Деятели Тверского земства, внесшие вклад в развитие народного просвещения. 6 страница
Такую возможность Ольденбург получил, "войдя в жизнь "узкими вратами""[578], на скромной и незаметной должности в школе Максимовича, отдав работе в ней "99% времени и сил"[579] и превратив ее в образцовое учебное заведение. Не менее насыщен и оставшийся "1%", ибо интересы Федора Федоровича "не ограничивались маленьким школьным мирком, а выходили далеко за его пределы", – вспоминал преподаватель школы М. Клевенский[580]. Ольденбург "становится духовным центром тверского общества"[581], "первоклассным культурным работником"[582], созидателем "местной культуры"[583] и, по утверждению В. Водовозова, "действительным руководителем дела народного образования в целой губернии"[584], считая его "после освобождения крестьян самым нужным" и признавая "делом своей жизни"[585]. Восприняв "лучшие традиции русского земства", став "с ног до головы земским человеком", он посвятил себя чрезвычайно близкому "его сердцу" земскому школьному делу[586], являясь его "неизменным и незаменимым экспертом", участвуя во всех земских мероприятиях в этой области, осуществлявшихся "в сильной степени благодаря его творческой энергии"[587]. Эту "очень ответственную и сложную работу" Клевенский характеризовал, как "мало видную, анонимную", что, отражая отмеченные нами выше общие особенности земской культурно-хозяйственной деятельности, соответствовало "необычайной личной скромности Федора Федоровича"[588]. Между тем Корнилов считал Ольденбурга "лучшим в России знатоком по вопросам народного образования"[589].
|
|
|
Изучая в течение многих лет положение школьного дела во всей России и за границей (свободно владея иностранными языками, он ездил в Англию и Германию для знакомства с их учебно-воспитательным делом), он положил начало организации текущей школьной статистики в России и стал лучшим в стране знатоком ее и школьного законодательства. Другой крупнейший специалист в области статистики и организации народного образования Н.В. Чехов называл его работы в этой сфере[590] исключительными "по эрудиции и по методам разработки вопроса"[591]. Ольденбург постоянно принимал самое живое участие в статистических съездах, ему принадлежал "ряд журнальных статей по школьной статистике и смелая попытка учета начальных школ в России в начале 90-х годов"[592]. Направляя усилия на постановку обучения в школах Тверской губернии, он еще с середины 1880-х годов, то есть с самого начала своей деятельности в губернии, вел ее текущую школьную статистику, "по полноте сведений совершенно исключительную не только среди статистических работ в этой области русских земств, но и во всемирной статистической литературе"[593], выяснив "точным статистическим путем состояние народного образования в России. Стремление достичь при этом максимального приближения к реальной действительности побуждало Федора Федоровича к самому кропотливому анализу фактов и цифр. За советами и справками к нему не раз обращались даже специалисты-статистики, высоко ценя его серьезные знания и богатый опыт"[594]. В 1892 году он создал первое в России справочно-педагогическое бюро по народному образованию при губернской земской управе, ставшее "крупным явлением земской жизни"[595]. Бюро занималось сбором и анализом школьной статистики (его ежегодники отличались от других подобных изданий[596]), изучением постановки школьного дела в других губерниях и ознакомлением с ним земства, обработкой и распространением педагогической литературы, прежде всего среди самих педагогов (поэтому библиотека бюро находилась в здании школы П.П. Максимовича[597]), составлением списков книг для школьных библиотек. Возглавляла Бюро начальница школы П.П. Максимовича Е.П. Свешникова[598]. Участвовал он и в составлении первого "Ежегодника Весьегонского уездного земства <…> за 1908 год", посвященного памяти П.А. Корсакова[599] (о "Ежегоднике…" подробно говорится при характеристике источников).
