Илья Муромец и идолище
Как сильноё могучо-то Иванищо,
Как он Иванищо справляется,
Как он-то тут Иван да снаряжается
Итти к городу еще Еросолиму,
Как господу там богу помолитися,
Во Ёрдань там реченки купатися,
В кипарисном деревци сушитися,
Господнёму да гробу приложитися.
А сильнё-то могучо Иванищо,
У ёго лапотци на ножках семи шелков,
Клюша-то у его ведь сорок пуд.
Как ино тут промеж-то лапотци поплетены
Каменья-то были самоцветныи.
Как меженный день да шол он по красному солнышку,
В осённу ночь он шол по дорогому каменю самоцветному.
Ино тут это сильноё могучеё Иванищо
Сходил к городу еще Еросолиму,
Там господу-то богу он молился есть,
Во Ёрдань-то реченки купался он,
В кипарисном деревци сушился бы,
Господнему-то гробу приложился да.
Как тут-то он Иван поворот держал,
Назад-то он тут шол мимо Царь-от град.
Как тут было еще в Цари-гради
Наехало погано тут Идолищо,
Одолели как поганы вси татарева,
Как скоро тут святыи образа были поколоты,
Да в черны-то грязи были потоптаны,
В божьих-то церквах он начал тут коней кормить.
Как это сильно могуче тут Иванищо
Хватил-то он татарина под пазуху,
Вытащил погана на чисто поле
А начал у поганаго доспрашивать:
— Ай же ты татарин да неверный был!
А ты скажи, татарин, не утай себя:
Какой у вас погано есть Идолищо,
Велик ли-то он ростом собой да был?
Говорит татарин таково слово:
— Как есть у нас погано есть Идолищо
|
|
|
В долину две сажени печатныих,
А в ширину сажень была печатная,
А головищо что водь люто лохалищо,
А глазища что пивныи чашища,
А нос-от на роже он с локоть был.
Как хватил-то он татарина тут за руку,
Бросил он ёго в чисто полё,
А розлетелиеь у татарина тут косточки.
Пошол-то тут Иванищо вперед опять,
Идет он путем да дорожкою,
На стречу тут ему да стречаогся
Старыи казак Илья Муромец:
— Здравствуй-ко ты, старыи казак Илья Муромец!
Как он ёго ведь тут еще здравствует:
— Здравствуй, сильноё могучо ты Иванищо!
Ты откуль идешь, ты откуль бредешь,
А ты откуль еще свой да путь держишь?
— А я бреду, Илья еще Муромец,
От того я города Еросолима.
Я там был ино господу богу молился там
Во Ердань-то реченки купался там,
А в кипарисном деревци сушился там,
Ко господнему гробу приложился был.
Как скоро я назад тут поворот держал,
Шол-тo я назад мимо Царь-от град.
Как начал тут Ильюшенка доспрашивать,
Как начал тут Ильюшенка доведывать:
— Как все ли-то в Цари-гради по старому,
Как все ли-то в Цари-гради по прежному?
А говорит тут Иван таково слово:
— Как в Цари-гради-то нуньчу не по старому,
В Цари-гради-то нуньчу не по прежному.
Одолели есть поганыи татарева,
Наехал есть поганое Идолищо,
|
|
|
Святыи образа были поколоты,
В черныи грязи были потоптаны,
Да во божьих церквах там коней кормят.
— Дурак ты, сильноё могучо есть Иванищо!
Силы у тебя есте с два меня,
Смелости, ухватки половинки нет.
За первыя бы речи тебя жаловал,
За эты бы тебя й наказал
По тому-то телу по нагому.
Зачем же ты не выручил царя-то Костянтина Боголюбова?
Как ино скоро розувай же с ног,
Лапотци розувай семи шелков,
А обувай мои башмачики сафьяныи.
Сокручуся я каликой перехожею.
Сокрутился е каликой перехожею,
Дават-то ему тут своего добра коня:
— На-ко сильноё могучо ты Иванищо,
А на-ко ведь моего ты да добра коня!
Хотя ты езди ль, хоть водком води,
А столько еще, сильноё могучо ты Иванищо,
Живи-то ты на уловном этом местечки,
А живи-тко ты еще, ожидай меня,
Назад-то сюды буду я обратно бы.
Давай сюды клюшу-то мне-ка сорок пуд.
Не дойдет тут Ивану розговаривать,
Скоро подавать ему клюшу свою сорок пуд,
Взимат-то он от ёго тут добра коня.
Пошол тут Ильюшенка скорым скоро
Той ли-то каликой перехожею.
Как приходил Ильюшенка во Царь-от град,
Хватил он там татарина под пазуху,
Вытащил его он на чисто полё,
Как начал у татарина доспрашивать:
— Ты скажи, татарин, не утай себя,
|
|
|
Какой у вас невежа поганый был,
Поганый был поганое Идолищо?
Как говорит татарин таково слово:
— Есть у нас поганоё Идолищо
А росту две сажени печатныих,
В ширину сажень была печатная,
А головищо что ведь лютое лоханищо,
Глазища что ведь пивные чашища,
А нос-от ведь на рожи с локоть был.
Хватил-то он татарина за руку,
Бросил он ёго во чисто полё,
Розлетелись у ёго тут косточки.
Как тут-то ведь еще Илья Муромец
Заходит Ильюшенка во Царь-от град,
Закрычал Илья тут во всю голову:
— Ах ты царь да Костянтин Боголюбович!
А дай-ка мне калики перехожии
Злато мне, милостину спасеную.
Как ино царь-он Костянтин-он Боголюбович
Он-то ведь уж тут зрадовается.
Как тут в Цари-гради от крыку еще каличьяго
Теремы-то ведь тут пошаталися,
Хрустальнии оконнички посыпались,
Как у поганаго сердечко тут ужахнулось.
Как говорит поганой таково слово:
— А царь ты Костянтин Боголюбов был!
Какой это калика перехожая?
Говорит тут Костянтин таково слово:
—Это есте русская калика зде.
—Возьми-ко ты каликушку к себе его,
Корми-ко ты каликушку да пой его,
Надай-ко ему ты злата серебра,
Надай-ко ему злата ты долюби.
Взимал он царь Костянтин Боголюбович,
Взимал он тут каликушку к себе его
|
|
|
В особой-то покой да в потайныи,
Кормил поил калику, зрадовается,
И сам-то он ему воспроговорит:
— Да не красное ль то солнышко пороспекло,
Не млад ли зде светел месяц пороссветил?
Как нунечку топеречку зде еще
Как нам еще сюда показался бы
Как старыи казак здесь Илья Муромец.
Как нунь-то есть было топеречку
От тыи беды он нас повыручит,
От тыи от смерти безнапрасныи.
Как тут это поганое Идолищо
Взимает он калику на доспрос к себи:
— Да ай же ты калика было русская!
Ты скажи, скажи, калика, не утай себя,
Какой-то на Руси у вас богатырь есть,
А старыи казак есть Илья Муромец?
Велик ли он ростом, по многу ль хлеба ест,
По многу ль еще пьет зелена вина?
Как тут эта калика было русская
Начал он калика тут высказывать:
— Да ай же ты поганоё Идолищо!
У нас-то есть во Киеви
Илья-то ведь да Муромец
А волосом да возрастом ровным с меня,
А мы с им были братьица крестовыи,
А хлеба ест как по три-то колачика крупивчатых,
А пьет-то зелена вина на три пятачка на медныих.
— Да чорт-то ведь во Киеви-то есть, не богатырь был!
А был бы-то ведь зде да богатырь тот,
Как я бы тут его на долонь-ту клал,
Другой рукой опять бы сверху прижал,
А тут бы еще да ведь блин-то стал,
Дунул бы его во чисто поле!
Как я-то еще ведь Идолищо
А росту две сажени печатныих,
А в ширину-то ведь сажень была печатная,
Головищо у меня да что люто лохалищо,
Глазища у меня да что пивныи чашища,
Нос-то ведь на рожи с локоть бы.
Как я-то ведь да к выти хлеба ем
А ведь по три-то печи печоныих,
Пью-то я еще зелена вина
А по три-то ведра я ведь мерныих,
Как штей-то я хлебаю — по яловицы есте русскии.
