Расхитители и спекулянты военной эпохи.
Кроме борьбы с бандитами, ворами и хулиганами, правоохранительным органам в 1940-е гг. приходилось отвлекать заметные силы на противостояние так называемым «хищникам» и спекулянтам. Хотя хищения с государственных предприятий и в сельском хозяйстве по данным официальной статистики занимали, вероятно, не столь большую часть в общей массе преступлений военного времени, это не говорило об их незначительной важности.
Факты свидетельствуют о большом значении, придаваемом руководством правоохранительных органов борьбе с данным видом преступлений. Во-первых, мелкие расхитители, более известные как «несуны», составляли большую часть советских преступников довоенной эпохи. Если вооружённые нападения на склады, кассы или магазины до начала войны воспринимались как редкость[338], то мелкие хищения со стороны рабочих, колхозников и служащих были нормой жизни. Ещё в 1932г. на одном из совещаний А.И. Микоян заявил, что «воруют все, вплоть до коммунистов»[339]. Одним из самых громких довоенных дел против «хищников» стало дело «Одесского синдиката», по которому НКВД в конце 1930-х гг. привлёк к уголовной ответственности до 200 человек, в том числе 50 были арестованы. Нелегальные предприниматели нанесли государственной торговле ущерб на сумму свыше 2,5 млн. рублей, причём ежемесячный доход некоторых из них намного превышал зарплату наркома внутренних дел Л.П. Берия за год[340]. К началу 1940-х гг. ситуация практически не изменилась – по данным официальной статистики, за IV квартал 1940г. 8 человек были расстреляны за хищения социалистической собственности. Согласно им же, только за первое полугодие 1940г. сумма ущерба государства лишь от выявленных случаев хищений и спекуляции составляла 200 млн. рублей. Не меньшие, хотя и не поддававшиеся учёту, суммы расхищались за счёт обвешивания, обмеривания покупателей, наценок со стороны продавцов[341].
|
|
|
Проблема считалась острой и на региональном уровне Ярославской области, её не могла обойти стороной даже всегда бравурная партийная пресса. Накануне начала Великой Отечественной войны газета «Северный рабочий» поместила заметку о приговоре заведующего магазином №2 И.А. Калабина. Линейный суд водного транспорта Верхне-Волжского бассейна приговорил этого человека к 3 годам лишения свободы и возмещению финансового ущерба за то, что, будучи в конце 1930-х гг. заведующим магазином №2 бывшей ярославской районной конторы треста «Водторгпит» (Торгречтранс), он расхитил товаров на сумму 1597 рублей. Ещё 3074 рубля Калабин похитил у государства, будучи заведующим базой[342].
Упоминала печать и о более мелких авантюристах – в первый день войны на страницах «Северного рабочего» вышла заметка об аресте и предании суду 2-х ранее судимых аферистов – супругов Совковых, которые предъявляли в магазинах г. Ярославля поддельные чеки на различные товары и получали их обманным путём[343].
|
|
|
Во-вторых, высшее советское руководство также уделяло достаточно высокое внимание борьбе с «несунами» и «хищниками», видя в них врагов. Ещё в довоенный период, в 1935г., сам И.В. Сталин утверждал, что «вор, расхищающий народное добро…, есть тот же шпион и предатель, если не хуже»[344]. Тем самым уголовные преступники фактически приравнивались вождём к «врагам народа», которых государство активно уничтожало в предвоенные годы. Слова в данном случае не расходились с делом – в рамках общей кампании по ужесточению трудовой дисциплины Президиум Верховного Совета СССР принял 10 августа 1940г. Указ «Об уголовной ответственности за мелкие кражи на производстве и хулиганство». Согласно данному документу, наказанием за совершение подобных правонарушений стало лишение свободы сроком на 1 год[345].
В-третьих, с началом Великой Отечественной войны с нацистской Германией изменения в судебной практике СССР в значительной степени коснулись именно сферы хищений общественного и государственного имущества. Сроки лишения свободы за преступления такого рода возросли. 29 июня 1941г. нарком юстиции СССР отдал приказ, согласно которому суровые, беспощадные наказания должны были применяться судами в отношении расхитителей и спекулянтов[346]. Похожие призывы неоднократно содержались и в последующих распоряжениях НКЮ и Верховного суда СССР. Официальная точка зрения объясняла эту жёсткость нуждами фронта и суровой необходимостью военного времени, когда «…расхищение социалистического имущества – предметов продовольствия, промышленных товаров составляет ещё более опасное преступление, чем в мирное время, так как … непосредственно подрывает снабжение фронта и тыла всем необходимым для разгрома врага»[347].
|
|
|
Помимо увеличения мер сроков лишения свободы власти прибегали к откровенно драконовским мерам в борьбе с «хищниками». По указанию Политбюро в 1943г. чрезвычайные тройки получили право приговорить к расстрелу в Киргизской и Узбекской ССР за хищения и «разбазаривание» социалистической собственности 150 и 50 человек соответственно[348]. Интерес к данной проблеме проявил даже ГКО СССР, принявший 22 января 1943г. постановление «Об усилении борьбы с расхищением и разбазариванием продовольственных товаров». Расследование уголовных дел по преступлениям такого рода должно было проводиться сокращённо, в 10-дневный срок, а на имущество преступников накладывался арест[349]. Неоднократно звучали призывы проводить выездные судебно-показательные процессы[350]. При этом государство в обычной для тех лет манере наказывало за «недоносительство», воспринимая его как «пособничество врагу». В этом заключалось кардинальное отличие от борьбы с обычными уголовными преступниками или дезертирами из РККА, смертная казнь в отношении которых применялась обычно в самый тяжёлый для Советского Союза период войны – осенью 1941г.
|
|
|
В-четвёртых, если обратиться к ярославским материалам, можно обнаружить следующий факт. На пленумах бюро ярославского обкома ВКП (б), а также на VI партийной конференции Ярославской конференции (24-26 февраля 1945г.) и многочисленных районных конференциях 1943-1945гг. докладчики выделяли в числе основных проблем хищения в организациях, на предприятиях и в сельском хозяйстве. Так, на упоминавшейся областной конференции ВКП (б) данный вопрос затронули начальник УНКВД по Ярославской области В.В. Губин и прокурор области И.Д. Иванов. Из прочих правонарушений похожего внимания со стороны партийного и советского руководства удостоились только «трудовое дезертирство» рабочих и ликвидация детской беспризорности. На страницах районной и областной печати данный вопрос также затрагивался[351].
