
Кто ни ею да поимаёт
Всякой в дыре да ковыряёт,
Все из яица бедну пытаёт,
Любимым зятевьям и припасаёт.
Левъ-тот на мори мясник был,
Медведь-отъ был кожедерник;
Много он кож придираёт,
Сопогов на ногахъ не видаёт.
Волкъ-тот и на мори овчинник;
Много онъ овчинъ придираёт,
А й шубы он на плечах не видаёт,
Велику себи стужу принимаёт.
Олень-отъ скорыи посланник,
Зайко-то на мори калачник,
А ножки тоненьки беленьки,
Калачики пекёт он и мяконьки.
А лисица молода молодица;
Дологъ хвост — и не наступит,
Зделаёт вину — она не скажё.
А собака-та зла лиха свекрова;
День она ночи варайдаёт,
Дела никакова не скажёт.
А й кошки эты были вдовицы,
То-то сироты да бобылицы;
Днёмъ кошки лежа по печкам,
Ночью пойдут по добычкам,
А криночки горшочки открывают,
Без ложки сметанъку снимают,
За то же их бьют и беспощадно.
А всем молодцам был и роспуск;
Всем удалым был и розъезд:
Красным девицам по теремам,
А й молодым молодцам был и по лавкам,
А молодыим молодкам по скамейкам.
Старым старикам и по полатям,
Старыим старушькам по печкам.
То-то старуха на печки,
То-то старухи надоества, —
Кринка овсянаго теста.
А ела бы старуха, молчала,
Молчала бы старуха, не ворчала... тпру.
Записано там же, 29 июля.
ПОТАП АНТОНОВ
Потап Трофимович Антонов, крестьянин дер. Гагарки Шальского погоста, бодрый старик, лет под 70 от роду, занимающийся земледельем и рыболовством. Былинам он выучился от своего деда, крестьянина, умершего 97-ми лет, а дед, в свою очередь, перенял их от слепого калики Мины Ефимова из Андомы (Вытегорского уезда), который много странствовал, ходил и в Москву и там, по уверению Антонова, научился «старинам». Этот Мина пользовался особенным уваженьем своею мудростью; сам Антонов помнит его в детстве; умер он лет 60 тому назад. Потап Антонов сделался известен г. Рыбникову, для сборника которого писарь, служивший при местном исправнике, записал с его слов несколько былин. По какой-то ошибке он при этом назван Потапом Потахиным.
СУХМАН
Было во славном во городе во Киеви
У ласкова князя у Владимира,
Заводился у него-то тут почестной пир.
На том на пиру у Владимира
Были князи ведь тут, вси ведь бояра,
А вси сильни могучи вси богатыри:
А сидит во самом-то во большом углу
А Сухман да сидит сын Долмантьевич.
Вси князи оны вси тут бояра,
Сильнии могучии богатыри,
А едят-то, пьют, вси-то кушают
И белую лебедь оны рушают.
Молодой Сухман сын Долмантьевич
Он не есть, не пьет, сам не кушает,
Белой лебеди сам не рушает,
Нечим молодец сам не хвастает.
Зговорит Владимир стольно-киевской:
— Что же ты, Сухман сын Долмантьевич,
Ты не ешь, ты не пьешь, ты не кушаешь,
Белой лебеди сам не рушаешь,
Ничим молодец сам не хвастаешь?
Воспроговорит Сухман сын Долмантьёвич:
— Ах же ты Владимир столен-киевской.
Дай-ко мне времечки день с утра,
День с утра и как до вечера,
Мне поездить Сухману нынь по заводям.
Привезу ти лебедушку живьём в руки,
А на твои на пир княженецкии,
На твои на стол на дубовыи.
Дал ему времечки день с утра,
День с утра и как до вечера.
Поехал Сухман сын Долмантьевич;
Он ездил день с утра до вечера
А по тихим глубоким по заводям,
Не наехал ни на гуся, ни на лебедя,
Ни на сераго на малаго утеныша.
Проездил Сухман трои суточки,
Приехал Сухман сын Долмантьевич
Ко матушке ко Непры реки;
А у той ли у матушки Непры реки
А стоит тут сила ведь-то малая,—
Вода с песком возмутиласи;
Стоит за Непрой, за Непрою рекой
А неверныи силы сорок тысячей,
Мостят мосты все калиновыи,
Ладят тут перейти через ту Непру,
Ко тому ли ко городу ко Киеву,
Ко ласкову князю Владимиру,
Ладят Киев град как огнём пожгать,
А Владимира-того во полон-тот взят.
Тут Сухман здогодается,
А пошол Сухман за тую Непру,
Находил ён дубиночку вязиночку:
В долину как дубина девяти сажон,
В толщину как дубина три обоймени.
Тут Сухман снаряжается, —
За вершинку брал — с комля сок бежал.
Стал по поганыим похаживать,
По тою по силе по неверныи,
Стал ён дубиною помахивать,
Убил ён татар сорок тысячей;
Со всих сторон дубину приущолкал ён,
В кровь ён дубину приомарал тут.
А из поганыи из силы тут
Оставалося только два татарина,
А ёны от его обряжалися,
За тыя за кустья завалялися.
Пошол тут Сухман ён во Киев град
Ко тому ли князю ко Владимиру.
Говорит Владимир таково слово:
— Что же долго ты ездил, Сухман, теперь?