Говорит Илья тут таково слово:
— У нас как у попа было ростовскаго
Как была что корова обжориста,
А много она ела, пила, тут и трёснула,
Тебе-то бы поганому да также быть!
Как этыи тут речи не слюбилися,
Поганому ему не к лицу пришли,
Хватил как он ножищо тут кинжалищо
Со того стола со дубова,
Как бросил ён во Илью-то Муромца,
Что в эту калику перехожую.
Как тут-то ведь Ильи не дойдет сидеть.
Как скоро ён от ножика отскакивал,
Колпаком тот ножик приотваживал.
Как пролетел тут ножик да мимо-то,
Ударил он во дверь во дубовую,
Как выскочила дверь тут с ободвериной,
Улетела тая дверь да во сини-ты,
Двенадцать там своих да татаровей
На мертво убило, друго ранило.
Как остальни татара проклинают тут:
— Буди трою проклят, наш татарин ты!
Как тут опять Ильюше не дойдет сидеть,
Скоро он к поганому подскакивал,
Ударил как клюшой ёго в голову,
Как тут-то он поганый да захамкал есть.
Хватил затым поганого он за ноги,
Как начал он поганым тут помахивать,
Помахиват Ильюша, выговариват:
—Вот мне-ка, братцы, нуньчу оружьё по плечу пришло.
А бьет-то, сам Ильюша выговариват:
—Крепок-то поганый сам на жилочках,
А тянется поганый, сам не рвется!
Начал он поганых тут охаживать
Как этыим поганыим Идолищом.
Прибил-то он поганых всих в три часу
А не оставил тут поганаго на симена.
Как царь тут Костянтин-он Боголюбович
Благодарствует его Илью Муромца:
— Благодарим тебя, ты старыи казак Илья Муромец!
Нонь ты нас еще да повыручил,
А нонь ты нас еще да повыключил
От тыи от смерти безнапрасныи.
Ах ты старыи казак да Илья Муромец!
Живи-тко ты здесь у нас на жительстве,
Пожалую тебя я воеводою.
Как говорит Илья ему Муромец:
— Спасибо, царь ты Костянтин Боголюбовиц!
А послужил у тя стольки я три часу,
А выслужил у тя хлеб соль мяккую,
Да я у тя еще слово гладкое,
Да еще уветливо да приветливо.
Служил-то я у князя Володимера,
Служил я у его ровно тридцать лет,
Не выслужил-то я хлеба соли там мяккии,
А не выслужил-то я слова там гладкаго,
Слова у его я уветлива есть приветлива.
Да ах ты царь Костянтин Боголюбовиц!
Нельзя-то ведь еще мне зде-ка жить,
Нельзя-то ведь-то было, невозможно есть:
Оставлен есть оставеш (так) на дороженки.
Как царь-тот Костянтин Боголюбович
Насыпал ему чашу красна золота,
А другую-ту чашу скачна жемчугу,
Третьюю еще чиста серебра.
Как принимал Ильюшенка, взимал к себе,
Высыпал-то в карман злато серебро,
Тот ли-то этот скачный жемчужок,
Благодарил-то он тут царя Костянтина Боголюбова:
— Это ведь мое-то зарабочее.
Как тут-то с царём Костянтином роспростилиси,
Tут скоро Ильюша поворот держал,
Придет он на уловно это мистечко,
Ажно тут Иванищо притаскано,
Да ажно тут Иванищо придерзано.
Как и приходит тут Илья Муромец,
Скидывал он с себя платья-ты каличьии,
Розувал лапотцы семи шелков,
Обувал на ножки-то сапожки сафьянныи,
Надевал на ся платьица цветныи,
Взимал тут он к себе своего добра коня,
Садился тут Илья на добра коня,
Тут-то он с Иванищом еще распрощается:
— Прощай-ко нунь, ты сильноё могучо Иванищо!
Впредь ты так да больше не делай-ко,
А выручай-ко ты Русию от поганыих.
Да поехал тут Ильюшенка во Киев град.
Записано там же, 26 июля.
ДОБРЫНЯ И АЛЕША
Как молодой Добрынюшка Микитиниц
Он ходил гулял по чисту полю,
Приезжал Добрынюшка к сыру дубу.
Как сидит-то ведь тут на сыром дубу,
Сидит-то еще сидит церный вран.
Как тут этот Добрынюшка Микитиниц
Натягивал скоро свой он тугой лук
А кладывае стрелочку каленую,
А хочет он стрелить тут черна ворона.
Ворон тут ему спроязычился
А тым этым языком человеческим:
— Да ай же ты Добрынюшка Микитиниц!
А не стрели меня черна ворона,
Я тебе скажу всё поросскажу.
Как в Киеви ребята есть говорят:
Старца-то убить есть не спасеньё,
Как ворона-то стрелить не корысть буде получить,
Сизым перьем ворониным не натешиться,
Мясом те моим не наестися.
Как у того было да у ворона
Пол конец-то крылья были белыи.
Как говорит-то ворон таково слово:
- Ай же ты Добрынюшка Микитиниц!
А я тебе скажу все поросскажу.
Едь же ты на гору на высокую
А на тое на шоломце искатнеё,
А там-то есть три чудушка три чудныих.
Там-то есть три дивушка три дивныих:
Как первое там чудо белым-бело,
А другое-то чудо красным-красно,
А третьеё-то чудо черным-черно.
Как тут этот Добрынюшка Микитиниц
Как скоро молодец сам пороздумался,
Говорит тут ворону: — Это правда есть,
А старца ведь убить буде не спасенье,
Ворона стрелить не корысть буде получить,
А сизым ворониным перьем мне-ка не натешиться,
Мясом мне ёго не наестися.
Как отпускал Добрынюшка свой тугой лук
А вынимал он стрелочку каленую,
Сам-то он еще тут пороздумался:
— А лучше я поеду что на гору на высокую,
На тое-то я шоломце искатнеё,
Глядить-то там три чуда я три чудныих,
Глядить-то я три дивушка три дивныих.
Как скоро он приправливал добра коня,
Тут скорым-скоро, скоро да скорёшенько
Ехал он на гору на высокую
А на тое-то на шоломце искатнее.
Как смотрит тут Добрынюшка Микнтиниц.
Как ино тут стоит шатёр белополотняной,
Как у шатра замок был булатнии,
На замку тут подпись подписана:
«Кто во шатёр еще сюды заходит,
Тот из шатра жив да не выходит».
Как розгорелось ёго сердце богатырское,
Ударил кулаком по замку-то он,
Отпал замок ведь тут на сыру землю,
Смотрит тут Добрынюшка Микитиниц,
А там в шатре столы были росставлены.
Там в шатре да ествы-ты розложены.
Как он-то тот Добрынюшка Микитиниц
Не столько молодец да ведь ел-то пил,
А сколько молодец он тут на зень срыл,
А спролил молодец, во ногах стоптал.
А сам молодец он да спать-то лёг.
А спит он молодец проклаждается,
А над собой незгодушки не ведает.
Из далеча тут ведь из чиста поля,
А приезжат Олеша сын Попович был,
А смотрит тут Олешенька на чудо-то:
Не столько ведь да спито, съедено,
Сколько спролито да срыто, в ногах притоптано.
А тут-то ведь Олеша розретивился
А розгорелось ёго сердце богатырское.
Занес-то он востро копьё вострым коньцём,
Хочет он ударить Добрынюшку в белую грудь.
За тым-то он Олешенька роздумался:
— Не честь-то мне хвала да молодецкая
А бить-то мне-ка сонного что мёртваго.
А лучше сяду на добра коня Добрынина.
А буду биться, стану я драться ратиться
Со тыим с Добрынюшком с Микитицом,
А на том на добром кони Добрынином.
Садился тут Олеша на добра коня,
А на того добра коня Добрынина.
Как ударил он Добрынюшку тупым коньцём.
Тупым коньцём ударил да вострым копьём.
Ото сну богатырь пробуждается,
На улицу тут скоро пометается.
Выскакал он в тонкиих белых чулочках без чоботов
А в тонки белыи рубашке что без пояса.