Таким образом, на всём протяжении Великой Отечественной войны расхититель социалистической собственности оставался для Советского государства одним из злейших врагов, а проблема хищений и спекуляции – одними из главных и наиболее тяжёлых нарушений закона.
После введения карточек на основные продовольственные и промышленные товары произошло обострение обстановки. В значительной степени это был объективный процесс, так как в ходе отступления 1941-1942гг. СССР лишился больших территорий (Прибалтика, Украина, Молдавия, Белоруссия, часть РСФСР). До начала войны там проживали 88 млн. человек (45% населения страны), также там производилось 47% всех посевов зерна, 84% сахарной свёклы, 53% льна-долгунца, 57% конопли и свыше 50% картофеля[352]. Это привело к возникновению трудностей в обеспечении фронта продовольствием, положение населения в тылу было ещё хуже. Поэтому основным объектом посягательств со стороны различных правонарушителей в военное время стали не деньги, а именно карточки на прод- и промтовары.
Соответствующие контрмеры в общесоюзном и региональном масштабе постаралась предпринять и милиция. Ещё 31 августа 1941г. начальник УРКМ Ярославской области капитан милиции А.А. Бобылев направил во все местные органы милиции указание, в котором обязал их своевременно вскрывать и пресекать хищения означенных товаров. Борьбу с расхитителями и спекулянтами осуществлял созданный в 1937г. отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности (ОБХСС). По состоянию на 15 октября 1942г. его численность составляла 23 человека[353].
Указание Бобылева милиция пыталась выполнить тем же способом, что использовался ей в борьбе с остальными видами преступлений, то есть за счёт создания на промышленных предприятиях, в колхозах и других организациях собственной негласной агентуры. Особое значение придавалось наличию качественного осведомления на предприятиях, выполнявших оборонные заказы. В принципе, благодаря секретным осведомителям, ОБХСС удалось вскрыть ряд крупных преступлений в сфере торговли. В январе 1942г. в Солигаличском районе на основании сообщения секретного осведомителя «Лобова» были привлечены к уголовной ответственности председатель Карцовского сельпо Зимогоров и продавец сельпо за продажу своим служащим хлеба сверх установленной нормы. Таким способом было растрачено 113 кг муки[354]. Аналогичные сообщения приходили из других районов Ярославской области[355], что свидетельствовало о наличии определённых успехов у ОБХСС.
Тем не менее, упомянутые успехи правоохранительных органов не вели к общему перелому в борьбе с «хищниками». Напротив, бедность подавляющего большинства жителей страны в целом и Ярославской области в частности, только усиливавшаяся по мере затягивания войны, приводила к дальнейшему росту хищений с государственных объектов. Воровство и последующая спекуляция становилось важной вехой в постоянной борьбе людей за существование.
Впервые распространённость фактов спекуляции в Ярославской области был признан в совершенно секретном информационном сообщении начальника УНКВД по Ярославской области майора госбезопасности В.В. Губина на имя наркома внутренних дел генерального комиссара госбезопасности Л.П. Берия в начале декабря 1941г. Губин информировал, что в течение ноября происходило ухудшение торговли сельскохозяйственными продуктами, так как сократился их подвоз на рынки и возросли цены. К примеру, мясо подорожало с 25 до 30 рублей, молоко с 4 до 6-8 рублей, масло с 70 до 75 рублей, яйца с 16 до 18 рублей, картофель с 1 рубля 76 копеек до 2 рублей, а капуста с 3 рублей до 3 рублей 30 копеек. Органы РКМ только за период с 16 ноября по 1 декабря 1941г. задержали и привлекли к уголовной ответственности 93 граждан[356].
В другом сообщении Губин снова был вынужден докладывать руководству НКВД о том, что на рынках г. Ярославля производятся товарообменныне операции – горожане обменивали молоко на сахар и мыло, махорку на хлеб и т.д. Такими операциями занимались даже красноармейцы, «которые открыто предлагают встречным гражданам, преимущественно у магазинов военторга, менять махорку на хлеб (две пачки на буханку хлеба), заявляя, что им хлеба не хватает»[357]. Так, в начале января 1942г. в Ярославле за продажу хозяйственного мыла и плащ-палатки были задержаны военнослужащие З. и П[358].
В дальнейшем ситуация только ухудшалась. 1 марта 1942г. начальник УНКВД по Ярославской области майор госбезопасности В.В. Губин представил секретарю обкома ВКП (б) М.Я. Канунникову специальную справку «О состоянии рыночной торговли в Ярославской области». Согласно данным Губина, «… в области наблюдается широкое развитие спекуляции промышленными товарами». Только в областном центре и только в течение января 1942г. за производство товарообменных операций и спекуляцию промышленными товарами и сельскохозяйственными продуктами были задержаны 357 человек, причём 212 из них были привлечены к уголовной ответственности[359]. Причиной этого стал значительный рост цен на многие промышленные товары. Только с декабря 1941г. по январь 1942г. махорка подорожала с 15 до 30 рублей за пачку, ржаной хлеб – с 30 до 55 рублей за буханку, хозяйственное мыло – с 25 до 35 рублей за кусок, водка – со 100 до 150 рублей за литр[360]. Аналогичные данные приводятся и по Костроме[361]. Фактически такие продукты, как мясо, стали почти недоступны населению, не говоря уже об одежде или обуви.
Схожим образом оценивали обстановку и на местах. Например, начальник Костромского ГО НКВД лейтенант госбезопасности Лебедев в специальной справке «О состоянии рыночных цен и подвоза продуктов и товаров на рынок по г. Костроме в октябре 1941г. и январе 1942г.» открыто признавал рост спекуляции в городе за указанный хронологический отрезок, подтверждая его приводимыми статистическими данными. Если в октябре 1941г. в Костроме за спекуляцию продуктами и промтоварами были привлечены к уголовной ответственности 14 человек, то в январе 1942г. – уже 67[362]. Количество лиц, привлечённых в эти месяцы к уголовной ответственности за хищения с государственных и кооперативных предприятий, возросло с 40 до 55[363]. Более поздние данные говорят о ликвидации органами милиции в Костроме в период с января по сентябрь 1942г. 57 групп хищников и спекулянтов[364]. Между тем обменом в колхозах занимались не только рядовые граждане, но и некоторые ответственные работники, члены ВКП (б). В частности, директор и главный инженер крупного комбината имени В.И. Ленина в Костроме пытались обменять в сельской местности одеяла на картофель. Председатель облисполкома В. Гогосов, констатируя этот факт, признал, что так «делают многие костромичи» с целью получения продуктов[365].