Ездил ты да трои суточки,
Привез ты ко мне нынь лебёдушку,
Обещался кою да живьем в руки,
А ни сераго ни малаго утёныша.
Ответ держит Сухман как тут,
Ответ держал сын Долмантьёвич:
— Не до того мне-ка нынь деялось!
Был я ведь нынь за Непрой рекой,
Увидал я силы сорок тысячей,
Той ли силы поганыи,
Той ли силы всё неверныи,
Оны ладили тут как ведь Киев град,
Киев град как огнём пожгать,
А Влодимира тебя в полон как взять.
А говорят князи ведь и бояра
А и сильни могучи богатыри:
— Ах ты Владимир столен-киевской!
Не над нами Сухман насмехается,
Над тобою Сухман нарыгается,
Над тобой ли нынь как Владимир князь.
За тыи за речи за похвальныи
Посадил его Владимир стольно-киевской
Во тыи погреба во глубокии,
Во тыи темницы темныи.
Железными плитами задвигали,
А землей его призасыпали,
А травой его замуравили,
Не много ли не мало лет-то на тридцать.
Послали туда ведь-то оследовать,
К той ли ко матушки Непры реки,
Старого казака Илью Муромца.
А пошол старой казак Илья Муромец,
Он пошол к матушки Непры реки,
А стал Илья как по силе похаживать,
По той ли силы он поганыи,
По той ли по силы все неверныи, —
Он нашол там дубиночку вязиночку,
А лежит она меж силы меж поганою,
А лежит тая дубина девяти сажон,
В толщину тая дубина три обоймени,
Со всих сторон дубина приущолкана,
В кровь дубина приомарана.
Пошол да старой ён ко городу,
Ко тому ко городу ко Киеву,
Увидал два татарина поганыих.
Говорят тут татарины поганыи:
- Ты куда, калика, перехаживать,
Ты откуль идешь, откуль путь держишь?
Воспроговорит старой Илья Муромец:
- Я иду ведь от города от Киева,
От ласкова князя Владимира.
Говорят татарины поганыи:
- У нас как. ведь есть нынь во Киеви
А богатырь старой Илья Муромец;
По многу заедат-то хлеба к выти он,
По многу ль выпиват питья медвянаго?
Говорит Ильюша таково слово:
- У нас как было нынь во Киеви,
У ласкова князя Владимира,
Ест хлеба по колачику крупивчату,
Запивае стаканчиком медвяныим.
– То тут у Ильюши ведь не сила есть.
Как мы есть поганы татарова
Едим хлеба к выти по печи печенаго,
По ушату пьем водоносныих.
Воспроговорит Илья тут ведь Муромец:
— У нас было во городе во Киёви
При ласковом князи Владимири
Коровищо была обжорищо, —
Она много ела, вино пила тут,
Нынь вся она теперь перелопала.
Тут татаринам поганым не к лицу пришло,
Выскакали со шатра полотнянаго,
Кинули в Ильюшу ножищо оны тут.
Попало тут во дверь во дубовую,
Выскочила тут и со липиньямы.
Взял Ильюша старой тут ведь Муромец
Клюху свою он дорожную,
А ударил ён по татаровам,—
Тут у татаринов души нету.
Приходит старой Илья Муромец
Ко городу ко тому ко Киеву,
Ко ласкову князю Владимиру,
Ответ держал, выговаривал:
— Правда Сухмана Долмантьёвица,
Чем Сухман только хвастает.
Был-то я у Непры реки,
Видел силы поганой убитою,
Числом лежит сорок тысячей.
Меж тыма меж поганыма татарамы
Увидал дубину девяти сажон,
В толщину дубина три обоймени,
Со всих сторон дубина приущолкана,
В кровь-ту дубина приомарана.
Зговорит Владимир таково слово:
— Ах же вы князи вы бояра,
А вы сильни могучи вси богатыри!
Выводите Сухмана со погребов,
Со тых погребов со глубокиих,
А со тых ли со темниц со темныих.
Тут приходили князи бояра,
Сильни могучи богатыри;
Траву-ту всю оны тут вырвали,
Землю из плиты ведь повырыли,
Железную плиту повыняли,
Выводили Сухмана сына Долмантьевича
Со тых погребов со глубокиих,
Со тых ли со темниц со темныих.
Воспроговорят ему вси князи бояра:
—-Ах ты Сухман сын Долмантьевич!
За твои услуги великии
Тебя пожалует Владимир столен-киевской
Золотою казной тебя долюби,
Городами-то да с пригородкамы,
Приселами-то да со приселкамы.
Выходит Сухман сын Долмантьевич
Со тых погребов со глубокиих,
Со тых ли со темниц со темныих,
Говорит Сухман таково слово:
- А не честь хвала молодецкая
Брать города с пригородкамы,
Брать присела да со приселкамы,
Брать мне бессчетна золота казна,
А моя есть смерть напрасная,
От тых от ран от великиих.
Выдергал он листочки маковыи:
- Протеки от ран от великиих,
Протеки Сухман река ты кровавая.
Записано в Пудоже, 31 июля.
ДОБРЫНЯ И ЗМЕЙ
И задумал Добрынюшка поехать ён
Ко той ли ко речки ко Пучайныи.
