Спор Паскаля и Ноэля о пустоте и теле 20 страница

Психология творчества Языкова

при всем желании заслужить благосклонность его, весьма легкую, но тем более скучную, при всем этом я желал бы вычеркнуть минуты, проведенные в таких заня­тиях, из послужного списка моей жизни» (Я. А. I, 59)²³.

Переводить что-либо Языков ненавидел, и ясно почему: здесь тоже зависи­мость. «Я уже начинал было кое-что переводить из Кернера, но, ей-Богу, — не могу и вот почему: когда я хочу выразить мысль чужую, то мне в ту же минуту представ­ляется собственная, и я уже думаю о своей» (письмо А. М. Языкову 20/ I, 1822. Я. А. I, 30). Когда дерптский наставник Языкова Перевощиков дал ему тему: представить Баяна на развалинах Владимира во время татар, — предлагая подражать Барду Грея, то Языков восклицал в письме к брату: «и мне подражать этому утопленнику в Лете! Я подумаю хорошенько» (Я. А. I, 89).

Когда тот же Перевощиков советовал (или по Языковскому выражению «навя­лил») Языкову перевести на русский язык немецкие стихи, петые в торжественном собрании 12 декабря 1825 года, Языков отказался — «грешный человек, не умею выражать чужие мысли!» (Я. А. I, 242). В стихах Языков признавался в том же:

...мои стихи

Живит неложная свобода, Им не закон чужая мода, В них нет заемной чепухи И перевода с перевода: В них неподдельная природа; Свое добро, свои грехи! (I, 88)

Это не значит, конечно, что Языков искал романтического освобождения от «деспотической» реальности: к реальному бытию — природе, истории — он был чу­ток. Собираясь писать поэму о ливонских рыцарях, он занимается историей Ливо­нии, «чтоб поближе познакомиться с нравами и обыкновениями рыцарей, должен­ствующих явиться в свет русской литературы в стихах его Музы» (Я. А. 1, 123). Он ездит в Оденпе — было «необходимо побывать там, принимая в соображение то, что впредь напишется о Ливонии пером моей Музы» (Я. А. I, 358). Он не кончает скандинавскую поэму «Гаквин» — «за неимением под руками подробной географи­ческой карты Швеции, без которой он опасался наделать непростительных прома­хов»²⁴. В некоторых исторических стихотворениях Языков повторяет почти бук­вально повествования Карамзина²³. В ответ на возражения брата Александра Ми­хайловича Языков пишет (Я. А. I, 29): «историческое основание не помешает поэту творить, а, напротив, придает еще некоторую особенную прелесть его вымыслам, усиливает его идеи...» Напомним также о верных природе ландшафтах Языкова. Здесь Языков не боится принуждения. Вернее, не принуждения всякого, а при­казания боится Языков: принуждения, исходящего от определенного лица, опреде­ленного человека. Это нудящее повеление, как Дамоклов меч нависающее над Языковым, не то ли «учительское» отношение к нему, о котором уже было говорено? Долго спустя после смерти Языкова Шенрок говорит о нем: «он привык смотреть на все окружающее взором наблюдательного и остроумного подростка, нейтрально присматривающегося к тому, что делается старшими» (с. 160). А эти «старшие», добавим мы, смотря на него как на подростка, преображались в его подсознательном в властные, повелевающие тени: Муза Математики, Закон, Обязанности, Ученье, Служба — все это они — «старшие». Не сюда же ли принадлежат и немцы, «немец­кая нехристь», на которую так яро нападал Языков? «Сей град профессоров и ску­ки» — назвал Языков однажды Дерпт (I, 143). И позднее в ряде посланий к друзьям

ι J

ι

 

243

Психология творчества Языкова

он приветствует их независимость от чужого — освобождение от «деревянных» немцев.

Славян могущественных внук,

Немецкой вольности в оковы

Ты не отдашь свободных рук. (Татаринову. I, 131)

Не окрестится в немчуру

Твой дух деятельный и твердой. (Степанову. I, 162)

Благословляю твой возврат Из этой нехристи немецкой На Русь, к святыне москворецкой! (Гоголю. I, 306)

Оковы, рабство, плен — все это чужое, «немцы», грозящие поглотить мое (само­бытность, ибо «спасенья можно чаять» только в родных силах, в себе). Сам Языков ставит себе в заслугу, что «в стране чужой не пел чужого» (I, 36).