Документы сообщают о меновых связях между нелегальными коммерсантами Ярославской области и близлежащих районов Подмосковья – так, жители гг. Пушкино, Загорск, Мытищи и некоторых других массово осуществляли меновые операции в Переславском и Нагорьевском районах. В обмен на продукты они привозили керосин, мыло, трикотаж, мануфактуру и другие товары. Органам правопорядка было известно даже соотношение данного обмена – к примеру, за коробку спичек жители Московской области получали 1 литр молока, а за 3 пачки махорки – буханку хлеба[366]. Некоторые из таких спекулянтов задерживались милицией. В декабре 1941г. были арестованы и отданы под суд 3 жителя города Калининград Московской области, купившие корову в деревне Иваново Ярославской области с целью последующей продажи говядины по спекулятивным ценам на рынке[367].
О широком размахе хищений и спекуляции в Ярославской области косвенно свидетельствует тот факт, что цифры в 11 или даже 20 человек, привлечённых к уголовной ответственности по соответствующим статьям УК РСФСР в Ростовском, Нерехтском и Даниловском районах области, были оценены руководством УНКВД как «низкий уровень работы». Размер ущерба от растрат также возрастал: в 1-м квартале 1942г. он составил 69000 рублей, а во 2-м – уже 236000[368].
Как свидетельствуют архивные данные, неблагополучное положение в данной сфере во многом объяснялось отсутствием предупреждения готовящихся преступлений. Причинами тому были низкий уровень милицейской агентуры и её количественная недостаточность. Так, например, 16 февраля 1943г. на оперативном совещании начальствующего и оперативного состава гарнизона милиции Ярославля прозвучала информация о том, что из 20 отделов рабочего снабжения (ОРС) «лишь 12 кой-как обслуживаются через агентуру»[369]. Примерно так же обстояла ситуация на периферии. Согласно справке «О состоянии и перспективах работы отдела Б.Х.С.С. УМ УНКВД Я\О» от 15 октября 1942г., наиболее неблагоприятная обстановка складывалась в Арефинском, Палкинском, Переславском, Солигаличском, Мышкинском, Костромском, Ярославском, Ореховском и Нейском РОМ, где агентурная сеть по всем объектам не превышала 11-15 осведомителей[370].
Хуже всего ОБХСС боролся со спекулянтами, так как в данной среде он не имел квалифицированных секретных осведомителей. Положительные показатели по борьбе со спекуляцией имели только 6 РО и ГО НКВД, причём к концу 1942г. и их показатели упали. В то же время деятельность 15 местных отделений расценивалась как «неудовлетворительная»[371].
В целом за апрель-сентябрь 1942г. только 29,5% следственных дел, возбуждённых по борьбе с хищениями, было проведено на основании агентурных данных[372]. Остальные возбуждались по официальным материалам. Слабость негласной агентуры РКМ в целом и ОБХСС в частности можно объяснить следующими важными причинами. Во-первых, из-за всеобщей мобилизации в Красную Армию агентурная сеть подверглась масштабному сокращению. Лишь за второе полугодие 1941г. в РККА выбыли 33 секретных осведомителя, а за первое полугодие 1942г. их судьбу повторил ещё 21 человек[373]. В общей сложности, как докладывал начальник ОБХСС УМ УНКВД по Ярославской области старший лейтенант милиции Волков, в 1942г. агентурный аппарат его отдела обновился на 50%[374]. В общей сложности в составе действующей сети по линии ОБХСС к 15 октября 1942г. находились 1061 секретный осведомитель и 15 агентов. Таким образом, милиции пришлось фактически заново создавать агентурную сеть в промышленности и торговых организациях.
Во-вторых, по выражению современного российского исследователя И. Говорова, агентурная работа была «постоянным поединком оперативного уполномоченного с агентами»[375]. Как свидетельствуют архивные данные, «двурушничество» негласных агентов было достаточно распространённым явлением в годы Великой Отечественной войны[376]. Причиной тому было само происхождение этих людей – выходцы из преступного мира не стремились в полной мере помогать милиции и, в конечном счёте, государству.
В-третьих, негласная агентура милиции, в том числе и ОБХСС, в годы войны была чаще всего завербована на компрометирующих материалах, а потому не имела серьёзного материального стимула для работы. В то же время и в довоенное время денежные вознаграждения секретным осведомителям даже за важные сообщения выдавались редко и были мизерными по объёму[377]. Тем самым руководство РКМ рассчитывало в первую очередь на силу компромата, страха в отношении данных агентов.
Хищения охватывали отнюдь не только промышленность и торговлю, они в значительной мере касались также и сельского хозяйства. На V Рыбинской районной партконференции ВКП (б) 13-14 марта 1943г. председатель исполкома райсовета В.А. Судаков открыто признал факты хищения 15-20% продуктов в кооперации[378]. Следствием этого стала невыдача хлеба в некоторых сельсоветах в течение 5-6 дней. Не менялась ситуация и в конце войны. Напротив, официальные лица без ретуши рисовали неприглядную картину в данной сфере. Начальник УНКВД по Ярославской области В.В. Губин 24 февраля 1945г. в докладе на 6-й областной партконференции отметил, что «в ряде колхозов тащат все, начиная от председателя колхоза, кладовщика, счетовода, тащат понемножку, одни открыто, другие скрытно, а третьи ещё как-нибудь»[379].
В схожем ключе выступил на той же конференции и прокурор Ярославской области И.Д. Иванов. По его мнению, неблагополучно обстояла ситуация с охраной семенных фондов. Свой вывод прокурор подкрепил конкретными примерами. Так, по его данным, в январе 1945г. в одном из колхозов области были похищены свыше 400 кг зерна, а в колхозе «Власть Советов» в Середском районе добычей «хищников» стали 15 пудов зерна, то есть приблизительно 243,7 кг[380]. Из-за хищений последний колхоз не смог выполнить план льнопоставок. Примеры аналогичного рода в военные годы с регулярностью звучали и на заседаниях пленума ярославского обкома ВКП (б)[381]. В ряде случаев на периферии группы расхитителей состояли из 18-20 человек, включая целые семьи, а похищенные ими рожь, овёс или печёный хлеб измерялись центнерами и даже тоннами. Таким образом, следует признать, что даже в конце Великой Отечественной войны острота означенной проблемы не только ничуть не снизилась, но даже возросла.