Только просит Добрынюшка прощеньица,
Только просит Добрыня бласловеньица
У родители своеи как у матушки,
У честной вдовы Офимьи Олександровной:
— Уж как дай-ко мне-ка-ва прощеньицо,
Дай-ко мне-ка благословленьицо,
Мне съездить ко речки ко Пучайныи;
Надо в той мне речке покупатися,
Простудить мне-ка нынь да тело нежное.
Ответ держит да ко Добрынюшки
А его же ведь тут родна матушка:
— Ах же ты чадо мое милое,
Молодой Добрынюшка Микитиниц!
А там ведь есть змея как тут поганая,
Тобе съест Добрыня, поглотает она.
Говорит Добрыня родной матушке:
— Не боюсь я змеи топерь поганыи.
Уж ты дашь мне прощенья — поеду я,
А не дашь прощеньица — поеду я.
Только дала Добрынюшки прощеньицо,
Только дала Добрыни благословленьицо.
А выходит Добрыня на широк двор,
А берет в руки уздицу тесмяную,
На того добра коня ён накладывает,
Войлочки да он накидывает,
Седёлышко да он накладывает,
Toe седёлышко окованое,
А двенадцати подпругами подтягивал,
Сам ён подпругам приговаривал.
Не просты были подпруги — семи шелков,
Не простого-то шолку — шахтанскаго,
Пряжечки из меди из казанскии,
Шпенечки из булата были железа сибирскаго.
С собою берет он товарища
Потыку Михайла Ивановича.
Во тугии руки тугой быстрой лук,
Палицу берет он военную,
А копье-то берет да долгомерноё,
Саблю взимает-то вострую.
Сел-то Добрыня на коня добраго,
Поехали ко реки ко Пучайныи.
День-тот едут не доедучись,
А другой едут не видаючись,
А на третий-то день доезжаючись.
А приехал Добрыня ко Пучай ко реки,
Останавливал коня на чистоем на поли,
Привязывал коня да к дубу сырому,
Оставлял-то тут брата крестоваго,
Потыку Михайла Ивановица.
Пошол-то Добрыня к речки быстрыи,
Ко той ли-то ко речки ко свирипыи,
Скидывает с себя платьё-то дорожноё,
Розувает сапожки зелен сафьян,
Вынимает с буйной головы
Шляпу свою да земли греческой,
Скидывает рубашку миткалиную,
Штаники розул ён со напускамы.
Опустился Добрыня в ричку быструю,
Сквозь тую он струйку ведь пронырнул.
Сквозь другу он тут повынырнул,
Сквозь третью он повыскочил.
И это тут вода в реки смутиласи,
Лютая змея показаласи.
Тут перепался брат крестовыи,
Потык Михайла сын Иванович,
Угнал Добрыни коня добраго,
Увёз у Добрыни тугой быстрой лук,
Палицу увез ён военную,
Копье-то увез как долгомерное,
Саблю увёз ён ведь вострую.
Одна осталась только шляпа греческа,
Тая ли шляпа богатырская.
Тут ведь выскакивал со риченки,
Надевал ён платье свое скоро тут,
Обувал ён сапожки зелен сафьян,
Брал ён шляпу земли греческой,
А махнул-то ведь как он на ту змею,
А й на тую змею на поганую,
Отбил-то у змеи он три хобота,
Пропустил-то змеи кровь горючую,
А сшибил-то змею да на сыру землю,
Наступил-то змеи да ножкой правою,
А на тыи наступил да ей на хоботы,
Ладил отсечь буйну голову.
Тут-то змея ему смолиласе,
Нечестлива она покориласе:
— Ах же ты Добрынюшка Микитиниц!
Не убей-ко змеи меня до смерти нынь.
Я буду змея теби покорная,
А я буду змея теби повинная
Спусти-ко ты змею да на свою волю,
А я буду сестра теби меньшая,
А ты будешь брат да мне-ка большии.
А на ты лясы Добрыня приукинулся,
Спустил-то змею да на свою волю.
Тут-то змея подымаласе
Выше лесу того она стояцего,
Ниже облака того ведь летацаго,
Полетела змея как ко Киёву,
Ко тому ли ко князю ко Владимиру.
Тут пошол как Добрынюшка во свой-тот дом;
Сустигала Добрыню ночка темная
На тоём поли его на чистоём.
Столбички росставил тоцёные,
Шатёр-тот роздвинул полотняныи,
Тут-то Добрыня спать ложился он,
На матушку ложился на сыру землю,
На тую ложился мураву траву.
Спал тут Добрыня от вечера,
Спал тут Добрыня до полуночи,
От полуночи спал ён ведь до утра
От крепкаго сна пробуждается,
По утру ставал ён ранёшенько,
Умывался водою сам белёшенько,
Утирался полотёнышком сушохонько,
Господу богу помолился,
Во сырую во землю поклонился.
Берет в руки-то трубочку подзорную,
Оглядел ён ко городу ко Киёву,
Ко ласкову князю Владимиру.
Летит-то тут змея поганая,
А несет во когтях дочку царскую,
Царскую дочку княженецкую.
Тут-то Добрыня закручинился,
Тут как Добрыня запечалился.
Он приходит Добрыня во свой как дом,
Он садился на брусову нову лавочку,
Он повесил голову до самой зени.
