Дезертирство из вооружённых сил.

Для Советского Союза сталинской эпохи было характерно благоговейное отношение к собственным вооружённым силам. В одной из исследовательских работ послевоенного времени Красная Армия была названа «самой дисциплинированной армией, подлинно народной, социалистической, законность и порядок в которой составляют её неотъемлемую сущность»[446]. Но крайне неудачное для СССР начало войны привело к заметному дезертирству военнослужащих из РККА. Согласно пункту «в» статьи 7 «Положения о воинских преступлениях», дезертирством считалась самовольная отлучка из воинской части на срок свыше одних суток[447], которая в военное время должна была караться расстрелом. Данные о масштабах этого явления в военную эпоху остаются и поныне противоречивыми, хотя приводимые в исследовательской литературе цифры велики. Официальная статистика утверждает о 376300 бойцах и командирах РККА, осуждённых за дезертирство, а ещё 212400 дезертиров и бойцов, отставших от эшелонов, так и не были разысканы[448]. Новейшие данные МО РФ утверждают, что в 1941-1945гг. из армии дезертировали до 1 млн. человек[449]. Независимые исследователи говорят о 1,7 – 2,5 млн. дезертиров, включая в эти цифры и перебежчиков[450]. Тем самым следует признать дезертирство достаточно крупным и серьёзным явлением, поразившим РККА в военное время.

Отношение высшего политического и военного руководства страны к лицам, по тем или иным причинам покинувшим ряды Красной Армии, на протяжении первых военных месяцев продолжало оставаться крайне нетерпимым. Фактически государственные и партийные органы считали их вражескими пособниками. В директиве Совета народных комиссаров (СНК) СССР и ЦК ВКП (б) от 29 июня 1941г. на все советские и партийные организации была возложена необходимость «организовать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами»[451].

Отношение государства к военнослужащим Красной Армии, оставлявшим свои части, не менялось и в последующем. В постановлении Государственного комитета обороны (ГКО) СССР от 16 июля 1941г. такие бойцы и командиры были названы «стадом баранов, в панике бегущих перед обнаглевшим противником»[452]. Но наиболее показательным в этом отношении являлся известный приказ Ставки Верховного Главного командования (ВГК) Красной Армии №270 от 16 августа 1941г. Он определил в качестве «предавших свою Родину дезертиров» тех командиров и политработников, которые во время боя срывали с себя знаки отличия и дезертировали в тыл, либо сдавались врагу. Их необходимо было расстреливать на месте как «злостных дезертиров», а их семьи подлежали аресту[453]. Слова не расходились с делом. Жестокие меры действительно были широко распространёнными в то время – например, в 24-й армии Западного фронта, воевавшей в августе 1941г. под городом Ельня, за дезертирство, паникёрство и иные преступления были расстреляны 480-600 человек[454].

Между тем реальное количество дезертиров с трудом поддавалось подсчётам. В городе Ефремов на рубеже 1941-1942гг. чекисты в ходе каждой ночной проверки задерживали по 50-60 дезертиров из РККА[455]. К 20 июля 1941г., особые отделы фронтов и армий на дорогах задержали 103876 советских военнослужащих, потерявших свои части и беспорядочно отступавших. К 10 октября 1941г. число таких бойцов возросло до 249969 человек, а к 20 декабря 1941г. – до 638112[456]. Далеко не все из них были дезертирами, но означенные цифры всё же помогают оценить приблизительный масштаб дезертирства из РККА в начале войны.

Дезертирство является вечным спутником военных неудач, поэтому в дальнейшем число советских бойцов, самовольно оставивших свои части, только возрастало. У них оставалось два возможных варианта дальнейших действий, если не считать сдачи в плен: или остаться на оккупированной немцами территории, или дезертировать из рядов Красной Армии, укрывшись в прифронтовой полосе.

Учитывая быстрое продвижение вермахта в глубь советской территории в начале войны и тот факт, что Ярославская область достаточно скоро стала прифронтовой полосой, эта проблема не могла обойти её стороной. Количество дезертиров на её территории существенно увеличилось уже в июле 1941г. с одновременным усилением потока беженцев и лиц, эвакуированных из прифронтовой полосы. Руководство Управления НКВД (УНКВД) по Ярославской области действовало в соответствии с директивами властей СССР. 4 июля 1941г. оно направило во все городские и районные отделения НКВД области письмо с предложением развернуть работу по борьбе с дезертирством в военное время. Для того чтобы установить уклоняющихся от призыва в РККА и в РККФ, а также принять срочные меры к их розыску и задержанию, необходимо было привлечь в помощь НКВД районные военные комиссариаты (РВК), военно-учётные столы (ВУС) милиции и сельсоветы.

Говорилось в письме и о возможном появлении в различных районах Ярославской области дезертиров с фронта и из тыловых воинских частей РККА. Для этого руководство УНКВД предлагало незамедлительно организовать на местах проверку с целью выявления подозрительных лиц в людных местах – прежде всего, в гостиницах, заезжих и частных домах[457]. В указанном письме впервые с начала боевых действий против Германии ярославские правоохранительные органы признали важность проблемы дезертирства и наметили достаточно трудную и значительную работу по её решению.

В то же время нельзя не отметить и другую сторону этой проблемы: в летние месяцы 1941г. приоритетом в работе правоохранительных органов считалась всё же борьба с обычными, характерными для любой эпохи, видами преступлений. Более важными считались также вопросы светомаскировки и подготовки бомбоубежищ на случай авиационных налётов. О противостоянии дезертирству из вооружённых сил упоминалось только вскользь, с употреблением самых общих фраз вроде утверждения секретаря парторганизации Ярославского РО НКВД Кузина о необходимости «на все сигналы гр-н о задержании неизвестных и подозрительных немедленно выезжать и проверять»[458]. Тем самым следует признать, что в первые недели военных действий такое явление, как дезертирство из РККА, ещё не было актуально в тыловой Ярославской области.

Между тем уже в первый день Великой Отечественной войны Президиум Верховного Совета СССР объявил о мобилизации в армию всех военнообязанных 1905-1918гг. рождения, которые должны были явиться по повесткам на призывные пункты на следующий день. Мобилизация происходила на территории Ленинградского, Прибалтийского особого, Западного особого, Киевского особого, Одесского, Харьковского, Орловского, Московского, Архангельского, Уральского, Сибирского, Приволжского, Северокавказского и Закавказского военных округов. А уже в августе 1941г. из-за больших потерь на фронтах и для комплектования вновь формируемых частей и соединений РККА прошла дополнительная мобилизация военнообязанных граждан последующих возрастов 1890-1904гг. рождения. Однако и эти меры не привели к улучшению положения дел на фронтах, а потому мобилизации продолжались. В дальнейшем государство повысило до 55 лет предельный возраст для призыва на военную службу военнообязанных рядового и сержантского состава. Соответственно призывной минимальный возраст для молодёжи был снижен до 17,5 лет[459]. В результате мобилизаций количество ярославцев, призванных на военную службу, составило 473000 человек, а вместе с уже находившимися в рядах Красной Армии уроженцами области их количество составляло примерно 546000 человек[460].

Помимо этого на территории Ярославской области по состоянию на 29 июня 1941г. действовало немало военных объектов Московского военного округа. В общей сложности только в Ярославле располагалось не менее 21 объекта, в той или иной мере связанного с военным ведомством. В Рыбинске и Ростове находились по 6 объектов, а 4 военных объекта дислоцировались в г. Буй[461]. Также среди объектов РККА в Ярославской области можно выделить артиллерийский военный склад №71, инженерный военный склад №81, отдельная строительная рота и продовольственный военный склад №231 в окрестностях областного центра. В самом Ярославле в это время действовали 9 военных госпиталей, а также авиашкола и военно-наружное наблюдение (ВНОС), интендантское училище, пехотная школа, военно-хозяйственные курсы, машинно-железнодорожный батальон, 11-е управление военно-строительных работ и т.д. Тем самым существовала потенциальная вероятность значительного с количественной точки зрения дезертирства с военных объектов Красной Армии в Ярославской области.

