Быть открытым миру — означает жить, удалиться от мира — означает умереть 6 страница

Конечно, сэр, любой поступок, основанный на авторитете книги, пусть даже священной, или на авторитете человека, возможно благородного и свя­того, является бездумным поступком, который дол­жен неизбежно привнести беспорядок и горе. В этой и в других странах лидер получает авторитет бла­годаря интерпретации так называемых священных писаний, которые он свободно цитирует, или благо­даря его собственному опыту, который обусловлен прошлым, или благодаря строгости его жизни, что опять же основано на образе священных записей. Так что жизнь лидера так же повязана авторите­том, как и жизнь последователя, оба являются ра­сами книг, опыта или знания другого. С этим всем в качестве основы вы хотите переделать мир. Это возможно? Или же вам необходимо отбросить весь этот авторитарный, иерархический взгляд на жизнь и приблизиться ко многим проблемам со свежим, жаждущим умом? Проживание и действие неотде­лимы, они находятся во взаимосвязи, это объеди­ненный процесс, но сейчас вы отделили их, верно?

Вы расцениваете ежедневное проживание с его мыс­лями и поступками как отличное от действия, кото­рое собирается изменить мир.

«И снова, это верно, — продолжал последний говоривший. — Но как же нам отбросить этот хо­мут авторитета и традиции, которые мы охотно и с радостью принимали с детства? Эта традиция еще с незапамятных времен, и тут вы приходите и сове­туете нам отбросить все это в сторону и положиться на самих себя! Из того, что я услышал и прочитал, вы утверждаете, что сам Атман не имеет постоян­ства. Так что вы понимаете, почему мы сбиты с толку».

Не может ли быть так, что вы никогда на самом деле не исследовали авторитарный путь существо­вания? Если ставишь авторитет под вопрос — это уже конец авторитету. Нет ни метода, ни системы, по которой ум может освободиться от авторитета и традиции, а если бы имелся, то система стала бы доминирующим фактором.

Почему вы принимаете авторитет, в более глу­боком смысле того слова? Вы принимаете авторитет так же точно, как это делает гуру, чтобы быть в безопасности, быть уверенным, быть успокоенным, преуспеть, доплыть до другого берега. Вы и гуру — поклоняющиеся успеху, вы оба ведомые амбицией. Где есть амбиция, нет любви, а действие без любви не имеет никакого значения.

«Разумом я понимаю, что то, о чем вы говорите, истинно, но внутри, эмоционально, я не чувствую подлинность этого».

Не существует никакого разумного понимания: или мы понимаем, или мы не понимаем. Это разделение нас самих на два водонепроницаемых отсека — еще одна нелепость с нашей стороны. Нам лучше при­знаться, что мы не понимаем, чем придерживаться того, что существует разумное понимание, это только порождает высокомерие и противоречие, вызванное нами самими.

«Мы отняли у вас так много времени, но, воз­можно, вы позволите нам прийти снова».

 

«Я хочу найти источник радости»

Солнце было за холмами, город был озарен ве­черним сиянием, и небо было наполнено светом. При затянувшихся сумерках кричали и играли дети, у них перед ужином было все еще много времени. Вдали звонил диссонирующий колокол храма, а от близлежащей мечети чей-то голос при­зывал к вечерним молитвам. Попугаи возвраща­лись из далеких лесов и полей к плотно насажен­ным вдоль всей дороги деревьям с густой листвой. Они создавали ужасный шум перед тем, как усе­сться на ночь. К ним присоединились вороны с их хриплым криком, были еще другие птицы, и все щебетали и шумели. Это была окраина города, и звуки движения транспорта тонули в громком щебетании птиц. Нос наступлением темноты стали более тихими, и через нескольких минут они умол­кли и были готовы ко сну.