|
|
|
|
|
|
Для тверского губернского земства Ольденбург проводил немало специальных обследований и с 1890 по 1914 годы составлял ряд докладов, прежде всего по народному образованию, хотя и не подписанных его именем[600]. Результатом его усилий в данной области явились монография "Начальные школы Тверской губернии в 1891-92 учебном году" и статистическое исследование "Учительский персонал начальных училищ Тверской губернии", вышедшее в 1890 году как приложение к докладам губернского земства[601]. Превосходно зная местные условия и деятельность уездных земств (лично объезжал уезды), он в 1895 году стал "пионером составления правильной школьной сети", поставив "вопрос о всеобщем обучении на конкретную почву"[602]. "Его предварительные расчеты", как отмечал занимавшийся этим вопросом на общероссийском уровне Г.И. Фальборк, "служили дорогой, по которой впоследствии шли и практические земские деятели, и исследователи; он ввел в обращение некоторые из общепринятых ныне терминов, например, школьный район и т.п."[603]. В 1911 году он издал монографию "Всеобщее обучение в Тверской губернии", оказавшуюся одной из последних его работ в данной области. Обращался Ольденбург к введению всеобщего обучения и в общетеоретическом плане. Он участвовал в проходившем в августе 1912 года совещании по народному образованию[604], а его статья о законодательстве в области всеобщего образования, введение которого он считал осуществимым не под министерским, а под земским управлением, открывала упоминавшийся выше сборник Шаховского[605]. Ведь деятельность земств по просвещению народа своей конечной целью имела достижение всеобщей грамотности (к чему мы обращаемся в отдельной главе), что виделось ему "как своего рода сверхзадача всей работы интеллигенции"[606]. Здесь, на наш взгляд, опять же сливалась и просветительская философия, и народнические идеи о долге интеллигенции перед народом. Однако, для решения "сверхзадачи" было явно недостаточно уже имевшейся интеллигенции. И Ольденбург стремился к постоянному расширению ее рядов, создавая новую, земскую интеллигенцию прежде всего путем подготовки народных учителей, являвшейся, по его мнению, "основной и первоочередной задачей просветительской деятельности"[607]. Он стал признанным авторитетом в этой области для многих земств, обращавшихся к нему за советом. Но чтобы специально подготовленные народные учителя превратились в интеллигенцию, их надо было не только выучить, но и предоставить им возможность постоянно расширять свой кругозор, повышать квалификацию.
|
|
|
В этих целях он организовал в 1907 году Тверской общественно–педагогический кружок для обобщения педагогического опыта и распространения научных знаний среди учителей, которым руководил семь лет. Получив возможность "в заседаниях кружка <…> выявить во всей широте свое педагогическое мировоззрение", он вносил "в умственную жизнь учащихся <…> крупный вклад в виде многочисленных докладов и председательских резюме", не уступавших по своей содержательности докладам[608]. Стремясь "объединить и поднять педагогическую корпорацию Твери, <…> поставить народного учителя в благоприятные <…> условия, связать учительство на почве народно–образовательной деятельности", Ольденбург приветствовал и поддерживал "всякое начинание в сфере образовательной деятельности"[609], "будучи по натуре человеком общественным", высоко ценил "все попытки общественных организаций с культурными целями"[610]. Так, в 1912 году в Твери по его инициативе и, благодаря его способности "доводить начатое дело до конца"[611], открылись Постоянные одногодичные педагогические курсы губернского земства, несмотря на отклонение его проекта за год до того общеземским съездом по народному образованию в Москве. Тогда же он планировал организацию учительского института на базе школы имени Максимовича[612].
Являясь человеком не только широко образованным, но, "что несравненно важнее, сознательно и непрерывно стремящимся к саморазвитию"[613], Ольденбург успевал заниматься и научной работой (с 1903 года являлся членом Тверского общества любителей истории, археологии и естествознания и орфографической подкомиссии Петербургской Академии наук), и преподаванием за пределами Твери (в 1907–8 годах читал курс лекций по организации дела народного образования с характерным названием "Земство и народное образование" на экономическом отделении Санкт–Петербургского Политехнического института), и общественной деятельностью. Он участвовал в работе Петербургского и Московского Комитетов Грамотности (наездами); в петербургских земских встречах, проходивших чаще всего у К.К. Арсеньева, записавшего в дневнике 28 февраля 1898 года об одной из них, посвященной земской начальной школе: были "Фальборк, Чарнолусский, Скалон, Розенберг, приезжавшие из Москвы Якушкин, Постников, два курских земских деятеля (Раевский и еще кто-то), Яковенко, Ольденбург, Короленко"[614]; в работе съездов по техническому и профессиональному образованию, специального съезда по статистике народного образования в Харькове в 1913 году, общеземских съездов по народному образованию (1911, где был избран председателем второй секции, посвященной вопросу подготовки и положению учительских кадров, и 1913 годов); в совещании орловских земств по вопросу об устройстве педагогических курсов, куда его пригласили в качестве сведущего лица; входил в выставочный комитет по подготовке к общеземской юбилейной выставке 1914 года в Москве[615].