Между тем в первые дни и даже недели Великой Отечественной войны дезертирство и уклонение от призыва в армию или от воинского учёта ещё не стали заметными явлениями в области. Согласно сведениям совершенно секретной сводки на имя начальника УНКГБ Ярославской области капитана госбезопасности Носова от 29 июня 1941г., за дни всеобщей мобилизации по 44 военкоматам области не было сведений о каких-либо крупных эксцессах. За 23-25 июня 1941г. из 27497 человек, подлежащих мобилизации в Красную Армию, было отправлено 25962 человека[462]. В последующие дни обстановка не претерпела заметных изменений. При этом не следует считать всех людей, не пришедших на призывные пункты, дезертирами. Как признавал заместитель начальника 3-го отделения Ярославского гарнизона МВО по НКГБ лейтенант госбезопасности Лебедев, причинами их неявки являлись служебные командировки и отпуска.

Патриотический подъём советского народа в первые дни войны был в целом очень высок. Только по Резинокомбинатскому району г. Ярославля было подано 600 заявлений о зачислении добровольцами в РККА[463], а всего в областном центре в течение двух первых недель Великой Отечественной войны 2320 человек изъявили желание добровольно пойти на фронт[464]. Ещё 110000 человек в Ярославской области по состоянию на 1 августа 1941г. записались в народное ополчение – этот показатель схож с данными соседних областей[465]. Для сравнения, в Ивановской области было зарегистрировано 114000 народных ополченцев[466]

Однако даже в те дни, когда масштаб начинавшейся войны ещё не был до конца осознан народом, а неудачи в пограничном сражении заретушированы официальной пропагандой или казались временными, были случаи уклонения от призыва и членовредительства. В вышеупомянутой информационной сводке от 29 июня 1941г. лейтенант госбезопасности Лебедев привёл 4 примера «некоторых отрицательных явлений во время призыва». В других документах партийных и чекистских органов тоже описаны «политически нездоровые» настроения: позитивные отзывы ярославцев о немецкой нации и лично А. Гитлере, критика политического режима СССР, правящей коммунистической партии и моральное оправдание военного плена, прослушивание немецкой радиостанции[467]. Тем самым, невзирая на успех объявленной мобилизации, следует отметить наличие в области определённого количества лиц, которых можно было счесть потенциальным резервом для уклонения от призыва.

Тем не менее, правоохранительные органы Ярославской области летом 1941г. нередко относили к потенциальным дезертирам и уклонистам от мобилизации или воинского учёта невиновных людей. В частности, в дезертирстве обвинялись люди, опоздавшие на призывные пункты и даже непригодные к несению армейской службы по внешним физическим признакам[468]. В отношении некоторых из них справедливость со стороны государства была вскоре восстановлена.

Тем самым нельзя сказать, что борьба против дезертирства была поставлена профессионально. Правоохранительные органы Ярославской области в первые недели и месяцы Великой Отечественной войны действовали ещё не избирательно. Во многом по причине отсутствия должного опыта служители закона предпочитали не разбираться в причинах неявки тех или иных лиц на призывной пункт, а подвергать их аресту за мельчайшие провинности, то есть в их деятельности наличествовали, следуя терминологии эпохи, «явные перегибы».

Косвенным свидетельством достаточно широкого распространения дезертирства в рядах воюющей Красной Армии является директива о партийно-политической работе в госпиталях начальника Главного Политического управления РККА армейского комиссара 1-го ранга Л.З. Мехлиса, направленная 11 августа 1941г. Медперсоналу всех инстанций, связанных с обслуживанием раненых красноармейцев, было запрещено вести с ними разговор о положении дел на фронтах или состоянии частей Красной Армии. Очевидно, директива не имела успеха, потому что 28 декабря 1941г. она была развита – туда был добавлен тезис о строгом контроле над посещением военных госпиталей шефствующей молодёжью. Л.З. Мехлис утверждал о необходимости следить за тем, чтобы «ни один сомнительный человек или провокатор не пробрался в госпиталь». Вновь говорилось о действиях персонала: комиссар госпиталя был обязан пресекать «болтливость» сотрудников[469]. Фактически речь шла о тотальном недоверии государства к своим вооружённым защитникам.

Однако случаи дезертирства из расквартированных на территории Ярославской области частей и подразделений РККА, начиная с осени 1941г., участились. Если за июль-август 1941г. по области были задержаны более 200 дезертиров[470], то за период с 10 по 30 сентября 1941г. прокуратурой было возбуждено и закончено расследование по 281 делу с подсудностью военному трибуналу (ВТ). К числу «особо характерных происшествий» прокурор Ярославской области Н. Шляев относил такой факт. Суду ВТ был предан дезертировавший из Красной Армии военнослужащий Бажанов, который в течение четырёх дней пьянствовал, а потом возвратился домой с поцарапанным лицом и выдавал царапины за полученные во время воздушной бомбёжки ранения[471]. Были случаи прямого дезертирства военнослужащих-уроженцев области с фронта[472].

Мы не располагаем точными статистическими сведениями о том, сколь часто правоохранительные органы вступали в тот период в вооружённые стычки с дезертирами, но с уверенностью можем подтвердить факт их наличия уже в сентябре 1941г. О некоторых инцидентах такого рода сообщают архивные документы. Согласно им, жертвы были с обеих сторон[473]. Было бы неверным считать, что дезертирство происходило исключительно в частях и соединениях Красной Армии. Рассекреченные документы архивов свидетельствуют о наличии таких случаев даже в самих органах милиции[474]. Однако они, очевидно, были единичны.

Активизация борьбы против дезертиров и уклонистов началась с октября 1941г. В течение месяца органами НКВД по Ярославской области по подозрению в дезертирстве было задержано 473 военнослужащих РККА, то есть более чем в два раза больше, чем за июль и август того же года в совокупности[475]. Аресту подверглись 24 дезертира в октябре и 73 в ноябре 1941г[476]. Приведённые цифры не являются исчерпывающими, так как не учитывают данных по железнодорожной милиции.

В отдельных случаях происходили даже массовые факты дезертирства. В частности, 1 ноября 1941г. 270 призывников 1923 года рождения были направлены Борисоглебским РВК в Антроповский район, однако они были плохо обеспечены водой и пищей, а старший команды военнообязанный Иванов из полученных для команды денег присвоил 1806 рублей. В результате 81 призывник предпочёл дезертировать из Красной Армии[477].

Причиной обострения обстановки следует считать ухудшение положения дел на фронтах Великой Отечественной войны, поскольку в течение осени 1941г. вермахт нанёс Красной Армии страшные поражения под Уманью и Киевом, под Вязьмой и Брянском, взяв в плен в этих операциях миллионы красноармейцев. Немецкая армия вышла на подступы к столице СССР Москве, взяла в блокадное кольцо Ленинград. Вследствие этого боевой дух многих военнослужащих РККА серьёзно упал, снизилась их психологическая способность к дальнейшему вооружённому сопротивлению. Поэтому даже жёсткие решения Ставки ВГК наподобие специальной директивы №001919 от 12 сентября 1941г. о создании в каждой дивизии на всех фронтах «заградительного отряда из надёжных бойцов» не могли переломить неблагоприятного развития ситуации. Между тем данная директива открыто признавала, что «в наших стрелковых дивизиях … немало панических и прямо враждебных элементов», а «твёрдых и устойчивых командиров у нас не так много»[478]. Таким образом, косвенно признавалось наличие предпосылок для значительного дезертирства из Действующей армии.