Во многом лёгкость, с которой совершались преступления подобного рода в сельской местности, объяснялась абсолютной незащищённостью колхозных полей. Это неоднократно признавали и власти. Например, в Угличском районе в августе 1941г. охрану не только колхозов, но и магазинов, мастерских, торговых баз осуществляла местная артель инвалидов, которая не имела ни оружия, ни транспорта. Она была малочисленна, состояла из лиц преклонного возраста, была немобильна[382]. Исключение составляла сторожевая охрана угличской конторы «Заготзерна», состоявшая из 12 человек, вооружённых охотничьими ружьями и свистками[383]. В дальнейшем схожие проблемы постоянно озвучивались на партийных конференциях районного уровня.[384] Фактически колхозные поля на всём протяжении войны с Германией оставались незащищёнными от хищений, так как престарелые сторожа 65-70 и даже 104 лет чаще находились дома, а не на рабочем месте. Иногда должность сторожей исполняли женщины столь же преклонного возраста. Данное обстоятельство следует счесть неизбежным, поскольку тотальный характер военных действий на советско-германском фронте требовал постоянного притока молодых мужчин на фронт. Следствием этого была их нехватка в тылу, с каждым годом становившаяся всё более острой. Регулярные постановления пленума обкома «организовать охрану посевов от…хищений» или призывы партийных руководителей предавать суду пойманных «расхитителей»[385] не выполнялись.
Поэтому неудивительно, что колхозные поля Ярославской области нередко подвергались набегам горожан. По воспоминаниям жителя деревни Калинино Гаврилов-Ямского района В. Голубкова, «бывало, что горожане «бомбили» наши колхозные поля»[386]. Учитывая, что постоянный поток горожан, шедших на оборонительные работы в сельской местности или на обмен, не иссякал, потенциальным ворам было нетрудно в нём затеряться. При этом в ряде случаев даже наличие охраны не могло остановить расхитителей. В частности, за период с 1 по 20 июля 1942г. в Рыбинском сельском районе было зарегистрировано 45 подобных фактов. Городские «хищники» действовали группами и наносили побои сторожам[387].
Слабость охраны была характерна и для железных дорог. Об этом свидетельствует постановление ГКО г. Ярославля от 20 октября 1943г., согласно которому начальник Ярославской железной дороги Агабеков силами 112-го полка железнодорожных войск НКВД был обязан оградить заборами или колючей проволокой «территорию парков товарных вагонов» на станции Всполье[388]. Возведение данных преград требовалось для усиления охраны грузов и недопущения посторонних лиц на территорию Вспольинского узла. На железнодорожных станции Рыбинск-Пассажирская и Рыбинск-Товарная преступниками также вскрывались гружёные вагоны, массово расхищались грузы, включая тёплые вещи, собранные населением для Красной Армии[389]
Похожая ситуация уже в первые военные месяцы сложилась и на промышленных предприятиях Ярославской области. Так, 5 сентября 1941г. нарком резиновой промышленности в письме на имя директора Костромского машиностроительного завода имени Л. Красина потребовал принять меры по замене уходящих в РККА работников военизированной охраны (ВОХР). Причиной тому стал призыв в армию рядового, младшего и начсостава ВОХР в возрасте 30-35 лет. Их должны были заменить женщины и мужчины старших возрастов[390]. Таким образом, как промышленные предприятия, так и железная дорога или колхозные поля из-за регулярных призывов в Красную Армию оставались незащищёнными от хищений. Если в Москве осенью 1941г. функции сторожевой охраны на предприятиях временно взяла на себя милиция, то в провинции такого не происходило.
Между тем уровень охраны советских промышленных предприятий и в предвоенные годы отнюдь не был высоким. В номере за 29 июля 1941г. орган ярославского обкома ВЛКСМ газета «Сталинская смена» перепечатал передовицу из «Правды», в которой значился факт предания суду директора базы автотехнического снабжения треста «Мосавтотехснаб» Якушева, его заместителя Блюмберга, заведующего складом Ильина и ответственного дежурного по базе Кастерина за «преступную халатность по противопожарной охране склада» и другие правонарушения. В той же передовице партийные журналисты открыто утверждалось, что «в мирное время некоторые наши предприятия при попустительстве директоров и партийных организаций превращались чуть ли не в места прогулок для экскурсантов»[391].
В первые дни войны близ ряда ярославских предприятий происходили задержания подозрительных лиц[392], однако в дальнейшем ситуация снова вернулась на круги своя. Директор ГЭС №14 Мосэнерго Андрианов в начале 1943г. признал, что «военизированная охрана находится у нас на низком уровне и на станцию можно пройти при желании каждому человеку»[393]. В самом конце войны, на XXII пленуме ярославского обкома ВКП (б), начальник областной милиции полковник И.А. Кожин привёл факт массовых хищений на ярославском мельзаводе №6. Причиной этого он счёл «заражённость преступностью охраны» завода: на 15 её работников у правоохранительных органов имелся серьёзный компромат, некоторые из них были неоднократно судимы[394]. Даже на страницах областной периодической печати заместитель начальника УНКВД капитан госбезопасности Н.Ф. Кримян признал факт наличия среди вахтёров и ВОХР ярославских фабрик и даже оборонных объектов престарелых лиц, зачастую тяжело больных, «чуть ли не слепых и глухих». Такие работники нередко грубо нарушали правила караульной службы или спали на посту[395]. Аналогичные факты встречались и на других промышленных предприятиях области[396]. Тем самым и здесь сказывался «кадровый голод», вызванный войной.
Не стало исключением и т.н. спецстроительство, то есть возведение оборонительных сооружений в Ярославской области на рубеже 1941-1942гг. Водители автомашин похищали инструменты, а из-за отсутствия сдельной оплаты предпочитали зарабатывать деньги посредством частного извоза. Заработки в результате подобного рода «мародёрства» достигали 560 и даже 1000 рублей за одну поездку[397]. Данная проблема сохраняла остроту и в послевоенный период, о чём свидетельствует факт информирования о ней секретаря ЦК ВКП (б).