Да тут Добрынюшка Микитиниц
А ухватил он свою палицу еще богатырскую,
Как начали тут драться оны ратиться.
Добрынюшка поскакиват пехотою,
Олешенька тот ездит на добром коне,
А на том на добром коне Добрынином.
Как день бьются оны тут не едаючи,
Ночь бьются оны да не пиваючи.
Как другой день бьются оны и другу ночь,
Отдоху-то ведь тут им не давается.
А третий день бьются и третью ночь,
От их пошол-то тут еще стук да греем
А стала мать земелюшка продрагивать.
Как этот услыхал-то стук да грем
А старыи казак тут Илья Муромец,
Как тут сидит Ильюшенка, сам думает:
— Ай это есте русьскии богатыри.
Где ни-то дерутся оны, ратятся.
Как скоро тут Ильюшенка седлал добра коня,
Кладывал он подпруги на подпруги,
А кладывает потнички на потнички,
Кладывает войлочки на войлочки
А кладыват седёлка на седёлышка,
Черкальское седёлко на верёх еще,
Ты эты подтяжечки шелковыи,
Кладывает, сам выговариват:
— А не для-то мне, братцы, красы басы,
А не для-то ведь было для угожества,
Для укрепы мне богатырскии.
Как видли что ведь молодца да сядучи,
Не видли тут удалаго поедучи,
Не знают, во кою сторону уехал он.
Как ехал тут Ильюша на круту гору,
На тое-то шоломцё искатнее,
Да ажно тут дерутся есть два русскиих богатыря,
Молодой Добрынюшка Микитиниц
А смелыи Олешенька Попович-он.
Какзахватил Ильюшенка Добрыню во праву руку,
Олёшу захватил сам во левую,
А закрычал Ильюша во всю голову:
- Ай же вы русийские могучие богатыри
А вы над чим деретесь да ратитесь?
Как говорит Олеша таково слово:
— Ах ты старыи казак Илья Муромец!
Да как-то мне не драться не ратиться?
Как у меня в шатре были столы там росставлены,
У меня-то ествы вси розложены,
Как этот-то Добрынюшка Микитиниц,
Не столько он Добрынюшка да съел да спил,
А сколько он тут спролил да на-земь срыл,
На-земь срыл Добрыня, во ногах стоптал,
А мне-ка молодцу того-то жаль.
Говорит Ильюша таково слово:
—Спасибо ти, Олеша, за своё стоишь.
Говорит Добрынюшки Микитицу:
—Да ах же ты Добрынюшка Микитиниц,
Крёстовый брат ты мой да названыи!
А ты над чим дерешься да ратишься?
— Ах ты брат мой крестовыи названыи,
А старыи казак ты Илья Муромец!
Как-то мне не драться да не ратиться?
Как у ёго у пса у розбойника
Фальшивая да напись написана:
«Как кто в шатёр сюды еще заходит,
Тот с шатра да жив тут не выходит»;
А я хочу-то жив да повытти есть.
— Спасибо ти, Добрыня, на чужом дому смело поступашь,
А ино ведь-то тут еще Ильюша воспроговорит:
— А укротите вы да сердцё богатырскоё,
А назовитесь вы да братьями крестовыма,
А лучше вы крестамы побратайтесь.
А ён их улестил тут, уговорил,
Да тут оны не начали больше биться ратиться,
Укротили сердцё богатырское.
Как тут оны крестамы побратались,
Назвалися братьямы крестовыма:
Добрынюшка назвался да большой брат,
Алёшенька назвался меньшой ёму.
Как тут розошлись порозъехались.
Как тут-то на стольнёй-от город как на Киев град
Наезжала тут погана Литва,
Одолели что ль поганыи татарева.
На ту пору было на то времячко
Богатырей там дома не случилосе,
Случилось только два русских два богатыря:
А молодой Добрынюшка Микитиниц,
Смелой-то Олешенька Поповиц был.
Как говорит Добрыня таково слово:
— Ах же ты Олешка сын Попович был!
Седлай-ко ты своего добра коня,
Поедем мы с тобой во чисто полё
А станем бить поганыих татаревей,
Одолим ли там мы погану Литву.
Как скоро тут Добрынюшка седлал добрых коней,
Кладывал он подпруги на подпруги
А потнички Добрынюшка на потнички,
Войлочки что ещо на войлочки,
Седелышка еще на седелышка,
Черкальское седёлко наверёх еще,
Ты эты подтяжечки шелковыи,
А кладывает, сам он выговариват:
— Не для-то мне, братцы, красы басы,
А не для-то ведь было для угожества,
Для укрепы мне богатырски.
Поезжат Добрыня, сам наказыват:
— Ах же ты моя молода жена,
Да нунь ты Василиста Микулична!
Уеду я ведь нунь во чисто полё
А бить там я поганыих татаревей,
Тую эту там погану Литву.
Как пройдет поры времечки три году,
А жив-то я сюда не появлюсь еще,
Да тожно ты ведь хоть вдовой живи,
А хоть ли ты тут да замуж поди,
Стольки ты не ходи-тко за Олёшенку Поповица.
Как видли молодца его сядучи,
Не видли там удалаго поедучи.
Как тут этот Добрынюшка Микитиниц
А с тым с этым Олёшенькой Поповицем
Ехали они тут во чисто полё.
Приправливал Добрынюшка добра коня,
Заехал в эту силушку в серёдочку,
Как начал бить ту силу татарскую, —
Олёшенька стоит там на чистом поли,
Как смотрит-то он на братца он крестоваго.
Как бьётся там Добрынюшка Микитиниц.
Прибил-то тот Добрынюшка Микитиниц
Как этую он силу всю в три часу.
Как смотрит он на брата на крестоваго,
А на того Олёшеньку Поповица,
А смотрит он, глядит, думу думает:
— А видно нет жива да брата-то крестоваго,
А смелаго Олёшеньки Поповича.
Как ино ведь тут сам Добрынюшка роздумался:
— А видно есте путь моя хорошая.
Как тут-то поехал что за славно за синё морё,
Корить-то там языки всё неверныи
А прибавлять земельки свято-русскии.
Прошло тут поры времечки три году.
Как тут этот Олёшенька Попович сын
Приходит к Василисты к Микуличной:
— Да ах ты Василиста Микулична!
Да я вчера гулял на чистом поли,
А видел я Добрынюшку убитаго.
Лежит-то он головушкой в ракитов куст
А резвыми ногмы да во кувыль-траву.
Поди ты Василиста за меня замуж.
Как говорит промолвит таково слово,
А тая Василиста Микулична:
— Ай же ты Олёшенька Попович сын!
Исполнила я заповедь мужнюю,
Прошло нунь поры времечки три году;
Исполню я-то заповедь свою еще.
А пусть-ко станет поры времечки шесть годов,
Тожно тут я ведь замуж пойду.
Опять прошло тут времечки три году.
Как начал тут Олешенька подхаживать
А со тыим со князем со Владимиром:
— Да ах ты Василиста Микулична!
А я вчера гулял на чистом поли,
А видел у Добрынюшки, что косточки ростасканы.
Как ино тут тая Василиста Микулична
Тут она еще пороздумалась:
— Исполнила я заповедь мужнюю,
Исполнила я заповедь свою-то я, —
А нет жива Добрынюшки Микитица,
А не видать сюда ёго появитися.
Пошла тут за Олёшеньку Поповича.
Как там это Добрынюшка Микитиниц
За тыим за славным за синим морем, —
А там он-то Добрыня на чистом поли,
На чистом поли Добрынюшка, в белом шатри
А сам он молодец забавляется,
Играет он в доски-ты шахматны
А в дороги тавлеи золоченыи,
А надо собой незгодушки не ведает,
Как тут-то ведь ёго молода жена,
А тая Василиста Микулична,
Как тут она скоро да замуж пошла,
А за того Алёшеньку Поповица.
Как налетал тут голубь со голубкою
А ко тому к Добрынюшки к Микитицу,
Садились на шатёр на окошечко,
Начал голубь по окошечку похаживать,
А начал он тут голубь погуркивать.
Начал он затым выговаривать,
А звещевал языком человеческим:
— Ах же ты Добрынюшка Микитинич!
