Борьба с уголовной преступностью.
На всём протяжении военного времени на острие борьбы правоохранительных органов с преступностью находился Отдел уголовного розыска (ОУР), который вынес на себе основную тяжесть противостояния с правонарушителями в период Великой Отечественной войны.
При этом необходимо заметить, что интенсификация данной борьбы наступила только в 1942г., в то время как в наиболее суровый для государства первый год войны она ещё не была столь напряжённой. На оперативном совещании руководящего состава РКМ Ярославской области 20 ноября 1941г. начальник уголовного розыска УМ младший лейтенант милиции А.П. Мамаев очень оптимистично высказался о работе, проведённой за пять месяцев войны. С его слов, «за последнее время хулиганов не было. В сентябре месяце было два случая на почве бытового разложения»[150]. Случаи грабежей в г. Ярославле, зафиксированные осенью 1941г., также были единичны.
В Москве сложилась похожая обстановка. Летом 1941г. произошло резкое сокращение уличной преступности (по крайней мере, заметно снизилось количество регистрируемых преступлений), чему исследователи дают следующее объяснение. Во-первых, согласно их точке зрения, начало войны с нацистской Германией отрезвило людей[151]. Даже преступники, как полагает ярославский исследователь А.Е. Власов, испытали «своеобразный шок в связи с масштабным разворотом войны»[152]. Данная причина выглядит несколько надуманной, поскольку преступный мир СССР довоенной и военной эпохи жил по своим законам, отличающимся от общегосударственных, и для многих его представителей начало Великой Отечественной войны трагедией не стало.
|
|
|
Во-вторых, население столицы после начала войны существенно сократилось в численном отношении. К началу 1942г. оно стало меньше наполовину, так как до 850000 москвичей ушли на фронт, образовав 11 дивизий народного ополчения[153]. Аналогичные процессы происходили и в остальных крупных городах страны, включая Ярославль. Тем самым произошло заметное количественное сокращение потенциальных жертв преступников.
В-третьих, государство предприняло по отношению к нарушителям законов жёсткие превентивные меры, носившие массовый характер. Уже 22 июня 1941г. Президиум Верховного Совета СССР издал Указ «О военном положении», который позволил военным властям на законном основании выселять из местностей, объявленных на военном положении, преступников и связанных с ними лиц. Люди, совершившие в прошлом уголовные правонарушения, объявлялись «социально-опасными элементами», то есть фактически приравнивались к пресловутым «врагам народа». 4 июля 1941г. увидела свет совместная директива НКВД и НКГБ СССР об осуществлении административного выселения местными органами внутренних дел и государственной безопасности. Согласно ей, предполагалось произвести прокурорскую проверку компрометирующих материалов, накопленных прежде, затем провести подготовительную работу по учёту и регистрации «социально-опасных элементов» и членов их семей[154].
|
|
|
Негативное для Советского Союза начало войны привело к заметному ускорению данного процесса. 8 июля 1941г. УНКВД и УНКГБ по Московской области с санкции командующего войсками Московского военного округа (МВО) поставили перед военным прокурором МВО вопрос о выселении из г. Москвы и её окрестностей лиц данной категории. При этом ставилась задача не допустить выселения близких родственников военнослужащих РККА, нетрудоспособных граждан старше 60 лет и ничем не опороченных людей.
В-четвёртых, государство летом и осенью 1941г. приняло по отношению к укреплению порядка и иные меры, которые должны были воздействовать на потенциальных нарушителей закона. Жизнь населения подверглась многочисленным строгим ограничениям и запретам. В городах по решению исполкомов райсоветов уже в июле 1941г. в связи с военным положением свобода передвижения была легализована только с 6:00 до 0:00, в то время как с 0:00 до 6:00, то есть ночью, движение было возможно лишь по пропускам. Перемещение людей по улицам ночью строго запрещалось, за исключением обладателей спецпропусков, был ужесточён паспортный контроль. Тем самым въезд и выезд из города были существенно ограничены. Все зрелищные учреждения должны были заканчивать работу не позднее 22:45, а из-за комендантского часа перемещение по райцентру с 0:00 до 4:00 стало возможным лишь при наличии специальных пропусков[155].
|
|
|
К числу прочих ограничений относились сокращение числа грузовых и легковых автомашин в организациях и учреждениях, сдача для нужд РККА всех призматических биноклей в десятидневный срок под страхом уголовной ответственности по законам военного времени, запрет прохода лодок под стратегически важными мостами в любое время суток и т.д.[156] Исключение составляли только лица, имевшие пропуска за подписью руководящих работников РКМ или НКВД.
Произошло и ужесточение цензуры. Наркомат связи СССР уже через две недели после начала Великой Отечественной войны запретил сообщать в письмах и телеграммах все сведения военного, экономического и политического характера, «оглашение которых могло нанести ущерб государству». Почтовым учреждениям Советского Союза было воспрещено принимать и посылать почтовые открытки с видами или наклейками фотографий, письма со шрифтом для слепых, кроссворды, шахматные задачи и т.д. Также запрещалось употребление конвертов с подкладками, а сами письма не должны были превышать 4-х страниц формата почтовой бумаги. Все международные почтовые отправления гражданин должен был лично сдавать в почтовое отделение, марки на них должны были наклеивать сами почтовые работники[157]. Учитывая размах шпиономании в Советском государстве предвоенной и военной эпохи и неопределённость понятия «ущерба», создавалось крайне широкое поле для применения подобных запретов.
|
|
|
Данные меры можно оценить двояко. С одной стороны, запретительная политика властей призвана была укрепить советский тыл, навести порядок, повысить общественную безопасность. С другой стороны, она одновременно расширила криминализацию любых отклонений от требований властей и, следовательно, увеличила количество осуждённых.
Для поддержания общественного спокойствия государство использовало все имевшиеся у него силы и возможности. В первую очередь, к ним относились силовые структуры. Помимо органов РКМ, суда и прокуратуры, к таковым относились Внутренние войска НКВД СССР, общая численность которых к началу Великой Отечественной войны составляла 173924 человека. К 1 июня 1941г. 27300 человек составляли оперативные войска без учёта военных училищ, охраной железных дорог страны занимались 63700 военнослужащих. Ещё 29300 человек были заняты в охране особо важных промышленных предприятий и 38200 бойцов относились к конвойным войскам. Командующим войск НКВД был заместитель народного комиссара внутренних дел СССР И.И. Масленников[158]. Тем самым государство располагало немалыми силами для подавления вероятных всплесков преступности.
Кроме того, для охраны порядка использовались и возможности ВКП (б), а также широких сил общественности. В сводках с мест отмечался широкий масштаб принятых мер. Коммунисты, выделенные райкомами ВКП (б), привлекались к патрулированию основных городских маршрутов и железных дорог в ночное время суток. Ночные дежурства устанавливались на всех предприятиях, во всех учреждениях и домоуправлениях. В силу этого был сделан оптимистический вывод об установлении в «полного порядка, отвечающего требованиям военного положения»[159].
Тем не менее, привлекаемых райкомами партии сил было недостаточно для охраны важных коммуникаций. В частности, в сообщении секретаря Нейского райкома ВКП (б) Молдаванова в обком Ярославской области от 7 июля 1941г. приводились следующие данные. Для охраны железнодорожных путей райком выделил 13 человек, которые были разбиты на 7 постов на протяжении 34 км. Охрана велась с 19:00 до 6:00[160]. Таким образом, нельзя не отметить малое количество людей, привлекаемых для охраны железной дороги, и необеспеченность охраны в дневное время суток.
