Спор Паскаля и Ноэля о пустоте и теле 23 страница
Далее: Языков стремился творить «в холи благодатной», в ничем не нарушаемом комфорте. Несомненно преувеличивая, но вряд ли совершенно измышляя, рассказывает о себе Давыдов: «он не оставлял и беседы с музами: он призывал их в0 время дежурств своих в казармы, в госпиталь и даже в эскадронную конюшню»· И наконец, самая существенная разница: Языков никогда не сказал, бы как Давыдов·
| 261 |
Психология творчества Языкова
мой стих порывистый, несвязный, Стих безыскусственный, но жгучий и живой, И чувств расстроенных язык разнообразный.
Языков умел скрываться под шлифованным стихом, стеклянным блеском. Воз-дыхательство Жуковского и бледной лунной романтики было в его душе заперто наглухо, хотя и он увлекался Жуковским.
А признаться откровенно,
Я сам постигнуть не могу,
Как жар любви не награжденной
Не превратил меня в брюзгу. (I, 87)
Минувшая любовь исчезает бесследно —
Так пар дыханья Слетает с чистого стекла.
Не то у Давыдова:
Исчезло все. Покой желанный У изголовия сидит... Но каплет кровь еще из раны, И грудь усталая и ноет, и болит.
Так Языков не только никогда не говорил, но и не мог сказать. Снаружи, извне все должно быть пластично закончено, замкнуто. Между тем внутри, как мы видели, психика Языкова антиномична, полна расколов. И больше того, в неконгруэнтности, несвязанности разных сторон — все своеобразие поэтической личности Языкова. Достаточно выкинуть одну из противоположностей, чтобы это своеобразие утратилось. Достаточно отнять от архаистического державинского гиперболизма его альбомную и студенческую среду и перенести это парение в область историческую, чтобы получить стихотворные переложения «Истории государства Российского». Достаточно выкинуть из жизни Языкова пленение в Дерптском университете, чтобы упразднить питающую вдохновение Языкова антитезу родного и чужого, Симбирска и «немцев». Достаточно предоставить Языкову желанную для творчества «холь благодатную», «Артемидины сады», чтобы он перестал писать: для того чтобы писать, нужно принуждение: необходимость ответить на стихи, требование написать стихи для альбома, сознание безделья, даже пари.
|
|
|
Остается, наконец, самая глубокая антиномия: кризис душевный, связанный с болезнью. Языков и в молодые, студенческие годы стремился к неподвижности: смотреть со стороны на буйство, сознавая в себе «буйство» в возможности (только в возможности), было его идеалом. Но в годы болезни судьба приковала его к месту, обрекла на неподвижность вынужденную, недобровольную, и в этой вынужденности, а не в неподвижности самой по себе, был источник боли. Про себя Языков и раньше говорил:
|
|
|
Он был поэт: беспечными глазами Глядел на мир и миру был чужой. (I, 213)
Теперь, в заграничный период, оставалось уже вынужденно смотреть на чужой Мир за окном. В этом тема элегий последних лет. Таковы «Крейцнахские солеварни», Элегия, описывающая улицу в Генау, и т. д. Пейзаж Языкова делается статическим. Все где-то там, за окном, и движется, — только точка зрения самого поэта — неподвижная.
 |
Психология творчества Языкова |
| 263 |
| Приложение 1 ЯЗЫКОВ И КАРАМЗИН |
| Известно, что Языков с усердием и любовью еще в Дерпте читал «Историю» Карамзина. Отзывы о Карамзине в Языковских письмах не трудно отыскать по указателю к I тому Языковского архива. Позднее стихотворение «На открытие памятника историографу Карамзину» также достаточно известно. Но не было обращено внимания, насколько близко исторические стихотворения Языкова 20-х и даже 40-х годов подходят к отдельным рассказам «Истории государства Российского». Для наибольшей ясности приведем тексты параллельно. |
| 262 |
Психология творчества Языкова
Тоска несносная! Но есть одна отрада: Между густых ветвей общественного сада Мелькает легкая, летучая, как тень, Красавица...