О серьёзных масштабах данного явления свидетельствуют и мемуары противников СССР, а вслед за ними зарубежные исследователи. Согласно их точке зрения, далеко не всегда причиной дезертирства из Красной Армии в начальный период войны было тяжёлое положение бойцов. Они отдают приоритет кризису морали и падению боевого духа военнослужащих[479].

Количество таких военнослужащих постоянно возрастало, так как вермахт продолжал успешное наступление в глубь территории Советского Союза и осенью 1941г. стоял у стен Москвы. Число задержанных по подозрению в дезертирстве измерялось сотнями тысяч, из этого количества аресту подверглись 25878 человек, а остальные были вновь направлены на фронт в составе других воинских частей. В числе арестованных 8772 человека были признаны дезертирами[480]. Таким образом, следует отметить, что даже в наиболее сложные и трагические месяцы Великой Отечественной войны аресту подвергались только те дезертиры, кто уже совершил уголовные преступления или подозревался в измене Родине.

Как отмечал в период Московской битвы военный комиссар столицы генерал-майор К. Синилов, «основное количество дезертиров идёт в Москву, как в крупный центр, надеясь задержаться в нём безнаказанно»[481]. Поэтому постепенно, по мере ухудшения тяжести положения на фронте, кардинальные меры стали приниматься государством и в тылу. В октябре 1941г., во время тяжёлых оборонительных боёв под Москвой, сотрудники столичного уголовного розыска получили приказ о рассмотрении и передаче в суд уголовных дел на «шкурников» и дезертиров в трёхдневный срок[482]. Также был установлен жёсткий контроль работников милиции над въездом в Москву людей и транспорта. Въезжавшие в столицу без документов гражданские лица направлялись для проверки в отделения милиции, а военнослужащие – в военную комендатуру[483]. Транзитный транспорт направлялся в объезд столицы.

Эти меры позволили выявить в столице с октября 1941г. по июль 1942г. свыше 10000 дезертиров, а благодаря массовым проверкам паспортного режима были задержаны более 20000 мужчин призывного возраста, не имевших московской прописки[484]. При этом некоторые из них были оснащены документами. Согласно обзору оперативно-служебной деятельности частей внутренних войск (ВВ) НКВД СССР за январь и февраль 1942г., 19 февраля в столичной гостинице «Москва» был задержан злостный дезертир. Как отмечал начальник ВВ генерал-майор И.С. Шередега, данный правонарушитель проживал в столице долгое время по поддельным документам, а при обыске у него обнаружили три удостоверения и шесть пар петлиц разных родов войск[485].

Суровые меры государства вынуждали дезертиров мигрировать в другие регионы Советского Союза, соседние с Москвой, включая Ярославскую область. То есть острота означенной проблемы в начальный период Великой Отечественной войны отнюдь не была снята.

В октябре-ноябре 1941г. руководство правоохранительных органов Ярославской области неоднократно обращало внимание на проблему наличия дезертиров на её территории, что свидетельствует о тенденции к её дальнейшему обострению. В частности, в постановлении закрытого партсобрания партийной организации областной прокуратуры от 17 октября говорилось о «беспощадной борьбе с трусами, изменниками и предателями сов. народа» как о «величайшей задаче для большевиков п\организации»[486]. Позднее прокурор Ярославской области Н.В. Шляев призвал своих подчинённых «напрячь все силы» и назвал борьбу с дезертирством из армии в числе «исключительно важных» и «исключительно больших» задач, стоящих перед прокуратурой в военное время[487]. А 30 ноября 1941г. закрытое партсобрание Ярославской прокуратуры приняло резолюцию, где в числе прочего говорилось и об обязанности «усилить борьбу с дезертирами фронта»[488]. Таким образом, бегство военнослужащих из армии продолжало оставаться не просто крупной проблемой для правоохранительных органов области, но и постоянно возрастало.

Не менее, а подчас и более остро на проблему дезертирства реагировал начсостав Управления милиции (УМ) УНКВД Ярославской области. На совещании начальников отделов милиции и других руководящих работников аппарата УНКВД области 20 ноября 1941г. его начальник майор госбезопасности В.В. Губин охарактеризовал дезертиров как «предателей» и «крупнейших врагов», поскольку те зачастую вооружены и действуют в глубоком подполье, следовательно «могут организоваться в бандитские группы»[489]. После совещания во все местные подразделения было направлено директивное письмо, в котором борьба с дезертирами из Красной Армии тоже была названа «одним из серьёзных участков нашей работы». Причиной этого командование УМ сочло тот факт, что дезертиры – это «опаснейшие преступники советского государства, изменники Родины». Потому, как утверждалось в директивном письме, в случае непринятия мер против них «дезертиры-одиночки и группы их постепенно могут перерасти в оформившиеся бандитские вооружённые группы, борьба с которыми будет сложнее, допустить чего мы не имеем права»[490].

Фактически в ноябре 1941г. была впервые на официальном уровне признана возможность превращения разрозненных дезертирских групп в антисоветское вооружённое подполье, что уже имело место на территории Ярославской области во время Гражданской войны, и чего добивались спецслужбы III Рейха.

Но первые операции правоохранительных органов против дезертиров оказались неудачны и нередко завершались трагически, хотя в них, кроме работников РКМ, принимали активное участие военнослужащие войск НКВД СССР. Некоторые примеры подобного рода были перечислены в специальном сообщении «О дезертирстве военнослужащих из Красной Армии и мерах борьбы с ними» от 30 ноября 1941г., направленном начальником УНКВД по Ярославской области майором госбезопасности В.В. Губиным народному комиссару внутренних дел СССР генеральному комиссару госбезопасности Л.П. Берия и его заместителю комиссару госбезопасности 3-го ранга В.Н. Меркулову. Документ пестрит многочисленными фактами вооружённого сопротивления дезертиров правоохранительным органам в городах и сельской местности (Ярославль, Буй, Угличский район и др.)[491].

Наиболее крупная неудача постигла сотрудников НКВД в г. Кострома 22 ноября 1941г., о чём позднее даже была составлена совершенно секретная докладная записка на имя заместителя народного комиссара внутренних дел СССР комиссара госбезопасности 3-го ранга И. Серова[492]. Попытка арестовать 3-х дезертиров завершилась для Костромского ГО НКВД трагически – в перестрелке с бандитами погиб оперуполномоченный отдела уголовного розыска (ОУР) Квашонкин[493] и получил ранение помощник оперуполномоченного Кузнецов. Дезертирам удалось скрыться от преследования милиционеров через подкоп у глухой стенки дома. Только после этого в Кострому была выслана опергруппа во главе с заместителем начальника УНКВД по Ярославской области по милиции капитаном А.А. Бобылевым, закрыты все дороги, на вокзалах выставлены посты, в близлежащих сёлах расположились опергруппы НКВД. На розыск преступников были ориентированы соседние с Костромой районы. В результате этих экстренных мер главарь шайки был пойман несколько дней спустя, однако двух других преступников правоохранительным структурам обнаружить не удалось.

В ходе проведения вышеуказанных и многих других операций правоохранительных органов против дезертиров – данные примеры были наиболее характерными, но далеко не единственными – выявились следующие важные моменты.