Под ходит к ему родна матушка,
Она стала Добрынюшку выспрашивати,
Она стала Добрынюшку выведывати:
— О чём ты, Добрынюшка, кручинишься,
О чем ты, Добрынюшка, печалишься?
А ответ держал Добрыня к родной матушки:
— Не об чём я Добрыня не кручинюся,
Не об чём я Добрыня не печалуюсь,
Только дай-ко мне-ка, матушка, прощеньицо,
Только дай-ко мне благословленьицо,
Мне съездить ко городу ко Киеву,
Ко ласкову князю ко Владимиру;
У того князя как у Владимира
А й зачался пир да на двенадцать дён,
Для князей ли пир как для бояров
А для сильних могучих для богатырёв.
Сел тут Добрыня на коня добраго;
Скоро будучись Добрыня на чистом на поли,
Приезжает ко городу ко Киёву,
Ко тому ко князю ко Владимиру,
Ко тыи стены городовыи,
Ко тыи ко башни угловыи.
Прямо ехал Добрыня через стену тут,
Через тую стену городовую,
Через тую башню угловую.
Заезжает Добрыня ко Владимиру на двор,
Сбывает слезает с коня добраго,
Привязыват коня ён ко столбичку,
Ко тому ли столбу ко точеному,
Ко тому ль кольцу золоченому,
Насыпает пшены белояровыи.
Пошол-то ведь Добрыня во высокой дом,
Проходит ён во гриденю столовую,
Где стоят столы там дубовыи,
Кладены скатерти шелковыи,
А укладены ествы сахарнии,
А й росставлены питья медвяныи.
Он крест тут клал по писаному,
А поклоны-ты ведет по ученому,
На все на четыре на стороны,
Тому же Владимиру в особину.
Ставает Владимир на резвы ноги,
Говорит Владимир таково слово:
— Ах же вы князи вы бояра.
А вы сильни могучи богатыри!
Ставайте з-за столов вы дубовыих,
3-за тыих [з]-за естов вы сахарниих,
З-за тыих [з]-за питьев вы медвяныих,
Вы берите-ко гостя нынь под руки,
Садите вы гостя за стол как нынь,
За тыи столы его дубовыи,
За тыи за ества за сахарнии,
А и за тыи за питья за медвяныи,
Проводите вы во место во большое,
Где ему место ведь полюби.
А ставали князи тут ведь бояра,
Сильни могучи вси богатыри,
А взимали тут гостя ведь за руки,
Проводили за столы тыи дубовыи,
За тыи за ествы за сахарнии,
За тыи за питья за медвяныи,
Наливали чару зеленаго вина,
Другу наливали пива пьянаго,
Третью наливали меду сладкаго.
Принимает Добрыня единой рукой,
Выпивает Добрыня единым духом,
Ставает Владимир на резвы ноги,
А приходит Владимир супротив стола,
Сам он говорил таково слово:
- Ах же вы князи вы бояра,
А вы сильни могучи богатыри!
Кто у вас едет во Туги-горы,
А во тыи пещеры змеиныи,
За моёй-то ведь дочкой за царскою,
За моёй-то дочкой государскою?
А как за тыма столами за дубовыма,
За тыма за ествами сахарними,
За тыма за питьямы медвяныма,
Да никто ничего тут не спроговорит;
Ни от большего, как ни от меньшого, —
3-за того стола з-за середнего
Меньший боярин Иван как тут,
А по изотчины как Карамышович,
3-за стола выходит з-за середнего,
Поклонился к Владимиру низешенько,
А ён сам зговорил таково слово:
— Послухай-ко, Владимир столен-киевской!
Из нас некому ехать в Туги-горы,
А во тыи пещеры змеиныи,
За твоёй-то за дочкой за царскою,
За твоёй-то дочкой княженецкою.
А я был теперь как у риценки,
А у той я реки да у Пучайныи,
А я видел как там Добрынюшку,
Он как со змеёю там поляковал:
А махнул на змею как шляпой греческой,
А отбил от змеи-то он три хобота,
Пропустил-то змеи как кровь горючую,
А сшиб-то змею да на сыру землю,
Наступил-то змеи как он на хоботы,
Ладил отсечь буйну голову, —
Это тут же змея возмолиласи,
Нечестлива ему покориласи,
Называла его братом большиим,
А ёна называлась сестрой меньшою.
Дак ему буде ехать во Туги-горы,
Во тыи пещеры во змеиныи,
За твоёй топри дочкой за царскою,
За твоей топри дочкой княженецкою.
И подходит Владимир стольно-киевской
Ко тому Добрыни близёшенько,
Говорит словце ему поскорёшенько:
— Ты послухай, Добрыня сын Микитинец!
Я накину на тя службу великую,
А я службу накину не малую;
А ты съезди от города от Киёва,
От того князя как от Владимира,
А во тыи во славны Туги-горы,
А во тыи пещеры змеиныи,
За моёй-то дочкой за царскою,
За моёй-то дочкой княженецкою.
Ставал тут Добрыня на резвы ноги,
А выходит з-за столов дубовыих,
З-за тыих за естов з-за сахарниих,
З-за тыих за питьев за медвяныих,
Господу богу помолился сам,
Всем благодарность относил как он.
Становился Добрыня на своё место
Осередь той полатьг грановитыя,
Топнул Добрыня ножкой правою,
Тым ли он чоботом булатниим, —
Весь шатёр тут шатается,
Тыи столы опрокидаются,
Питья в стоканах проливаются,
А бояра со стульев повалилисе,
По тому мосту да покатилисе.