На оборонных работах в Ярославской области совершались и иные, куда более масштабные хищения. Информационная сводка по УНКВД за 10 февраля 1942г. сообщала о задержании хищнической группы из 3-х человек – работников 3-го Управления оборонительных работ. По окончании спецстроительства они расхитили и распределили между собой оставшиеся промышленные и продовольственные товары. Было украдено 81 кг мяса, 12 кг сливочного масла, 38 кг крупы, 35 кг гороха, а также наволочки, валенки, пальто, тёплые рукавицы и мужское нательное бельё[398].
Расхищения продолжались и на других объектах трудового фронта Ярославской области. Уже в 1946г., после окончания Великой Отечественной войны, на стол секретаря ярославского обкома ВКП (б) А.Н. Ларионова легла справка «О расходе импортных вещей в некоторых предприятиях области». Согласно ей, в Большесельском районе, на Дуниловском и Берендеевском предприятиях, в 1944-1946гг. регулярно расхищались импортные вещи (меховые куртки, костюмы, брюки, пальто, халаты, плать и даже женские жакеты), которые незаконно присваивали себе в порядке самоснабжения руководящие работники. В частности, в этой связи звучали фамилии директора Дуниловского торфопредприятия Резванова, его заместителя Комарова, секретаря партийного комитета Корнилова, председателя торфкома Балахнова, главного инженера Дёмкина, начальника снабжения Бекермана, начальника отдела кадров Карпова и некоторых других работников. Расхищение было массовым – отдельные лица получали по 50-56 вещей, не имея на это никакого права. При этом расхитителям удалось подкупить ответственных работников милиции, а также Большесельского РО НКВД и РО НКГБ, которые тоже получали часть вещей[399]. Навести порядок в этом вопросе органам правопорядка так и не удалось, так как «…дело настолько запутано, что в нём трудно разобраться»[400].
Красная Армия также страдала от расхитителей разного уровня. Самым громким уголовным делом такого рода в вооружённых силах Советского Союза стало происшествие в январе 1943г. на Калининском фронте, непосредственно оборонявшем Москву. За плохую организацию питания, допущение случаев дистрофии среди красноармейцев комиссией во главе с генералом А. Хрулёвым были сняты с должностей и переведены на другие места службы с понижением в должности начальники тыла 39 и 43-й армий, а начальник тыла фронта генерал Смокачёв был отдан под суд. Выговоры получили командующий фронтом генерал М. Пуркаев, член Военного совета фронта генерал Д. Леонов и начальник тыла 3-й ударной армии полковник Д. Лубоцкий. К расстрелу за незаконное присвоение более 1000 кг хлеба, 126 кг муки, 227 кг крупы, 194 кг жиров, 710 кг мяса, 202 кг сахара был приговорён начальник интендантской службы батальона старший лейтенант Григорьев, отличавшийся в быту аморальным поведением. После произошедшей на Калининском фронте трагедии за обеспечение питания лично состава стали персонально отвечать главные члены военных советов фронтов[401]. О важности данного события свидетельствует личная осведомлённость о нём Верховного главнокомандующего И.В. Сталина.
Однако хищения совершались и в тыловых частях, включая Ярославскую область. Информационные сводки по УНКВД неоднократно сообщали о таких фактах. Так, 5 марта 1942г. был задержан и привлечён к уголовной ответственности начальник пищеблока 28-й резервной армии техник-интендант Л., который при помощи жены и квартирной хозяйки похищал с работы продукты (хлеб, пшено, рыба, крупы и т.д.) и махорку и сбывал их в г. Тутаев[402]. Даже в Ярославской Коммунистической дивизии, состоявшей из коммунистов и комсомольцев – станового хребта общества, некий старшина И. скупал у военнослужащих казённое обмундирование и передавал жене. Та обменивала обмундирование на овец в соседней Ивановской области, а мясо овец перепродавала по спекулятивным ценам[403]. Иногда возмездие находило армейских расхитителей и после окончания военной службы в Красной Армии – некий каптенармус Г.И. Цветков был арестован Угличским РОМ и предан суду ВТ войск НКВД за хищение имущества уже после демобилизации[404].
Нельзя обойти стороной и наличие коррупции в органах милиции, которая также мешала искоренению проблемы хищений и спекуляции. Хотя начальник УРКМ при УНКВД по Ярославской области майор милиции В.М. Комаров на вышеупомянутом совещании от 16 февраля 1943г. призвал работников милиции «быть кристаллической честности» в борьбе с «хищниками» и спекулянтами, на деле всё обстояло гораздо сложнее.
Следует учесть низкий уровень благосостояния самих стражей порядка, которые жили примерно так же, как и большая часть населения СССР. Зачастую их заработной платы в 425-465 рублей, а у начсостава в 550-660 рублей[405] было явно недостаточно для удовлетворения даже минимальных запросов. При этом часть зарплаты удерживалась на займы, налоги и сборы, поэтому на руки милиционеры получали ещё меньше – от 328 рублей 82 копеек до 442 рублей 39 копеек[406]. Ежемесячный заработок остальных работников УРКМ – уборщиц общежитий, слесарей гаража, курьеров – был и того меньше: от 175 до 350 рублей без учёта налогов[407]. К этому необходимо добавить, что в 1940-е годы стражи порядка не имели ни денежных надбавок за звания, ни премий, ни специальных наград, хотя и получали боевые. Медаль «За отличную службу по охране общественного порядка», которой награждались особо отличившиеся в борьбе с преступностью сотрудники милиции, была учреждена только в 1950г[408].
В силу этого вполне естественными выглядят утверждения работников правоохранительных органов о невозможности нормально одеть и накормить своих детей-школьников. Это подтверждают письма военных лет. Так, 10-летняя дочь одного из работников Оперативного отдела УМ писала, что «…живём мы плохо есть нечего… Ложимся спать голодные, даже неверится что мы будем сытые когда то»[409]. Всё это толкало некоторых из работников правоохранительной сферы на совершение преступлений, то есть способствовало падению уровня их морали.
В архивных документах отражены случаи взяточничества, спекуляции и совершения хищений работниками милиции. Как правило, преступления подобного рода совершали рядовые сотрудники правоохранительной системы, но в некоторых случаях виновными были представители комсостава. Ещё в сентябре 1941г. партийное бюро УНКВД объявило строгий выговор с занесением в личное дело и сняло с должности начальника спецторга К.Р. Кукина. Позднее он был приговорён к 6 месяцам лишения свободы за развал работы и присвоение государственных средств частных лиц на сумму 6000 рублей[410]. В начале 1942г. судом ВТ на 10 лет лишения свободы был осуждён помощник оперуполномоченного ОБХСС Рыбинского ГО НКВД Л. Котов, который при обыске изъял со склада местного райпотребсоюза три ящика водки в количестве 30 литров. Из них 19 литров он не сдал, а частично распил сам, частично продал знакомым по спекулятивным ценам[411].