И только в одной элегии, post factum, вернее после некоторого временного улучшения, поэт признается:
|
|
|
Поденщик, тяжело навьюченный дровами,
Идет по улице. Спокойными глазами
Я на него гляжу; он прежних дум моих
Печальных на душу мне боле не наводит:
А были дни — и век я не забуду их —
Я думал: Боже мой, как он счастлив! Он ходит! (I, 305)
Но были дни еще раньше, когда пейзаж, все видимое вокруг, рисовалось не статически, а динамически. В Тригорском пейзаж был движущимся, там царил почти бег:
Туда, туда, друзья мои,
На скат горы, на брег зеленый...
Описание статическое, с неподвижной точки, данное в стихах, прямо и без посредствующих звеньев связано с биографическим обстоянием: поэта не отличишь от человека, здесь, может быть впервые, у Языкова нет скрытности. Уже в России, в 1844 году он пишет в письме к Гоголю (№ 3. Шенр. 621): «Я поселился возле Зыкова, — ты, вероятно, не знаешь это место: оно за Петровским парком, довольно уединенно, а между тем не вовсе пустынно или отшельнично: с моего балкона вижу гуляющую публику: московские розы и лилии мелькают передо мною и, так сказать, улыбаются мне». Но ведь этот отрывок письма, основная психологическая тема элегий! В самом жестоком плену, урезанная до минимума, жизнь без остатка переливалась в поэзию. Совсем не «Артемидины сады» нужны были Языкову для творчества, и совсем не «холь благодатная»: в передышку между жесточайшими страданиями писались его элегии — может быть, самое проникновенное по искренности и самое совершенное по форме, что им было написано. Не всегда знает сам поэт, что нужно ему для творчества.
|
|
|
ЯЗЫКОВ I Евпатий (1823)
О витязь! Я видел сей день роковой:
Багровое пламя весь град охватило,
Как башня, спрямилось, — как буря завыло;
\, На стогнах смертельных свирепствовал бой.
| Откуда ж свершитель отчаянной кары?
Ε Не все ли погибло в крови и огне?
II Кудесник (1827)
I Народу о черных крылатых духах Твердит и руками разводит.
Святителей, церковь и святость мощей, Христа и Пречистую Деву поносит.
Уж он-то, Кудесник, чрез Волхов пойдет, Иодой и ноги не замочит
Лишь князь со своим правоверным полком святому кресту приложился
КАРАМЗИН
И. Г. Р., т. III , гл. 8.
Татары... сквозь дым и пламя вломились в улицы, истребляя все огнем и мечом.
Изумленные татары думали, что мертвецы Рязан ские восстали, и Батый спросил у пяти взятых его войском пленников, кто они?
ИСТ. Г. Р. т. И, гл. 4.
от тамошних мудрецов, которые водились с чер ными крылатыми духами.
Осуждал в Новгороде Веру Христианскую, бранил Епископа.
и хотел идти пешком через Волхов.
Один князь Глеб и дружина его приложились к свя тому кресту.
Диалог Князя и Кудесника передан в точности. Языков внес лишь местами Динамические, драматизирующие подробности: «князь» - «гневен и пылок»; < УДесник» — «замялся и... сам не свой, и жмется, и чешет затылок. Я сделаю удо» и т. д. (У Карамзина просто: «Волшебник ответствовал: „Я сделаю великие чудеса"».)
| 264 |
Психология творчества Языкова
| И. Г. Р., т. I, гл. 7. питался кониною, мясом диких зверей, и сам жарил его на угольях. Презирал хлад и ненастье северного климата: не знал шатра и спал под сводами неба: войлок подседельный служил ему вместо мягкого ложа, седло изголовьем. Каков был Военачальник, таковы и воины. |
III Отрок Вяско (1844)
...он со своей дружиной Запанибрата: ест, что мы едим, Пьет, что мы пьем, спит под открытым небом, Как мы: под головой седло, постеля — Седельный войлок. Ветер, дождь и снег Ему ничто.