Осенью 1941г., в наиболее критический для страны период военных действий, когда вермахт стоял у стен Москвы, произошло новое серьёзное ужесточение правоохранительных мер. В соответствии с постановлением Государственного Комитета Обороны (ГКО) СССР от 22 октября 1941г. в интересах сосредоточения всей гражданской и военной власти и установления строжайшего порядка в крупнейших городах области и прилегающих к ним районах были созданы Комитеты обороны гг. Ярославль, Рыбинск и Кострома (ГорКО). Их членами были руководители партийных, государственных и силовых структур данных городов – секретари обкома и райкомов ВКП (б), председатели исполкомов облсовета и горсовета депутатов трудящихся, начальники УНКВД по Ярославской области и ГО НКВД указанных городов, а также их военные коменданты[161].
Одним из первых решений ГорКО г. Ярославля стало принятое 27 октября 1941г. постановление «О мерах борьбы с нарушителями общественного порядка в городе Ярославле и прилегающих к нему районах»[162]. Власти признали необходимость ужесточения своих действий в данной сфере, поскольку на въездах в город были установлены воинские посты с целью задержания всех лиц без документов и подозрительных людей, а также участия наряду с милицией в круглосуточном патрулировании. Особое внимание уделялось «местам наибольшего скопления населения города» - вокзалам, рынкам, пристаням, центральным площадям и улицам. УРКМ также должно было усилить наружную службу в городе, для чего планировалось привлечь общественность – рабочие дружины и группы самоохраны. Любое движение по городу с 0:00 до 5:00 строго запрещалось.
30 октября 1941г. вышло ещё одно суровое распоряжение властей, касавшееся общественного порядка в областном центре. Комендант Ярославля полковой комиссар Г.К. Григорьев установил порядок прописки и временного проживания в городе всех прибывших[163]. Было запрещено проживание в гостиницах, на частных квартирах и в других учреждениях без прописки и регистрации в органах РКМ в течение 12 часов. Командированные в Ярославль военные обязаны были по прибытии немедленно пройти регистрацию у коменданта города. Категорически запрещались любое проживание и прописка военнослужащих РККА в городе без разрешения коменданта. В первую очередь указанное распоряжение касалось военнослужащих РККА и было направлено против армейских дезертиров, но очевидно, что власти желали не допустить в Ярославль весь нежелательный элемент, так как под видом красноармейцев могли быть и немецкие диверсанты, и уголовные преступники. Аналогичные распоряжения были изданы и в других городах Ярославской области[164].
Как известно, в Москве и прилегающих к ней районах постановлением ГКО СССР от 19 октября 1941г. было введено осадное положение. Охрану общественного порядка в советской столице осуществляло военное командование силами войск НКВД, милиции и ИБ. Если при военном положении нарушители правил в административном порядке наказывались штрафом до 3000 рублей или лишением свободы на срок до 6 месяцев, то при осадном положении их дела передавались в суд ВТ[165]. Расстрелу на месте подлежали не уголовные преступники, а провокаторы, неприятельские шпионы и диверсанты, однако на практике иногда происходило иначе.
В частности, в официальной сводке военной комендатуры г. Москвы говорится о расстреле только за первые сутки действия осадного положения 12 человек. Ещё 2 человека были публично расстреляны особым отделом 50-й армии за грабежи в Туле, что позволило относительно быстро нормализовать обстановку в городе, предотвратив возможные преступления[166]. О масштабах правоохранительных действий в столице свидетельствует оперативная проверка 20 октября 1941г. с участием 2500 военнослужащих и 3017 милиционеров. Были задержаны 283 человека. Некоторую часть из них составляли лица, задержанные по подозрению в дезертирстве и занятии проституцией, однако большинство – 244 человека – относились к нарушителям паспортного режима[167]. Часть из них могли составлять уголовные преступники.
В Ленинграде, блокированном немецкими войсками осенью 1941г., с первых дней войны была организована заградительная линия. Она представляла собой цепь из 30 контрольно-пропускных пунктов (КПП) на главных магистралях, ведущих к городу. Возглавляли данную работу руководящие работники местной милиции. На КПП проходила проверка документов у всех лиц, въезжавших в Ленинград. Хотя в большей степени создание заградительной линии было призвано предотвратить проникновение в город немецких лазутчиков, она создавала определённые преграды и для уголовно-преступного элемента[168]. Систематические акции по «очистке города от уголовного элемента», проводившиеся на территории самого Ленинграда, тоже были успешными. Согласно справке в горком ВКП (б) от 1 октября 1942г., привели к тому, что количество воров-рецидивистов «совершенно сократилось»[169].
Широкомасштабные облавы и обходы городских улиц практиковались и в г. Ярославле. На упоминавшемся выше оперативном совещании в УРКМ области 20 ноября 1941г. начальник ОУР лейтенант милиции А.П. Мамаев сообщил о проведённой накануне операции на Сенном рынке[170]. В ходе её проведения были задержаны 120 человек, значительную часть которых составили военнослужащие РККА, подозревавшиеся в дезертирстве. Кроме того, милицией были ликвидированы несколько притонов, в том числе три девушки были арестованы за занятие проституцией.
Одновременно силами правопорядка была развёрнута массовая работа по проверке паспортного режима. Участие в ней принял весь личный состав ярославской милиции, а также работники ВУС и военнослужащие из частей гарнизона, выделенные комендантом г. Ярославля. В общей сложности, как сообщал в справке «О паспортно-регистрационной работе по Ярославской области за январь-апрель 1942г.» начальник ПРО старший лейтенант милиции Тихомиров, в 1941г. она охватила 82989 человек, а за январь-апрель 1942г. – ещё 49475 граждан[171]. От общего числа проверенных граждан в 1941г. были привлечены к ответственности 1429 человек, а за январь-апрель 1942г. – 306[172]. Проверки были круглосуточными и охватывали не только хозяев домовладения, но и всех находившихся в квартирах граждан.
В начале 1942г. произошла интенсификация деятельности секретных осведомителей и доверенных лиц ПРО. Если за весь 1941г. они дали 1062 донесения о нарушениях паспортного режима, то уже за первые четыре месяца 1942г. – 890. По итогам их донесений в 1941г. были привлечены к уголовной ответственности 52 и к административной ответственности 439 человек. В январе-апреле 1942г. количество лиц, привлечённых по итогам донесений милицейской агентуры к уголовной или административной ответственности, составило соответственно 29 и 483 человека[173].
Архивные документы дают возможность представить масштабы проводившейся работы. Только в январе-марте 1942г. в работе подвижных оперативных групп участвовали 923 сотрудника оперсостава РОМ и ГОМ, 141 военнослужащий РККА и 33 бойца ИБ[174]. Таким образом, проверка паспортного режима требовала активного участия значительных с точки зрения количества сил правоохранительных органов. В большей степени она была направлена против дезертиров из Красной Армии, но чаще работники милиции захватывали лиц, освобождённых из исправительно-трудовых лагерей и колоний. Теоретически задержанные могли присоединиться к «уголовно-преступному элементу» Ярославской области, пополнив его ряды.
Накануне различных праздников силы правопорядка принимали чрезвычайные меры по поддержанию общественного спокойствия. Согласно приказанию начальника УРКМ капитана милиции А.А. Бобылева, с 31 декабря 1941г. по 2 января 1942г. для «принятия срочных мер по различного рода происшествиям в городе» устанавливалось дежурство групп из 17-20 работников во главе с начальниками отделов УРКМ или их заместителями[175].
Ещё более строгие меры принимались в преддверии главных советских праздников – 1 мая и 7 ноября. Особое место занимало празднование 25-й годовщины Октябрьской революции в 1942г. В 1-м ГОМ г. Ярославля были созданы оперативные группы в «местах концентрации преступного элемента», к которым руководство РКМ относило кинотеатр «Арс», театр имени Ф.Г. Волкова, трамвайные остановки на улицах Свободы, Первомайской и Красной, а также на площадях Подбельского и Красной. Группы из 2-3 милиционеров с целью предупреждения вероятных уголовных преступлений должны были действовать и на Центральном рынке г. Ярославля. На достижение данной цели направлялась вся действующая агентурно-осведомительная сеть ярославской милиции[176].