Одним из наиболее громких дел о коррупции в органах РКМ, обнаруженных среди архивных данных, стало дело оперуполномоченного ОБХСС А. Мильто. В 1942г. он был арестован и привлечён к уголовной ответственности за получение от заведующей магазином №51 Ярпищеторга Чуркиной крупной взятки в размере 300 рублей денег, а также большого количества продуктов питания и 1 кг хозяйственного мыла. За взятку Мильто вёл уголовное дело по обвинению Чуркиной и продавца магазина Брюзгиной в распродаже 150 мешков повала по завышенным ценам очень медленно, а после передачи дела в суд написал заявление с просьбой прекратить его или вынести приговор об условном осуждении обвиняемых женщин[412]. Данный случай ярко показывает бедственное экономическое положение ярославских милиционеров в годы Великой Отечественной войны, так как полученная оперуполномоченным ОБХСС Мильто взятка была почти равна его ежемесячному заработку.
Таким же образом складывалась обстановка и на периферии. Его очень точно охарактеризовал на заседании от 7 августа 1942г. начальник Ростовского РО НКВД Вершинин, утверждавший, что «спекулятивный, хищнический элемент орудует на рынках и в городе», так как милиционеры «подчас и сами ходят на базар на мену»[413]. Тем самым жизнь сотрудников органов правопорядка в годы войны немногим отличалась от существования остальных категорий населения СССР. Так же, как и другие советские граждане, милиционеры были вынуждены для выживания прибегать к помощи спекулянтов, что не позволяло нанести «решительный удар» по данному виду преступлений, как того регулярно требовало командование.
Помимо бедности, милицию на всём протяжении военных лет преследовал дефицит квалификации. В упоминавшейся выше справке от 15 октября 1942г. начальник ОБХСС старший лейтенант милиции Волков прямо писал, что в подчинённом ему аппарате лишь начальники отделений по опыту и знанию агентурно-оперативной работы соответствовали занимаемым должностям. Это означало, что означенные сотрудники умели «самостоятельно ориентироваться в обстановке и принимать правильные решения». Однако весь прочий личный состав ОБХСС, по оценке Волкова, мог «работать только по заданиям» и нуждался в «постоянном руководстве», а не менее 6 работников не соответствовали занимаемым должностям и требовали замены[414]. Слабая подготовка рядового и среднего звеньев ОБХСС приводила к увеличению нагрузки на начальников отделений.
Объяснить сравнительно низкую квалификацию большинства сотрудников ОБХСС можно следующими причинами. Во-первых, следует учесть общий недостаток квалификации и малограмотность сотрудников РКМ. Во-вторых, определённую роль сыграли уход в армию многих опытных работников и экстренность подготовки пришедших на их место на оперативных курсах при УНКВД. В-третьих, сказывался специфический менталитет населения 1940-х годов, вызванный реалиями общественно-политической жизни СССР, неумение или нежелание людей критически мыслить и анализировать обстановку. На недостаток самостоятельности мышления младших командиров РККА тоже указывали их противники по Великой Отечественной войне[415]. Милиция же лишь повторяла ошибки своей «старшей сестры» - Красной Армии. Все эти причины обусловили недостаточно высокую для победы над «хищниками» и спекулянтами степень квалификации работников ОБХСС.
Кроме того, особняком стояли дела о хищениях и спекуляции, совершённых командованием сил правопорядка. К примеру, начальник Переславского РО НКВД лейтенант госбезопасности Васильев незаконно взял во временное пользование ручные часы, а руководство Галичского РО НКВД и РОМ «незаконно разбазарило» вещи, принадлежащие эвакуированным из блокадного Ленинграда. Такие дела выносились на рассмотрение лично начальника УНКВД по Ярославской области, поведение ответственных работников милиции и госбезопасности характеризовалось им как «непартийное, нечекистское, явно преступное отношение» или даже как «беззаконные действия». В случае повторения в дальнейшем подобных действий виновных обещали предать суду ВТ[416]. Здесь речь шла об элементарной непорядочности милицейских и чекистских командиров, их жажде лёгкой наживы.
Одной из важных причин хищений и спекуляции в советском народном хозяйстве стала пассивная позиция некоторых руководителей предприятий, председателей колхозов и даже секретарей райкомов ВКП (б). В частности, на заводах №736 и 766 г. Ярославля такие явления считались «неизбежными»[417], а секретарь Середского райкома ВКП (б) вообще предлагал областному прокурору вместо наказания конкретных виновников «о таких делах… молчать»[418]. Поэтому неудивительно, что на пяти основных промышленных предприятиях Ярославля в 1943г. был зафиксирован 1031 случай мелкого хищения госимущества, а в 1944г. их количество возросло до 1714. При этом неудачную попытку хищения автокамер с завода №736 совершил даже Семёнов – личный шофёр директора завода П.Ф. Баденкова, а всего лишь за 1943г., как признал начальник УНКВД на XX пленуме обкома ВКП (б), в области были привлечены за хищения 6506 человек. Эта цифра была охарактеризована им как «очень большая», однако Губин честно признался делегатам пленума: «я не могу сказать, что всех воров и жуликов поймали»[419]. Он оказался прав, потому что в 1944г. только за мелкие хищения в области были привлечены к ответственности 3003 человека[420]
Среди руководства предприятий и колхозов области также существовали те, кто совершал экономические преступления. К примеру, только за первое полугодие 1942г. в Ярославской области за «преступное отношение к сохранению животноводства» и падёж скота были выявлены, привлечены к уголовной ответственности и осуждены на различные сроки лишения свободы 24 председателя колхозов, 5 заведующих животноводческими фермами и 1 член правления колхоза[421]. Ещё 9 председателей колхозов, 2 заведующих животноводческими фермами и 2 колхоза были приговорены к различным денежным штрафам[422].