К группе людей болтающих и смеющихся под деревом, освещенных светом электрической лам­пы сверху, подошел мужчина, с предметом на шее, напоминающим толстую веревку, один конец ко­торой держал в руке. Подойдя к группе, он поло­жил веревку на землю. Послышались испуганные крики, люди стали убегать, так как «веревка» ока­залась большой коброй, шипящей и надувающей свой капюшон. Смеясь, мужчина толкнул ее го­лыми пальцами ноги и тотчас поднял снова, дер­жа ее прямо над головой. Конечно, ее клыки были удалены, в действительности она была безвред­ной, но страшной. Мужчина предложил мне обвя­зать змею вокруг моей шеи, он был польщен, ког­да я погладил ее. Она была холодной и покрыта чешуей, с сильными, слегка подрагивающими мус­кулами, глаза ее были черными и смотрели не мигая, так как у змей нет век. Мы прошли не­сколько шагов вместе, кобра на его шее вела себя беспокойно.

При свете уличных фонарей звезды казались тус­клыми и далекими, но Марс был красным и ярким. Рядом прошел нищий, едва передвигаясь медлен­ными, усталыми шагами. Он был укутан в лохмо­тья, а его ноги были обернуты рваными кусками холста, привязанными к ним крепкой нитью. Он опирался на длинную палку и что-то бормотал себе под нос. Когда мы прошли мимо, он даже не взгля­нул. Дальше по улице располагалась шикарная го­стиница, со стоящими перед ней дорогими автомо­билями разных марок.

Молодой профессор одного из университетов, довольно нервный, с высоким голосом и блестя­щими глазами, сказал, что проделал длинный путь, чтобы задать вопрос, который был для него са­мым важным.

«Я познал различные радости: супружеской люб­ви, здоровья, увлечения и хороших товарищеских отношений. Будучи профессором литературы, я много читал и находил восторг в книгах. Но я об­наружил, что каждая радость мимолетна по своей природе, от самой маленькой до самой огромной, и все однажды заканчиваются. Кажется, все, чего бы я ни касался, не имеет постоянства, даже литера­тура — самая большая любовь моей жизни, начи­нает терять постоянную радость. Я чувствую, что должен существовать постоянный источник всякой радости, но хотя и искал его, я его не нашел».

Поиск — это удивительный феномен, вводящий в заблуждение, не так ли? Будучи неудовлетворен­ными настоящим, мы ищем кое-что вне его. Стра­дая от боли настоящего, мы исследуем будущее или прошлое, и даже то, что мы находим, поглощается настоящим. Мы никогда не прекращаем расследо­вать полное содержание настоящего, но всегда пре­следуем мечты о будущем. Или же из числа мерт­вых воспоминаний прошлого мы выбираем самые насыщенные и придаем им жизнь. Мы цепляемся за то, что было, или отклоняем его в свете завтрашнего дня, так что настоящее получается размытым. Оно просто становится проходом, который нужно как можно быстрее пройти. «Неважно, в прошлом это или в будущем, но я хочу найти источник радости, — продолжил он. — Вы знаете то, что я имею в виду, сэр. Я больше не ищу объекты, от которых можно получить радость: идеи, книги, люди, природа, а источник самой радости, вне всей скоротечности. Если не найти тот источник, можно быть постоянно охваченным печалью непостоянного».

Не думаете ли вы, сэр, что нам надо понять значение слова «поиск»? Иначе не поймем друг друга. Отчего возникает побуждение искать, это беспокойство, чтобы найти, это принуждение достичь? Возможно, если нам удастся раскрыть мотив и понять его значение, мы сможем понять значение и поиска.

«Мой мотив прост и ясен: я хочу найти постоянный источник радости, потому что каждая радость, которую я познал, была проходящим явлением. Побуждение, которое заставляет меня искать, — это страдание из-за неимения чего-то длящегося. Я хочу уйти от этой печальной неуверенности и не думаю, что в этом есть что-нибудь неправильное. Любой, кто хоть немного задумывается, должно быть ищет ту радость, которую ищу. Другие могут давать ей разные названия: Бог, истина, блаженство, свобода, Мокша, и так далее, но, по сути, это одно и то же».