Все это, безусловно, свидетельствовало о его авторитете среди земских деятелей, а среди участников статистического съезда не найдется, как считал Фальборк, ни одного человека, не обращавшегося к Федору Федоровичу за какой-нибудь справкой. Ответы его всегда были "обстоятельны, лаконичны и точны"[616]. В 1910 году в связи с выходом первого тома "Истории земства за 40 лет" Б.Б. Веселовского Ольденбург вместе с А.А. Корниловым занимался критикой этого труда, обнаружив в нем "промахи в освящении заслуг первых земцев, истории их участия в народном образовании"[617]. Следуя привычке "разбираться в вопросах тщательно и упорно"[618], Ольденбург представил "массу критического и фактического"[619], цифрового материала по земству, основанного на первоисточниках[620], частично включенного затем в труды А.А. Корнилова[621]. Еще будучи студентом, он читал везде, – писал о нем Н.В. Чехов, – а став в 1890-е годы "влиятельным земским деятелем, <…> приходит на заседания комиссий и совещания всегда точно в назначенное время, всегда имея с собой книгу или конспект уроков"[622]. (В одном из писем Квашнину-Самарину Ольденбург упоминал о своем намерении "перечитать все, что писано" по вопросу преподавания арифметики, "обложившись ее методиками")[623].
"Он был в полном смысле слова труженик, не устававший разрабатывать самые различные вопросы", – вспоминал Корнилов, с горечью говоря, сколько "важных и светлых мыслей он унес в своей голове, не пожелав их выразить печатно"[624], хотя в его бумагах хранилось "много заготовленных заметок, статей и докладов"[625]. Столь "малую литературную продуктивность" (он оставил всего несколько статей – о преподавании психологии в средней школе, о статистике народного образования, о школьном деле в Тверской губернии), совершенно не соответствовавшую "тому, чего можно было бы ожидать от него"[626], Суходеев объяснял лишь "излишней скромностью"[627], которая "могла равняться разве только с его заслугами"[628], а Клевенский – чрезвычайно высокими требованиями, предъявлявшимися Федором Федоровичем "к печатному слову", отсутствием времени и стремлением "к непосредственной практической деятельности, к организационной культурной работе"[629].
Как пример практической общественной деятельности Ольденбурга в сфере народного образования, причем во всероссийском масштабе, можно привести предотвращение им принятия инструкции училищным советам, составленной в 1900-1901 году сотрудником министра народного просвещения Боголепова А. Барановым в разъяснение и развитие Положения 1874 года, которая "должна была уничтожить последние остатки общественной самодеятельности в деле народного образования, сделать школу из земской казенным учреждением"[630]. Перед вводом инструкции в действие, Министерство передало проект на рассмотрение созванного в Москве совещания директоров и инспекторов народных училищ и председателей училищных советов Московского учебного округа, куда были приглашены представители десяти губернских земств губерний, входивших в состав Московского округа. К этому времени появилась небольшая книга без подписи, написанная Ольденбургом совместно с Фальборком, где без всяких громких политических заявлений, предельно конкретно, "параграф за параграфом, инструкция была сопоставлена со всеми статьями закона, циркулярами и другими распоряжениями, которым она противоречила, или смысл которых извращала, были указаны <…> последствия"[631] ее ввода в жизнь школы. Ознакомившись с книгой, совещание почти единогласно отвергло проект.