Аналогичная ситуация сложилась и в других регионах СССР. Так, в Хакасской АО в период с 1 июля по 1 октября 1942г. к уголовной ответственности были привлечены 10 председателей колхозов, 6 бригадиров и 3 прочих работников. Нельзя назвать эти цифры гигантскими, напротив, общее количество осуждённых не превышало 5,5% от общего числа[423]. Однако экономический урон от их преступной деятельности зачастую был чрезвычайно велик.
В то же время командованию правоохранительных органов Ярославской области ничего не оставалось, кроме как опираться не только на партийные организации ВКП (б), но и на упомянутых местных руководителей. На XXI пленуме обкома ВКП (б) 22-24 июня 194гг. начальник УНКВД В.В. Губин был вынужден констатировать, что «безусловно одна милиция, НКВД не справятся с этой задачей», а потому призвал к «серьёзному нажиму», то есть предъявлению требований председателям колхозов и сельсоветов с целью повышения их ответственности за сохранность урожая[424].
Но справедливое, по сути, требование главы ярославских чекистов наталкивалось на характерную особенность сталинской аграрной политики – регулярную чехарду местных руководящих кадров. Ещё в последние предвоенные месяцы, за январь-апрель 1941г., 20 председателей колхозов были осуждены за злоупотребления, а 156 сняты за необеспечение руководства[425]. В дальнейшем война и связанные с ней массовые мобилизации в армию только усугубили обстановку. В результате секретарь ярославского обкома ВКП (б) по кадрам Б.А. Новожилов в марте 1945г. сообщил на пленуме, что только за 1944г. по области были сняты с должности по разным причинам 680 председателей колхозов, а за первые месяцы 1945г. их участь разделили ещё 172. Вывод Новожилова звучал неутешительно: «такая массовая смена создаёт обстановку неуверенности»[426]. Играя роль фактически «калифов на час», председатели колхозов не имели никакого стимула для наведения должного порядка и трудовой дисциплины на вверенной им территории.
Должностными лицами из системы государственной торговли, потребительской кооперации, отделов рабочего снабжения (ОРС) промышленных предприятий систематически расхищались продукты питания, выделенные для снабжения эвакуированного населения, включая детей, вывезенных из блокадного Ленинграда. Органами правопорядка в 1942-1943гг. были разоблачены несколько подобных «хищнических групп», а виновные были осуждены судом ВТ на длительные сроки лишения свободы, о чём оперативно сообщали заметки в областной газете «Северный рабочий»[427]. Такое отношение к эвакуированным ленинградцам и выходцам из других регионов СССР объяснялось тем, что для части ярославцев они оставались «чужими»[428]. В условиях войны, вызванного ею резкого снижения уровня жизни большей части населения и дефицита многих важных продуктов питания, местное население также испытывало немалые затруднения с продовольствием, а потому не желало делиться скудным пайком с другими.
О масштабах коррупции среди руководящих работников торговли может свидетельствовать следующий факт. За военный период в Ярославском сельском районе сменились 35 председателей сельпо, причём из них лишь 2 снискали репутацию честных работников, в то время как прочие были освобождены от должностей за растрату[429]. При этом у местных властей не было серьёзной возможности заменить взяточников, так как опытные и при этом бескорыстные работники считались дефицитом. В результате были факты назначения на руководящие посты в сельпо и в райпотребсоюзе лиц, отбывших тюремное заключение за растраты[430].
Архивные документы сохранили сотни фамилий расхитителей и спекулянтов. Можно выделить существование целой системы с жёсткой иерархией. Как правило, преступления такого рода совершали сотрудники различных предприятий и учреждений. Чаще это были рядовые работники, которые занимали низшую ступень в иерархии «чёрного рынка» СССР. Эти люди действовали близ магазинов, ломбардов, вокзалов и рынков. Против них возбуждалось 90% уголовных дел по спекуляции, а их количество было достаточно высоким: только на предприятиях Ленинграда, производящих товары широкого потребления, за неудачную попытку выноса продукции ежемесячно задерживали по 10-20 человек[431]. Эти люди отличались немалой изобретательностью при выносе продукции с предприятий. В частности, расхитители похищали или подделывали типографским путём талоны и продовольственные карточки, продавали некоторые из них другим людям. Возчики продовольственных товаров (мука, крупы и т.д.) специально шили на одежде большие карманы, куда могло войти 10-15 кг муки, или выносили похищенные продукты в корзине под углями[432].
На следующей стадии теневой экономики СССР находились перекупщики, то есть посредники, имевшие связи на местах, в том числе в правоохранительных органах, и продававшие какие-либо товары из одного региона страны в другой. Вершиной советского «чёрного рынка» были крупные спекулянты, располагавшие обширными связями в правоохранительных органах СССР и иных структурах[433].
О том, насколько укоренились различные нарушения закона в системе торговли в 1940-е годы, свидетельствуют оценки работников военторга, встречающиеся в официальных документах. В докладной записке на имя советских вождей от 24 января 1944г. генерал-полковник авиации Г.А. Ворожейкин назвал военторг «убежищем для всех дельцов и коммерсантов». Согласно его мнению, «этих людей война касается мало», а «многим из них она, очевидно, выгодна»[434]. Учитывая, сколь негативным было отношение к представителям вышеназванных категорий населения в СССР, следует счесть заявление Ворожейкина радикальным, крайне враждебным по отношению к работникам системы военной торговли. Таким образом, РККА, как слепок общества, тоже не стала исключением из правил.
В ярославских архивных документах встречаются случаи участия в совершении хищений и спекуляции отдельных руководящих торговых работников. В частности, в 1942-1943гг. были сняты с работы и отданы под суд такие крупные расхитители, как директор Костромского мельзавода №10 Ярославского треста «Главмука» А. Новиков и секретарь ярославского областного совета «Динамо» А. Волохов[435].
Однако наиболее громким уголовным делом, возбуждённым ОБХСС, стало агентурное дело №567 «Пищевики» против заведующего магазином №25 Ярпищеторга К.С. Балаева и его помощника Н.Г. Плешанова. К делу были привлечены не менее 6 секретных осведомителей ОБХСС. При обыске в магазине у Балаева нашли 43514 штук талонов на нормированные товары. Кроме того, как показывала агентура, он имел дом стоимостью до 20000 рублей и 12 мужских костюмов, что было редкостью для тех лет, а общая сумма его наличных денег составляла около 0,5 млн. рублей[436].