Охваченный болью из-за непостоянства ум заставляет искать постоянное под любым названием, и само его стремление к постоянному создает постоянное, которое является противоположностью тому, что есть. Так, в действительности нет никакого поиска, а лишь желание найти успокаивающее удовлетворение в постоянном. Когда ум осознает, что находится в состоянии постоянного непрерывного изменения, он продолжает строить противополож­ность того состояния, таким образом оказываясь в ловушке конфликта индивидуальности. А затем, желая убежать от этого конфликта, он преследует еще одну противоположность. Таким образом ум оказывает­ся привязанным к колесу противоположностей.

«Я осознаю этот противодействующий умствен­ный процесс, как вы это объясняете, но нужно ли вообще отказаться от поиска? Жизнь была бы очень скучной, если бы не было открытий».

Открываем ли мы что-нибудь новое через поиск? Новое — это не противоположность старого, не про­тивопоставление тому, что есть. Если новое — это проекция старого, то оно является всего лишь видо­измененным продолжением старого. Всякое узнава­ние основано на прошлом, и то, что является узнава­емым, не новое. Поиск является результатом боли из-за настоящего, поэтому то, что разыскивается — уже известное. Вы ищете утешения, и, вероятно, вы его найдете. Но оно также будет мимолетным, по­скольку само побуждение найти — непостоянно. Вся­кое желание чего-либо, будь то радости, Бога или чего-то другого, является мимолетным.

«Правильно ли я вас понимаю, что так как мой поиск — это результат желания, а желание мимо­летно, мой поиск напрасен?»

Если вы понимаете суть этого, тогда сама мимо­летность — это радость.

«Как мне осознать суть этого?» Не существует никакого «как», никакого метода. Метод порождает идею о постоянном. Пока ум име­ет желание прийти к чему-то, получить, достичь, он будет в противоречивом состоянии. Противоре­чие — это нечувствительность. Но только лишь чувствительный ум осознает истину. Поиск рожда­ется из-за противоречия, а с прекращением проти­воречия нет надобности искать. Вот тогда наступа­ет блаженство.

 

 

Удовольствие, привычка и аскетизм

 

Дорога вела к югу от шумного раскинувшегося города с его кажущимися бесконечными рядами но­вых зданий. Дорога была переполнена автобусами, автомобилями, телегами запряженными волами и сотнями велосипедистов, которые ехали домой пос­ле трудового дня, выглядя изнуренными после дня рутинной работы, которая не доставляла им радос­ти. Многие останавливались на открытом рынке у обочины, чтобы купить увядшие овощи. Мы напра­вились в предместье города. По обеим сторонам до­роги стояли деревья с сочными зелеными листьями, недавно омытыми ливнями. Солнце — огромный зо­лотой шар — садилось справа от нас, над отдален­ными холмами. Среди деревьев паслось много коз­лов, и друг за другом бегали дети. Изгибающаяся дорога шла мимо красной башни одиннадцатого века, возвышающейся среди руин Хинду и Могулов. Здесь и там располагались древние могилы, а роскошный, разрушенный сводчатый проход (арка) говорил о прежней славе. Автомобиль остановился, и дальше мы пошли пешком по дороге. Группа женщин воз­вращалась с работы на полях, и после дня тяжелого труда они пели веселую песню. Голоса звучали кра­сиво и бодро. Когда мы приблизились, они застес­нялись и прекратили пение, но как только мы про­шли — продолжили.

Вечерний свет разливался среди пологих холмов, а деревья были темными на фоне вечернего неба. На огромной выступающей скале возвышались по­луразрушенные зубчатые стены древней крепости. Изумительная красота окутывала землю, она была всюду, заполняя каждый укромный уголок земли и наши сердца и умы. Есть только любовь к Богу и человеку, ее нельзя разделить. Большая сова тихо пролетела в свете луны, а группа молодых сельчан громко спорила: ехать или нет в город, чтобы схо­дить в кино. Они вели себя агрессивно, выйдя на середину дороги.