Такой практический подход демонстрировал Ольденбург и в земской деятельности, где на первом плане, в соответствии с теорией "малых дел", у него всегда стояло реальное дело, а не радикальные убеждения. "Тверская губернская управа, независимо от общего ее направления в тот или иной данный момент, всегда находит в Ольденбурге высококомпетентного советника во всех мероприятиях земства, связанных с народным образованием", – отмечалось в одной из посвященных ему юбилейных статей[632]. Он всегда принимал во внимание, на что и до каких пор могли идти данный состав управы и собрания и отдельный деятель, и брал "от каждого то, что от него можно <…> взять"[633]. "Не принадлежа формально ни ко "II", ни к "III" элементам в земстве, он был как бы олицетворением земской идеи и хранителем ее преемственности в годы реакции и личных смен, неблагоприятных для прогрессивных начинаний, будучи культурником чистейшей воды, противником политики и партийности в школе, Ольденбург, в годы административного разгрома тверского земства являлся живым укором для тех, кто громил и упразднял культурные организации", – писал о нем Звягинцев[634]. Дело в том, что из двадцати семи лет его службы в Тверском губернском земстве десять лет хозяйничали управы "по назначению" и девять лет – управы, состоявшие из людей абсолютно противоположного ему образа мыслей. В общении с ними проявилась характернейшая его черта – неизменное уважение к личности и убеждениям того, с кем он имел дело.
В личных же отношениях с людьми одинаковых с ним воззрений он, как характеризовал его Н.В. Чехов, – "незаменимый сотрудник, друг, как и для своих сотрудников по школе и для всех своих многочисленных учениц"[635]. "Сам богатый идеями, он с большой щедростью делился ими со всеми теми, кто обращался к нему за советами и указаниями. Его буквально рвали на части, не давая сосредоточиться на какой-нибудь капитальной работе, – он сознательно и охотно принимал создавшееся положение. Своим обширным знаниям, богатому, глубоко продуманному жизненному опыту Федор Федорович умел найти самое широкое применение", – отмечал М. Клевенский[636].
Ярким свидетельством личных качеств Ольденбурга, его приверженности в жизни к тем гуманным идеалам, которые он проводил в школе Максимовича, стремления к решению всех вопросов только путем убеждения, не прибегая к насилию даже в самой экстремальной ситуации, является его поведение во время погрома тверской губернской земской управы черносотенцами 18 октября 1905 года. Когда некоторые из земских служащих, отчаявшихся дождаться помощи полиции, "достав из карманов оружие, стали грозить стрелять, <…> Федор Федорович выступил вперед, убеждая сотоварищей не стрелять в толпу, ибо толпа, хотя бы и черносотенная, состоит из людей, которые завтра же, может быть, раскаются в том, что они говорят и делают сегодня, тогда как выстрелы неизбежно озверят их. Не будучи в состоянии убедить сотоварищей, Федор Федорович потребовал, чтобы его выпустили одного. Одевшись в свою енотовою шубу, он вышел к толпе, которая в это время заняла уже всю лестницу, вплоть до дверей, так что, как только он показался, то попал сразу в такую гущу, среди которой невозможно было поворотиться. Он было стал им что-то говорить, но они бросились сразу на него и только благодаря тесноте, не дозволявшей размахнуться как следует, он не был сразу избит, а вынесен толпою на улицу, потеряв при этом очки и получив несколько ударов по голове и шее"[637]. Автор этого описания А.А. Корнилов, ссылаясь на явно связанную с погромом смерть земского гласного Медведева, высказал предположение о том, что это избиение могло быть причиной смерти Ольденбурга[638], ставшей совершенно неожиданной для окружающих. ("Покойный принадлежал к той благородной породе людей, о которой сказал Тургенев: "Порядочный человек никогда не говорит о своих болезнях""[639]). Ему вторил и Ф.Ф. Родичев, прямо утверждавший, что "кроткий философ <…> Ольденбург <…> умер <…> от последствий побоев"[640].