Кроме того, во время крупных праздников правоохранительные органы предпринимали и другие меры: проверка подучётных квартир с целью выявления и задержания преступного элемента, интенсификация работы участковых уполномоченных на своих участках, проверка сторожевой охраны у складов, магазинов и предприятий, ночные обходы и дежурства у домов с целью выявления нарушителей режима светомаскировки[177]. Особенное внимание РКМ уделяла домам, находившимся в неблагоприятных районах, где концентрировался преступный элемент. В Костромском ГОМ было также установлено негласное наблюдение и сопровождение кассиров Госбанка, получавших крупные денежные суммы для выплаты заработной платы рабочим и служащим[178].
Подобная практика давала определённые, хотя и достаточно кратковременные результаты. Так, 25 апреля – 4 мая 1943г. 5 оперативных групп из сотрудников ОУР, членов БСМ, участковых уполномоченных и милиционеров 3-го ГОМ г. Ярославля совершили 45 выходов в районах посёлков Заводстроя, СК-1, завода «Свободный труд» и Резинокомбината. Эти меры позволили не допустить в указанный период грабежей, убийств, «рывков» и других крупных правонарушений[179]. Столь же позитивный эффект имело принятие чрезвычайных мер в других районах[180].
В преддверии майских и ноябрьских праздничных дней, то есть в апреле и октябре, работники милиции активно проводили обыски. При этом сразу после праздников, в мае и ноябре, их количество заметно снижалось. В частности, за июль и август 1944г. по линии ОУР и ОБХСС Ярославской области было произведено 11 и 10 обысков соответственно, в то время как на октябрь 1944г. приходятся 32 обыска[181]. При этом в ноябре и декабре 1944г. количество обысков снова значительно сократилось, составив 21 и 16 соответственно[182]. Таким образом, накануне главных советских «красных дат календаря» милиция наносила по преступникам превентивный удар, чем предотвращала часть готовившихся ими правонарушений.
Заметной вехой в деле борьбы с уголовной преступностью в годы Великой Отечественной войны стала проводимая органами РКМ кампания по своевременному изъятию оружия, сбору оружия и боеприпасов у населения, а также с полей сражений. Она лишила «уголовно-преступный элемент» больших потенциальных запасов вооружения. В общей сложности к 1 апреля 1944г. советская милиция собрала и изъяла у населения территорий, освобождённых от немецкой оккупации, 8357 пулемётов, 11440 автоматов, 257791 винтовку, 56023 револьвера и пистолета, а также 160490 ручных гранат[183].
Ярославская область не стала ареной боевых действий, однако работа подобного рода велась и здесь, начавшись уже в первые месяцы Великой Отечественной войны. В частности, Областное управление связи сдало сотрудникам УНКВД по Ярославской области в октябре 1941г. 39 боевых пистолетов ТК, боевую винтовку «Винчестер», пистолет «Вальтер», наган с боеприпасами и шпагу[184]. В ноябре 1941г. оружие и боеприпасы сдавали также такие предприятия и организации, как ярославский почтамт, завод «Победа рабочих», Ярторфтрест, ярославская контора Моспромстроя, отдел инкассации Госбанка, подошвенный завод, отдел специальной связи и отдельные граждане. Изъятие оружия охватывало также отдельных граждан, призванных в РККА[185].
Указанные цифры значительно превосходили показатели предыдущих месяцев. За январь-сентябрь 1941г. на склад Хозяйственного отдела (ХОЗО) УНКВД по Ярославской области, по данным совершенно секретной справки инспектора ХОЗО сержанта милиции Морева, только от Рыбинского ГО НКВД поступило 29 ножей разных видов и 20 охотничьих ружей[186].
Если говорить о непосредственных результатах борьбы ярославских правоохранительных органов с преступностью, то нельзя не отметить двойственность ситуации. С одной стороны, официальная статистика УРКМ и местных ГОМ и РОМ была достаточно оптимистичной. За 1942г. на всей территории Ярославской области было зарегистрировано 11 случаев бандитизма, 28 умышленных убийств, 1 раздевание пьяного и 17 вооружённых и 37 невооружённых ограблений[187]. Эти цифры выглядят откровенно ничтожными по сравнению с наиболее распространёнными видами преступлений – кражами. За тот же 1942г. в Ярославской области была совершена 3851 кража с государственных объектов, а также 2832 прочие квалифицированные, 410 карманных, 1492 простые кражи. Кроме того, за указанный период произошло 139 случаев скотоконокрадства и 351 случай мошенничества[188].
Сообщения с мест выглядели ещё более радужно. Например, в справке «О состоянии преступности и работе 5-го отд. милиции» указано полное отсутствие в четвёртом квартале 1941г. и первом полугодии 1942г. на территории 5-го ГОМ г. Ярославля таких тяжких правонарушений, как бандитизм, вооружённые грабежи и ограбления, умышленные убийства и раздевания пьяных, половые преступления, поджоги, аборты, детоубийства, умышленные телесные повреждения и скотоконокрадства[189]. Количество дерзких форм хулиганства и «рывков» были единичными. Регулярными и частыми были только все виды краж (особенно часто происходили кражи с государственных объектов), а также случаи дезертирства из РККА и уклонения от военного призыва.
Похожие воспоминания о криминогенной обстановке в области сохранили многие пережившие детьми Великую Отечественную войну старожилы. С их слов, случаев хулиганства, грабежей, разбоев и убийств практически не было, на улицах городов круглосуточно поддерживался порядок, а дети могли ночью лечь спать во дворе под одним одеялом[190].
С другой стороны, не стоит всецело доверять означенным сведениям и воспринимать криминальную обстановку в Ярославской области в 1941-1945гг. как совершенно спокойную и безоблачную. Ростовский старожил В.Н. Юдина утверждала, что знакомая продавщица из хлебного магазина часто провожала её до дома, чтобы хлеб у неё не украли по дороге. Причину она объясняет просто: «кругом был голод»[191].
Не была столь оптимистична при оценке ситуация и пресса 1940-х гг. Так, в номерах областной газеты «Северный рабочий» за 2 февраля и 16 июня 1944г. публиковались репортажи о заседаниях ВТ войск НКВД по делам о ликвидации бандитских групп, орудовавших в областном центре. В первом случае 3 бандита (Гришин, Захаров и Хуторенко) были приговорены к расстрелу, а ещё 2 (Малетинов и хозяйка притона в Фибролитовом посёлке Пушкарёва) – к 10 годам лишения свободы с поражением в правах на 5 лет после отбытия заключения. Бандиты были осуждены за кражи, хулиганство, а также вооружённое ограбление квартиры, закончившееся огнестрельным ранением женщины[192].
Во втором случае дело оказалось ещё более громким. Процесс по делу группы из 15 бандитов был открытым и проходил в помещении клуба «Гигант» в присутствии широкой общественности. Главари шайки (Ананьев, Поляков и Булах) были приговорены к расстрелу, все прочие – к тюремному заключению на сроки от 7 до 10 лет. В публикации приводится лишь один факт злодеяний банды, но он выглядит красноречиво: в ходе вооруженного ограбления квартиры фронтовика Кудимова преступники убили его 6-летнего сына, пытались задушить супругу и ранили 2-х соседок. Задержать банду органам НКВД удалось лишь при поддержке военнослужащих комендатуры. В банде, как свидетельствовала публикация, были и молодые женщины Казанская и Ратникова, выполнявшие роль «наводчиц», укрывательниц и сожительниц бандитов-мужчин. Корреспондент газеты В. Елисеева в качестве причин, толкнувших участников банды на преступный путь, видела «моральную распущенность» и «стремление к лёгкой жизни». Официальная позиция была непримирима: бандиты и воры – это «мародёры» и «явные пособники врага», заслуживающие «самой суровой меры наказания»[193].