В мягком лунном свете было приятно находить­ся, а тени на земле были ясными и четкими. По дороге ехал грузовик грохоча и громко сигналя. Деревня погрузилась в тишину ночи.

Он был умным, здоровым молодым человеком лет тридцати и работал в каком-то правительственном учреждении. Был доволен своей работой, получая довольно хорошее жалованье и перспективное бу­дущее. Был женат и имел четырехлетнего сына, ко­торого хотел взять с собой на нашу встречу, но мать мальчика решила, что ребенок будет мешать. «Я посетил одну или две ваших беседы, — ска­зал он, — и, если позволите, хотел бы задать воп­рос. У меня есть вредные привычки, которые беспо­коят меня. В течение нескольких месяцев я пробо­вал избавиться от них, но безуспешно. Что мне де­лать?»

Давайте рассматривать непосредственно саму привычку, а не делить ее на хорошую и плохую. Культивирование привычки, какой бы хорошей и благородной она ни была, только делает ум тупым. Что мы подразумеваем под привычкой? Давайте поразмыслим над этим, а не будем зависеть от про­стого определения.

«Привычка — это часто повторяемый акт».

Это механический импульс к движению в неко­тором направлении, либо приятном, либо неприят­ном, он может сработать сознательно или подсозна­тельно, обдуманно или бездумно. Так ли это?

«Да, сэр, правильно».

Некоторые чувствуют потребность в кофе по утрам, так как не выпив его у них болит голова. Поначалу организм, возможно, требовал этого, но постепенно он привык к приятному вкусу и возбуж­дению после него, и теперь он страдает, когда ли­шен этого удовольствия.

«Но действительно ли кофе — необходимость?»

Что вы подразумеваете под необходимостью?

«Хорошая пища необходима для хорошего здо­ровья».

Естественно, но язык привыкает к пище опреде­ленного типа или вкуса, и тогда организм чувствует

себя плохо и беспокоится, когда не получает то, к чему привык. Это настойчивое требование пищи особого типа указывает, что привычка была сфор­мирована, а привычка основана на удовольствии и памяти о нем, ведь так?

«Но как можно покончить с привычкой, достав­ляющей удовольствие? Избавиться от неприятной привычки сравнительно легко, но моя проблема в том, как избавиться от приятных привычек».

Как я сказал, мы не рассматриваем приятные и неприятные привычки или как покончить с любой из них, а пытаемся понять саму привычку. Мы ви­дим, что привычка формируется, когда имеется удо­вольствие и требование продолжения удовольствия. Привычка основана на удовольствии и воспомина­нии о нем. Изначально неприятный опыт может постепенно стать приятной и «необходимой» при­вычкой.

А теперь, давайте, немного продвинемся в теме. В чем ваша проблема?

«Среди многих привычек сексуальное удовлет­ворение стало мощной и всепоглощающей привыч­кой для меня. Я пробовал держать ее под контро­лем, дисциплинируя себя по отношению к этому, сидел на диете, занимался различными опытами и так далее, но несмотря на все мое сопротивление привычка продолжается».

Возможно, в вашей жизни нет другого способа выхода энергии, нет другого интереса. Вероятно, вам надоела ваша работа, и вы этого не осознаете. А Религия для вас может быть только скучным ритуалом, набором догм и верований вообще без всякого значения. Если вы чувствуете дискомфорт, расстро­ены, тогда секс становится для вас единственным выходом. Надо быть внимательным внутренне, пе­ресмотреть отношение к вашей работе, обществу, выяснять для самого себя истинное значение рели­гии, вот это то, что освободит ум от порабощения любой привычкой.