А выходит Добрыня на улицку,
К своему коню приходит ко доброму:
- Ах ты мой конь есте добрыи!
А не знаешь топерь ты незгодушки.
А Владимир князь столен-киёвской
Он накинул службу тяжёлую.
Садился Добрыня на коня добраго
А поехал Добрынюшка во свой-от дом.
Становил коня да своя (так) добраго
А во тую во стойлу лошадиную,
Насыпал пшёны белояровыи.
А приходит Добрыня в свой как дом,
А садился он как ведь на лавочку,
Он повесил головку до самой зени,
Сам он кручинится, печалится.
Подходит к ему как родна матушка,
Честна вдова Офимья Олександровна,
Начала Добрыню выспрашивати,
Ена начала Добрыню выведывати:
— Ты об чём ныне, Добрынюшка, кручинишься,
Да об чём ты, Добрынюшка, печалишься?
А ты был ведь, Добрынюшка, во Киёви,
А у ласкова князя у Владимира,
А на том ты на пиру на почестноём.
Али место тебе было не полюби,
Али чара ли тебе не рядом пришла,
Не рядом пришла как непочетная,
Али пьяница дурак в глаза наплевал,
Али девки-курвы насмеялисе?
Зговорит Добрыня таково слово:
— Ай же ты родитель моя матушка,
А ты честна вдова Офимья Олександровна!
А ведь место было мне-ка ведь полюби,
А й ведь чара ко мне да всё рядом-то шла,
А й чара тая ведь-то почетная,
Пьяница дурак в глаза не плёвал,
Девки-курвы не смеялисе;
А накинул Владимир столен-киевской
На меня службу топерь тяжёлую:
Надо съездить мне-ка во Туги-горы,
А во тыи пещеры змеиныи,
За его-то за дочкой за царскою,
За его за дочкой княженецкою;
Дак об том я Добрынюшка кручинюсе,
А об том так Добрынюшка печалуюсь.
Говорит родитель ему матушка,
Честна вдова Офимья Олександровна:
— Не кручинься, Добрыня, не печалуйся!
А ездил-то ведь твой ведь батюшко
Во тыи во славны во Туги-горы,
Во тыи пещеры змеиныи,
Побивал ён ту змею поганую.
Ты послухай-ко да меня матушки,
Честной вдовы Офимьи Олександровной:
Ты поедешь теперь да во Туги-горы,
А во тыи пещеры во змеиныи,
Не бери-тко с собой туга быстра лука,
Не бери-ко ты палицы военныи,
Не бери-ко копья долгомернаго,
Не бери-ко ты сабли с собой вострою.
Дам теби плеточку семи шелков,
Этой плеточкой будешь помахивать;
А еще дам я тебе тальянской плат, —
А рука твоя права призамашется,
Свет со глаз как потеряется,
Тебя станет змея она потаскивать,
Станет люта тебя побрасывать,
Ты возьми-тко нынь свой тальянской плат,
Поводи по тому лицу по белому,
А утри-тко свои ты очи ясныи,
Будешь лучше стараго да лучше прежнаго.
Поводи коня да по толстым рёбрам
Тым платком ты тальянскиим,
Тогда здымай ты ручку свою правую,
А махни плетью да ты шелковою, —
Ты склонишь змею-ту на сыру землю,
Оторвешь у змеи ведь шесть хоботов,
Придаешьзмеи смерть ты ведь скорую.
Это сел Добрыня коня добраго (так),
Он поехал Добрыня во тыи оны
А во ты славны да во Туги-горы,
Во тыи пещеры да во змеиныи.
Ехал Добрынюшка двенадцать дён,
Обеда Добрыня не обедывал,
Только колачиком Добрыня закусывал.
На тринадцатыйдень доезжает он
А во тыи во славны во Туги-горы,
В тыи пещеры змеиныи,
А ко тым ведь ён ко Тугим-горам.
А и то змеи как не случилосе
А во тыих во славных во Тугих-горах,
А во тых ли во пещерах во змеиныих;
Только там сидит одна дочка царская,
Царская дочка княженецкая.
Глядит Добрыня во чисто полё,
А летит змея тут поганая,
Во когтях несет да тело мертвое.
А увидала змея как Добрынюшку,
Как сидит Добрыня кони доброём (так),
А спустила змея тело мертвое,
А й на матушку спустила на сыру землю,
А на тую спустила мураву траву,
Сама подлетела ко Добрынюшке:
— Ах же ты Добрынюшка Микитиниц!
Ты зачем нынь приехал в Туги-горы,
А во тыи пещеры змеиныи?
Тут-то змея она сряжается
Со Добрынюшкой да биться ратиться.
Оны бились со змеёй трои суточки,
Не едаючись как не пиваючись.
Стала змея тут поганая,
Она стала Добрынюшку покидывать,
Она стала Добрынюшку побрасывать.
А вспомнил он Добрынюшка
А родительско он наказаньицо,
А берет-то Добрыня в руки белыи,
А берет-то Добрыня плат тальянскии,
Поводил ён сам как по белу лицу,
Утер глаза да свои ясныи, —
Стал Добрыня лучше стараго,
Стал Добрыня лучше прежнаго.