Играешь ты в доски во шахматы,
В дороги тавлен золочёныи,
Играшь, сам молодец ты проклаждаешься,
А над собой незгодушки не ведаешь,
А я тебе звещую провещую есть.
Как есть-то ведь твоя молода жена,
Молода жена любима семья,
Как есть-то ведь уж нунечу замуж пошла
За того Олешку за Поповича.
Скочил тут Добрыня на резвыи ноги,
Со той со досады со великии
Как бросил эту доску он шахматню
О тую о матушку о сыру землю,
Мать-то что земелюшка продрогнула.
А выходил тут Добрыня со бела шатра
А сам скоро седлал он добра коня,
Седлат-то он коня и выговариват:
— Ай же ты мой ведь уж добрый конь!
Как нёс меня сюды да ты три году,
Неси-тко нунь домой меня по три-то дня
Во стольнёй-от как город во Киев град.
Садился сам скоро на добра коня,
Скорым скоро, скоро скорешенько,
Поехал тут Добрыня з-за синя моря,
Пошол тут, поскакал его доброй конь,
Реки-ты ль озёра перескакивал
А темной он тот лес промеж ног пустил,
А синёё он морё на окол бежал.
Пришол-то, прискакал ёго добрый конь во три-то дни
Во стольнёй-от во город во Киев град.
Выскакал тут Добрыня со добра коня,
Насыпал коню тут пшены белояровой,
А скоро сам он шол по новым сеням,
Заходил в свою в горенку во новую,
А крёст он кладывае по писаному,
Поклон-то уж вёл по ученому,
На вси тут на четыре сторонушки,
А родной своёй матушки в особину:
— Ай здравствуй-ко, моя ты родна матушка!
Матушка она тут прослезиласи,
А матушка она тут поросплакалась:
— Ах же ты удалой доброй молодец!
А что ты над старушкой надсмехаешься?
Как говорит Добрыня таково слово:
— Видно, матушка, ты меня не узнала есть.
Она опять на то ему ответ держит:
— Ах же ты удалой доброй молодец!
Как у моёго милаго у дитятка,
А у того Добрынюшки Микитица,
На ём были платьица все цветныи,
А нунь-ка на тебе всё платьица лосиныи,
А лосиныи платья всё звериныи,
— Да ай же ты моя родна матушка!
Как видно ты меня не узнала есть.
Говорит старушка таково сломи:
— Ах же, ты удалой доброй молодец!
Подойди к старушки поблизёшенько, —
А у моёго у милаго у дитятка
Была-то ведь знадёбка родимная,
А был-то на головки рубечёк-то есгь.
Как он скоро Добрынюшки подхаживал
А ко тый старушки да ко древныи,
Как тут эта старушка да пощупала.
Ажно было тут да до правды-то,
А есть там была знадёбка родимная.
Как тут она старушка взрадоваласи,
Сама она с сынком тут поздоровкалась.
Как говорит Добрыня таково слово:
— Да ай же ты моя родна матушка!
А где-то есть моя молода жена,
Тая Василиста Микулична?
Как говорит старушка таково слово:
— Да ай же ты дитя моё милоё!
Твоя-то нуньчу есть молода жона,
Молода жона да замуж пошла
За того Алёшу за Поповича.
Как говорит Добрыня таково слово:
— Да ах же ты моя ль родна матушка!
Поди-ко есть во погребы глубокии,
Неси ты мне гусёлышка яровчаты.
Я пойду к Олёше на почестный пир,
На тую на свадебку великую.
Как тут-то ведь старушенька скорым скоро
Бежала как во погребы глубокии,
Взимает там гусёлышка яровчаты,
А ты этыи гусёлка да были еще ровно сорок пуд.
Идёт она старушка попирается,
Подават Добрынюшки гусёлышка.
Взимает тут Добрынюшка Микитиниц
А ты эты гусёлка всё яровчаты,
Сам скоро Добрынюшка справляется,
А скоро молодец наряжается
Скорой малой смелой скоморошиной.
Приходил Добрыня на почестный пир
А на-то столованьё на великоё.
Становился тут Добрыня ко порогу,
Повёл он по гусёлышкам яровчатым,
Заиграл Добрыня по уныльнёму.
По уныльнёму, по умильнёму.
Как вси-то ведь уж князи и бояра-ты
А ты эты русийскии богатыри
Как все оньг тут приослушались.
За тым заиграл Добрыня по весёлому, —
Стало красно солнышко при вечери,
А стал-то тут почестный пир при весели.
Как вси-то оны тут да наедалисе,
А вси-то оны тут да напивалисе,
Стали тут оны да пьянёшеньки,
Играть-то всё Добрыня по весёлому.
Как вси оны затым тут росскакалисе,
Как вси оны затым ведь росплясалисе,
А скачут пляшут вси промежу собой,
А ничего оны тут не ведают.
Как говорит тут князь стольнё-киевской:
— Да ай же ты удалой добрый молодец!
Не знаём мы теби да ни имени,
Не знаём мы теби ни изотчины,
Царь ли ты есть ли царевич здесь,
Аль король ты да ведь королевич есть,
Али с тиха Дону ты донской казак,
Аль грозной есть посол ляховитскии?
— Не царь-то я ведь, не царевич был.
А не король-то я, не королевич был,
Не есть с тиха Дону не донской казак,
Не грозной я посол ляховитскии,
Как есть-то я з-за славна з-за синя моря
А скора мала смела скоморошина.
Как князь-то тут ему воспроговорит:
— Ах скора мала смела скоморошина!
А чим-то нам тебя буде жаловать
А за эту игру за умильнюю?
Города ль теби наб с пригородками,
Али села да ти наб со приселками,
Аль много наб бессчотной золотой казны?
Как он-то ведь на то им ответ держит:
— Да ах же ты да князь стольнё-киевской!
Не наб мне городов с пригородками,
Не наб-то мне-ка сел-то с приселками,
Не наб-то мне бессчотной золотой казны, —
А у меня своёй есте долюби.
А столько-то вы мне позвольте-ко:
Налейте мне-ка чару зелена вина.
Как тут-то ему князь воспроговорит:
— Скора мала смела скоморошина!
Что угодно надо, то мы сделаём.
Как налили тут чару зелена вина,
Подносят тут Добрынюшки Микитицу.
Как этот-то Добрынюшка Микитич-он
Спустил-то он туды свой злачон перстень,
А в этую-то чашу княженецкую,
Коим перстнём оны обручалиси
Со той с Василистой с Микуличной,
Подносит эту чашу княженецкую
А той да Василисты Микуличной,
Подносит, сам Добрынюшка спроговорит:
— Ай ты Василиста Микулична!
А пей-ко ты чару зелена вина
От малой смелой ты да скоморошины.
А пей-ко ты до дна — дак увидать добра,
А не пьешь до дна — дак не видашь добра.
Она тут Василиста Микулична
Маленько же она тут догадаласе.
А сколько ни-то пила, остатки на-зень лила-то,-
Как взглянет в эту чару княженецкую,
Ажно там лежит да злачон перстень,
Как смотрит-то она на перстень тут,
А на перстню тут подпись подписана,
Коим перстнем оны обручалисе
Со тыим с Добрынюшком с Микитицом.
Как тут-то да Василиста-та Микулична
Ай выскакала з-за стола княженецкаго,
Как говорит она тут таково слово:
— Не тот-то ведь муж, кой подли меня,
А тот-то ведь муж, кой насупротив меня.
Клонится Добрыни, поклоняется,
Сама она ёму извиняется:
— Ай же ты Добрынюшка Микитиниц!
Исполнила я заповедь твою-то я,
А другую исполнила свою-то я,
А тожно ведь я тут замуж пошла
А за того Олешку за Поповича.
Как говорит Добрынька таково слово:
— Да ай же Василиста ты Микулична!
Когда-то ты исполнила да заповедь свою, —
За твою я заповедь тебе прощу.
Не исполнила бы заповедь свою-то ты,
Отсек бы я головку тебе буйную.
Пошла ты за Олешку за Поповича, —
Дак я тебе еще за то прощу.