Еще один облик имеет это давящее, принуждающее, регламентирующее начало в творчестве Языкова: горы. Языков почти физиологически не выносит гор. В за­граничных письмах он не раз негодует на горы, и в стихах звучит то же:

В тени громад снеговершинных,

Суровых, каменных громад

Мне тяжело от дум кручинных. (I, 313)

Ах горы, горы! Прочь скорее От них домой! Не их я сын! На Русь! Там сердцу веселее В виду смеющихся долин! (I, 314)

ИЛИ —

И тесно, и душно мне в области гор, В глубоких вертепах, в гранитных лощинах, Я вырос на светлых холмах и равнинах, Привык побродить, разгуляться мой взор! (I, 313)

В этом избегании горного ландшафта Языков в свою эпоху одинок: Байрон и романтики особенно резко выдвинули на первый план горные экзотические ландшафты. Стали популярны они и у нас. Но Языков никогда не вдохновился бы темой «Кавказского пленника». В послании художнику Хрипкову он пишет:

...Рисуй картины Волги нашей!

И верь мне, будут во сто раз

Они еще живей, пленительней и краше,

Чем распрекрасный твой Кавказ! (I, 326)

Какого-то удушения в теснящих горах боится Языков. Но этот страх потери Дыхания вообще характерен для Языкова (не только при виде гор) и появляется он рано.

Из Дерпта Языков пишет (Я. А. I, 409): «Я живу как лягушка в безвоздушном пространстве: дышать нечем, а бытие поддерживается только во внутренности ее заключенным воздухом, которого никакая сила естественная, никакие насосы ис­кусства вытянуть не могут, и хвала за то Провидению!»

Батюшков сказал: «черное пятно преследовало меня всю жизнь». Если не пятно, то какое-то черное пятнышко преследовало всю жизнь Языкова. Эпикурейское сладострастие у Батюшкова придавлено страхом:

!44

Психология творчества Языкова

Пока бежит за нами

Бог времени седой

И губит луг с цветами

Безжалостной косой,

Мой друг! скорей за счастьем

В путь жизни полетим;

Упьемся сладострастьем,

И смерть опередим;

Сорвем цветы украдкой

Под лезвием косы,

И ленью жизни краткой

Продлим, продлим часы! («Мои Пенаты»)

Языков был слишком скрытен, чтобы признаваться в том, что только «украдкой под лезвием косы» можно рвать цветы. Но образ преследователя, Дамоклова меча был ему известен, и Время-хищника знал он, когда писал Пушкину, что

Сталь плешивого косца Всему ужасная, не скосит Тобой хранимого певца. (I, 268)

На кого-то, конкретного, направлено Языковское отрицание и страх. Недаром свободу он мыслит как отсутствие оков. Ни у одного поэта нет стольких отри­цательных эпитетов, как у Языкова: неизменный, небезгрешный и т. д. и т. д. — непритворный, некупленное счастье, неметкий. Даже слово «непоэт» дважды упот­ребляет Языков («и непоэту, и поэту» (I, 137), «Не поэтом и поэтом» (I, 255)). «Нет» по чьему-то адресу умеет властно сказать Языков, и в этом «нет» психологические обертоны его «свободы».