Поводил коня он по тучным ребрам, —
Пошел его конь по чисту полю,
По чисту полю пошёл со храбростью.
Поимал Добрыня змею лютую,
Поимал Добрыня во белы руки,
Приклонил Добрыня ко сырой земли,
А махнул-то Добрыня ручкой правою
Тою ли плеткою шелковою,
Оторвал ён змеи да буйну голову.
Приезжает тут Добрыня ко пещеры той,
А ко той ли ко пещеры ко змеиныи,
А взимал-то ведь тут дочку чарскую,
Царскую дочку княженецкую.
Он поехал ко городу ко Киёву,
Ко ласкову князю Владимиру,
Тут он привез да дочку царскую,
Тую ли дочку княженецкую.
Выходит Владимир на круто крыльцо,
А стретает Владимир со честью тут,
Со великою со той благодарностью:
- А спасибо ти, Добрыня Микитиниц!
Сослужил мне-ка службу великую,
А привез мою да ты дочку царскую,
Царскую дочку княженецкую.
А дарил его Добрыню золотой казной,
А дарил его Добрыню платьем цветныим,
Благодарность сказал да до самой земли:
- А спасибо благодарно, Добрынюшка!
Послужил мне-ка князю Владимиру.
Никого не мой найти я во Киеви,—
Из тых только из богатырёв
Только ты один нашолся Добрынюшка.
Тут Владимир оставается,
А поехал Добрыня во свой он дом.
Записано там же, 31 июля.
ДОБРЫНЯ И АЛЕША
Во славном во городи во Киёви,
При ласковом князи при Владимири,
Жили были честныи тут бояра
И вси сильни могучи богатыри.
Воспроговорит Добрыня таковое слово:
— Ах же ты Владимир столен-киёвской!
Хочу я Добрыня поженитися
На молодой Настасьи Микуличной.
Это тут ведь завелся у Добрынюшки,
Этот тут ведь завёлся почестной пир,
Перво любовь начинается,
Честный пир производится.
Пошол тут Добрыня во божью церкву,
Принял Добрыня по злату венцу,
Златыми венцами повенчалися,
Златыми перстнями обручалися.
А й живет-то Добрынюшка при Киёви,
Он при ласкови князи при Владимири.
А изволил Добрыня ли сказать теперь,
Честное слово воспроговорить:
— Ах же ты есть молода жена,
Молода Настасья Микулична!
Ах же родитель моя матушка,
Честна вдова Офимья Олександровна!
Дай мне Добрынюшки прощеньицо,
Дай-ко Добрыни бласловленьицо,
А съездить Добрыни на чисто на полё,
А мне ли Добрыни исполяковать,
Могучи плечи Добрынюшки росталкивать.
Ответ держит ему матушка,
Честна вдова Офимья Олександровна:
— Поезжаешь, Добрыня, на чистое на полё,
На кого оставляешь стару матушку,
На кого покидаешь молоду жену,
Молоду Настасью Микуличну?
Куда оставляешь золоту казну,
Куда кладешь-то цветно платьицо,
На кого еще оставишь добрых коней?
Ответ держит Добрыня он ко матушки,
Ко честной вдовы Офимьи Олександровной:
— Ты родитель моя-ка сударь матушка,
Ты честна вдова Офимья Олександровна!
А добрых коней я во полё спущу,
Золоту казну я в погреба замну,
Цветно платьицо я на вышки кладу.
А тебе как родитель моя матушка,
Честна вдова Офимья Олександровна,
Оставлю тебе я золотой казны,
Золотой казны тебе бессчетныи,
Молодой жены я завет кладу:
Я не буду Добрынюшка с чиста поля,
Я не буду Добрыня ровно три году,
А во ты-пору Настасья вдовой живи,
Хоть вдовой живи, а хоть замуж поди,
Ты за князя поди, ли за боярина,
Аль за сильнаго могучаго богатыря;
Не ходи только за братца за крестоваго,
А за младаго Олёшу за Поповица.
Это тут Добрыня снаряжается,
А й на добрых коней-то он сбирается,
А берет с собой нынече товарища,
Брата берет-то он крестоваго,
А и Потыку Михайлу Ивановица,
И поехали оны на чистое на полё.
День от дни как коротается,
Скоро будет здесь они как на чистыих на полях
А на тыих ли на роздольицах широкиих.
Оны ехали, дорожку продолжали тут,
А приехали оны на чисто на полё
А на тыи на роздольица широкии,
Поделали тут стойлы лошадиныи,
Роздернули шатры полотняныи,
Насыпали пшены белояровыи
Во тых ли во стойлах лошадиныих.
Оны-то ведь стали пировати тут,
Хлеба соли тут покушати,
По чары выпить зеленаго вина,
По другой-то выпить пива пьянаго,
По третьей выпить меду сладкаго.
Поели, попили, покушали,
Сделали нынь опочив себе,
А й ложилиси спать во белых шатрах,
А й ложилися спать оны по вечеру
И спали тут ёны до утра,
До того же спали до бела свету.
Тут Добрыня профатается,
Сам говорит таково слово:
— Стань-ко брат мой крестовыи,
Подь ты Михайла сын Иванович,
Ото крепка сна да пробудись-ко ты.