Бермята
| Святослав ответствовал Ольге: «могу ли один принять новый закон, чтобы дружина моя посмеялась надо мною». |
Почему же Святослав Не принял той же веры?
Руальд.
Он был бы рад,
Да как ему? Нельзя ж ему перечить
Своей дружине.
| вышел с уздою из города прямо в толпу неприятелей и, говоря языком Печенежским, спрашивал, кто видел его коня? Печенеги, воображая, что он их воин, дали ему дорогу... Отрок спешил к Днепру, сбросил с себя одежду и поплыл. Тут неприятели, узнав свою ошибку, начали стрелять в него, а Россияне с другого берега выехали навстречу и взяли отрока в лодку. |
Вчера я в руки взял узду и вышел... Из города: тихонько я пробрался В стан Печенегов и давай по стану Ходить: хожу, встречаю Печенегов, Кричу им, их собачьим языком: не видел ли кто моего коня? А сам к Днепру — и к берегу и скоро Долой с себя одежду! — бух и поплыл. Злодеи догадались, побежали К Днепру толпами и кричат и стрелы В меня пускают. Наши увидали И лодку мне навстречу.
Параллелизм продолжается и дальше. Отступления в рассказе Руальда о походе в Сицилию, Аскольде и Дире также имеются у Карамзина. Только одну свою черту сообщил Руальду Языков: ненависть к жаре:
Нет, мне мороз сноснее: от него
Не осовеешь, если в летний жар Проймет тебя: так от него и в воду Ты не идешь: и в ней прохлады мало, И весь ты слаб и вял.
| 265 |
Психология творчества Языкова
Приложение 2
ПИСЬМА ЯЗЫКОВА К СЕСТРЕ ЕКАТЕРИНЕ МИХАЙЛОВНЕ ХОМЯКОВОЙ
1838-1839
Приводимые неизданные письма Языкова 1838-1839 гг. к сестре, хранящиеся в Музее 40-х годов в Москве, относятся к тому периоду жизни Языкова, когда, раздавленный болезнью, он совершенно не писал стихов. Потому эти письма особенно интересны для исследователя Языковского творчества: отдельные, писанные неразборчивым почерком «позднего» Языкова, строки — тематические зародыши, намеки будущих элегий. Весь прежний Языков здесь, с его устремлением в будущее, несбыточными надеждами, тягой на Симбирскую «родину», ненавистью к «чужому», к «горам».
№1
Языков прибыл в Мариенбад в конце июля 1838 года. Маршрут его из Москвы был следующий: Москва — Смоленск — Брест — Варшава — Берлин — Мариенбад, с остановкой в Дрездене. Языков почти не описывает Мариенбада, что объясняется его болезненным состоянием. Совсем иначе воспринял Мариенбад Погодин, посетивший его в следующем 1839 году: «Напрасно шатуны называют тебя скучным местом! Я был так весел, как нельзя лучше, и готов рекомендовать тебя всем больным, с твоей крестовой водой, с твоим могучим Фердинандбрунном, любезным Вальдбрунном, с твоими скромными источниками Амвросия и Каролины» (Барс. V, 303—304). О нелюбви Языкова к горам см. в нашей статье. «Как на бумаге» — имеется в виду рисунок на почтовой бумаге письма. П. В. — Петр Васильевич Киреевский, о совместном пребывании с которым H. M. пишет в своем письме к сестре Прасковье Михайловне (Шенрок, 813): «П. В. сидит здесь хорошо: он приводит в порядок свое собрание русских песен с песнями других народов. Он заходил в книжные лавки и покупал все, что к этой части относится. В Гриммовском собрании народных немецких сказок почти все русские находятся. Странно». Валуев — славянофил, Дмитрий Александрович, племянник Н. М. (1820—1845), учившийся в то время в Московском Университете. Феодо-рик — второй сын Ек. Мих. Кар. Кар. — Каролина Павлова. Марья Васильевна Обрескова — тетка Д. Н. Свербеева. Крестьян Иванович.