Во-первых, дезертиры иногда были вооружены лучше сотрудников милиции, имея при себе винтовки и ручные гранаты, в то время как милиционеры – только табельные пистолеты системы «ТТ» или револьверы «Наган». К тому же нарушители закона лучше владели оружием, поскольку прошли определённую военную подготовку в вооружённых силах СССР. В то же время в документах УМ УНКВД неоднократно встречаются критические оценки подготовки личного состава. Например, причиной потерь в перестрелке в Костроме начальник УНКВД по Ярославской области майор госбезопасности В.В. Губин считал тот факт, что начальник Костромского ГО НКВД Лебедев «не уделял должного внимания делу боевой подготовки личного состава»[494]. Впрочем, Лебедев не был в этом вопросе исключением. В период с 1 по 15 декабря 1941г. среди сотрудников УНКВД и 204-го полка войск НКВД были проведены соревнования по стрельбе из личного оружия. Из 315 участников лишь 19 сдали нормы на стрелка 2-го разряда[495]. Более того, в остальных подразделениях боевая подготовка личного состава также не соответствовала нормам военного времени. С 23 сентября по 17 ноября 1941г. данный вопрос неоднократно включался в повестку дня партсобраний парторганизации УНКВД. Каждый раз в выступлениях докладчиков отмечалась неготовность к встрече с врагом, так как «мы не умеем владеть оружием», а «военным обучением … не занимаемся»[496]. Фактически в рамках занятий по военной подготовке работники УНКВД области занимались лишь строевой подготовкой или изучали химикаты, а пользоваться боевым оружием не умели. Причиной этого считалось «отсутствие материальной части», то есть оружия, и нехватка профессиональных военных для надлежащего инструктажа[497]. Тем самым следует признать низкой боевую подготовку сотрудников РКМ Ярославской области по состоянию на конец 1941г. Это было объективное явление, так как ранее от них не требовались подобные навыки.

Во-вторых, местное население далеко не всегда было готово оказывать помощь работникам правоохранительной системы. Тем самым во многом утрачивался контроль над ситуацией. Во многом бездеятельность жителей объяснялась их родственными связями или давним знакомством с дезертирами. Так, по делу о дезертирах, убивших милиционера в Костроме, за пособничество были задержаны 9 человек – в основном, их родственники и близкие знакомые по довоенной жизни[498].

В-третьих, обнаружилась некомпетентность ряда руководителей и участников операций. К руководству операциями привлекались начальник отделения Паспортно-Регистрационного отдела (ПРО) УМ, работники многотиражной газеты Полиотдела УМ. Такие милиционеры даже не производили обыска в квартире, не обнаруживали оружие. Командование не провело инструктажа подчинённых. Данные недостатки можно объяснить отсутствием должного опыта подобных операций в прошлом, существенным обновлением рядов милиции во время войны и снижением её качественного уровня. В июне-июле 1941г. до 25% советских милиционеров пополнили ряды Красной Армии[499], а в некоторых местных отделениях личный состав изменился на 90-97%, т.е. практически полностью[500]. Новые работники были ещё слабо подготовлены к решению столь сложных задач.

В-четвёртых, недостаточно грамотно и чётко работала агентура милиции. Так, главарь дезертиров в Костроме А.А. Полосин в специальном сообщении на имя наркома внутренних дел и его заместителя был назван руководством областного УНКВД «Болотиным». Позже выяснилось, что этот человек летом 1941г. в плену был завербован противником и за отказ от сотрудничества по приказу оккупантов лично убил двух младших командиров РККА. Позднее он при людях стрелял в портрет В.И. Чапаева и желал убить милиционера с целью завладеть его оружием[501]. В данной ситуации речь фактически шла о человеке, уже перешедшем тонкую линию между уголовным и политическим бандитизмом, однако милиция и органы НКВД даже точно не знали его фамилии. Иногда правоохранительные структуры лишь постфактум узнавали информацию о тех людях, которых они ловили, хотя им противостояли не просто дезертиры, но агенты врага.

В-пятых, командование органов РКМ и НКВД на периферии, несмотря на многократные утверждения вышестоящего руководства о борьбе с дезертирством как об «одном из серьёзных участков работы», нередко недооценивало её. Подобное отношение к делу объяснялось как профессиональной некомпетентностью, так и нехваткой согласованности в работе. Во время операции против «организованной контрреволюционной группы» дезертиров А. Полосина аппарат ГО НКВД не участвовал в активном розыске преступников, поскольку вся работа была возложена на уголовный розыск ГОМ[502]. Ещё раньше, в августе 1941г., военный комиссар г. Рыбинск Березин высказал мнение о том, что милиция и прокуратура «создали обстановку безнаказанности за преступления, связанные с уклонением от явки по мобилизации»[503]. В итоге военкомат перестал сообщать о подобных нарушениях, так как считал их «бесполезной тратой времени». В результате подобного отношения к делу со стороны сил правопорядка решительная борьба с дезертирами начиналась только после того, как УНКВД несло потери. Иногда недооценку опасности, исходящей от дезертиров, можно было объяснить их в целом слабым уровнем вооружения – крупные боевые столкновения, описанные выше, всё же были единичны.

К нарушителям принимались административные меры воздействия – дисциплинарные аресты на 10-15 суток[504]. Также начальники местных РОМ и ГОМ были предупреждены, что в случае повторения подобных фактов их привлекут к более суровой ответственности.

В то же время было бы неправомерно сводить деятельность правоохранительных структур СССР в целом и Ярославской области в частности только к ошибкам и грубым провалам. Напротив, именно в этот период ими были заложены основы для перелома в противостоянии с дезертирами из Красной Армии и уклонистами от воинского учёта или военной службы, хотя они привели к конечному успеху значительно позднее.

В специальном сообщении от 30 ноября 1941г. начальник УНКВД по Ярославской области майор госбезопасности В.В. Губин докладывал о проведении следующих мероприятий по борьбе с дезертирством: 1. усиленное патрулирование городов воинскими частями; 2. усиление паспортного режима – постановлением Городского комитета обороны г. Ярославля было запрещено проживание военнослужащих в городах без разрешения военных комендантов; 3. организация патрулей из красноармейцев и общественности на важнейших дорогах; 4. периодические объезды и обходы глухих мест, лесных массивов, систематическая проверка хуторов, домов лесников и других строений в лесистой местности[505]. Все эти меры в совокупности должны были создать атмосферу непримиримости для дезертиров, как в городе, так и в сёлах. Такая тактика сохранила актуальность для органов милиции и НКВД на всём протяжении Великой Отечественной войны и применялась ими против всех видов преступности.

Для проведения в жизнь упомянутых мероприятий руководство НКВД и УМ постаралось привлечь на борьбу с дезертирством широкие силы общественности, что в значительной степени можно объяснить нехваткой сил и средств, обнаружившейся у правоохранительных органов после начала военных действий.

В довоенный период помощь силам правопорядка оказывали добровольные бригады содействия милиции (БСМ или Бригадмил), созданные в 1932г. Они состояли из трудящихся и организовывались по производственному принципу на фабриках и заводах, а их основной задачей считалось оказание содействия органам РКМ в борьбе с преступностью, нарушителями порядка и общественной безопасности, оказание им помощи в предупреждении хищений социалистической собственности[506].

Однако после начала Великой Отечественной войны ситуация изменилась не в лучшую для милиции сторону. Если по данным на начало 1941г. численность БСМ в Ярославской области составляла 1869 человек[507], то уже к 1 января 1942г. она сократилась до 712 членов, включая 297 женщин[508]. Количество вновь принятых работников было намного меньше, чем выбывших – 313 против 846. По причине тотального характера начавшейся войны большая часть бригадмильцев была мобилизована в РККА или на трудовой фронт, эвакуирована вместе с заводами на восток или работала в общественных формированиях местной противовоздушной обороны (МПВО). Фактически ярославской милиции пришлось заново формировать Бригадмил.

Тем не менее, командование УРКМ Ярославской области полагало, что бригадмилом были охвачены все основные предприятия, заводы, клубы, колхозы и даже театры, поскольку начальники ГОМ и РОМ и политруки вели соответствующую агитацию на предприятиях и в учреждениях. Члены БСМ использовались милицией во время ночных выходов, но за второе полугодие 1941г. ими были задержаны только 12 дезертиров из Красной Армии[509], что нельзя признать успешным результатом. Тем самым органам правопорядка пришлось рассчитывать на иные вспомогательные силы.