Ставал его брат тут крестовыи,
Вымыл очи свежой водой,
Утерся полотенышком сушохонько,
Господу богу помолился,
На вси стороны ведь ён поклонился,
И пошол во конюшни лошадиныи
Засмотрить пошол ён да добрых коней,
Все ль кони стоят там по старому,
Все ль кони стоят тут по прежному.
Осмотрел, оглядел он коней добрыих,
Все кони стоят там по прежному,
Зоблют пшену белояровую,
Пошол ён как от добрых коней,
И взял ён тут ведь во белы руки,
Трубочку взял ён подзорную,
Поглядел ён тут во чисто поле.
Оглядел ён во чисто полё как тут,
Во тое во поле во чистоё,
А ко той ли горы он ко высокии,
Ко тым лесам ко дремуциим,—
Под той ли под горою под высокою
А стоит ведь конь там богатырскии,
А сидит на кони воин главныи:
Голова у него как бурак сильняя,
И глаза у него как чаши пивныи,
Нос палица как богатырская;
На левой ноги как борзой кобель,
На правой ноги как ясен сокол.
Это тот ли кобель воспроворкивает,
А ясен сокол как воспросвистывает,
И также богатырь воспроговорил ён:
- Я матушку русьску землю,
А русьску землю я наскрозь пройду,
Что ни лучшиих богатырев в полон возьму.
Это тут его брат крестовыи,
Потык Михайла сын Иванович,
Ён повесил головушку до самой земли,
А идет-то он, сам кручинится,
А идет-то, сам ён печалится;
А стретает его брат тут крестовыи,
Молодой Добрынюшка Микитиниц:
- Об чем ты, мой брат, нынь кручинишься,
Об чем ты скоро нынь запечалился?
Ответ дёржит брату крестовому
Потык Михайла сын Иванович:
— Видел богатыря престрашнаго,
А сидит богатырь на добром кони,
А сидит-то богатырь, сам шатается,
Ладит-то ён русьску землю наскрозь пройти,
Нас богатырев нынь как во полон взимат.
Возговорит Добрыня таково слово:
— Поезжай-ко, богатырь, поскорешенько,
Потык Михайла сын Иванович!
Прогони-тко богатыря с чиста поля,
Со тою со силою великою,
Со тою со силою неверною.
Поклонился брат ему крестовыи,
Потык Михайла сын Иванович:
— Я не смею поехать на чисто поле
На этого богатыря престрашнаго, —
Я этого богатыря весьма боюсь.
Это-то Добрынюшка выходит сам
Со того ли шатра полотнянаго:
— Оставляйся, брат ты мой крестовыи,
Стереги береги ты белой шатёр;
Я поеду Добрыня на чисто полё
Пред того ль богатыря престрашнаго.
Выскакивал Добрыня скорым на скоро
На тое седелышко окованое,
Взимает палицу военную,
А копьё-то берет долгомерноё,
Поводами коня он призадергивает,
Шпорамы коня подшевеливаёт.
Никуда как Добрыня не оглянется,
Только смотрит Добрыня во чисто полё.
На того ли престрашнаго богатыря.
Он наехал Добрыня пред богатыря,
Закрычал-то Добрыня во всю голову,
Колько у Добрыни было голоса:
— Что же ты, богатырь, сидишь на кони,
А не стретаешь меня таперь Добрынюшку?
Надо нам с тобою познакомиться.
Приздынул ён головки богатырь тут,
Сам зговорит таково слово:
- Молодой Добрыня, не поезживай,
А русьской богатырь не попурхивай,
А будешь в мои руки поиманой,
А вдруг ты будешь приобщипаной.
А на то Добрыня не согласён был.
Розгорелось ёго сердцо богатырскоё,
Розогнал ён коня как по чисту полю,
Бил коня ён по туцным рёбрам,
А поехал он на ручку он на правую,
Стал бить рубить он силу тут поганую,
Котора стояла при богатыри.
Дока ладился он богатырь, ладился,
А во ты-пору Добрынюшка прикончил всех,
А убил ён силы поганыи,
А убил ён силы сорок тысяцей.
Сам он говорил таково слово
Молодой Добрыня Микитиниц:
- Выезжай-ко, богатырь, на чисто на полё.
У меня палица как розмахаласе,
Сила как росходиласе.
Поехал богатырь на чисто на полё,
Розъезд-то делали великии.
Съехались на копья на вострыи, —
Копья по яблокам срывалисе,
А друг друга оны не ранили.
А съехались они на палицы,
А й на палицы тыи военныи,—
Друг друга тут приударили,
Ни который которого не ранили.
Третий раз оны съехались
А на тыи на сабли на вострыи,
Отфатил Добрыня богатырю,
Отфатил ён Добрыня буйну голову.
Пал тут богатырь со добра коня,
Тот богатырь кончается.
Тут поехал Добрыня к своему шатру,
К своему шатру он ко белому,
А ко брату тому он ко крестовому.
Соходил Добрыня ён с коня добраго,
Становил коня да ён во стойлы-ты,
А во стойлы во тыи лошадиныи.
День-тот за день как вода текет,
А неделя за неделю как трава ростет;
Прошло того времечку ведь три году,
А не видать Добрыни со чиста поля.
Стал Владимир тут подхаживать,
Молодую Настасью подговаривать
За его ли за брата за крестоваго,
А за младаго Алёшу Поповица.