Количество следственных дел, расследуемых правоохранительными органами Ярославской области, также не свидетельствовало о безоблачности положения. Совершенно секретная справка от 8 января 1943г. за подписями начальника 1-го Спецотдела УНКВД по Ярославской области старшего лейтенанта госбезопасности Бондаренко и начальника 2-го отдела 1-го Спецотдела УНКВД лейтенанта госбезопасности Рябикова приводит следующую статистику. За 1942г. органы милиции Ярославской области провели 19248 следственных дел, по которым было привлечено к уголовной ответственности 22406 человек. Из них 12182 человека были арестованы, в то время как 2258 (11,2%) были прекращены, а 217 (1,12%) – возвращены на доследование[194].
В общей сложности за тот же 1942г. в Ярославской области, только по официальным данным УРКМ, было зарегистрировано 18 021 преступление. Из них 47,5% или 8585 составляли кражи всех видов, ещё 46% или 8263 относились к дезертирству, нарушению паспортного режима, уклонению от военной службы, нарушению правил военного учёта, половым преступлениям, пожарам и другим видам правонарушений. На грабежи, убийства, рывки, хулиганство, скотоконокрадство, мошенничество и раздевания пьяных приходились лишь 6,5% от общего количества проявлений (1173)[195]. При этом означенные цифры трудно сравнить с показателями предыдущих или последующих лет, так как мы не располагаем подобной статистикой.
Слабость статистической базы являлась общим местом жизни СССР. Выше отмечалась волокита с документами, царившей в большинстве советских учреждений и организаций, неполноте статистических данных в системе НКВД. Не была исключением и статистика по общему количеству совершённых в Советском Союзе правонарушений. Обстановка усугублялась оккупацией значительной части территории страны в 1941-1945гг. немецкими войсками. В силу утраты контроля Москвы над этими территориями отсутствовала информация о количестве совершённых там преступных проявлений. Следствием упомянутых факторов явилась полная неопределённость положения в данном вопросе.
В исследовательской литературе существуют противоречивые данные и выводы о количестве преступлений в СССР до войны и в военный период. Часть отечественных и зарубежных историков (В. Лунеев, Д. Бурдс и др.) признавая неполноту официальной статистики, утверждает, что в 1941-1945гг. преступность в СССР выросла в несколько раз, а судимость – в 2,5-3 раза[196]. Следует учесть, что более половины от общего числа лиц, осуждённых советскими судами в 1940-1956гг., находились в местах лишения свободы за нарушения трудовой дисциплины. Одновременно в 1940-1947гг. проявления социального бандитизма в СССР возросли на 547%, а случаи грабежей и разбоев – на 236%. Наибольший рост приходился на западные регионы страны, освобождённые от немцев в 1944-1945гг. (Прибалтика, УССР и БССР), где причудливо переплетались уголовный и политический бандитизм[197].
Согласно официальным данным, в военное время преступность в Советском Союзе постоянно возрастала: по сравнению с 1941г. количество уголовных проявлений увеличилось на 22%, в 1943г. – на 20,9% по сравнению с 1942г., в 1944г. – на 8,6% по сравнению с 1943г. Тем самым лишь в 1944г., в момент окончательного перелома в ходе войны и наиболее убедительных побед РККА на фронте, органам правопорядка удалось добиться замедления темпов роста преступности. В победном 1945г. наметилась тенденция к её снижению – количество правонарушений в первом полугодии упало на 9,9%[198]. Тем не менее, исходя из приведённых показателей, уровень преступности на момент окончания войны существенно превосходил довоенный.
Особенно возросло число тяжких преступлений: количество убийств в СССР увеличилось с 3317 в 1941г. до 8369 в 1944г., количество разбоев и грабежей в эти же годы выросло с 7499 до 20124, количество краж – с 252588 до 444906, а случаи скотоконокрадства возросли с 8714 до 36285[199]. Следует также учесть, что речь идёт только о преступлениях, зафиксированных официальной статистикой НКВД, аутентичность которой вызывает определённые сомнения. В общей сложности, согласно данным совершенно секретных «Сведений о состоянии уголовной преступности по СССР (без транспортных органов милиции) за 1939-1954 годы» за подписью начальника регистрационно-учётного отдела ГУМ МВД СССР Е. Лапшина, советские граждане за годы Великой Отечественной войны совершили свыше 2,8 млн. преступлений[200].
Иную точку зрения высказывает Е.Ю. Зубкова, считающая, что преступность в Советском Союзе в 1940-ег гг. постоянно снижалась. По её данным, также основанным на рассекреченных архивных документах ГАРФ и РГАСПИ, общее количество уголовных преступлений в СССР сократилось с 1253947 в 1940г. до 546275 в 1946г.[201] То же самое происходило и по отдельным видам правонарушений – только в Москве число убийств, краж и мошенничества в 1940-1946гг. сократилось в среднем в 2-3 раза. О тенденции к сокращению преступности в стране утверждали и многие советские авторы, признававшие лишь определённое замедление этого процесса в военные и послевоенные годы. В 1935-1964гг. в Советском Союзе произошло сокращение количества краж личного имущества на 25%, а число осуждённых за 1940-1962гг. также уменьшилось более чем на 75%[202]. Исключение составляли лишь карманные кражи. Однако нельзя не отметить, что советские специалисты, говоря о несомненных успехах государства в борьбе с криминальным сообществом, приводят цифровые показатели за длительный хронологический отрезок, в то время как в годы Великой Отечественной войны эти успехи были не столь велики.
Таким образом, сделать однозначный вывод о динамике преступности в СССР, опираясь лишь на статистические данные правоохранительных органов, невозможно. Тем не менее, применительно к 1941-1945гг. можно заключить, что общее количество преступных проявлений находилось на высоком уровне и регулярно вызывало беспокойство у командования сил правопорядка.
Состояние преступности было постоянной темой для обсуждения на многочисленных партийных собраний и оперативных совещаний в УНКВД по Ярославской области и местных РОМ и ГОМ, где постоянно говорили о необходимости «беспощадной борьбы с хулиганами, спекулянтами, ворами и их всякого рода пособниками». Эти действия квалифицировались как «большая помощь в разгроме немецкого фашизма»[203].
Примерно через год начальник УМ, заместитель начальника УНКВД по Ярославской области майор милиции В. Комаров крайне отрицательно отозвался о работе всех 6 ГОМ г. Ярославля и многих периферийных отделений РО НКВД и РОМ. Он утверждал, что во 2-м ГОМ «район поражён преступностью», в 3-м ГОМ – «работа отделения находится на самом низком уровне», так как «преступность растёт, работа ухудшается»[204]. Наиболее уничижительные оценки майор В. Комаров дал деятельности работников Большесельского и Пошехоно-Володарского РОМ, где «по всем видам работы дело обстоит из рук вон плохо», а «перспектив в борьбе с преступностью нет»[205]. В итоге на оперативном совещании начальников РОМ Ярославского куста 2 февраля 1943г. вывод Комарова прозвучал самокритично: «преступность по области находится на высоком уровне, раскрываемость преступлений … низка»[206].
Частично признавая правоту высшего руководства ярославской милиции в данном вопросе, нельзя не отметить и то, что подобное положение было объективным. Во-первых, как отмечалось выше, профессиональный уровень ярославских милиционеров в довоенные и военные годы оставался сравнительно низким. Отсутствие у большей части сотрудников РКМ как специальной подготовки, так и серьёзного общего образования не позволяли успешно решать те сверхзадачи, что ставились командованием.
Во-вторых, в 1941-1945гг. непростую криминальную ситуацию в Советском Союзе в целом и в Ярославской области в частности осложняло возникновение новых категорий преступников. К таким можно отнести военнослужащих РККА, беспризорных и безнадзорных детей, инвалидов.