В данном случае речь шла о том же, о чём ещё в 1940г. писал секретный агент, работавший в госторговле г. Москвы: «большое количество торговых работников занимается систематическими организованными хищениями и не только не наказывается, а … считается почтенными людьми»[437]. Тем самым либеральное отношение общества к крупным «хищникам» свидетельствовало о том, что данный вид преступлений рассматривался в качестве традиции, части повседневного быта работников советской торговли, то есть как вполне нормальное явление.
Однако такое положение не могло устраивать власти, поскольку крупные расхитители социалистической собственности своим образом жизни прямо противоречили официальной идеологии. После прихода к власти в России в 1917г. большевиков и их победы в Гражданской войне любой богатый и просто состоятельный человек воспринимался новыми властями как «социально-чуждый элемент», то есть практически как враг. Если учесть, что даже в относительно благополучные 1930-е годы дневной заработок спекулянта колебался от 200 до 1000 рублей[438], а разница между розничными и рыночными ценами на основные продукты питания в военные годы составляла десятки раз[439], можно предположить, насколько далеки от официально провозглашённых идеалов скромности были крупные «хищники».
Рассекреченные документы ярославской милиции помогают представить их образ жизни. Так, начальник Отдела рабочего снабжения Ярославского шинного завода Н.П. Аранышев, директор ресторана «Москва» Н. Азолков и заведующий магазином «Вина Армении» А. Кузнецов систематически расхищали со складов продукты, предназначенные для питания эвакуированных из блокадного Ленинграда, и сбывали их по спекулятивным ценам. Данные высокопоставленные работники торговли приобретали золотые украшения и часы, дорогую одежду, устраивали «вечера и попойки, с приглашением на них женщин»[440]. Такие факты были далеко не единичны. Именно поэтому в документах милиции по отношению к ним фигурировали термины, применимые, скорее, к военным действиям или борьбе против партизан – «вражеский элемент в торговле», «преступные формирования», «спекулянтское подполье» и т.д. Фактически командование РКМ приравнивало спекулянтов и расхитителей к «пособникам врага».
Однако подобное отношение к проблеме спекуляции и хищений не способствовало искоренению или даже снижению данного вида преступлений. В отличие от боевых действий против немецких захватчиков на фронте, здесь государству противостояли собственные граждане. Поэтому добиться победы за счёт создания численного превосходства в живой силе и технике, как на войне, оно априори не могло. Причина была до банальности проста: на всём протяжении Великой Отечественной войны 1941-1945гг. в Советском Союзе существовала питательная среда для совершения населением хищений с промышленных предприятий, железных дорог и колхозов, а также для занятия спекуляцией. Прежде всего, речь идёт о низком уровне жизни, откровенной бедности большей части населения. Ликвидировать эту причину государству было не под силу.
Поэтому неудивительны факты, приводившиеся в статье наркома юстиции СССР Н. Рычкова в журнале «Социалистическая законность». Дела о спекулянтах в ряде регионов страны (Туркменская, Туркменская, Армянская ССР, Челябинская и Сталинградская области, гг. Куйбышев, Саратов, Пенза и Сталинград) расследовались органами следствия, суда и прокуратуры крайне медленно, виновные лишались свободы на более низкие сроки, чем предусматривали советские законы, не применялась конфискация имущества. Иногда по отношению к обвиняемым в спекуляции применялись условное осуждение и штрафы, в некоторых случаях уголовные дела в отношении них переквалифицировались на другие статьи, предусматривающие более мягкое наказание[441].
По существу, несмотря на все меры, предпринимаемые правоохранительными органами, данная проблема сохраняла серьёзность на всём протяжении войны. Хищениями и спекуляцией занимались многие люди, что признаёт даже не склонная к критике криминальной обстановки 1940-х годов ростовский старожил М. Козлова. С её слов, «на фабрике … просто воровали. Было, конечно, уносили с собой, особенно на пищевых предприятиях. Хоть и строго было, а таскали»[442]. Как была вынуждена признать даже партийная пресса военных лет, спекуляцией занимались целые семьи – супруги, родители и их дети[443]. Это ярко свидетельствовало о негативном влиянии войны на мораль советского общества: обычные, законопослушные граждане из-за бедности, нехватки самого необходимого вынужденно становились преступниками. Ещё более резкие фразы звучали на партийных собраниях в РКМ: «спекулянты и расхитители используют всё и везде, где только им предоставится возможным», «…лезут в каждую нору, где только можно поднажиться и украсть», «нас заворовали», «есть у нас…такой сорт людей…, которые способны продаться за стакан семечек или за поллитра водки»[444]. На другом полюсе советских «хищников» находились директора предприятий, председатели колхозов, ответственные торговые работники и в некоторых случаях даже офицеры милиции и НКВД.
Косвенным свидетельством распространённости экономических преступлений в Советском Союзе в военные годы могут служить следующие статистические данные: к 1944г. количество нетюремных приговоров за мелкие кражи с предприятий в Москве, Костромской и Владимирской областях колебалось от 42% до 63-68%[445]. Суды приговаривали мелких воров к исправительно-трудовым работам, так как более жёсткие меры наказания могли негативно сказаться на обороноспособности государства.
Всё это в совокупности свидетельствует о широком размахе хищений и спекуляции в годы Великой Отечественной войны, об участии в них большого количества населения. В этом главное отличие «хищничества» от прочих характерных для 1940-х годов преступлений. Данные правонарушения охватывали торговлю, мелкую и крупную промышленность, транспорт, сельское хозяйство СССР, то есть все основные сферы народного хозяйства, и наносили большой ущерб экономике воюющей страны. Проникли данные правонарушения и в армию. Успехи стражей порядка в борьбе с данным явлением выглядели относительно скромно, так как надёжного, прочного контроля над системой торговли, к которому они постоянно стремились, у них не было. Негласная агентура милиции в сферах общепита, промкооперации, ОРСов, потребкооперации и снабженческо-сбытовых организаций промышленности или отсутствовала, или считалась неудовлетворительной. Предотвратить готовившиеся преступления она не могла. К тому же и сами милиционеры, особенно на периферии, неофициально поддерживали связи с работниками торговли, для обмена посещали рынки и т.д. РКМ могла вскрыть и вскрывала лишь некоторую часть существовавшей в стране сети подпольных коммерсантов, но их сменяли другие. Поэтому кампании против «хищников» и спекулянтов в 1941-1945гг. были заранее обречены на неудачу, а массовость преступлений подобного рода выглядела неизбежной.
Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 19; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!