Августа 5 дня 1838. Zum grьnen Kreuz
Спасибо тебе, моя радость, что так скоро после моего отъезда написала ко мне — и слава Богу, что ты здорова. Вот уже восемь дней как мы в Мариенбаде. Я начал пить воду и жду от нее великой пользы.
Квартира у нас светлая, просторная, высокие комнаты, есть и биллиард, а после обеда всякой день поют и играют на арфах перед нашими дверьми прескучные Бо-гемки. Не знаю, что будет впереди, а я язще мало скучаю и тоскую, хотя дорога от Дрездена досюда показалась мне несносною и сама саксонская Швейцария вовсе
266
Психология творчества Языкова
Психология творчества Языкова
267
не понравилась. И что за красота эти горы? Что тут восхитительного? Хороши они покуда их видишь издали, т. е. как на бумаге, но в последнем случае они еще лучше тем, что наслаждаешься ими сидя дома. Ехать же в них сущая каторга — только и молишь Бога, чтоб скорее вон вынес из этих щелей и трущоб, небо узкое, под тобой пропасть, над тобой утесы и леса, сам ты в облаке. Бывши в таких обстоятельствах, я несколько раз раскаивался, что поехал сюда, и не перестаю удивляться хвалителям их.
В Мариенбаде пробуду недель шесть, если не менее — отсюда, как хотел, тронусь в Баден — он теплее прочих пунктов лечебных — и потому прошу Алексея Степановича прислать мне письмо к его тамошним знакомым и проч.
П. В. сидит со мною благословенно: он мое спасение — награди его Бог за все, что он для меня делает. Моим медиком тоже я вполне доволен, следст. и все
хорошо.
Погода от самаго Бреста и до сего дня нам не благоприятствует: холодно, сыро, слякотно: ждем лучшего. Кланяйся от меня Валуеву — и пусть он пишет ко мне подробно обо всем, что у Вас в Москве делается — (разумеется само собою, что он знает, как коварна почтовая бумага) — здесь не получаются никакие русские газеты, даже фр. Петерб. нет и мы решительно ничего не знаем, что происходит на Руси со времени нашего отъезда.
Алекс. Степ, целую и тебя и Феодорика. Прощай покуда. Весь твой Н. Языков.
Мой поклон засвидетельствуй Дм. Ник. Свербееву, Павлову, Кар. Кар. Кресть-яну Ивановичу и Марье Васильевне Обресковой.
№ 2
20 сентября 1838 года Языков с П. В. Киреевским приехали в Ганау близ Франкфурта. О «сладчайшей тишине» Языков пишет и в других письмах, отрывки которых опубликованы в статье Шенрока. «Ганау находится под особенным покровительством св. Тихона: тишина здесь необычайная, слышно, как муха пролетит по улице». В тех же письмах (немного раньше из Мариенбада) мы находим насмешки над «немецкими» печами, как и в приводимом ниже письме: «печи здесь делаются не по-человечески: труба в них не закрывается, все комнаты скоро нагреваются, но только часа на два, а потом, пожалуй, топи снова» (Шенрок, 613). Характерно, что, недавно приехав в Ганау, Языков уже думает о весне и поездке в Гаштейн (Wildbad-Gastein), куда он попал в действительности лишь к концу лета 1839 года. Упоминая позднее в стихах о Гаштейне, Языков сознается: «Гастуна славная, куда я так желал...» (I, 295). Коп — Иоганн Генрих Копп (1777—1858), знаменитый врач, уроженец Ганау, склонявшийся к гомеопатии, лечивший Гоголя, Н. А. Мельгунова и др. (о нем см. Allg. Deutsche Biogr. Bd. 16). Η. Λ. Мельгунов лечился в Ганау за год до Языкова: он уехал из России весной 1835 г. и оставался зиму 1836—1837 г. за границей, вернувшись на родину в сентябре 1837 года (см.: Кирпичников А. И. Очерки по ист. нов. рус. лит. Т. II. Изд. 2-е, доп. М., 1903. С. 169, 171,172). Брат П. М. — Петр Михайлович Языков, геолог. Марья Алексеевна — Хомякова, урожд. Киреевская (1800—1857), мать Алексея Степановича.