Признавая ведущую роль Красной Армии в разгроме нацистской Германии и не отрицая массового героизма советских воинов, нельзя умалчивать и иную, менее парадную сторону войны. Тяжелейшие сражения и большие потери в них ожесточали многих людей, что впоследствии могло привести их к совершению тех или иных нарушений закона. По утверждению чешского историка и литератора Б. Шнайдера, «солдаты Красной Армии всё время находились в страшном психическом напряжении, какое не имело прецедентов в истории войн…Усталость и психическое истощение перешагнули все мыслимые границы»[207]. Ситуация усугублялась полным отсутствием в РККА института армейских психологов, функции которых лишь в некоторой степени могли выполнять политработники, а также отсутствием даже кратковременных отпусков для рядовых солдат и офицеров. В данном отношении Вооружённые Силы СССР уступали как союзникам по антигитлеровской коалиции, так и вермахту.
Моральному надлому части красноармейцев способствовали большие потери в ходе боевых действиях, особенно на начальном этапе Великой Отечественной войны. В период массированных наступлений советских войск средняя продолжительность жизни лейтенанта РККА не превышала 8 суток, а выживаемость рядовых бойцов обычно была ещё ниже[208].
Весной 1945г. в беседах с членами делегаций Чехословакии и Югославии тему морального надлома ряда военнослужащих РККА затронул сам И.В. Сталин. Советский вождь объяснял преступления, совершённые его армией в странах Центральной и Юго-Восточной Европы, её огрублением за время войны и наличием в рядах вооружённых сил определённого числа «уголовных элементов»[209]. Фактически он открыто призвал своих союзников по антигитлеровской коалиции отнестись с пониманием к правонарушениям, совершаемым его армией на территории их стран.
Невозможно говорить о массовости нарушений законности, совершённых красноармейцами на территории Югославии, однако освобождаемые ими от тяжёлого немецкого гнёта балканские народы представляли себе РККА несколько иначе. Современный российский историк А.Ю. Тимофеев, живущий и работающий в Сербии, приводит следующие данные секретной справки югославских органов госбезопасности: в 1944-1945гг. красноармейцы совершили 1219 изнасилований, 359 попыток изнасилований, 111 изнасилований с убийствами, 248 изнасилований с попыткой убийства и 1204 случая грабежа с телесными повреждениями. По данным исследователя, за совершение подобных преступлений виновные подвергались уголовному преследованию на сроки от 1 года до 10 лет лишения свободы, лишались всех званий и наград. В отдельных случаях тюремное заключение для них заменялось службой в штрафном батальоне[210]. При этом историк открыто говорит, что непосредственно на территории государств-агрессоров (Германия, Австрия, Венгрия) количество совершённых красноармейцами преступлений было значительно большим.
На собственной земле советские военнослужащие также совершали преступления, подчас достаточно тяжёлые. В частности, в спецсообщении от 20 июля 1944г. нарком внутренних дел СССР Л.П. Берия доложил высшему руководству страны о правонарушениях военнослужащих бронетанковых войск РККА в сс. Шестач и Кушмирка Молдавской ССР - изнасилованиях, грабежах, обмене обмундирования на вино, незаконном изъятии скота и беспричинной стрельбе в воздух из автоматических винтовок и даже танка[211]. Аресту органами НКВД подверглись 15 военнослужащих, включая 5 офицеров. Примерно в то же время грабежи местного населения красноармейцами на освобождённых территориях Литвы стало предметом крайне жёсткого разговора руководителей республики А. Снечкуса и М. Гедвиласа с командованием 3-го Белорусского фронта и заместителем наркома внутренних дел СССР И.А. Серовым в июле 1944г[212]. Его содержание было позднее доведено лично до И.В. Сталина.
Похожие правонарушения совершали военнослужащие воинских частей на Урале, в Поволжье и на Дальнем Востоке. В гг. Благовещенск, Нижний Тагил, Саратов и Тамбов речь шла о десятках случаев хулиганств и «бандитских проявлений» (грабежей, убийств) со стороны военных. Красноармейцы нередко снабжали оружием уголовников, фактически объединяясь с ними в вооружённые криминальные группировки, поэтому за январь-октябрь 1945г. лишь в Свердловской области 265 военнослужащих РККА были задержаны за различные правонарушения, в том числе 116 из них – за вооружённый грабёж[213].
Ярославская область тоже не была исключением. Чтобы не быть голословными, приведём несколько примеров. Например, 29 сентября 1941г. за учинение дебоша на рынке г. Ярославля в 1-е ГОМ был доставлен военнослужащий Жаров. Обращение с ним было жёстким: оперуполномоченный 1-го ГОМ Соловьёв выбил ему в дежурном помещении зубы[214]. В другом случае, 6 июня 1942г., некий И. Марченко – краснофлотец, демобилизованный по ранению, - учинил хулиганские действия в трамвае на улице Свободы, напротив здания Госцирка. На задержание нетрезвого хулигана прибыл постовой милиционер 6-го ГОМ Антропов, предложивший тому проследовать в отделение. Марченко категорически отказался и столь сильно ударил милиционера по голове палкой, что тот потерял сознание. Задержать хулигана смог лишь воинский патруль[215].
Иногда армейские хулиганы даже совершали убийства. Например, в г. Ростов при праздновании группой командиров РККА нового 1942 года совершались хулиганства, нарушался режим светомаскировки. Прибывших на место работников НКВД военинженер 3-го ранга Б. нецензурно обругал, а затем выстрелом из револьвера смертельно ранил участкового уполномоченного Ростовского РОМ[216]. Вскоре после этого, 11 января 1942 г., пьяный младший воентехник авиачасти Ш. у театра имени Ф.Г. Волкова случайным выстрелом из табельного оружия ранил собственного знакомого - работника Торфопредприятий К[217].
Военнослужащие РККА совершали совершенно экзотические, даже пикантные преступления. Так, в сентябре 1942г. с помощью секретного осведомления органам правопорядка удалось задержать шофёра воинской части, дислоцированной в с. Туношна Н. Четверикова, убившего некую гражданку А.И. Зудину. Как выяснилось, убийца мстил женщине за полученное от неё венерическое заболевание - гонорею[218].
Применительно к первым военным месяцам к причинам совершения преступлений и правонарушений со стороны красноармейцев можно отнести и обычную браваду, связанную с их ложной уверенностью в конечном лёгком успехе. Например, вечером 17 августа 1941г. в посёлке завода «Красный Профинтерн» начальник аэроклуба Осоавиахима Л. И командир эскадрильи аэроклуба Т. на спор имитировали воздушный бой на самолёте УТ-2. Итогом стала авария, самолёт сгорел, а пилот Т. погиб. Его визави был привлечён к ответственности[219].
Аналогичный случай произошёл 9 декабря 1941г. в центре Ярославля. При расследовании выяснилось, что пилот самолёта МиГ-3 старший лейтенант Г. «вместо выполнения задания командования изменил курс полёта, совершил в воздухе хулиганские действия, в результате чего самолёт потерял управление и потерпел аварию»[220]. В данном случае пилот также погиб. Случаи гибели советских боевых самолётов происходили в Ярославской области в 1941-1942гг. с пугающей частотой[221] и объяснялись недостаточной боеготовностью пилотов, а также их избыточной горячностью.
В целом, ситуация не изменилась вплоть до конца войны. 26 декабря 1944г. Комитет обороны г. Рыбинск издал постановление «О допущении нарушений и преступлений со стороны отдельных военнослужащих 99 стрелкового корпуса»[222]. Конкретных примеров в постановлении не приводится, однако ГорКО обязал командование сил правопорядка немедленно информировать начальников политотдела и штаба корпуса обо всех инцидентах с участием военных. В самом соединении, незадолго до того переброшенном с Карельского фронта, командование должно было провести активную агитационную работу с целью повышения дисциплины. Убыток общественным организациям и колхозам командование корпуса обещало возместить, что подтверждает наличие серьёзных инцидентов.
Тем самым крупномасштабные военные действия на фронте приводили к сильному стрессу у бойцов и командиров Красной Армии, а наличие у них на руках большого количества оружия позволяли снять его за счёт местного населения, защитницей которого и являлась армия. В силу этого государство рассматривало совершённые красноармейцами правонарушения как дискредитацию не просто вооружённых сил, но и органов власти.