Как тут затым Добрынюшка Микитинич
Хватил-то он Олёшу за желты кудри,
А выдернул с кормана плеть шелковую,
Как начал он Олёшку ёго чёстовать
А начал он хлыстать его Олёшеньку,
А бьет-то он тут, хлыщет, выговариват:
— А каково, Олешка, ти жениться здесь,
От живого мужа жена отлучать?
Как кленется Олешка, проклинается:
— А будет трою проклят на веку тот был,
Кто станет будет эдак-то женитися,
От живого мужа жена отлучать.
Как нахлыстал Добрынюшка его тут долюби,
А долюби Добрыня его досыти,
Как со стыду со страму со великого
А тут этот Олёшенька Попович-он
Уехал он безвестно, не знают где.
Записано там же, 27 июля.
НЕПРА И ДОН
Как тот ли этот князь стольнё-киевской
А сделал он задернул свой почёстный пир.
Как вси-то к ему на пир собиралиси,
Вси там на пиру наедалися,
Как вси там на пиру напивалися,
Стали там оны вси пьянёшеньки
А стали вси оны веселешеньки.
Князи вси бояра-то руссийскии
А тыи-ты могучи вси богатыри,
Как вси-то они ведь там росхвастались.
Как тут была еще межу има
А тая эта Непра королевична.
Как-то тая Непра королевична
Как говорит промолвит таково слово:
— А нету зде стрельцов добрых молодцов
Противо меня Непры королевичной!
Силою да нету ухваткою
Против стараго казака Ильи Муромца,
А красотою еще было угожеством
Противо ведь Михайлы Потыка Иванова,
А тишиною говором смиреньицом
Противо-то Добрынюшки Микитица,
А нету-то видь еще богачеством
Против-то ведь Дюка Степанова,
А нету-то да ведь смелостью
Противо смелаго Алешеньки Поповича,
Поступкою походкою пощапкою
Противо-то Чурилки щапа Плёнкова.
Сама она еще не спохвалила
А тихаго ведь Дона-то сына Иванова,
А своёго-то мужа любимаго.
Как тихий тут Дон сын Иванович
А говорит промолвит таково слово:
— Ай же ты да Непра королевична!
Когда же ты охвоча-то была удалая
Стрелять-то было стрелочок каленыих,
Подём-ко мы с тобой на чисто поле,
Станем стрелять стрелочок каленыих, -
Который ведь стрелит видняе~то.
Как тут-то тая Непра королевична
Взимает тут-то ножичок булатныи,
Как тое-то колечушко серебряно,
Относит что за версту за мерную,
Натянула тут она свой да тугой лук
А клала ёна стрелочку каленую,
Стрелила тут за версту за мерную,
Попадала в колечко-то серебряно,
И росколола ёна стрелочку равным равно,
Да равным-то равно стрелку на двое.
А клали половинки на весы они,
Никоя никоёй не перетягиват.
Как тихии тут Дон сын Иванович,
Розгорелось ёго сердце богатырское,
Как скоро натянул свой он тугой лук,
Кладывает стрелочку каленую.
Как начал тут Дон сын Иванович,
Начал-то он стрелочкой помахивать,
А начал ведь-то сам выговаривать:
— Ай же ты моя любима калена стрела!
Пади же ты не на воду, не на землю,
А ты пади ко Непры королевичной,
А ты пади же ёй во белую грудь.
Как тут-то тая Непра королевична,
Как тут-то ведь она да прослезиласи
А тут-то ведь она поросплакалась:
— Ах тихии ты Дон сын Иванович!
А не стрели-тко меня Непры королевичной.
Да несу я ти сына любимаго,
А по колен-то ноженки во серебри,
А по локоть-то рученьки во золоти,
А по косицам пекут будто звездышки,
Назади-то воссиять будто светёл месяц,
Впереди-то как будто солнышко.
Как розгорелось ёго сердце богатырское,
А ничего тут он ведь не последовал.
Как скоро он стрелил ю во белую грудь.
Как пала тут она на сыру землю,
Облилась она кровью тут горючею.
Как тихии тут Дон сын Иванович
Взимает он ножищо тут кинжалищо, —
Ино ль то ведь еще правда ль есть?
Пластал-то он ведь ей да белую грудь.
Как было-то ведь тут да до правды бы:
Засиян-то ведь во чреви тот сын-то был,
По колен-то ноженки во серебри,
А по локоть-то рученьки во золоти,
Назади просвичат будто свитёл месяц,
Впереди еще как там солнышко.
Как взял это ножищо он кинжалищо,
Становил он-то ножик ведь супротив себя,
А становил он ножик, выговаривал:
— Да куды пала головка белой лебеди,
А тут пади головушка сера гуся.
Пал он на ножищо тут кинжалищо,
Да тут-то ведь им пришла е горькая смерть.
Как от их-то от крови от крестьянскии,
От крестьянскии крови безнапрасныи,
Как протекала тут да Непра река.
В глубину река двадцати сажон,
А в ширину река сороки сажен (так).
Только-то ведь Донушку славу поют,
А той ли этой Непры королевичной.
Тут-то их да жительство решилоси.
Записано там же. 26 июля.
ИВАН ГОДИНОВИЧ
А й Иванушко, Иванушко Годинович,
А поезжае что Иванушко женитися,
А к гостю к купцю еще Митриищу,
А за то за славное за синё море:
— Да ах же ты мой родной дядюшка,
А стольнёй ты князь да Владимер наш!
А пожалуйте, позвольте-то мне-ка-ва,
Ино силы мне-ка сорок тысячей.
А еще-то вы мне-ка пожалуйте,
А любезный ты мой еще дядюшка,
А друго казны ты сорок тысячей.
Как тут-то ведь князь стольнё-киевской
А дават ему силы сорок тысячей,
А друго как денег сорок тысячей.
А тут-то Иванушко Годинович,
А поехал он Иванушко женитися
А к гостю к купцю он тут к Митриищу.
А приезжает тут Иванушко Годинович
А к гостю к купцю он тут к Митриищу,
А говорит промолвит таково слово:
— А гость ты купец да еще Митриищо!
А есте как у тя да есть любезная дочь,
А тая эта Марья Митриёвична,
А отдайко ты, повыдай за меня замуж,
А за Ивана за Ивана за Годиновича.
А говорит ему Митрий таково слово:
— А Иванушко, Иванушко Годинович!
А выдал бы Марью Митриёвичну,
А выдал. бы, повыдал за тебя замуж, —
А у меня Марьюшка просватаная
За царя за Кощега за Трипетовича,
Не повыдам я, Иван, за тебя замуж.
Скочил тут Иван на резвы ноги,
Хватил-то он ножищо тут кинжалищо,
Как ударил тут Иван да во дубовый стол,
А ушол тут ножик да до череня.
А говорит Иван тут таково слово:
— Ты с добра мне отдашь, дак я добром возьму,
А с добра не отдашь, дак я силом возьму.
Как скочил тут Иван на резвы ноги
А взимат-то он Марью Митриёвичну,
А взимат ю за руценки за белыи
А за тыи за перстни за злаченыи.
Да как-тут-то Иванушко Годинович
А поехали назад да в свою сторону,
А едет тут Иван по чисту полю,
А ехал он отъехал далецёшенько.
Как говорит тут Иван да таково слово:
— А рать же вы силушка великая,
А едьте-то вы топери с известьицем
А ко моему ко родному ко дядюшке,
А к стольнёму князю ко Владимиру:
А взята у нас Марья Митриёвична,
А взята-то, взята, мы силом да везём.
Как ратная силушка великая
Да как тут-то она отправляласе,
А скорым-то скоро, скоро скорёшенько,
А ко тому ко городу ко Киёву
А к стольнёму князю ко Владимиру.
Как тут тот Иванушко Годинович
Ино хочет он с Марьей позабавиться,
А начал забавляться на чистом поле,
А на чистом-то поли да во белом шатри.
А живет тут молодец, забавляется,
А над собой незгодушки не ведает.
А на ту-то пору да на товремячко
Приезжает Кощей да сын Трипетович
А к гостю к купцю еще к Митриищу
А за Марьей-то, за Марьей Митриёвичной.
Как говорит спромолвит таково слово:
— Ах ты гость, ты купец да еще Митриищо!