«Какое-то время я уделял много внимания рели­гии и литературе, но сейчас у меня нет свободного времени для занятий любимым делом, так как все мое время занято работой. На самом деле я не чув­ствую себя несчастным из-за этого, но понимаю, что работа, как добыча средств к существованию — это не все. И, может быть, это так, как вы говорите, если мне удастся найти повод для более широких и более глубоких интересов, это поможет сломать при­вычку, которая беспокоит меня».

Как мы сказали, привычка — это повторение по­ступка, приносящего радость, вызванного стимули­рующими воспоминаниями и образами, которые про­буждают ум. Выделения слюнных желез в случае голода, это не привычка, а нормальный физический процесс организма, но когда ум увлекается ощуще­ниями, стимулируемыми мыслями и изображения­ми, тогда естественно запускается механизм фор­мирования привычки. Пища необходима, требова­ние особого вкуса пищи основано на привычке. На­ходя удовольствие в неких мыслях — действиях, тонких или грубых, ум настаивает на их продолже­нии, таким образом порождая привычку. Повторяющийся акт, как, например, чистка зубов по утрам, становится привычкой, когда ему не придается вни­мание. Внимание освобождает ум от привычки.

«Вы подразумеваете, что мы должны избавиться от всех удовольствий?»

Нет, сэр. Мы не пытаемся избавляться от чего-нибудь или приобретать что-нибудь. Мы стараемся понять полное значение привычки, а также мы дол­жны понять проблемы удовольствия. Многие саньясины, йоги, святые отказывали себе в удовольствии, они истязали себя и вынуждали ум сопротивляться, быть нечувствительными к удовольствию в любой его форме. Удовольствие видеть красоту: дерева, облака, отражение лунного света на воде или чело­века, и отрицать это удовольствие — значит отри­цать красоту.

С другой стороны, есть люди, которые не хотят замечать уродливого и цепляются за прекрасное. Они хотят остаться в прекрасном саду их собственного творения и закрыться от шума, вони и тирании, ко­торые существуют за стеной. Очень часто это уда­ется. Но закрываясь от уродливого и наслаждаясь только красотой, можно стать тупым, нечувствитель­ным. Вы должны быть чувствительны к печали, так­же как к радости, а не сторониться одного и стре­миться к другому. Жизнь является и смертью, и лю­бовью. Любить — значит быть уязвимым, чувстви­тельным, а привычка порождает нечувствительность, она уничтожает любовь.

«Я начинаю чувствовать красоту того, о чем вы говорите. Это правда, я сделал себя тупым и глупым. Раньше я любил ходить в лес, слушать птиц, наблюдать лица людей на улицах, а теперь вижу, что позволил привычке сделать со мной. Но что та­кое любовь?»

Любовь — это не простое удовольствие, воспо­минание, это состояние интенсивной ранимости и красоты, которое уходит, когда ум строит стены из эгоцентричной деятельности. Любовь — это жизнь, и поэтому она также смерть. Отрицать смерть и цеп­ляться за жизнь означает отрицать любовь.

«Я действительно начинаю проникать во все это и в самого себя. Без любви жизнь на самом деле становится механической и во власти привычки. Ра­бота, которую я выполняю в офисе, в значительной степени механическая, как в действительности и ос­тальная часть моей жизни. Я пойман в сети рутины и скуки. Я спал, а теперь я должен пробудиться».

Само осознание, что вы спали, — это уже про­буждение. Нет никакой потребности в воле.

Теперь, давайте продвинемся в вопросе немного далее. Нет никакой красоты без простоты, верно?

«Это то, что я не понимаю, сэр».

Простота не заключается в каком-то внешнем символе или поступке: носить набедренную повяз­ку или одежду монаха, питаться только один раз в день или жить жизнью отшельника. Такая дисцип­линированная простота, пусть даже строгая, это не простота, это просто внешний показ, не имеющий внутренней реальности. Простота — это простота внутреннего уединения, простота ума, который очи­щен от всякого конфликта, который не в ловушке пожаре желания, даже наивысшего желания. Без этой простоты не будет никакой любви, а красота исходит от любви.