Ответ держит Настасья Микулична:
— Я исполнила заповедь женскую,
Я исполню ведь заповедь мужскую.
А не будет Добрыня со чиста поля,
А пройдет того времечки-то ведь шесть годов,
Я во ты-пору Настасья вдовой живу,
Хоть вдовой живу я, хоть замуж пойду,
Я за князя ль пойду, за боярина,
А за сильнаго могучаго богатыря,
Не пойду ль только за брата крестоваго,
А за младаго Олёшу Поповица.
Это день от дни как продолжается,
А ездит Добрыня на чистых на полях,
А проходит-то времечки ведь шесть годов,
А не видать-то Добрыни со чиста поля.
Это стал Владимир ён подхаживать,
Стал ён Настасью подговаривать:
— Ты поди, поди, Настасья Микулична,
А поди топере во замужество,
А за братца поди-ка за крестоваго,
За младаго Алёшу за Поповица;
А я был Владимир на чистом поли,
Видел Добрынюшку убитаго,
А лежит убит Добрыня на чистом поли,
А ён ножкамы лежит вдоль дороженки,
Буйной головой лежит во ракитов куст,
А ён ручкамы лежит о сыру землю,
Сквозь его ребра травка выросла,
Росцвели цветочки лазуревы.
Это тут Настасья приодумалась:
- Я не знаю сама своей головушки,
А сама своей головушки подевати,
А меня не в честь берут, как неохвотою,
А и силою меня берут неволею.
А про то ведь Добрынюшка не ведает,
Как тут ведь Настасья просваталась
За того ли за брата за крестоваго,
И за младаго Олёшу за Поповица.
А на тую на пору в тое времячко
А приехал к Добрынюшки богатырь нынь,
А на том ли богатырь на добром кони,
А й на том ли богатырь кованом седли.
Это тот ли богатырь с Золотой орды,
Да король земли как он бухарскии.
Он просит король земли бухарскии
Выехать Добрыню на чистое на полё.
Говорит Добрыня таково слово:
- Молодой богатырь Золотой орды,
Еще король земли бухарскии!
А ездишь ты, да не попурхивай,
А будешь ты, курёнок, поиманой,
А младой богатырь ты общипаной.
Скорым-на-скоро Добрыня снаряжается
На своём Добрыня кони доброём
А на том ли Добрыня кованом седли.
Они съехались на копья на вострыи,—
Копья пополам приломилиси,
Друг друга они не ранили;
А й на тыи на палицы военныи, —
Палици уних сломилиси,
Друг друга они не ранили.
Третий раз оны как тут посъехались,—
Оба выпали они со добрых коней,
Стали оны собой таскатися,
Под нима земля как подгибатися.
Розгорелся Добрыня Микитиниц
Своим сердцом он тут богатырскиим,
А фатил короля за желты кудри,
Кинул короля ён на сыру землю,
Сел королю на белы груди,
Заздынул ён Добрыня саблю вострую, —
Во плечи рука тут застояласе.
Стал ён Добрынюшка выспрашивать,
Стал ён богатыря выведывать:
— Ты скажись, скажись, богатырь, со коёй земли.
Как тебя богатырь именем зовут,
Как звеличают по отечеству?
Говорит король ни с упадкою:
— Ах седатый пёс ты седа брада!
Кабы я как был на твоих грудях,
Я не спрашивал бы ни роду ни племени,
А не имени тебе бы ни отечества;
Пластал те груди ведь я белыи,
Вынимал бы сердце со опеченью.
Заздынул Добрыня ручку правую, -
Подынул Добрыня саблю вострую
А хотел ён отсечь буйну голову, —
Во плечи рука тут застояласе.
Стал ён Добрынюшка выспрашивати,
Стал ён Добрынюшка выведывати:
— А скажись, молодец ты богатырь нынь:
Со коёй земли ты, со коёй орды,
Как молодца именем зовут?
Говорит король таково слово:
- Я есть ведь богатырь Золотой орды,
Я король земли я есть бухарскии.
А взимал Добрыня за белы руки,
Отдымал (так) Добрыня от сырой земли,
ПоставилДобрыня на резвы ноги,
Говорит Добрыня таково слово:
— А садись-ко, богатырь, на добра коня,
Поезжай-ко богатырь во свою землю,
Во свою землю да Золоту орду.
Подарю тебе колечко подзолоченое,
А свези-тко топерь да своей матушки,
Дорогойсвези топеричу подарочок,
А еще свези ты челом-битьице.
Это сел тут король земли бухарскии,
А поехал король-тот во свою землю.
А поехал Добрыня во белы шатры,
А лёг-то спать как Добрынюшка
А при тыих при латах богатырскиих.
А поехал король, тут приодумался:
- А честь хвала мне молодецкая
А съехать мне-ка во свою землю,
Во славную мою Золоту орду,
Свезти матушке своёй мне низкой поклон,
Дорогие свезти мне-ка подарочки;
Станут люди все мне смеятися,
Будут звать меня как заугольниим,
Будут звать меня как беззаконныим.
Поворот держал богатырь со дороженки,
Приезжает богатырь ко белу шатру,
Заздынул богатырь саблю вострую,
Он ударил Добрыню по белой шеи.
Вострая сабля не забрала,
Прокатилась она со белой шеи,
Докатилася она до резвыих ног.
Дата добавления: 2015-12-20; просмотров: 174; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!