Что же, какая свобода открывается, когда отброшены описанные путы и узы? Течение прихотливое мыслей, вечно меняющее направление — движение, в кото­ром нет сосредоточения и остановки. «Мои планы походят на хамелеона», — пишет Языков из Дерпта (Я. А. I, 17). «В моем положении внешнем и внутреннем все идет прежним порядком, а вернее беспорядком», — пишет он Вульфу²⁶. В том же 1827 году он утешает себя: «Впрочем, в самом видимом беспорядке хода дел челове­ческих есть какой-то порядок возвышенный, не всякому оку приметный: есть гармо­ния в сем говоре валов, дробящихся в пустынном беге!» (Я. А. I, 335). В 30-х годах, когда Языков служил в межевой канцелярии, он вздумал переводить книгу по го­меопатии. По этому поводу Вяземский писал Максимовичу: «Куда это его бросило! Добро бы еще, перевел он книгу о землемерии. Но что за универсальность такая? Поэт, межевщик, гомеопат! Самому Полевому будет завидно». Когда нет Дамокло­ва меча, когда ничто и никто не мешает, тогда настает это течение мыслей, посто­янно вьющееся и прихотливо изменчивое, безвольное: — какой-то бергсоновский поток durйe. Недаром Языков часто применяет образ волнообразного движения мыслей:

Как волны, высились, мешались, Играли быстрые мечты (I, 92)

И волны дум крутых и бурных

В душе смирялись молодой (I, 154)

... Надежд и мыслей волны Игривы, чисты и звучны (I, 156)

Чрез волны жизненных забот (I, 173)

 

 

245

Психология творчества Языкова

Языков так скуп на лишнее внешнее движение, на занятие не поэзией, что всякий миг, в который он не может отдаться этому безвольному потоку мыслей, свободному, потому что никем извне не управляемому — он считает потерянным. В письмах к родным постоянные жалобы на время, которое занятия похищают у поэтического досуга. Идеал Языкова — вечный досуг, абсолютная свобода от обязанностей. Не беда, что в этом потоке, вечно-текущем, нужно ждать, иногда подолгу, вдохновения. Внешнее должно течь и течь всегда, давая все новый материал для безвольного созерцания. Дело — пусть будет когда-нибудь потом: устой, специ­альность, служба. Все это «мундир», ненавистный Языкову. В письме от 2 сентября 1825 года Языков жалуется: «Я хожу в мундирном сертуке: здешняя полиция полу­чила приказ снимать платье со студентов, не по форме одетых, и отдавать бедным. Каково?» (Я. А. I, 205). А противоположность «мундиру» это свобода от условно­стей, «неподдельная» свобода — халат, в котором ничто не стягивает и не принуж­дает. В стихотворении 1833 года «К халату» (Я. А. I, 108-109) Языков восклицает, восхваляя халат:

Пускай служителям Арея

Мила их тесная ливрея.

Я волен телом и душой... и т. д.

Вот где биографические прототипы языковской вольности и свободы. Не сво­бодное буйство, хулиганское, — дерптского бурша, которое обычно видели в язы­ковском буйстве²⁷, прирождено Языкову. Языков пользуется студентскими образами как чужеродным материалом: русская лень, какое-то внутреннее бездеятельное буй­ ство, «халат свобода» прирождены ему. Андерс (с. 244) начинает характеристику Языкова так: «Jasykow war ein mittelgrosser starkbeleibter junger Mann, der zu Hause bestдndig im Schlafrok und Pantoffeln lebte».

Семейное предание Языковых рассказывает, что Пушкин, возвращавшийся из поездки в Оренбург и заехавший в Языково, «застал братьев Языковых, одетых по-домашнему, в халатах, и на первых же порах пристыдил и разбранил их за азиат­ские привычки»²⁸.

Если нет этой свободы, то есть в сущности беспечности, невозможно, по словам Языкова, творчество. Языков однажды называет лень — «сотрудницей поэтов» (Бычк. 24): может быть, в этой безвольной подвижности осенит благодать вдохно­вения и посетит Муза. Брату Александру Михайловичу Языков пишет: «Ты требу­ешь от меня стихов; сделай милость, впредь не требуй: буду ожидать, когда муза моя сама вырвет на несколько минут немецкий лексикон из рук моих, и только тогда ты получишь стихи». Ждать — это вообще характерно для Языкова. Добро­любов пишет: «во всей его поэтической деятельности выражается какое-то намере­ние, никогда не исполняемое, потому что поэт бессилен его исполнить». Бессилен или не хотел исполнить — не будем решать: но характерным остается откладыва­ние, ожидание, надежда, какая-то парализованность воли, не позволяющая взять Настоящее. «Сижу, сложа руки, и жду чего-то, как чуда, но чудес давно уже не быва­ло» (Я. А. I, 378). В послании к Княжевичу он собирается:

Очистив юный ум в горниле просвещенья,

Я стану петь дела воинственных Славян. (I, 34)

Но дальше отрывков дело не пошло.