Однако вернемся к жизни Ольденбурга, точнее, к его общественно-политической деятельности. Хотя "политика интересовала его мало, но, как и все преданные своему делу культурные работники, он не мог оставаться безучастным зрителем реакции 90-х годов, и борьба с бюрократией по всему фронту сделалась его девизом"[641], – подчеркивал Г. Фальборк. С осени 1905 года, то есть с момента образования кадетской партии, он стал одним из руководителей ее тверского отделения – Тверского губернского комитета (вместе с М.В. Девелем и В.Д. Дервизом) и до конца остался верным "ее идейным основам"[642]. Обладая, как писал в посвященной его памяти статье И. Суходеев, "напряженным этическим самоощущением", Ольденбург "в дни реакции, когда стали теснить даже умеренные элементы и стушевались малодушные деятели", несмотря на устрашающие меры администрации, громко заявлял на всех публичных собраниях: "а я – председатель тверского конституционно-демократического городского комитета!""[643]. Возможно, на подобное поведение повлияли пережитые им нравственные коллизии конца 1880-х годов, описанные выше. Он не раз выступал на митингах и предвыборных собраниях в городе Твери, активно участвуя в их организации, причем его неизменно "содержательная речь выслушивается с одинаковым вниманием <…> политическими противниками как справа, так и слева", входил в "наивозможно близкое общение с прибывающими в Тверь крестьянскими выборщиками"[644], устраивая им неразрешенные и разрешенные собрания, "стремясь их объединить в целях избрания из их среды в члены Государственной Думы лица левого направления"[645]. Сам Ольденбург постоянно избирался "выборщиком от города Твери, независимо от того, какая политическая партия" брала перевес в данную минуту, (хотя современники называли Тверь "кадетским городом"[646]), ибо всегда находилось достаточное число "просто" избирателей, которые верили ему "больше, чем своим партийным руководителям".[647] Не понимая "органически, что такое популярность, он никогда не искал ее и не мог смотреть на сферу общественной деятельности, как на средство для достижения личных целей <…> К общественной деятельности и вопросам относился со всей строгостью и убежденностью гражданина, как будто это его кровные, личные интересы"[648], – отмечал И. Суходеев. Он "был либералом в самом чистом и благородном смысле; не ударяясь в крайности, он оставался стойким в своих убеждениях, и никакие бури не могли поколебать их"[649]. Давший эту характеристику Фальборк считал, что Ольденбург "растерялся" во время "грандиозных событий 1905 года и деятельного участия в них не принимал"[650], по-видимому, имея в виду его категорический отказ от участия в выборах в первую и вторую Государственную Думу, куда он, по убеждению Водовозова, непременно был бы выбран, но предпочел продолжать конкретную просветительскую работу в Твери. Здесь проявилась его приверженность к теории "малых дел", пронесенная через всю жизнь.
Сам он относил себя (вместе со С.Д. Квашниным-Самариным) к "людям умеренного центра", которым "особенно тяжело <…> приладиться" к действительности, оказавшейся "мрачнее и грознее всяких ожиданий"[651]. "Если нельзя устранить борьбу, то нужно всячески ее смягчить", ибо "кровь вызывает новую кровь"[652], – писал он Квашнину-Самарину, в полном соответствии с либерально-просветительскими идеями считая основной задачей "постараться остановить подбирающуюся анархию и заменить борьбу кулаками и пулями борьбой мысли и слов. Для этого необходимо сплотиться всем сторонникам порядка и мира"[653].
В двадцатипятилетний юбилей деятельности Ольденбурга в 1912 году Тверское губернское земство "постановило выдать ему награду в размере годового жалования (2.400 р.)",[654] от чего он, "живущий исключительно на личные трудовые средства и постоянно нуждающийся"[655], обремененный большой семьей, категорически отказался, как и от всякого торжественного чествования, планировавшегося губернской земской управой: "4 ноября тверская губернская земская управа, тверской общественно-педагогический кружок, преподаватели местных средних учебных заведений, друзья и почитатели скромно чествовали Ольденбурга. Председателем губернской земской управы В.Ф. фон-Гаслером прочитан и поднесен адрес в художественной папке и выражена благодарность тверского губернского земского собрания "за четверть вековую высокополезную деятельность", с выражением пожелания, чтобы просвещенная земская работа продолжалась еще многие годы. Были прочитаны и поднесены адреса председателем тверского общественно–педагогического кружка Н.О. Розе <…> и директором тверской мужской гимназии П.