 

 

Внутренняя пустота

 

Она несла на своей голове большую корзину, под­держивая ее одной рукой. Должно быть, она была весьма тяжелой, но вес не изменил ритмичное по­качивание ее поступи. Походка была грациозной, легкой и плавной. На руке были большие металли­ческие браслеты, которые издавали тихое позвякивание, а на ногах — старые, поношенные сандалии. Ее старенькое тори было ветхим и грязным. Обыч­но она ходила в компании знакомых женщин, кото­рые несли корзины, но тем утром она была одна. Солнце было еще не слишком жарким, и высоко в синем небе несколько стервятников летали широ­кими кругами, лениво взмахивая крыльями. Вдоль дороги неторопливо бежала река. Было тихое утро, и одинокая женщина с большой корзиной на голо­ве, казалось, была образцом красоты и изящества. Она как бы слилась с природой, и казалось не она шла впереди меня, а это я шел с той корзиной на голове. Это была не иллюзия, не выдумка, не жела­емое и не искусственное отождествление, что было бы чрезмерно неприятно, а переживание, которое было естественным и сиюминутным. Несколько шагов, которые отделяли нас, время, память и ши­рокое расстояние, которое порождается мыслью, полностью исчезли. Была только женщина, и я, любу­ющийся ею. Был долгий путь к городу, где она бу­дет продавать содержимое своей корзины. К вечеру она возвратится по той дороге и пересечет малень­кий бамбуковый мост по пути к своей деревне, только чтобы вновь появиться с полной корзиной следую­щим утром.

Он был уже не молод, но с отменным здоровьем, серьезен, и у него была приятная улыбка. Сидя со скрещенными ногами на полу, он объяснил на анг­лийском, немного запинаясь, из-за чего немного сму­щался, что учился в колледже и сдал экзамены на степень магистра, но так много лет не говорил по-английски, что почти забыл его. Он читал много ли­тературы на санскрите, и частенько слова санскрита слетали с его губ. Он пришел, чтобы задать несколь­ко вопросов о внутренней пустоте, пустоте ума. За­тем он начал петь на санскрите, и комната тут же наполнилась глубоким чистым и проникновенным голосом. Он пел в течение некоторого времени, дос­тавляя удовольствие присутствующим. Его лицо све­тилось смыслом, который он придавал каждому сло­ву, и любовью, которую он чувствовал к содержа­нию каждого слова. Он был лишен всякой напыщен­ности и был слишком серьезен, чтобы притворяться.

«Я очень счастлив спеть эти слова в вашем при­сутствии. Для меня они имеют большое значение и красоту, я много лет медитировал с ними, и они для меня были источником руководства и силы. Я при­учил себя не волноваться, но они вызывают слезы на моих глазах. Само звучание слов, с их богатым значением заполняет мое сердце, и тогда жизнь — это больше не мука и страдание. Как и любой чело­век, я познал горе; в жизни были и смерть, и боль. У меня была жена, которая умерла прежде, чем я покинул комфортные условия в доме своего отца, и теперь мне известно значение добровольной бедно­сти. Я рассказываю вам это не для того, чтобы объяс­нить что расстроен, одинок или что-то в этом роде. Мое сердце восхищается многими вещами, но рань­ше мой отец рассказывал мне кое-что о ваших бе­седах, и один знакомый убедил меня встретиться с вами, и вот я здесь.