Горечь бытия, лекарственная горечь — об этом позднее Языков будет говорить в элегиях-Так, в послании К. Павловой:
Скитаюсь по водам целебным, и увы! Еще пью чашу вод! Горька мне эта чаша! Тоска меня томит! Дождусь ли я Москвы? Когда узнаю я, что делаете вы? Как распевает муза ваша? (I, 296-297)
Октябрь 5 дня 1838, Ганау
Наконец, я в Ганау, куда стремятся так многие больные и где почти все они находят исцеление и новую жизнь! Коп принял меня, так сказать, в свои объятия — он ждал моего приезда и звал меня заблаговременно — и встретил меня как знакомого, и печется обо мне как о сыне. За все это — моя благодарность [вставлено: «а вообще»] и честь, и слава Н. А. Мельгунову, которого здесь все знают и любят, и снова ждут сюда весною. Коп оставил меня зимовать здесь: — он мне очень полюбился: это человек [испр.: «человечек»] лет 45, малого роста, коренастый, чрезвычайно развязный и быстрый, лоб и глаза как у Зевса, руки и ноги короткие, говорит тихо и во все вникает досконально. Зиму будет он лечить меня здесь, а весною отошлет в Гаштейн — купаться в целебной воде, в которой купались еще древние Римляне. И так до мая — я житель Гановский. Здесь тишина сладчайшая! Виноград дешевле пареной репы, капуста разных цветов и вкусов сортов с 20 и проч. Есть театр и казино, библиотека для чтения и общество испытателей природы: городок не раскидистый, каменный, узенький, опрятный и, как уже выше справедливо мы заметили, крайне тихий. Меня здесь величают Бароном. Всего хуже здесь печи, всего лучше Коп: я на него сильно надеюсь и жду себе спасения от его предписаний или прописываний. Кто дает человеку надежду, тот дает ему почти все, но мне ведь покладно, надеятся всегда...
Я от вас давным-давно не имею ни строчки: или вы ослабеваете в деятельности писания, или почта начинает заслуживать мое к [ней?] неуважение? Из Симб. тоже ни гуту. Уж не значит ли это молчание ваше, что брат П. М. скоро явится в мое гановское, так сказать, уединение? Дай Бог, дай Бог! Ему будет здесь хорошо: тишина и покой ненарушимые, под боком Франкфурт, куда может он ездить хоть всякий день, осматривать разные собрания по его части. Третьего дня перешли мы на квартиру, в которой устраиваемся на зимовку: делаем щиты и двойные рамы в окна, обиваем щели дверным сукном, расстилаем ковры по полу (Ганау славится коврами), собираемся заниматься тем и тем и проч. Пишите ко мне в утешение моей тоски и услаждение горечи бытия моего болезненного — горечи лекарственной.
Целую вас обоих. Весь ваш Н. Языков.
П. В. Киреевский и [нрзб.] вам кланяются. Мое почтение Марье Алексеевне. Что же Д. Валуев не пишет ко мне?
№ 3
Приводимое письмо писано, по-видимому, в наиболее «черный» период жизни Языкова. Болезнь, предстоящая зима в заброшенном Ганау, погода, к которой, как мы знаем, Языков был особенно чувствителен, все окончательно подавило Языкова. Неразборчивый почерк Языкова в этом письме делается еще более неразборчивым.
Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 44; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!