А ты скажи, скажи да не утай себя:
А где у тя Марья Митриёвична?
Как говорит промолвит таково слово
А гость-от купец да еще Митриищо:
— А царь ты Кощег сын Трипетович!
А тая эта Марья Митриёвична
Увезена у Иванушка Годиновица,
А взята-то, взята за себя замуж,
Как царь тут Кощег сын Трипетович
А скоро-то он ведь снаряжается,
А скоро за Иваном отправляется,
А скоро за Иваном вслед с угоною.
Как застал-то ён Ивана на чистом поли,
А на чистоем полюшки в белом шатри,
А с той с этой Марьей Митриёвичной.
Да увидал тут Иванушко Годинович
А царя того Кощега да Трипетовича, —
Не дойде тут Иванушку ведь больше сидеть.
Скочил тут Иван на резвы ноги,
А начали тут биться оны ратиться
А со царём со Кощегом со Трипетовичем.
Да побил тут Иванушко Годинович
А царя да Кощега что Трипетовича,
А побил его, сбил на сыру землю,
А сел-то тут Иван да на белую грудь
А к царю к Кощегу к Трипетовичу.
А на ту-то пору да на то времечко
А ножища при себи да не случилосе.
А говорит Иван тут таково слово:
— Ай ты Марья, ты Марья Митриёвична!
А дай-ко ты ножищо мне кинжалищо
А пластать мне Кощегу белая грудь,
А вынять что сердечушко су печенью (так),
А розрыть, роскидать по чисту полю.
А говорит Кощег тут таково слово:
— Ай ты Марья же, Марья Митриёвична!
А не давай-ко ты Иванушку ножища того,
А ножища-то, ножища ты кинжалища.
Дай я теби скажу, да все поросскажу:
А поди-ко ты, Марья, за меня замуж,
Дак будешь станешь слыть ты царицею,
А не ходи-ко ты за Иванушка Годиновича, —
Да если ты да ведь пойдешь за его,
Дак будешь ты там слыть да во портомойницах
А у стольняго князя у Владимира.
Как этая тут Марьюшка роздумаласе:
— А что мне-ка слыть да в портомойницах.
А лучше мне слыть буде царицею.
Как тут-то она да ведь подумала, —
Говорит опять Кощег таково слово:
— Да ай же ты Марья Митриевична!
А тащи-ко ты Ивана за желты кудри,
А со тых со моих со белыих грудей.
Как тая тут Марья Митриевична
Как хватила тут Ивана за желты кудри,
А тащила тут его да со белых грудей,
Со царя со Кощега со Трипетовича.
Как ино тут оны да его Иванушка Годиновича
Да связали тут Ивану белы рученьки,
А связали-то Ивану резвы ноженьки,
Как бросили Ивана тут под сырой дуб.
Да тут царь-то Кощег да сын Трипетович
А начал он с Марьей забавлятися.
Да на ту-то пору да на то времячко
А налетал налетал да тут-то черной вран,
Садился тут ворон на сырой дуб
А закрычал ворон громким голосом,
А спроязычился языком человеческим,
А крычит говорит он таково слово:
— А не владеть этой Марьей Митриевичной
А царю да Кощегу да Трипетовичу,
А владеть этой Марьею Митриевичной
А тому да Иванушку Годиновичу.
А царь тут Кощег сын Трипетович
Услыхал воронино звещованиё,
Да хватил-то он скоро свой тугой лук,
А кладывает стрелочку каленую,
А стрелил-то он в церного во ворона,
А стрелил-то, стрелил да не попал в ёго.
А полетел-то тут ворон далечим далеко,
А улетела тая стрелка по подоблачью.
А зашол тут Кощег да во белой шатер,
А над собой незгодушки не ведает.
Как этая стрела да тут каленая
А обвернулася стрела назад обратно есть,
А пала тут стрела да на белой шатёр,
А пала попала в буйну голову
А царю да Кощегу Трипетовичу.
Да тут-то ведь царь Кощег сын Трипетович
А пал-то он на матушку сыру землю,
А облился он кровью горючею; —
А только тут Кощегушку славы поют.
Как тая эта Марья Митриевична
А взимала в руки сабелку вострую,
А начала сабелкой помахивати,
А начала тут Марья выговаривати:
— Как у женщин-то ведь да как нунечку
А волос-то долог да ведь ум короток.
А й от бережка я топерь откачнуласе
А к другому как я не прикачнуласе,
А отсечь мне Ивану буйна голова.
Как говорит Иван тут таково слово:
— Ай ты Марья, ты Марья Митриевична!
А не секи-тко ты мни да головушки, —
А топеречка нунь я в безвремяньице, —
А лучше ты поди да за меня замуж.
А столько-то я еще да ведь уж тебя,
Да за эту вину да за великую,
А дам я ти три грозы небольшенькии.
Да как тут она Марьюшка роздумаласе:
— А первую он грозу мне-ка-ва даёт,
А перву дает, дак я ведь год проживу,
А другую дает, дак я другой проживу,
А третьюю дает, дак я век проживу.
А отвяжу я-то Ивана от сыра дуба,
Отвяжу-то ему да белы рученьки,
А отвяжу ему резвы ноженьки.
Отвязала тут Ивана от сырого дуба,
А розвязала тут ему белы рученьки,
Розвязала тут ему резвы ноженьки.
Да как стал тут Иван на резвы ноги,
А взимает в руки сабелку вострую,
Да отсек ей по колен тут резвы ноженьки,
А потом да отсек да белы рученьки:
— А этых мне-ка ноженёк не надобно,
Ахапляли как поганаго татарина,
А этых мне-ка рученек не надобно,
Обнимали как поганаго татарина,
Да отсек-то ей еще тут губушки:
— А этых мне-ка губушек не надобно,
А целовали что поганаго татарина.
А только Марьи и Кощегу славы поют.
А тут-то Иванушко Годинович
Пошол-то один да добрый молодец,
А один-то един да единешенёк.
А пришол тут Иван да в Киев град
А ко своему ко родному ко дядюшки,
А ко тому ко князю ко Владимиру.
А пришол-то он пришол да не привёл никого,
А россказал незгодушку великую
А стольнёму-то князю да Владимиру:
— Да ай же ты родной мой дядюшка,
А стольнёй ты князь да есть Владимир наш!
А надо мной была незгода там великая:
Я покончил да царя да Кощега там,
А царя да Кощега Трипетовича;
А Марья была провинилася,
А сделала вину она великую,
Да там я Марьюшку покончил ю,
А отсек-то я ей резвы ноженьки,
А отсек я потом да белы рученьки,
А во третьих отсек ей губушки.
Ино тут им и славы поют.
Записано там же, 27 июля.
МИХАЙЛО ПОТЫК
А й старыи казак он Илья Муромец,
А говорит Ильюша таково слово:
— Да ай же мои братьица крёстовыи,
Крёстовыи-то братьица названыи,
А молодой Михайла Потык сын Иванович,
Молодой Добрынюшка Микитинич.
А едь-ко ты, Добрыня, за синё море,
Кори-тко ты языки там неверныи,
Прибавляй земельки святорусскии.
А ты-то едь еще, Михайлушка,
Ко тыи ко корбы ко темныи,
Ко тыи ко грязи ко черныи,
Кори ты там языки все неверныи,
Прибавляй земельки святорусскии.
А я-то видь старик да постарше вас,
Поеду я во далечо еще во чисто поле,
Корить-то я языки там неверныи,
Стану прибавлять земельки святорусскии.
Как тут-то молодцы да порозъехались.
Добрынюшка уехал за синё морё,
Михаила ён уехал ко корбы ко темныи,
А ко тыи ко грязи ко черныи,
К царю он к Вахрамею к Вахрамееву,
Ильюшенька уехал во чисто поле,
Корить-то там языки всё неверныи
А прибавлять земельки святорусскии.
Приехал тут Михайло сын Иванов-он
А на тоё на далечо на чисто полё,
Роздёрнул тут Михайлушка свой бел шатёр,
А бел шатёр еще белополотняной.
Тут-то он Михайлушка роздумался:
— Не честь-то мне хвала молодецкая
Ехать молодцу мне-ка томному,
А томному молодцу мне голодному;
А лучше молодец я поем попью.