Я хочу, чтобы вы поговорили со мной о неизме­римой пустоте, — продолжил он, — у меня есть ощущение этой пустоты, и я думаю, что прикос­нулся к ней в своих медитациях и размышлениях». Затем он процитировал слог, чтобы пояснить и под­твердить свое переживание. «Чей-то авторитет, пусть даже этот кто-то велик, не является доказа­тельством истинности вашего опыта. Правда не нуж­дается ни в каком доказательстве с помощью дей­ствия, так же как она не зависит от какого-либо авторитета. Так что давайте отбросим всякий авто­ритет и традицию и попробуем выяснить суть этого вопроса самостоятельно.

Для меня это было бы очень трудно, потому что я погряз в традициях, не в обычных мирских тради­циях, а в учениях Гиты, «Упанишад» и тому подоб­ном. Правильно ли с моей стороны позволить всему этому исчезнуть из моей жизни? Не будет ли это неблагодарностью с моей стороны?»

Ни благодарность, ни неблагодарность здесь ни при чем. Мы заинтересованы в обнаружении истинности или ошибочности той пустоты, о которой вы говорили. Если вы пойдете путем следования авторитету и традиции, что является знанием, вы переживете только то, что пожелаете пережить, а авторитет и традиция будут вам помогать. Это не будет открытием, это будет уже известным явлением, которое было узнано и испытано. Авторитет и традиция могут быть ошибочными, они могут быть утешающей иллюзией. Чтобы обнаружить, является ли эта пустота истинной или ложной, существует ли она в действительности или же это просто еще одно изобретение ума, ум должен быть свободен от пут авторитета и традиции.

«А может ли ум когда-либо освободить себя от этих пут?»

Ум не может освободить себя, поскольку любое усилие быть свободным с его стороны лишь ткет другие путы, в которые он снова будет пойман. Свобода — это не противоположность, быть свободным не означает быть свободным от чего-то, это не состояние освобождения от неволи. Побуждение быть свободным порождает его собственную неволю. Свобода является состоянием бытия, которое не есть результат желания быть свободным. Когда ум это понимает и видит ошибочность авторитета и традиции, только тогда ложное по-настоящему уходит прочь.

«Может быть я был вынужден чувствовать определенные вещи из-за моего чтения и мыслей, основанных на этом чтении. Но помимо всего этого, я с детства чувствовал существование этой пустоты, как будто во сне. Всегда присутствовало какое-то ука­зание на ее присутствие, ностальгическое чувство по отношению к ней, и когда я становился старше, чтение разного рода религиозной литературы толь­ко усиливало это чувство, придавая ему больше жиз­ненности и смысла. Но я начинаю понимать то, что вы имеете в виду. Я почти полностью зависел от описания опытов других, как написано в священ­ных писаниях. Я могу избавиться от этой зависимо­сти, так как теперь понимаю необходимость этого, но смогу ли я возродить то подлинное, ничем не испорченное чувство того, что вне всяких слов?»

То, что возрождено, это не живое, не новое, это воспоминание, мертвая вещь, а дать жизнь мертво­му вы не можете. Возродить и жить воспоминания­ми значит быть рабом искусственного возбудителя, а ум, что зависим от возбудителя, сознательно или неосознанно, неизбежно становится тупым и нечув­ствительным. Возрождение — это увековечивание смятения. Обращаться к мертвому прошлому в мо­мент живого острого переживания означает искать образец жизни, чьи корни уходят в глубь к распаду. То, что вы испытали, будучи юношей или только вчера, закончено и прошло, но если вы цепляетесь за прошлое, вы мешаете пульсирующему пережи­ванию нового.

«Как я считаю, сэр, вы поймете, что я действи­тельно искренен, и для меня стало безотлагатель­ной потребностью понять ту пустоту и принадле-жать ей. Что мне делать?»

Нужно освободить ум от известного, все знания, которые накопились, должны прекратить оказывать хоть какое-то влияние на живой ум. Знание вечно принад­лежит прошлому, оно само является процессом про­шлого, и ум надо освободить от этого процесса. Узна­вание — это часть процесса знания, не так ли?

«Как это?»