П. Чернышовым – от <…> гимназии. Чествование прошло в скромной домашней обстановке, в кругу семьи и друзей юбиляра"[656], что вполне сообразовалось с его характером[657]. Но его "редкая скромность", обусловившая, по мнению автора одного из некрологов, Е. Звягинцева, "то, что широкие круги общества мало его знают"[658], не давала основания прессе "пройти молчанием" этот, названный общероссийской газетой "Речь" знаменательным, "день <…> в жизни тверского земства"[659]. А "Тверской вестник" считал "вполне уместным напомнить Тверскому обществу, хотя бы по поводу чисто внешней хронологической даты, о полезной общественной работе, неустанно совершаемой Ф.Ф. Ольденбургом", чье "имя <…> слишком популярно в Твери и далеко за ее пределами", чтобы местная пресса могла "не заметить его юбилей"[660]. Тверские газеты опубликовали все присланные Ольденбургу телеграммы ("от редакций "Педагогического Вестника", "Школы и Жизни", "Тверской Газеты", "Тверского Вестника", от педагогических советов местных средних учебных заведений, тверского городского самоуправления, уездных земских управ Тверской губернии, старых тверских земцев И.И. Петрункевича, Ф.И. Родичева, В.Д. Кузьмина-Караваева, многих гласных губернского земства, многих учеников юбиляра, учителей и учительниц земских народных школ, от почитателей, родственников, друзей и знакомых"[661] – всего более пятидесяти) и адреса. В частности, земство Новоторжского уезда, к которому он не имел "никакого касательства, как только через школу Максимовича и своих многочисленных учениц, да еще благодаря <…> участию в качестве эксперта в комиссии по народному образованию <…> губернского земства", послало ему адрес со словами: "Новоторжская уездная земская управа с чувством глубокого удовлетворения и уважения останавливается перед тем высоким подвигом, который вы несли в течение четверти века на посту народного просвещения Тверской губернии"[662]. А Московская губернская управа, "вспоминая с благодарностью <…> живое участие" Федора Федоровича, "хотя и не жившего в Москве, <…> в съездах и совещаниях при управе", отправила ему "горячее пожелание продолжения <…> деятельности, полной энергии, опыта, знаний и веры в народное просвещение"[663]. Естественно, что юбилей Ольденбурга стал поводом для организации новых просветительских мероприятий. Так, Тверской общественно-педагогический кружок решил открыть у себя библиотеку его имени. Губернская земская управа распорядилась, чтобы земским книжным складом была уступлена бесплатно часть необходимых для библиотеки учебных книг и учебных пособий[664]. Управа, кроме того, предложила учредить "стипендию имени юбиляра в <…> школе Максимовича"[665].
Автор одной из юбилейных заметок "Тверского вестника" оговаривался, что он не собирался подводить итогов – "ведь итоги подводятся после окончания деятельности. Совершенно неуместно было бы усчитывать окончательные результаты деятельности человека в такой степени полного энергии и стремления к неустанной работе, как Федор Федорович"[666]. Однако юбилей оказался практическим подведением итогов, ибо через два года Ольденбург умер. Кроме личных горестей (оказавшаяся неизлечимой болезнь дочери), начало войны России с Германией произвело, как вспоминал А.А. Корнилов, "на Федора гнетущее впечатление"[667].
Сразу после его смерти одна из его первых учениц, учительница сельской школы в Тверской губернии Шмелева, предложила "всем максимовкам, кто так же чувствует эту тяжелую утрату, увековечить память Федора Федоровича" учреждением "стипендии его имени в школе Максимовича. Если нас, старых служащих, найдется хоть около человек 20, желающих вносить по 4-5 рублей в год, вот и стипендия"[668]. А через два года собрались друзья Ольденбурга, читали воспоминания Корнилов и Гревс, приехала его ученица Фролова и читала "свои очень трогательные и прочувствованные стихи и воспоминания о Федоре как о наставнике и учителе жизни"[669]. Школа Максимовича планировала посвятить ему том воспоминаний о различных периодах его жизни. А.А. Корнилов написал для этого издания воспоминания о юных годах Ольденбурга, отданные в итоге в "Русскую мысль", также собирались дать статьи Д.И. Шаховской, И.М. Гревс, В.И. Вернадский, А.С. Лаппо-Данилевский, сослуживец Ольденбурга по школе М.В. Клевенский и другие[670]. Вернадский "написал очень хорошую вещь, но такую интимную, которую он не соглашается печатать в сборнике"[671]. Впрочем, самому сборнику так и не суждено было выйти из–за начавшейся войны и последующих событий. Как отмечал Г. Фальборк в статье, посвященной памяти Ольденбурга, "отчасти глухое летнее время, но, главным образом, налетевший вихрь событий помешали русскому обществу откликнуться" на его кончину "так, как хотелось бы", хотя "немногим дано свершить то, что удалось Ольденбургу: ограничив район своей деятельности одной Тверской губернией, он достиг всероссийской известности; будучи скромным учителем педагогики и психологии, он был фактическим руководителем нескольких поколений русских народных учительниц; занимаясь статистикой скорее, как любитель, приобрел славу выдающегося исследователя народного образования"[672].