К ним можно в определённой степени отнести формировавшиеся с лета 1941г. истребительные батальоны (ИБ) из членов ВКП (б), ВЛКСМ) и советских активистов. Их деятельность регламентировалась постановлением СНК СССР от 24 июня 1941г. «О мероприятиях по борьбе с парашютными десантами и диверсантами противника в прифронтовой полосе». Непосредственно против дезертиров из вооружённых сил ИБ стали использоваться после соответствующего призыва заместителя начальника УНКВД по Ярославской области капитана госбезопасности Н. Кримяна 3 февраля 1942г. Но и тогда в первую очередь они использовались для борьбы с контрреволюционными проявлениями и бандитизмом. За 1942г. на территории Ярославской области бойцы ИБ задержали 58 вооружённых преступников, занимавшихся разбоем и грабежами, в том числе дезертиров[510]. Но в первую очередь ИБ предназначались против германских парашютистов, шпионов и парашютистов и для охраны объектов народного хозяйства в тылу советских войск[511]. В силу этого преувеличивать их роль в переломе в борьбе с дезертирством было бы неправомерно.

Помимо ИБ, руководство УНКВД создаёт во многих населённых пунктах Ярославской области для помощи милиции и другие структуры, состоявшие из представителей общественности – группы содействия ИБ. По данным советских исследователей, летом 1941г. в объявленных на военном положении местностях СССР в группах содействия ИБ насчитывалось свыше 300000 человек[512]. Из них в 1942г. в 22 районах области функционировали 606 таких групп, состоявших из колхозников, школьников и представителей сельской интеллигенции, а общее количество их членов достигло 5640[513]. Тем самым, нужно признать, что по своей численности группы содействия были сопоставимы с ИБ и существенно превосходили весь личный состав областной милиции, который к 15 октября 1942г. не превышал 1488 человек[514].

Группы содействия ИБ использовались при прочёсывании лесных массивов, пустых строений, хуторов и других, пригодных для потенциального укрытия всех преступников, в том числе и дезертиров, мест, а сообщали прибытии в тот или иной населённый пункт посторонних лиц[515]. Тем самым члены ИБ и групп содействия в значительной степени были призваны восполнить острую нехватку людей в органах милиции.

Фактически, учитывая высокую численность как ИБ, так и групп содействия ИБ, можно сделать вывод о достаточно высокой роли ярославской общественности в ликвидации вооружённых групп дезертиров и уклонистов от военной службы и воинского учёта. Государству удалось привлечь народ к решению данной задачи, апеллируя к его патриотическому долгу, и убедить его в том, что ликвидация дезертирства из РККА в советском тылу – это достойный вклад в дело победы над германским фашизмом.

Ещё одним важным мероприятием, предпринятым командованием РКМ Ярославской области, следует признать повышение индивидуальной боевой подготовки самих милиционеров. Ещё 15 октября 1941г., осознав неподготовленность своих сотрудников к вероятной встрече с немецкими войсками, начальник УНКВД по Ярославской области отдал приказ об их обучении военному делу. Для этого работников УНКВД свели в отряды численностью до 25 человек каждый, которые необходимо было обеспечить боевыми винтовками, пулемётами и боеприпасами к ним. Начальником боевой подготовки по УНКВД стал капитан Красной Армии Р.И. Мадера[516]. Таким образом, ещё до неудачных операций против дезертиров в ноябре 1941г. руководство областной милиции и УНКВД видело свои очевидные слабости. Но предпринимаемые им меры не могли дать скорого положительного эффекта, а потому безуспешный исход некоторых операций против бывших военнослужащих – дезертиров из РККА можно считать во многом предрешённым. К тому же немаловажную роль играли вышеозначенные недостатки наподобие нехватки материальной части для подобных занятий.

Помимо разработки тактики борьбы с дезертирами и уклонистами, привлечения сил общественности и работы над повышением уровня боевой подготовки работников РКМ, следует выделить создание в НКВД СССР приказом от 30 сентября 1941г. самостоятельного Отдела по борьбе с бандитизмом (ОББ) на базе одноимённого отдела в Главном управлении милиции (ГУМ) НКВД СССР. Аналогичные отделы и отделения возникли в УНКВД на местах. К числу их важнейших задач, кроме выявления и уничтожения бандитских групп и их пособников, раскрытия грабежей и убийств а также изъятия незаконно хранившегося у населения страны огнестрельного оружия, вошла и борьба с дезертирами[517]. Позднее именно ОББ станет организующим и координирующим органом по данной линии работы.

Подводя итог событиям первого года войны, следует отметить, что только за июнь-декабрь 1941г. правоохранительными органами на территории Ярославской области были задержаны 4011 лиц, подозреваемых в дезертирстве и 1823 - в уклонении от военной службы и воинского учёта, итого 5834 человека[518]. Это наивысший показатель на всём протяжении Великой Отечественной войны. Из них только 3175 человек были арестованы, а остальные были отправлены в армию. Это можно объяснить продолжающейся войной, требующей постоянного пополнения фронтовых частей.

Недостаточно серьёзное отношение к организации и непосредственному проведению операций по поимке преступников проявилось и в одной из самых крупных и одновременно самых неудачных операций силовых структур области, которая прошла в Чухломском районе 22 февраля 1942г. При попытке задержания опасной банды из 4-х дезертиров из РККА опергруппа лишилась 8 человек убитыми, погиб начальник Чухломского РО НКВД Волков.

Позже в письме УНКВД в адрес местных ГОМ и РОМ были отмечены следующие ошибки: 1. руководство операции не провело надлежащего инструктажа бойцов, неверно их расставило; 2. бандиты оказались вооружены лучше сотрудников НКВД, так как у них имелись в наличии винтовки и полуавтомат, в то время как у милиционеров – лишь револьверы и пистолеты; 3. преступники засели в доме, откуда «вели прицельный огонь по работникам, расстреливая их по одиночке»[519]. Очевидно, что перечисленные командованием ошибки были абсолютно идентичны тем, что допускались правоохранительными органами раньше.

Однако командование УНКВД сумело быстро переломить ситуацию в свою пользу, приняв энергичные меры по формированию более крупной опергруппы из сотрудников РКМ, бойцов войск НКВД и РККА, представителей сельского актива. В итоге 25 февраля 1942г. при задержании главарь преступников Юдин (Июдин) был убит, а дезертиры Курский, Баранов и Томилов арестованы. 5 апреля того же года ВТ войск НКВД осудил задержанных бывших красноармейцев, а также их родственников к расстрелу. В тот же день приговор был приведён в исполнение[520]. Важность ликвидации данной банды подчёркивает факт награждения за проявленную смелость, находчивость и решительные действия большой группы отличившихся красноармейцев и командиров РККА и войск НКВД, милиционеров и местных колхозников, в том числе женщин, что было крайней редкостью для начального периода войны.

Операция в Чухломском районе в феврале 1942г. показала как слабые, так и сильные стороны избранной правоохранительными органами тактики. Отрицательные моменты в целом остались прежними, зато командование УНКВД смогло в конечном итоге ликвидировать данную дезертирскую группу после привлечения больших по численности сил, включая местное население. Таким образом, следует признать, что в данный период силы правопорядка брали верх скорее числом, нежели умением, что подтверждает сам факт немалых человеческих жертв с их стороны.

Эта операция не была единственной акцией против дезертиров в начале 1942г. Напротив, начиная с января 1942г. государство начало активную и решительную борьбу с беглецами из Красной Армии. 24 января 1942г. был опубликован приказ НКО СССР №064, который регламентировал порядок передвижения военнообязанных в военное время и определял меры борьбы с уклонением от учёта, призыва и мобилизации в РККА. Приказ №064 разрешил начальникам и комендантам гарнизонов, областным и районным военным комиссарам, а также военным комендантам станций проводить совместные с органами НКВД и РКМ периодические проверки документов у граждан во всех населённых пунктах. Проверке с целью выявления преступников всех видов, включая дезертиров и уклонистов от призыва и мобилизации, подлежали гостиницы, общежития, частные дома, а также многолюдные места в часы наибольшего скопления населения[521]. На важных дорогах для выявления вероятных правонарушителей были установлены совместные пикеты Красной Армии и милиции.