В послании к брату А. М. Языкову он мечтает о Симбирске и родном селе Языкове:

Психология творчества Языкова

Психология творчества Языкова

 

Там бодро выполню, — счастлив и независим И замыслы моей фантазии младой, Теперь до лучших лет покинутые мной, И дружеский совет премудрости врачебной: Беречься Бахуса и неги непотребной. Мне улыбнется жизнь, и вечный скороход Ее прекрасную покойно понесет. (I, 150)

В 1829 году он пишет родным (Я. А. I, 381): «Мне бы только добраться до Языкова: уж там-то я застихотворствую, и восстановится моя блистательная слава поэтическая. Эта надежда меня теперь утешает, как ребенка: большая часть времени проходит у меня в мечтах о будущих трудах, подвигах стихотворческих, ученых, всегда независимых, ненарушимых и райски сладостных». В том же году к Вуль­фу²⁹: «через месяц, много через два, покину я Дерпт навеки — сяду в деревне Сим­бирской, буду петь жизнь патриаршескую, Волгу, тебя и еще кое-кого и кое-что». На 1832 год Языков ставит себе две цели: 1) написать не менее 2000 стихов (даже бьется об заклад, чтобы заставить себя работать), 2) изменить содержание своей по­эзии (Шенрок, 604). Еще в 1844 году пишет Языков Гоголю, по-прежнему устрем­ляясь в будущее и собираясь: «предполагаю купить себе дом в Москве: тут я могу расположиться, разобраться, распространиться и раскинуться, как мне будет любо и угодно, и это ведь важное дело для нашего брата стихотворца и для писателя во­обще: приволье, простор, вольготность, и из этих трех обстоятельств изливающаяся жизнь тихая и безмолвная — вот главное» (№ 10, стр. 627). В том же году ему же: «Иноземцев не пустил меня съездить в Симбирск хотя бы на месяц: сижу и жду чего-то лучшего» (№ 2, с. 619).

Уже из сказанного видно, какой обстановки для творчества требует Языков. «Пишу стихи. Для таковых занятий благородных здесь полное удобство и холь бла­годатная»³⁰. Погодину в 30-х годах он пишет: «Я теперь нахожусь в Артемидиных садах: тишина возлюбленная, уединение сладчайшее, приволье в высочайшей, пре­краснейшей степени — все есть у меня, и я действую. Жди от меня чего-нибудь большего, если не великого». Вульфу в 1836 году Языков пишет: «Теперь жизнь моя чрезвычайно благоприятна стихописанию: уединенная, как нельзя больше, тихая, привольная, сельская» (стих. I, с. VIII). Из послания 1833 года к нему же (I, 247) видно, что Языкову драгоценна для творчества «спокойная глушь», где «не слыхать градского шума». Наоборот, в письме 1824 года (Я. А. I, 133) Языков признается: «Теперь часто мое вдохновение прерывается временем обеда, ужина, чаю и пр. Пойдешь, потому что не можешь переменить чужих обыкновений, и воротишься с одною досадою о потере редкой минуты поэтической — и эта досада очень досад­на». Во время холеры 1830 года он пишет: «Почти ежедневно получаю письма от альманашников, а стихов у меня покуда нет ни строки, писать их, само собою разу­меется, невозможно во время беспокойств душевных, которым нет подобных, и не дай Бог, чтобы были»³¹. Что же делать в этой лени? Ждать стихов, потому что сам Языков не знает, когда придет вдохновение. Высказывания подобного рода в пись­мах без числа: «пора перестать дурачиться на арене, столь достославной, и часто не вовремя, без духовного побуждения. Ломоносов справедливо заметил, что Музы не такие девки, которых всегда изнасильничать можно» (Я. А. I, 214). По поводу ответа на сонет Дельвига Языков замечает: «ежели ты в предполагаемом стихотво­рении не найдешь удовлетворительного для твоего вкуса, то вини не мою Музу, а поэта, ее насиловавшего» (Я. А. I, 51). В 1825 году в июне: «надеюсь, что в Пе-терб[урге] вдохновение опять со мною подружится и сильнее прежнего», в 1825 ГОДУ