–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
Итак, мы остановились на наиболее видных тверских земцах, на примере которых прослеживается эволюция взглядов земских деятелей на народное образование.
Представители старшего, сформировавшегося в николаевское время, П.П. Максимович и С.Д. Квашнин-Самарин, стояли у истоков земских учреждений и создавали ту сферу деятельности, куда стремились представители следующего поколения, вступившего в сознательную жизнь на начальном этапе реформ и пошедшего в народ, но не с революционной пропагандой, а с "малыми" делами, как мы видели на примерах В.Н. Линда, Ф.И. Родичева и П.А. Корсакова. Последний стал одним из крупнейших организаторов культурно-хозяйственных мероприятий земства и подготовки третьего поколения земских работников, двух представителей которого, – Ф.Ф. Ольденбурга и Д.И. Шаховского, – он и Родичев направили на службу в тверское земство. При всем различии общественно-политических условий их выбора и их дальнейшей судьбы, всех их объединяло одно – на определенном этапе они отказывались от официальной карьеры или активной общественной деятельности и уходили в сферу местного самоуправления, где занимались прежде всего просвещением народа. Причиной такого выбора являлось не только стремление использовать практически единственную легальную возможность выхода общественной активности, предоставлявшуюся земством, но и представления о долге интеллигенции перед народом, сознание ответственности, накладывавшейся на них преимуществами рождения в обеспеченных дворянских семьях, давших им блестящее воспитание и образование. "Если мы ничего не сделаем, мало того, если многого не сделаем, на нас будет страшный грех"[673], – эти слова Ф.Ф. Ольденбурга можно отнести к каждому из них. Вспомним – в начале 20-х годов некоторые будущие декабристы, члены Союза Благоденствия, вместо традиционной тогда для дворян престижной военной службы, шли на не престижную гражданскую, чтобы иметь возможность изменить хоть что–то. В основе этого явления – просветительская философия, не раз упоминаемая нами в связи с земскими деятелями. "Сохраняя традиции дворянского просветительского либерализма", они, как отмечала Н.М. Пирумова[674], "отличались глубокими идеалистическими убеждениями, <…> противопоставляли "идейный альтруизм" "материалистическим интересам" нового времени <…>: "Где самые сильные интересы жизни – в дворянстве или в капитале?, – вопрошает в тверском губернском земском собрании А.А. Бакунин, – Капитал с его представителями – это царь нашего времени. Представители его действуют из побуждений чисто материальных; мы же всегда были представителями идеальных стремлений""[675].
Характерно, что самый знатный из рассмотренных нами земцев, князь Шаховской, объяснявший активную работу в земстве либеральных дворян "чувством неоплатного долга перед вчерашним рабом"[676], выделял лишь одного своего предка: "Я внук декабриста и всегда помнил это, насколько себя помню"[677], – утверждал он, буквально выражая связь поколений. "Прямым потомком декабристов" называла Шаховского и А.В. Тыркова, говоря о той же "рыцарской прямоте, непоколебимом чувстве долга, наивной влюбленности в свободу, равенство, братство"[678]. С позиций публициста кадетской партии, к тому же писавшего в эмиграции после 1917 года, Тыркова проводила прямую связь между конституционными устремлениями декабристов и земским либеральным движением, возникшим, с точки зрения Б.Н. Чичерина потому, что привилегированное положение, занимавшееся дворянством, давало ему "такое сознание прав, какого нет в других сословиях"[679]. Намеренно не касаясь чисто политических аспектов земского либерализма, отметим лишь, что большинство из прошедших перед нами личностей, активно занимавшихся организацией народного образования, или придерживались либеральных взглядов изначально, или приходили к ним в процессе земской деятельности, хотя и проявляли их с разной степенью активности (исключение здесь составляет лишь "добросовестный консерватор"[680] Квашнин-Самарин), то есть, верили в возможность постепенного изменения жизни народа, воздействия на него через просвещение.
ГЛАВА 3.
Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 23; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!