Однако стресс и психологический надлом можно рассматривать в качестве причины для совершения тех или иных преступлений в большей степени для фронтовиков. В тыловых регионах СССР, включая Ярославскую область, существовал другой немаловажный повод – неудовлетворительное продовольственное снабжение воинских частей РККА.
Впервые о таком случае упоминалось в совершенно секретной докладной записке от 28 июля 1941г., в которой военный прокурор войск НКВД Ярославской области военный юрист 1-го ранга Соколов сообщил секретарям Ярославского и Калининского обкомов ВКП (б), начальнику гарнизона г. Ярославля и военному комиссару Ярославской области о массовом пьянстве мобилизованных в РККА людей из маршевых рот общей численностью в 378 и 450 человек. В документе приводятся факты пьяной драки на барже, неповиновения сотрудникам милиции, антисоветские высказывания командиров РККА и угрозы физической расправы в адрес некоего капитана парохода Поросёнкова. Впоследствии по данным фактам была произведена неотложная проверка, после чего 13 военнослужащих оказались арестованы и переданы под суд ВТ[223]. В качестве причины совершения такого рода нарушений социалистической законности военная прокуратура и областной военкомат считали отсутствие нормального продовольственного снабжения бойцов маршевых рот.
В течение февраля-апреля 1942г. о случаях задержания групп из 3 и даже 15 военнослужащих тыловых частей за хищение одежды, продовольствия, махорки и спирта из опечатанных вагонов на железнодорожных станциях Нерехта, Всполье и Ярославль неоднократно сообщали совершенно секретные информационные сводки УНКВД по Ярославской области[224]. В сводке от 16 марта 1942г. приводится иной пример: на станции Лютово Ярославской железной дороги за попытку хищения муки охрана воинского транспорта убила военнослужащего 2-й маршевой роты Щ[225].
В отдельных случаях секретарю ярославского обкома ВКП (б) Н.С. Патоличеву сообщали о нарушениях законности со стороны комсостава РККА. Так, в декабре 1941г. Пошехоно-Володарский РВК и ярославский областной военный комиссар сообщали ему и командующему 28-й армией о фактах незаконного получения в колхозах картофеля, сена и других предметов. Так, командир миномётного батальона 1002-го стрелкового полка 361-й стрелковой дивизии лейтенант Васильев под страхом оружия и угрозой расстрела принудил председателя колхоза «Память Кирова» А.А. Кубареву передать красноармейцам бычка, а у учительницы Луковниковской школы изъял 200 кг лука. В редакции местной газеты бойцы незаконно взяли 400 штук кирпича и 5 кубометров дров[226].
Продовольственная проблема сохраняла свою актуальность и в последующем. В этой связи показателен пример 2-й учебной стрелковой бригады Московского военного округа (МВО), дислоцированной в лагере «Песочное» в Некрасовском районе Ярославской области. Помимо частых случаев дезертирства, в бригаде летом и осенью 1942г. были часты воровство личных вещей военнослужащими друг у друга, кража хлеба из столовой и мародёрство в отношении местных жителей. Иногда будущие красноармейцы нападали на соседние деревни Хмельницы, Орловка, Погост и другие с целью похищения продовольствия[227].
Причиной преступлений военных в отношении местных колхозников был недостаток питания. Курсантам выдавали малопригодную для употребления пищу. Подобное, в свою очередь, стало возможным из-за систематического незаконного обмена продуктов питания на водку и бензин со стороны хозчасти некоторых полков учебной бригады и руководства столовых. В докладной записке начальника УНКВД по Ярославской области майора госбезопасности В.В. Губина заместителю наркома внутренних дел СССР комиссару госбезопасности В.С. Абакумову приводятся 7 таких случаев[228].
Следует заметить, что ситуация с продовольственным обеспечением в лагере Песочное слабо менялась в лучшую сторону вплоть до конца войны. В воспоминаниях бывшего председателя Ярославского облисполкома В.Ф. Торопова, служившего на разных должностях в данной воинской части в 1942-1945гг., приводятся некоторые факты, характеризуемые им как ЧП. Так, не выдержав плохого питания, тяжёлых условий жизни в бараках и огромного напряжения в учёбе, застрелился командир взвода младший лейтенант Ермола. За избиение курсанта был осуждён судом ВТ в рядовые и отправлен в штрафной батальон другой взводный командир лейтенант Каширский. Иногда курсанты погибали в результате несчастных случаев. Так произошло летом 1943г. с 5 курсантами, съевшими некие ядовитые корни, а в январе 1945г. от непомерно натопленной печи в землянке одновременно сгорели 7 курсантов[229]. Во всех упомянутых случаях ВТ сурово наказывал виновных – офицеров разжаловали в рядовые, некоторых бойцов отправляли в штрафные батальоны. Однако показательно, что немалое количество офицеров-фронтовиков, служивших в данной бригаде, не выдерживали скудного питания и жёсткой дисциплины и, по воспоминаниям Торопова, «просились на фронт»[230].
Данный процесс охватывал все рода войск Красной Армии на всей территории СССР, что подтверждают недавно опубликованные воспоминания ветеранов Великой Отечественной войны[231]. Наиболее частыми нарушениями законности были неуставные отношения между военнослужащими, воровство личных вещей и провианта, что в некоторых случаях приводило к летальному исходу. В качестве причин высокого уровня преступности в рядах РККА их авторы видят заметное сокращение норм довольствия военнослужащих в годы войны, а также нераспорядительность военного командования и местных властей.
Таким образом, во время Великой Отечественной войны в Красной Армии важнейшими причинами совершения правонарушений военнослужащими были психологический стресс, вызванный боевыми действиями, и серьёзные внутренние недостатки армейской системы СССР. Учитывая тотальный характер войны с Германией, её длительность, а также определённое состояние общества, слепком с которого и была армия, ликвидировать их за короткие сроки не представлялось возможным. Более того, в условиях любых боевых действий такие правонарушения являются горькой неизбежностью.
Государство обрушило на преступников в форме всю мощь карательной системы. Ещё до начала Великой Отечественной войны, 13 декабря 1940г., Президиум Верховного Совета СССР издал Указ «Об изменении подсудности военных трибуналов», согласно которому все дела о преступлениях военнослужащих и военнообязанных во время прохождения учебных сборов независимо от статей УК были переданы в подсудность ВТ[232].
Прерогативы ВТ в период ведения боевых действий чётко определили Указы Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941г. «О военном положении» и «Об утверждении положения о военных трибуналах в местностях, объявленных на военном положении, и в районах военных действий», а также совместный приказ наркома юстиции СССР и прокурора СССР от 24 июня 1941г. На рассмотрение данных чрезвычайных органов судебной власти армии и флота передавались все дела о преступлениях военнослужащих РККА и ВМФ. У ВТ появилось право рассматривать дело в течение 24 часов после вручения обвинительного заключения. Состояли ВТ из 3-х постоянных членов, а их председатели периодически информировали о своей работе военные советы округов, фронтов и армий, командование корпусов и дивизий[233].
Работали трибуналы достаточно активно. Уже в докладе прокурора СССР В. Бочкова на имя председателя ГКО И.В. Сталина от 8 февраля 1942г. было обозначено резкое увеличение уголовных дел, рассмотренных ВТ по делам красноармейцев. Только за первые полгода войны военные прокуроры возбудили 85876 дел, причём подавляющее большинство из них были расследованы в сроки от 1 до 5 дней. Судом ВТ были осуждены 90322 советских военнослужащих, причём 31327 из них были приговорены к расстрелу. Данная цифра более чем вдвое превышала аналогичные показатели за всю Гражданскую войну 1918-1922гг[234]. В общей сложности в годы Великой Отечественной войны ВТ осудили до 1 млн. бойцов и командиров, из них 157 тысяч – к расстрелу[235]. Таким образом, власть не собиралась мириться с преступлениями красноармейцев на территории собственной страны, так как они в конечном итоге вели к дискредитации не только РККА, но и самого государства.