в августе: «еще не могу предвидеть и предсказать времени моего воскресения для Музы» (Я. А. I, 189, 194). В письме к Вульфу в 1827 году³²: «Ежели бог Поэзии бла­гословит меня в сие время, ежели он возвысит до прекрасного мою поэтическую деятельность, то, мой почтеннейший Аякс, и давно обещанное, разгульное посла­ние к тебе выйдет из головы моей во всеоружии, как Минерва из головы Зевеса».

Внешнего бездействия, «холи благодатной», исихии требует Языков для творче­ства. Само собой разумеется, что в такой устремленности к тишине — малейший звук, малейшее внешнее неудобство действуют резко и раздражающе. Вот почему так часты жалобы на то или иное внешнее обстоятельство, оказывающееся помехой для творчества. Таковы жалобы, например, на погоду, тесную связь которой со сво­им творчеством постоянно выдвигает Языков. Гоголю незадолго до смерти³³ он признается: «Я, брат, по собственному опыту, по собственному сердцу знаю, как сокрушительно действует слякоть, непроходимый дождик, несвоевременный снег и туманный воздух на нашего брата, как говорится, нервического человека». Но так говорит не только больной Языков последних лет. Еще в 1823 году в апреле он пишет: «моя муза теперь в совершенном бездействии, ни гуту. Погода скверная, все чужбиница и проч. и проч! все это худо впечатлевается на Музе и заграждает уста пера моего» (Я. А. I, 63).

В 1826 году Языков признается (Я. А. I, 283): «Моя Муза действует запоем; на нее сильно действуют обстоятельства самые мелочные, например погода, недостатки по части домашнего быта». Но особенно часты и тяжки жалобы на жару. Эти вопли и жалобы переполняют дерптские письма³⁴. Вот, например, отрывок письма 9/VIII 1825 года: «здесь стоят такие жары, что тело мое с великим только усилием и непро­извольно движется, душе ничего не хочется делать. Думать, следственно и стихов писать, вовсе невозможно»³⁵. Или: «в жары и все легкое тяжело»³⁶. В мае 1826 года Языков восклицает: «Дай Бог, чтобы хоть идеальное мое утешение, Муза благоволи­ла посещать меня во время каникул: впрочем, плохая надежда: температура, побе­дившая некогда Наполеона, вероятно и мои намерения остановит» (Я. А. I, 252).

Попечитель винограда, Летний жар ко мне суров: Он противен мне измлада: Он, томящий до упада, Рыжий враг моих стихов. (I, 280)

Татаринов (Я. А. I, 394) свидетельствует: «Языков вообще не выносил теплых комнат: от полнокровия ему всегда было жарко...» Заметим, что здесь сказывается, может быть, что-то родовое: Хомяков пишет своей жене Екатерине Михайловне, сестре Николая Михайловича: «Мальчик (Степан) кажется в вашу семью лицом, и много уже привычек матушки своей: не терпит жара, как она, и пр. и пр.» . Но нельзя отрицать, что постоянные ссылки на мешающую творчеству погоду, жар, часто лишь предлоги или поводы, на которых проявляется из других причин проис­текающая нервическая раздражительность. Это видно из сопоставления двух от­рывков из разных писем. В мае 1823 года (Я. А. I, 74) Языков пишет: «ей-Богу, жар гораздо хуже холода, по крайней мере для нас, сынов севера: зимой как-то все бод-рее и душа, и тело». А в декабре 1825 года (Я. А. I, 225) он жалуется на холод: «Моя поэзия идет не слишком постоянно: зима, как бы то ни было, и ее охолождает, трудно как-то приняться за перо, возвратившись с лекции, с полузамороженным носом и прочими чувствительными частями тела».

Дело в том, что хотя «в идее» Языков стремился к творчеству в обстановке без принуждения и помех, фактически не так творил он. Часто стимулом было внешнее

---

Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 44; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!