О высоком значении, придававшемся государством борьбе с дезертирством из РККА, свидетельствует директива Главного управления внутренних войск НКВД СССР от 17 июля 1942г., подписанная его начальником генерал-майором И.С. Шередега и начальником войск НКВД по охране тыла действующей Красной Армии старшим майором госбезопасности А. Леонтьевым. Она призывала к повышению «революционной бдительности» личного состава ВВ и называла «прямыми пособниками врага» людей, «не ведущих решительной борьбы с дезертирами, паникёрами, шептунами»[522].

Поэтому в период с 1 января по 1 июня 1942г. облавы на них прошли практически во всех районах области, однако признать их успешными было бы неверно. В Ярославском районе за июнь-июль 1942г. прошли шесть массовых облав на территории посёлков Норское и Яковлевское, селений Тверицы, Иваньково и в Давыдковском сельсовете[523]. В них приняли участие 1222 работника милиции, НКВД, красноармейца и бойца ИБ, что позволило руководству РО НКВД утверждать о «сокрушительном ударе по нарушителям законов военного времени»[524]. Однако результат таких операций неизменно оставался более чем скромным. Из 14280 человек, подвергшихся проверке, был выявлен и арестован только 1-н дезертир и 5 уклонистов от военного учёта, а также изъята 1-на боевая винтовка[525]. Данные цифры убедительно опровергают прозвучавшую на закрытом партсобрании при РО НКВД от 15 июня 1942г. точку зрения о «неплохих результатах по вылавливанию дезертиров в районе». Напротив, они, скорее, говорят о провале операций против дезертиров. Аналогичная картина прослеживается в других районах[526].

В то же время борьба против беглецов из РККА не сводилась только к облавам, так как за счёт бойцов ИБ в районе было организованы ежедневное ночное патрулирование, осмотр лесных бараков и избушек. В то же время личный состав РО НКВД занимался регулярной проверкой общественных мест, выставлял заслоны из 6-9 человек на основных трактах. В общей сложности, лишь в Солигаличском районе были арестованы и преданы суду ВТ 17 дезертиров из РККА, но лишь один из них был вооружён винтовкой-полуавтоматом.

О слабой степени вооружённости основной массы дезертиров говорят и данные по другим районам, где на десятки задержанных дезертиров и уклонистов приходились единицы изъятого оружия[527]. Последнее обстоятельство ставит под сомнение утверждения руководства УНКВД по Ярославской области о возможности появления крупных вооружённых банд дезертиров. Таким образом, массовые прочёсывания лесных массивов приводили к задержанию единичного количества дезертиров, несмотря на участие в них не только милиционеров и военнослужащих, но и представителей общественности - бойцов ИБ и членов групп охраны общественного порядка[528].

Объяснить столь неудачный исход подавляющего большинства массовых облав и прочёсывания лесных массивов нетрудно, если учесть, что в ряде районов дезертиры опирались на пособников из числа местного населения. В общей сложности за 1942 год по Ярославской области за пособничество и укрывательство дезертиров были привлечены 155 человек[529]. Показательно, что из 121 случая задержания дезертиров в Ростовском районе лишь в 10 основанием были сообщения граждан – в подавляющем большинстве такие задержания были либо инициативой органов РКМ, либо следствием оперативных данных[530].

Нельзя забывать о том, что в большинстве своём дезертиры были земляками жителей, то есть близкими им людьми. По данным справки «О проделанной работе РОМ по отдельным видам работы по линии ОСБП управления милиции с 1-го января по 1-е ноября 1942 года», до призыва в армию от 40 до 70% задержанных дезертиров проживали в Ярославской области[531]. Так, в Гаврилов-Ямском районе из 50 задержанных дезертиров уроженцами Ярославской области были 44, в том числе 18 до мобилизации в проживали в этом районе. Аналогичная ситуация прослеживалась и по уклонистам от военного учёта и воинской службы – 15 человек из 17 задержанных были уроженцами и жителями Гаврилов-Ямского района. Поэтому неслучайно, что из 50 человек, задержанных по подозрению в дезертирстве, только 2 были задержаны по сообщениям граждан[532]. Фактически жители занимали откровенно выжидательную позицию в противостоянии беглых красноармейцев с правоохранительными структурами, а определённая часть советского общества даже помогала беглецам.

Помощь со стороны населения позволила дезертирам создать в лесах вполне надёжные убежища – замаскированные лесные землянки, отапливаемые самодельными кирпичными печами, и шалаши из досок, покрытые брезентом и ельником[533].

Организация облав, массовых проверок документов, прочёсываний лесных массивов и других мест предполагаемого местонахождения дезертиров была неудачно организована. В Костроме, где самым заметным публичным местом, а, следовательно, и наиболее крупным местом скопления правонарушителей, являлся Сенной рынок, к таким операциям единовременно привлекалось не более 20 красноармейцев[534]. Как утверждал начальник оперативного отдела УМ старший лейтенант милиции Брусков, этих сил не хватало даже для нормального оцепления всей площади рынка. Поэтому большинство преступников во время проведения таких операций успевали покинуть рынок.

Важной причиной неудач милиции в борьбе с дезертирством из РККА следует признать отсутствие нормального паспортного учёта. Хотя в начале 1942 года на не оккупированной территории Советского Союза прошла перерегистрация паспортов путём вклеивания в каждый паспорт контрольного листа[535], в ряде местностей Ярославской области она велась малограмотно и непрофессионально. Темпы проверок постоянно ослабевали по мере отступления немцев от границ области, они утратили тотальность: в Рыбинском районе за первое полугодие 1942г. были проверены лишь 7853 человека из 60000 жителей[536]. Аналогичная ситуация складывалась в других городах, а на периферии ежемесячные проверки были фикцией, охватывали не более 100-300 жителей. В них участвовали незначительные силы РКМ.

Но даже те проверки паспортного режима, которые правоохранительным органам удалось провести, шли неверно. В некоторых районах проводившие проверку паспортного режима милиционеры первоначально делали выборку из домовой книги проживающих в доме, после чего непосредственно приступали к проверке документов[537]. За это время незаконно проживавшие в доме лица, среди которых могли быть и дезертиры, были предупреждены и домовладение. Поэтому неслучайно, что из 10619 человек, чьи документы были проверены в Гаврилов-Ямском районе в январе-мае 1942г., удалось выявить лишь 4-х преступников[538].

Совокупность упомянутых недостатков привела к тому, что, по данным доклада «О работе уч. уполномоченных городских отделений милиции города Ярославля с 1.01. по 10.12. 1942 года», за 1942г. 43% нарушителей паспортного режима остались безнаказанными[539], из-за отсутствия регулярной тотальной проверки. При этом достаточно заметное количество дезертиров и уклонистов были задержаны не в лесных убежищах, а в городах. Например, с 22 июня 1941г. по ноябрь 1942г. лишь в 6-м ГОМ г. Ярославля были задержаны 85 дезертиров из РККА и уклонистов от военной службы[540]. На территории 4-го ГОМ г. Ярославля дезертир даже был официально прописан. Всё это позволило заместителю начальника УМ УНКВД по Ярославской области капитану милиции Кныш сделать 18 декабря 1942г. на оперативном совещании работников ПРО и ГОМ следующий неутешительный вывод: «результаты работы по паспортному режиму в г. Ярославле плохие… При таком плохом режиме вражеским элементам свободно скрываться в Ярославле»[541].

В Рыбинске, согласно данным закрытого гарнизонного партсобрания партийной организации Рыбинского ГОМ НКВД от 9 января 1943г., уличные комитеты допускали проживание дезертиров. В силу этого борьба против дезертирства из РККА и уклонения от военной службы за 1942 год была признана недостаточной, а в качестве меры для её улучшения рыбинские милиционеры предполагали «проводить плановые проверки прописки и выписки и массовые проверки документов». Фактически было признано отсутствие таких мероприятий даже спустя полтора года после начала военных действий, хотя они намечались НКО СССР и руководством УНКВД по Ярославской области ещё за год до упомянутого партсобрания[542].