Как тут-то ведь Михайла сын Иванович
Поел, попил Михайлушка, покушал он,
Сам он молодец тут да спать-то лёг.
Как у того царя Вахрамея Вахрамеева
А была жила там да любезна дочь,
А тая эта Марья лебедь белая.
Взимала она трубоньку подзорнюю,
Выходит что на выходы высокии,
А смотрит как во трубоньку подзорнюю
Во далечо она во чисто полё;
Углядела, усмотрела во чистом поли,
Стоит-то там шатёр белополотняный,
Стоит там шатёр еще смахнется,
Стоит шатёр там еще розмахнется,
Стоит шатёр еще ведь уж сойдется,
Стоит шатёр там еще розойдется.
Как смотрит эта Марья лебедь белая,
А смотрит что она, еще думу думает:
— А это есте зде да русьский богатырь же!
Как бросила тут трубоньку подзорнюю,
Приходит тут ко родному ко батюшку:
— Да ай же ты да мой родной батюшко,
А царь ты Вахрамей Вахрамеевич!
А дал ты мне прощенья благословленьица
Летать-то мне по тихиим заводям,
А по тым по зеленыим по затресьям,
А белой лебедью три году.
А там я налеталась, нагулялася,
Еще ведь я наволеваласе
По тыим по тихиим по заводям,
А по тым по зелёныим по затресьям.
А нуньчу ведь ты да позволь-ко мне
А друго ты еще мне-ка три году
Ходить гулять-то во далечем мни во чистом поли,
А красной мне гулять еще девушкой.
Как он опять на то ей ответ держит:
— Да ах же ты да Марья лебедь белая,
Ай же ты да дочка-та царская мудрёная!
Когда плавала по тихиим по заводям,
По тым по зеленыим по затресьям,
А белой ты лебёдушкой три году, —
Ходи же ты гуляй красной девушкой
А друго-то еще три да три году,
А тожно тут я тебя замуж отдам.
Как тут она еще поворотиласе,
Батюшку она да поклониласе.
Как батюшко да давает ей нянёк мамок-тых,
Ах тых ли этых верныих служаночек.
Как тут она пошла красна девушка
Во далечо она во чисто полё,
Скорым скоро, скоро да скорёшенько,
Не могут за ней там гнаться няньки-ты,
Не могут за ней гнаться служаночки.
Как смотрит тут она красна девушка,
А няньки эты все да оставаются,
Как говорит она тут таково слово:
— Да ай же вы мои ли вы нянюшки!
А вы назад топерь воротитесь-ко,
Не нагоняться вам со мной красной девушкой.
Как нянюшки ведь ёй поклонилися,
Назад оны обратно воротилися.
Как этая тут Марья лебедь белая,
Выходит тут она ко белу шатру,
Как у того шатра белополотняна
Стоит-то тут, увидал ю добрый конь,
Как начал ржать да еще копьём-то мять
Во матушку-ту во сыру землю,
А стала мать земелюшка продрагивать.
Как ото сну богатырь пробуждается,
На улицу он сам пометается,
Выскакал он в тонкиих белых чулочках без чоботов,
В тонкийиибелыи рубашки без пояса.
Смотрит тут Михайло на вси стороны,
А некого он не наглядел тут был.
Как говорит коню таково слово:
— Да ай ты волчья сыть, травяной мешок!
А что же ржешь ты да копьём-то мнешь
А во тую во матушку сыру землю,
Треложишь ты русийского богатыря?
Как взглянет на другую шатра еще другу сторону,
Ажно там-то ведь стоит красна девушка,
Как тут-то он Михайлушка подскакивал,
А хочет целовать миловать-то ю,
Как тут ёна ёму воспроговорит:
— Ай же ты удалой доброй молодец!
Не знаю я теби да ни имени,
Не знаю я теби ни изотчины,
А царь ли ты есте, ли царевич был,
Король ли ты да королевич есть?
Столько знаю да ты русской-то богатырь здесь.
А не целуй меня красной девушки,
А у меня уста были поганыи,
А есть-то ведь уж веры я не вашии,
Не вашей-то ведь веры есть, поганая.
А лучше-то возьми ты меня к себе еще,
Ты возьми, сади на добра коня,
А ты вези меня да во Киев град,
А проведи во веру во крещеную.
А тожно ты возьми-тко меня за себя замуж.
Как тут-то ведь Михайла сын Иванов был
Садил он-то к себе на добра коня,
Повез-то ведь уж ю тут во Киев град.
А привозил Михайлушка во Киев град,
А проводил во веру во крещеную,
А приняли оны тут златы венцы,
Как клали оны заповедь великую:
Который-то у их да наперёд умрет,
Тому итти во матушку сыру землю на три году
Со тыим со телом со мертвыим.
Ино оны ведь стали жить-то быть,
Жить-то быть да семью сводить,
Как стали-то они детей наживать.
Да тут затым князь тот стольнё-киевской
Как сделал он задернул свой почестный пир
Для князей бояр да для киевских
А для русийских всих могучих богатырёв.
Как вси-то оны на пир собираются,
А вси тут на пиру наедаются,
А вси тут на пиру напиваются,
Стали все оны там пьянёшеньки,
А стали все оны веселёшеньки.
Стало красно солнышко при вечери,
Да почестной пир, братцы, при весели.
Как тут-то ведь не ясныи соколы
Во чистом поли еще розлеталися,
Так русийские могучие богатыри
В одно место съезжалися
А на тот-то на тот на почестной пир.
Ильюшенка приехал из чиста поля,
Хвастает Ильюшенка, спроговорит:
— А был-то я еще во чистом поли,
Корил-то я языки все неверныи,
А прибавлял земельки святорусскии.
Как хвастает-то тут Добрынюшка:
— А был-то я за славным за синим морем,
Корил там я языки все неверныи,
А прибавлял земельки святорусскии.
Как ино что Михайлушки да чим буде повыхвастать,
Сидит-то тут Михайло думу думает:
— Как я, у меня нуньчу у молодца
Получена стольки есть молода жена.
Безумной-от как хвастат молодой женой,
А умной-от как хвастат старой матушкой.
Как тут-то он Михайлушка повыдумал:
— Как был-то я у корбы у темныи
А у тыи у грязи я у черныи,
А у того царя я Вахрамея Вахрамеева
Корил-то я языкушки неверныи,
А прибавлял земельки святорусскии.
Еще-то я с царём там во другиих
Играл-то я во доски там во шахматны
А в дороги тавлеи золоченыи
Как я с его еще там повыиграл
Бессчётной-то еще-то золотой казны
А сорок-то телег я ордынскиих.
Повёз-то я казну да во Киев град,
Как отвозил я ю на чисто полё,
Как оси-ты тележныи железны подломилисе,
Копал-то тут я погребы глубокии,
Спустил казну во погребы глубокии.
На ту пору еще на то времечко
Из Киева тут дань поспросиласе
К царю тут к Вахрамею к Вахрамееву,
За двенадцать лет за прошлыи годы что за нунешний.
Как князи тут-то киевски, вси бояра
А тот ли этот князь стольнё-киевской
Как говорит, промолвит таково слово:
— Да ай же вы бояра вы мои все киевски,
Русийски всё могучии богатыри!
Когда нунь у Михайлушка казна еще
Повыиграна с царя с Вахрамея Вахрамеева,
Дак нунечку еще да топеречку
Из Киева нунь дань поспросиласе
Царю тут Вахрамею Вахрамееву, —
Пошлем-то мы ёго да туды-ка-ва
Отдать назад бессчётна золота казна,
А за двенадцать лет за прошлыи годы что за нунешний.
Накинули тут службу великую
А на того Михайлу на Потыка
Вси князи тут бояра киевски,
Вси русийскии могучии богатыри.
Как тут-то ведь Михаила отряжается,
Как тут-то он Михаила снаряжается,
Опять назад ко корбы ко темныи
А ко тыи ко грязи ко черныи,
К царю ён к Вахрамею Вахрамееву,
А ехал он туды да три месяца.