Чтобы узнавать что-то, предварительно вы долж­ны узнать или испытать это, и полученный опыт хра­нится как знание, как память. Узнавание исходит из прошлого. Когда-то давно вы, возможно, пережили эту пустоту, и, однажды пережив, вы жаждете ее снова. Первоначальный опыт возник без вашего стремления получить его, но теперь вы преследуете его, и то, что вы ищете, — не пустота, а возобновле­ние старого воспоминания. Если этому суждено сно­ва случиться, всякое воспоминание, всякое знание должны исчезнуть. Всякий поиск должен прекратить­ся, поскольку он основан на желании испытать.

«Вы действительно имеете в виду, что я не дол­жен этого искать? Это кажется невероятным!»

Мотив поиска имеет гораздо большее значение, чем сам поиск. Мотив обосновывает, направляет и формирует поиск. Мотив вашего поиска — это же­лание испытать непостижимое, познать его блажен­ство и необъятность. Из-за этого желания возник переживающий, который жаждет переживания. Пе­реживающий стремится к более значительному, бо­лее обширному и более важному переживанию. Все другие переживания потеряли свой вкус, и пережи­вающий теперь тоскует по пустоте. Итак, есть переживающий и то, что переживается. Таким обра­зом, начинается противоречие между ними двумя, между преследователем и преследуемым.

«Это я очень хорошо понимаю, потому что нахо­жусь в точно таком состоянии. Теперь-то я пони­маю, что оказался в сетях, мною же созданных».

Точно так же как каждый ищущий и не только ищущий истину, Бога, пустоту и так далее. Каж­дый амбициозный или алчный человек, который жаждет власти, положения, престижа, каждый иде­алист, боготворящий государство, строитель совер­шенной утопии — все они пойманы в те же самые сети. Но если однажды вы поймете итоговое значе­ние поиска, продолжите ли вы искать пустоту?

«Я уловил суть вашего вопроса и уже прекратил искать».

Допустим, что это факт, тогда что же это за со­стояние ума, которое не ищет?

«Не знаю. Все это настолько ново для меня, что мне придется сконцентрироваться и понаблюдать за собой. Можно подождать несколько минут, прежде чем мы пойдем дальше?»

После паузы он продолжил.

«Я ощущаю, как необычайно тонко, как трудно переживающему, наблюдателю не вмешиваться. Ка­жется, почти невозможно, чтобы мысль не создава­ла думающего. Но пока существует думающий, пе­реживающий, очевидно будут разделение и конф­ликт с тем, что нужно переживать. А вы спрашива­ете верно: что это за состояние ума, когда нет ника­кого конфликта?»

Конфликт существует, когда желание принима­ет форму переживающего и преследует то, что нужно переживать, так как то, что должно быть пережито, также придумано желанием.

«Пожалуйста, будьте терпеливы со мной и по­звольте мне понять то, что вы говорите. Желание не только проектирует переживающего, наблюдателя, но также и дает жизнь тому, что переживается и наблюдается. Так что желание — это причина раз­деления между переживающим и тем, что пережива­ется, и именно данное разделение поддерживает кон­фликт. Теперь же вы спрашиваете, что является тем состоянием ума, в котором больше нет конфликта, которое не ведомо желанием? Но можно ли ответить на этот вопрос без наблюдателя, кто наблюдает за переживанием состояния отсутствия желания?»

Когда вы сознаете ваше смирение, разве смире­ние не исчезает? Появляется ли добродетель, когда вы преднамеренно занимаетесь добродетелью? Та­кая практика — укрепление эгоцентричной деятель­ности, а это конец добродетели. В тот миг, когда осоз­наете что счастливы, вы прекращаете быть счастли­вым. Что это за состояние ума, которое не в ловушке противоречия желания? Побуждение выяснить — со­ставляющая часть желания, которое породило пере­живающего и то, что переживается, так ли это?

---

Дата добавления: 2015-12-16; просмотров: 15; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!