Аналогичные случаи происходили и в других населённых пунктах Ярославской области. Показателен пример Костромы, где 6 апреля 1942г. милицией был задержан и обезоружен ранее судимый дезертир П. Лебедев, намеревавшийся создать в глубоком тылу РККА бандгруппу. У преступника были изъяты не только ручные гранаты, но и автомат ППШ-41 с двумя магазинами к нему – редкое оружие даже для фронтовых частей. Поэтому командование РКМ Ярославской области было вынуждено констатировать, что «вооружённые автоматами и гранатами дезертиры ходят по г. Кострома свободно»[543]. Фактически это означало слабость и непрочность тыла РККА.

Недопустимые, с точки зрения руководства РКМ, факты происходили и на периферии. Начальник Петровского РО НКВД Фёдоров на совещании весной 1943г. прямо говорил о случаях, «когда дезертиры в деревнях жили по нескольку дней»[544]. При этом преступники появлялись в населённых пунктах с оружием в руках и оказывали при задержании вооружённое сопротивление милиции[545]. В других районах дезертиры свободно устраивались на работу, так как участковые уполномоченные их не знали[546]. Тем самым беглецы из Красной Армии и люди, уклонявшиеся от призыва в неё в силу различных причин, не были исключительно обитателями лесов, а нередко проживали в крупнейших городах области, не говоря о сельской местности.

Причиной неудачной работы паспортных отделов милиции и участковых уполномоченных следует считать значительную ротацию кадров в этих инстанциях – 12 паспортных работников были призваны в армию и 2 откомандированы на учёбу, среди участковых эти показатели составляли 24 и 5 соответственно[547]. Второй важной причиной безуспешности борьбы с дезертирами являлась низкая компетентность сотрудников, которая, в свою очередь, была следствием их необразованности. К 20 декабря 1942г. из 56 участковых уполномоченных в Ярославле 38 имели образование до 4 классов средней школы, то есть считались «малограмотными» по терминологии той эпохи, и лишь 10 человек закончили 7 классов или более[548]. Такие работники милиции слабо знали основные государственные законы и не могли нормально наладить работу.

В общей сложности за первое полугодие 1942г. ярославским органам правопорядка удалось проверить документы у 1 150204 человек[549]. При этом только силами милиции были задержаны 1318 дезертиров из Красной Армии и 791 уклонист от мобилизации, военной службы и воинского учёта[550], то есть 2109 человек. Из них аресту подверглись 1370 граждан, то есть значительно меньше, чем в 1941г. Данные цифры свидетельствуют о постепенном сокращении общего количества прячущихся от войны людей, поскольку немалое их количество уже было задержано силами милиции во втором полугодии 1941г. Тем самым в 1942г. на свободе остались лишь наиболее непримиримые преступники. Второй причиной сокращения количества задержанных и арестованных беглецов из РККА следует считать постепенное, достаточно медленное, но всё же непрерывное улучшение работы правоохранительных органов Ярославской области. По мере накопления соответствующего опыта действия силовых структур стали адекватнее и грамотнее, что не исключало возможности неудач, но позволяло, по крайней мере, избегать явных провалов.

Следует заметить, что в 1942г. сами по себе дезертиры из РККА стали иными. Помимо впавших в панику пораженцев, а также ранее судимых или антисоветски настроенных бойцов и командиров, среди них стало немало тех, кто страдал от неуставных отношений в тыловых частях и подразделениях. Это были военнослужащие, зачастую желавшие сражаться с противником, но вынужденные дезертировать из-за плохого отношения командиров или сослуживцев.

Уже по результатам проверки призыва в Ярославской области граждан 1924г.р., проведённой в августе 1942г. работниками Московского военного округа, выяснились некоторые отрицательные факты. Например, в РВК Любимского района обнаружилось отсутствие плакатов и лозунгов, лишь один патефон без иголок. По словам проверяющих, будущие красноармейцы «сидят в головных уборах, курят, плюют, на них никто не обращает внимания…, политмассовой работой не загружены, поэтому больше всего спят»[551]. Подобного рода факты происходили не только в Ярославской области – уже в первые дни войны специальная сводка УНКВД по Москве и Московской области сообщала, что призывники в столице «спят на голом полу, не получают горячей пищи»[552]. Такое отношение могло с самого начала оттолкнуть призывников от военной службы в Красной Армии.

Ещё хуже обстояло дело непосредственно в армейских частях. Показательна докладная записка начальника УНКВД по Ярославской области майора госбезопасности В.В. Губина заместителю наркома внутренних дел СССР комиссару госбезопасности 3-го ранга В.С. Абакумову от 20 ноября 1942г[553]. В ней идёт речь о «серьёзных безобразиях», царивших во 2-й отдельной стрелковой учебной бригаде Московского военного округа, расквартированной в воинском лагере «Песочное» в Некрасовском районе Ярославской области. Из-за массового пьянства и процветавших среди командно-политического состава данного соединения «элементов бытового разложения» в бригаде резко упала дисциплина. В общей сложности В.В. Губин привёл 19 «элементов рукоприкладства и издевательства» над курсантами бригады со стороны младших командиров, включая угрозу расстрела[554]. Аналогичные факты фиксировались и в остальных регионах страны, включая и Действующую армию, где командиры без суда и следствия расстреливали подчинённых за мелкие правонарушения. Уже в приказе наркома обороны № 0391 от 4 октября 1941г. значились 3 случая незаконных расстрелов[555], а за декабрь 1941г. органы военной прокуратуры Красной Армии зафиксировали 28 случаев бессудных расстрелов во фронтовых частях[556].

Следствием подобного отношения комсостава к подчинённым и плохого питания будущих бойцов стали 2 случая смертности курсантов в 32-м противотанковом полку 2-й отдельной учебной стрелковой бригады по причине недоедания и истощения[557] и 2 случая суицида среди курсантов 21-го снайперского полка[558]. Кроме того, направленная для проверки в бригаду оперативная группа УНКВД по Ярославской области установила, что в октябре 1942г. около 60% личного состава были поражены педикулёзом, а свыше 200 военнослужащих страдали от инфекционных болезней типа дизентерии, чесотки и различных венерических заболеваний[559].

Высокий уровень дезертирства во 2-й отдельной стрелковой учебной бригаде был логическим следствием вышеозначенных «безобразий». В течение двух месяцев оттуда дезертировали 220 человек, из которых только 96 удалось задержать. Из них по решению ВТ на разные сроки лишения свободы были осуждены 72 военнослужащих. При этом высказывания самих курсантов ярко свидетельствуют о причинах таких поступков их бывших сослуживцев: «нас здесь заморили с голода, лучше сидеть в тюрьме, чем в Красной Армии», «свиней в деревне лучше кормят, чем нас в столовой. Не красноармейская жизнь, а каторжная. Обмундирования нет, ходим, как…жулики…»[560].

У нас нет оснований полагать, что дезертировавшие из бригады курсанты были убеждёнными противниками Советской власти. Скорее, напротив, они стремились на фронт. Дезертир из пулемётного полка Ефимов на следствии показал, что иначе представлял себе военную службу. Он рассчитывал сразу попасть на передовую, а в учебной бригаде «работали много, а кормили плохо, спать было холодно, а учиться было трудно». Но при этом Ефимов и остальные дезертиры «хотели…после побега из бригады пойти в Райвоенкомат и проситься в другую часть»[561]. Тем самым необходимо заметить, что, во-первых, многие призванные в Красную Армию новобранцы увидели явный диссонанс между официальной пропагандой и царившей в казарме реальностью; во-вторых, даже осенью 1942г. они по-прежнему достаточно наивно воспринимали войну, не понимая, что без предварительной подготовки в учебной бригаде победить невозможно. Однако нельзя не заметить, что именно недостатки самой армейской системы СССР нередко толкали этих молодых людей на совершение такого тяжкого преступления, как дезертирство из Вооружённых Сил в период Великой Отечественной войны.