Как уже отмечалось выше, война приводила к стрессу и моральному надлому многих людей. Но в ещё более тяжёлом положении оказались военнослужащие, получившие в ходе боевых действий ранения и увечья, ставшие инвалидами. По данным на 1945г., среди военнослужащих, демобилизованных из Красной Армии по состоянию здоровья, насчитывалось 2 млн. инвалидов. Из них у 450000 человек были ампутированы конечности, а диагнозом у ещё 350000 изувеченных войной красноармейцев стал остеомиелит (воспаление костного мозга)[236].
Как неоднократно отмечало командование правоохранительных органов, инвалиды войны нередко пополняли ряды «уголовно-преступного элемента». В частности, на XII Ростовской районной партийной конференции 23 января 1943г. положения инвалидов коснулись замполит эвакогоспиталя №1385 Фёдоров и секретарь райкома ВКП (б) И.А. Сидоров. В выступлении Фёдорова содержится призыв к партийному активу обратить особое внимание на трудоустройство инвалидов Великой Отечественной войны, поскольку они «до сих пор…предоставлены сами себе»[237]. Жизненная и бытовая неустроенность толкали изувеченных на фронте людей в ряды криминальных структур: как признавал на той же конференции Сидоров[238], отмечались случаи спекуляции со стороны инвалидов войны в Ростовском районе.
Тем не менее, оздоровления ситуации не происходило. В распоряжении заместителя начальника УМ УНКВД по Ярославской области подполковника милиции Волкова от 26 августа 1944г. преступность среди инвалидов войны была охарактеризована как «большая»[239]. Волков отметил, что нередко инвалиды вступали в связь с «местным преступным элементом» и обслуживающим персоналом, организовывали группы и совершали преступления – квартирные кражи и вооружённые налёты на склады и домовладения. В документе звучит конкретный пример: в Понетаевском интернате Горьковской области преступная группа из инвалидов похитила имущество интерната на суму в 70 тысяч рублей. Содержались там и более близкие в географическом отношении примеры. В г. Буй Ярославской области некий 19-летний инвалид войны Б. Ильин был задержан за совершение квартирной кражи. В похожих преступлениях в деревне Парково Большесельского района подозревались инвалиды Алексеев и Красильников.
В распоряжении подполковника милиции Волкова содержится анализ причин, толкавших инвалидов войны на преступную стезю. Он выделил в качестве основных неблагополучное социальное обеспечение пострадавших на войне людей и неудовлетворительную организацию агентурно-оперативной работы в данной среде[240]. Первую причину полностью подтверждает официальная статистика: к 1945г. только треть интернатов для инвалидов имели врача, а остальные были лишены элементарного медицинского обслуживания. Средняя продолжительность ожидания протеза для инвалидов достигала 1 года[241]. Впрочем, даже обычные медицинские учреждения СССР, особенно на периферии, на всём протяжении 1940-х гг. страдали от слабого финансирования. В силу этого больницы редко ремонтировались, обыденным явлением в них стали пыль, паутина, клопы и тараканы[242]. На партсобраниях в больнице им. Н.А. Семашко в 1944-1945гг. открыто признавались в качестве главнейших недостатков очень плохая работа пункта скорой медицинской помощи и регистратуры, отсутствие транспорта для обслуживания населения ночью и в выходные дни, запутанность отчётности бухгалтерии и даже задержка выдачи заработной платы сотрудникам[243]. Отмечались случаи грубого, нечуткого, на языке той эпохи «бездушного», отношения к больным со стороны врачей, включая нецензурную брань[244]. Также больницы и поликлиники страдали от набегов многочисленных хулиганов. Например, близ уже упомянутой больницы им. Н.А. Семашко ими были разрушены заборы и сломаны деревья[245].
Даже работа станции «Скорой помощи» в областном центре вызывала серьёзные нарекания со стороны населения. В частности, зимой 1944г., после смерти гражданина Ликанова, прошла проверка, выявившая «формальное, а порой и преступное отношение к больным со стороны обслуживающего персонала». Заведующий станцией Лопатин был снят с должности, а врач Дудорина получила выговор за халатное отношение к своим обязанностям[246].
Аналогично обстоял процесс трудоустройства инвалидов войны. Уже после войны Генеральный прокурор СССР Г. Сафонов признавал наличие «многочисленных фактов незаконных отказов руководителей предприятий и учреждений в приёме на работу инвалидов Отечественной войны и их увольнения». Статистика свидетельствует, что в составе кооперации инвалидов г. Москвы доля инвалидов войны не превышала 19%, в артели «Труд инвалидов» Октябрьского района столицы только 25% из 575 работников были инвалидами. Количество работающих инвалидов по зрению было и вовсе микроскопическим – к маю 1947г. в лёгкой промышленности РСФСР таких было всего 150 человек, на предприятиях местной промышленности – 752, а в кооперации инвалидов было занято только 3894 человека слепых[247].
Из вышеприведённых статистических данных логически проистекает третья причина, о которой не упоминал подполковник Волков: бездушное, а иногда и неприязненное отношение окружающих, по сути, выталкивало тяжело раненых военнослужащих из жизни. Похожие проблемы испытывали и члены семей красноармейцев-фронтовиков. О правонарушениях по отношению к инвалидам и семьям военнослужащих со стороны власть имущих сообщала даже партийная пресса военных лет. Так, заметка в номере областной газеты «Северный рабочий» за 3 февраля 1942г. сообщала о наказаниях за волокиту с рассмотрением заявлений семей военнослужащих и задержку с выплатой пособий. В частности, тюремному заключению на сроки от 1,5 до 5 лет лишения свободы подверглись заведующий Гурьевским облсобесом Алишев (Казахская ССР), заведующий Тейковским райсобесом Багажков (Ивановская область), заведующий Чапаевским райсобесом Кулаков (Куйбышевская область) и др[248]. Далее констатировалось, что в ряде регионов СССР (Ивановская область, республики Средней Азии) комиссии по назначению пособий семьям военнослужащих не работали, поэтому заявления единолично рассматривали секретари и заведующие райсобесами. При этом допускались грубые нарушения – безосновательные отказы семьям в получении пособий или незаконное уменьшение их размеров.
Аналогичные факты выявлялись и в Ярославской области. Та же газета «Северный рабочий» сообщала, что в Солигаличском районе из 95 заявлений о назначении пособий семьям военнослужащих, лежавших в райсобесе, 59 находились там более 1,5 недель. В то же время Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1941г. устанавливал 3-дневный срок рассмотрения таких заявлений. В Переславском районе заведующий райфинотделом Корнилов сжёг в печке как «ненужные» книгу учёта жалоб и до 50 заявлений о предоставлении семьям красноармейцам льгот по сельскохозяйственному налогу и другим государственным платежам. Такие факты наблюдались и в других районах области[249]. При этом навести порядок удавалось лишь после вмешательства прокурора Ярославской области. За аналогичные правонарушения весной 1944г. лишился занимаемой должности заведующий Ореховским отделом гособеспечения Королёв[250]. Были наказаны и другие ответственные работники заводского, районного и областного уровня[251].
В завуалированной форме проблему признавала и власть. Как вспоминала секретарь организации ВЛКСМ колхоза «Коллективная искра» Тутаевского района А.К. Павлова (Валова), на встрече в 1943г. в Кремле Председателя Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калининым с активом комсомольских организаций из уст «всесоюзного старосты» прозвучал призыв переписываться с фронтовиками, особенно с калеками. Калинин также призывал комсомольцев не отталкивать инвалидов и не брезговать ими, так как «они нас защищают»[252].