Как приезжал он тут во царство-то
К царю ён к Вахрамею Вахрамееву,
А заезжал на ёго да на широк двор,
А становил он добра коня ведь середь широка двора,
Ко тому столбу ко тоценому,
А привязал к кольцу к золоценому.
Насыпал коню он пшен белояровой,
Сам он шол ведь тут по новым сеням,
А заходил в полату во царскую
К царю ён к Вахрамею Вахрамееву.
Как скоро он Михайлушка доклад держал,
Клонится Михайло на вси стороны,
А клонится на четыре сторонушку,
Царю да Вахрамею в особину:
—Здравствуй, царь ты Вахрамей Вахрамеевич!
—Ах здравствуй-ко, удалый доброй молодец!
Не знаю я тебе да не имени,
Не знаю я тебе не изотчины.
А царь ли ты ведь есть, ли царевич зде,
Ли король, ли ты королевич есть,
Али с тиха Дону ты донской казак,
Аль грозной есть посол ляховитскии,
Аль старыи казак ты Илья Муромец?
Как говорит Михайла таково слово:
— Не царь-то ведь уж я, не царевич есть,
А не король-то я, не королевич есть,
Не из тиха Дону не донской казак,
Не грозной я посол ляховитскии был,
Не старый я казак Илья Муромец.
А есть-то я из города из Киева
Молодой Михайла Потык сын Иванович.
— Зачим же ты Михайла заезжал сюда?
— Зашол-то я сюда заезжал к тебе,
А царь ты Вахрамей Вахрамеевич,
А я слыхал — скажут ты охвоч играть
Да в доски-ты шахматны,
А в дороги тавлеи золоченыи,
А я-то ведь еще уж также бы.
Поиграем-ко во доски мы шахматны,
В дороги тавлеи золоченыи.
Да ах же ты царь Вахрамей Вахрамеевич!
Насыпь-ко ты да бессчетной золотой казны
А сорок-то телег да ордынскиих.
Как ино тут Михайлушко спроговорит:
— Ах ты царь же Вахрамей Вахрамеевич!
А бью я о головки молодецкии,
Как я теби буду служить да слугою верною
А сорок-то годов тебе с годичком,
За сорок-то телег за ордынскиих.
Как это-то царь Вахрамей Вахрамеев был
Охвоч играть во доски-ты шахматны
А в дороги тавлеи золоченыи,
Всякого-то ведь он да поиграл.
Как тут-то себе да ведь думает:
— А наб мне молодца да повыиграть!
Как тут они наставили дощечку-ту шахматну,
Начали оны по дощечки ходить гулять.
А тут Михайлушка ступень ступил — не доступил,
А другой как ступил, сам призаступил,
А третий что ступил, его поиграл,
А выиграл бесчётну золоту казну
А сорок-то телег-тых ордынскиих.
Говорит промолвит таково слово:
— Да ах ты царь Вахрамей Вахрамеевич!
Топеречку еще было нунечку
Дань из города из Киева спросиласи.
Тебе-то ведь нунь она назад пойдет
Как эта бессчётна золота казна,
А за двенадцать год за прошлыйи что годы что за нунешний,
Назад-то ведь тут дань поворотиласе.
Как тут-то ведь царю да Вахрамею Вахрамееву
А стало зарко есть, роззадорило,
Стало жаль бессчётной золотой казны.
Как говорит Михайлы таково слово:
— А молодой Михайло Потык сын Иванович!
А поиграм еще со мной ты другой-от раз.
Насыплю я бессчётной золотой казны
А сорок я телег да ордынскиих,
А ты-то мне служить да слугой будь верною
А сорок-то годов еще с годичком.
Как бьет опять Михайлушко о своей головке молодецкии.
Наставили тут доску-ту шахматню,
Как начали оны тут ходить гулять
По тыи дощёчки по шахматнёй.
Как тут Михайлушка ступень ступил — не доступил,
А другой-то ступил, сам призаступил,
А третий-то ступил, ёго й поиграл,
Как выиграл бессчетной золотой казны
Сорок-то телег да ордынскиих.
Как тут-то ведь царь Вахрамей Вахрамеевич
Воспроговорит опять ён таково слово:
— Молодой Михайла Потык сын Иванович!
Сыграем-ко мы еще остатний раз
Во тыи во дощечки во шахматни.
Как я-то ведь уж царь Вахрамей Вахрамеевич
А бью с тобой, Михайло сын Иванович,
А о тоём о том велик залог,
А буду я платить дань во Киев град,
А за тыих двенадцать лет за прошлыи что годы, что за нунешний,
А сорок я телег да ордынскиих;
А ты бей-ко о головки молодецкии,
Служить-то мне слугою да верною,
А будь ты мне служить да до смерти-то.
Как тут-то он Михайлушка
А бьет-то он о головки молодецкии
Служить-то царю до смерти-то.
Остатний раз наставили дощёчку тут шахматню.
А й тут Михайлушка ступень ступил — не доступил,
А другой-то ступил, сам призаступил,
А третий как ступил, ёго и поиграл,
Выиграл бессчётну золоту казну,
А дань платить во Киев град великую.
На ту пору было на то времечко
А налетал тут голуб на окошечко,
Садился-то тут голуб со голубкою,
Начал по окошечку похаживать,
А начал он затым выговаривать
А тым а тым языком человеческим:
— Молодой Михайла Потык сын Иванович!
Ты играшь молодец да проклаждаешься,
А над собой незгодушки не ведаешь.
Твоя-то есть ведь молода жена,
А тая-та ведь Марья лебедь белая, преставилась.
Скочил тут как Михаила на резвы ноги,
Хватил он эту доску тут шахматню,
Как бросил эту доску о кирпичной мост
А во полаты тут да во царскии,
А терема вси тут пошаталисе,
Хрустальнии оконницы посыпались,
Да князи тут бояра вси мертвы лежат,
А царь тот Вахрамей Вахрамеевич
А ходит-то ведь он роскоракою.
Как сам он говорит таково слово:
— Ах молодой Михайло Потык сын Иванович!
Оставь ты мне бояр хоть на симена,
Не стукай-ко доской ты во кирпичной мост.
Как говорит Михайло таково слово:
— Ах же ты да царь Вахрамей Вахрамеевич был!
А скоро же ты вези-тко бессчётну золоту казну
Во стольнёй-от город да во Киев град.
Как скоро сам бежал на широкий двор,
Как ино ведь седлает он своего добра коня,
Седлат, сам выговариват:
— Да ах же ты мой-то ведь уж добрый конь!
А нёс-то ты сюды меня три месяца,
Неси-тко нунь домой меня во три часу.
Приправливал Михайлушка добра коня,
Пошол ён, поскакал ёго добрый конь
Реки-ты озёра перескакивать,
А тёмной-от ведь лес промеж ног пустил,
Пришол он прискакал да во Киев град,
Пришол он прискакал ведь уж в три часу.
Росседлывал коня тут, розуздывал,
А насыпал пшены белояровой,
А скоро сам бежал он на выходы высокии,
Закрычал Михайло во всю голову:
— Да ай же мои братьица крёстовыи,
Крёстовыи вы братьица названыи,
Ай старыи казак ты Илья Муромец,
А молодой Добрынюшка Микитинич!
А подьте-тко вы к брату крестовому
А на тую на думушку великую.
Как тут-то ведь уж братьица справлялися,
Тут-то оны удалы снаряжалися,
Приходят оны к брату крёстовому,
К молоду Михайлы да к Потыку:
— Ай же брат крёстовый наш названыи.
А ты чего крычишь, нас треложишь ты,
Русийскиих могучих нас богатырёв?
Как он на то ведь им ответ держит:
— Да ай же мои братьица крестовыи,
Крёстовыи вы братьица названыи.
Стройте вы колоду белодубову,
Итти-то мне во матушку во сыру землю
А со тыим со телом со мёртвыим,
Итти-то мне туды да на три году, —
Чтобы можно класть-то хлеба соли воды да туды-ка-ва,
Чтобы было там мни на три году запасу-то.
Как этыи тут братьица крестовыи
Скорым скоро, скоро да скорешенько
Как строили колоду белодубову.
Как тот этот Михаила сын Иванов был
Как с
Дата добавления: 2015-12-20; просмотров: 83; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!