Но в то же время в 1942г., по мере затягивания боевых действий на советско-германском фронте, выявилось обстоятельство, которое в конечном итоге привело к перелому в борьбе с дезертирством в сторону правоохранительных органов. Поскольку дезертиры в большинстве своём не имели возможности легально существовать, им приходилось примыкать к бандам обычных уголовников и пополнять «преступный элемент». В свою очередь, это вело к совершению преступлений против населения. В условиях крайне скромного уровня жизни основной массы населения страны в военные годы это было для него крайне болезненно. В конечном итоге переход дезертиров к криминальному образу жизни способствовал отходу от них той части населения, которая прежде укрывала их. Беглые военнослужащие РККА и уклонисты совершали кражи овощей с огородов и полей[562]. Именно факт превращения дезертиров в обычных воров привёл к тому, что даже близкие родственники стали передавать в милицию информацию о них.

Архивные документы и исследовательская литература приводят десятки примеров участия населения в задержании и передаче дезертиров в руки РКМ[563]. Этот процесс охватил многие районы Ярославской области. Показательно, что некоторые жители были премированы за помощь милиции, что было крайней редкостью в военное время[564].

После Великой Отечественной войны капитан милиции С. Лазуточкин утверждал, что «одна милиция…не справилась бы со своими задачами, если бы ей не помогало население»[565]. Однако, кроме народной помощи милиции, необходимо выделить ещё две важные причины перелома в борьбе с дезертирством в Ярославской области, позволившие с 1943г. считать данное направление второстепенным на фоне прочих задач сил правопорядка.

Во-первых, обстановка на советско-германском фронте постепенно менялась в пользу Красной Армии. Ещё в конце 1941г. советское контрнаступление под Москвой устранило непосредственную угрозу столице СССР, а на протяжении 1942г. инициатива на западном направлении (Ржевско-Вяземский плацдарм, Демянский «котёл» и т.д.) перешла к РККА. Победы под Сталинградом, в битвах на Курской дуге и на Днепре привели к переходу стратегической инициативы на фронтах к СССР, способствовали подъёму боевого духа Красной Армии и советского народа. Поэтому снизилось общее количество дезертиров, хотя полностью искоренить это явление не удалось вплоть до окончания войны в мае 1945г.

Это подтверждает статистика. По официальным данным НКВД, в течение 1943г. только войска НКВД по охране тыла Действующей Красной Армии задержали 23418 дезертиров из РККА и 65259 уклонистов от военного призыва[566]. При этом задержания дезертиров из армии происходили даже в таких удалённых от линии фронта регионах страны, как Средняя Азия, где главарём вооружённой группы дезертиров оказался бывший депутат Верховного Совета СССР от Туркмении А. Джулаев. Тем самым дезертирство продолжало оставаться важной проблемой.

Во-вторых, руководство правоохранительных органов СССР в целом и Ярославской области, в частности, предпочло использовать в противостоянии с беглецами из РККА негласную агентуру, состоявшую из местных жителей. О том, насколько важна была её роль в борьбе со всеми видами преступности, не исключая и дезертирство, свидетельствуют слова заместителя начальника УНКВД по Ярославской области по кадрам капитана госбезопасности Строкина на оперативном совещании 3 февраля 1943г. По его мнению, «мы без агентурного осведомления работать не можем»[567]. Фактически речь шла о применении настоящих полицейских методов, свойственных тоталитарной политической системе СССР сталинской эпохи. В этой связи показательны распоряжения, отданные в августе 1942г. начальником УМ Ярославской области майором милиции А.А. Бобылевым заместителю начальника Ярославского РО НКВД лейтенанту милиции Гудину.

Осведомление по дезертирству майор А.А. Бобылев признал «недостаточным». Как «основной контингент» для выявления дезертиров должны были использоваться письмоносцы, пастухи, лесные сторожа, чего в Ярославском сельском районе не было. По состоянию на 14 августа 1942г. всего 1-н секретный осведомитель обеспечивал борьбу с дезертирством, а ещё 1-н готовился к вербовке по данному направлению[568]. Всё это вынуждало руководство РО НКВД осуществлять розыск дезертиров, число которых не превышало 35, исключительно гласным путём, то есть через участковых уполномоченных. Учитывая достаточно низкий уровень их подготовки, эффективность такого розыска сводилась практически к нулю.

Между тем командование областной милиции предполагало выявить адреса проживания близких родственников разыскиваемых по обвинению в дезертирстве и обеспечить их наблюдением из числа секретных осведомителей или доверенных лиц[569]. Также важной мерой майор Бобылев считал изъятие писем, поступавших в адрес семей разыскиваемых дезертиров и их близких родственников, для чего требовалась соответствующая санкция прокурора[570]. Подобные методы, идентичные тем, что использовались государством для борьбы с «врагами народа» и «уголовными элементами», тем не менее, оправдывались возможностью для органов правопорядка действовать более целенаправленно. Необходимо признать их сравнительно высокую эффективность в теории, особенно в сравнении с облавами и прочёсыванием лесов силами милиции, ИБ, местного актива и армии.

Однако и в этом аспекте можно отметить низкую эффективность деятельности милиции. Например, в Ярославском сельском районе, судя по архивным документам лета и осени 1942г., требования вышестоящего руководства не исполнялись в должном объёме. Проверка в Ярославском РО НКВД в октябре 1942г. показала неизменность положения[571].

В Переславском районе ситуация обстояла ещё хуже. Приказ начальника УНКВД по Ярославской области от 7 июня 1942г., и проверки от 20 сентября и 3 ноября 1942г. утверждают об отсутствии розыскных дел на дезертиров и мероприятий по их розыску[572]. Не работало секретное осведомление, отсутствовали наблюдение за квартирами родственников дезертиров и перлюстрация их писем. Таким образом, в районе не было систематической работы по борьбе с дезертирством ввиду отсутствия контроля со стороны РО НКВД[573].

Слабость работы правоохранительных органов в отношении дезертирства из Красной Армии отмечалась и партийными органами Ярославской области. На закрытом партийном собрании первичной парторганизации ВКП (б) при Ростовском РО НКВД 15 июля 1943 г. прямо говорилось, что «борьба с дезертирством у нас идёт плохо», поэтому выступающими неоднократно ставился вопрос о повышении бдительности. Ряд участковых не знали местонахождения дезертиров из РККА на своих участках. Но ничего нового ростовские милиционеры не предлагали, ограничиваясь прежними призывами к серьёзной борьбе с дезертирами в городах и сельской местности и тщательной проверке документов «у всех людей, вызывающих подозрение»[574]. Тем самым следует признать, что и спустя два года после начала войны органы РКМ во многих районах области по-прежнему не могли эффективно выстроить работу по борьбе с дезертирством.

Между тем и в 1943г. это направление считалось важным аспектом в работе УНКВД по Ярославской области. Об этом свидетельствует тот факт, что V Рыбинская районная партийная конференция, прошедшая 13-14 марта 1943г., постановила «оказывать помощь органам НКВД…в выявлении и изоляции изменников родины – дезертиров»[575].

Тем не менее, несмотря на медлительность в работе сил правопорядка и, как следствие, неоднократные ошибки и даже провалы, государственная система смогла достичь в 1942-1943гг. перелома в противостоянии с дезертирством. Постепенно, по мере постоянного накопления опыта, боевое мастерство правоохранительных органов возрастало, что позволяло им проводить массовые облавы, прочёсывания местности, обходы и проверки паспортного режима более умело и профессионально.

---

Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 18; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!