Однако реальность оказалась иной. По воспоминаниям фронтовика-противотанкиста Б.В. Назарова, получившего тяжёлое ранение при штурме Берлина, «семьи отказывались от калек…Столько ненависти было»[253]. При этом нередко инвалидам войны приходилось слышать в свой адрес упрёки в том, что они вернулись, а не погибли на фронте. Тем самым люди, утратившие на войне здоровье, нередко воспринимались обществом как обуза. Во многом подобное отношение объяснялось низким уровнем жизни подавляющего большинства населения СССР, тотальным дефицитом самого необходимого. Свою роль сыграл и общий упадок общественной морали в годы войны.
Детская беспризорность и безнадзорность в Советском Союзе в 1940-е годы также была прямым порождением Великой Отечественной войны. Борьба с ними, как и в период Гражданской войны, возлагалась на органы НКВД. С 1943г. в органах милиции были созданы отделы (отделения) по борьбе с преступностью среди несовершеннолетних[254]. Сотрудники РКМ не только выявляли таких детей, но и помещали их в детские дома и приёмники-распределители. Сеть детских комнат при милиции также постоянно росла, увеличившись с 745 в 1943г. до более чем 1000 в 1945г. В общей сложности только за 1942-1943гг. силами милиции и общественности были задержаны до 300000 беспризорных подростков[255]. Большую часть из них государство впоследствии смогло трудоустроить, а некоторых других взяли на воспитание граждане. Тем не менее, острота проблемы продолжала сохраняться и в дальнейшем. Главное управление милиции (ГУМ) НКВД СССР систематически информировало ЦК ВКП (б), СНК СССР, ВЦСПС, ЦК ВЛКСМ и другие ведомства о состоянии преступности среди несовершеннолетних. В тех регионах страны, где имелась тенденция к её росту, данный вопрос обсуждался на заседаниях бюро ЦК республиканских компартий, а также крайкомов и обкомов ВКП (б). Тем самым необходимо признать, что государство видело определённую угрозу в наличии детей, не охваченных семейной или школьной заботой, а потому стремилось ликвидировать беспризорность и безнадзорность как источник пополнения преступности. Опасения руководства страны не были напрасными: только в Москве в ноябре-декабре 1941г. в среднем 60% краж личного имущества граждан осуществили малолетние дети до 15 лет и подростки 16-17 лет[256].
В Ярославской области ситуация в целом соответствовала общесоюзной. Как утверждал на VI областной партконференции ВКП (б) начальник УНКВД В.В. Губин, в течение 1943-1944гг. его подчинённые изъяли с улиц 13000 детей, включая 5000 беспризорных и 8000 безнадзорных[257]. Часть из них была направлена в детские колонии[258], а остальные дети после проверки были возвращены родителям, направлены на работу или в детские дома.
Однако отправка беспризорных детей в колонии и детские дома далеко не всегда означала их возвращение в цивилизованное общество. В том же выступлении Губин неоднократно утверждал об отсутствии в данных учреждениях «человеческих жилищных условий» и о «плохой постановке дела» в ремесленных училищах, школах ФЗО и детских домах. Его мысль полностью подтверждается дошедшими до нашего времени рассекреченными документами. В частности, из сообщения секретаря ярославского обкома ВЛКСМ С.И. Батунова секретарю ярославского обкома ВКП (б) Н.С. Патоличеву следует, что осенью 1941г. только в школе ФЗО №5 Кировского района г. Ярославля, ремесленном училище №10 Резинокомбинатского района г. Ярославля и ремесленном училище №2 Сталинского района г. Ярославля в общей сложности бежали до 1248 человек[259]. На беглецов дирекцией были заведены судебные дела. Немногим лучше вели себя и оставшиеся ученики – посещаемость занятий упала, зато наблюдались «массовые случаи воровства как личного, так и государственного имущества», «частые случаи картёжной игры, выпивки»[260]. В данном случае ограничились взысканиями.
Похожие факты отмечались в школах ФЗО и ремесленных училищах на всём протяжении 1940-х гг. – как до войны, так и в военное и послевоенное время. Докладные записки ответственных партийных чиновников на имя руководителей обкома ВКП (б) пестрели фразами типа «пьянки, драки, доходящие до поножовщины», «…процветают хулиганские поступки и даже кражи: драки, пьянство, умышленная порча инвентаря», «хулиганские поступки выходят за пределы всяких рамок»[261]. Схожим образом оценивалось положение как в ярославских училищах и школах ФЗО, так и на периферии.
Совершенно ужасающе выглядели типичные ученики данных заведений, которые во время занятий «беспрепятственно входят и выходят в помещение, играют в домино, кричат гурьбой, …ругаются матерно», а в разговоре со старшими пререкаются, «стоят руки в карман и с папиросой в зубах»[262]. Документы освещали и грубость самих руководителей школ ФЗО и ремесленных училищ по отношению к собственным ученикам. Так, заместитель директора лесной школы ФЗО №23 Галичского района Дервоедов открыто сказал больному ученику «…собираешься умирать, что-ж сделаем гроб и похороним»[263]. В Рыбинске директор ремесленного училища №1 Э.Н. Розин был снят с работы за избиение 2-х учеников, подделавших талоны на хлеб[264]. Пьянством и откровенной грубостью в быту отличались многие коменданты школ и мастера. Нельзя не отметить нехватку обуви, одежды, мебели в упомянутых учебных заведениях, отсутствие уборных и изоляторов для больных, культмассовой работы, а также постоянную грязь в помещениях[265]. Во время приёма пищи учащиеся находили в ней мышиный помёт, мелкие стёкла и червей[266]. Такие условия жизни способствовали росту преступности среди учеников.
Наиболее злостных хулиганов отдавали под суд. Так, в школе ФЗО №7 в г. Кострома на рубеже 1940-1941гг. к ответственности были привлечены 25 человек, в школе ФЗО №20 Парфеньевского района за хулиганство в женской бане были осуждены ученики Хазов и Шувалов, а в школе ФЗО №13 Нейского района за дезорганизацию работы – ещё 2 человека[267]. В других случаях ученики предпочитали бежать – так, в июле 1941г. в школе ФЗО №3 «Севстройпуть» из 566 учеников всего за месяц самовольно ушли 298, причём 181 из них так и не вернулся обратно, так как в ряде колхозов им предоставляли работу[268].
Из общего количества детей, подобранных на улице, значительное количество возвращались в прежнюю среду обитания – около 1500 бежали из школ ФЗО и ремесленных училищ и ещё 2000 - из детских домов. Причинами были тяжёлые условия жизни бывших беспризорников в общежитиях, а также отсутствие учёта наклонностей и интересов детей при их трудоустройстве[269]. Руководство УНКВД неоднократно фиксировало и сообщало высшим партийным органам области о недостатках жизни специальных детских учреждений. В сообщении на имя секретаря Ярославского обкома ВКП (б) М.Я. Канунникова от 11 марта 1942г. майор госбезопасности В.В. Губин выделил следующие недостатки, в целом характерные для детских учреждений СССР военной эпохи: 1. несвоевременная присылка продуктов и их не целевое использование; 2. недостаток топлива; 3. крайнее пренебрежение вопросами гигиены, приводившее к многочисленным болезням детей, включая чесотку и педикулёз[270]. Таким образом, условия жизни детей на улице и в специальных учреждениях мало различались между собой, в силу чего часть воспитанников предпочитала вернуться к более свободной беспризорной жизни.
В дальнейшем ситуация в детских учреждениях менялась слабо, вышеперечисленные недостатки сохранялись. Показателен пример детдомов №156 и общежития Коммуноэнергострой Ростовского района[271]. Остроту ситуации подчёркивают докладные записки командования РО НКГБ на эту тему.
Мелкими кражами занимались и дети из вполне благополучных семей. В военные годы данный вопрос неоднократно поднимался в Ярославле и на периферии, причём ответственность «за распущение детей» несли родители[272], платившие серьёзные денежные штрафы. Но, как отмечалось руководством правоохранительных органов, число мелких преступлений среди несовершеннолетних не сокращалось[273]. Негативную роль в этом играла безнадзорность детей в силу высокой занятости родителей.
Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 16; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!