Рождество Христово на разъезде 809 12 страница
Однажды, выйдя из леса, я увидел всех четырех старцев, стоящих навытяжку перед двумя охотниками-абхазами, которые угрожали им ружьями и требовали деньги и продукты. Вспомнив свои навыки десантника, я подкрался сзади и в момент разоружил их и положил носами в землю. Один из них, моргая подбитым глазом, плаксиво кричал старцам:
— Откуда у вас этот бешеный монах? На Кавказе гостей так не принимают!
— А у нас в России говорят: незваный гость хуже татарина. Что бы вы сделали со мной, если бы я пришел к вам в дом и требовал деньги?
— Убили бы, – прохрипел абхаз с подбитым глазом.
— Ну, так и я вас сейчас прикончу, – сказал я, направляя на них ружье.
— Что ты, что ты, Эдик! Остановись! – закричал отец Власий.
— Да я пошутил, – рассмеялся я. – Вставайте, абреки, – сказал я, пнув их ногой. – Проваливайте быстрее, пока я добрый.
— Отдай наши ружья.
Я кинул им ружья:
— Возьмите, но патроны не отдам.
Они взяли ружья и пошли к лесу.
— Мы тебя все равно убьем! – прокричал абхаз с подбитым глазом.
— Меня душманы не смогли убить, а они будут покруче вас, козлов вонючих, – крикнул я им на прощание.
По вечерам я исповедовал свои помыслы и согрешения за целый день перед отцом Власием. Он был строг в это время, и я даже не узнавал всегда доброго и кроткого старца. Он говорил:
— Се, чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое, не усрамися, ниже убойся, и да не скрыеши что от мене: но не обинуяся рцы вся, елика соделал еси.
|
|
Мне было стыдно признаться, что меня, молодого и крепкого мужика, одолевает блудный бес, но все же я нашел в себе силы признаться старцу. И он мне объяснил, что есть два пути избавления от блудной страсти. Первый путь – это сочетаться законным освященным церковью браком. Но мне придется опять вернуться в мир, откуда я с отвращением бежал. Второй путь – это наложить на себя строгий пост и в молитвах взывать ко святому Моисею Угрину и Иоанну Многострадальному, которые помогают избавляться от этого греховного томления. И я выбрал второй путь, и сел только на сухари и родниковую воду. Я изнурял себя работой и молился этим святым, даже пробовал закапывать себя по грудь в песок, как это делал Иоанн Многострадальный. Все это не было мне в тягость, и результаты этих стараний были в мою пользу. И чтобы греховные помыслы не лезли в голову, я по совету старца постоянно твердил Иисусову молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго». И старец разрешил мне прекратить строгий пост.
Но через неделю, как говорится в Писании, я «аки пес» возвратился «на блевотину свою». Опять было сердечное покаяние перед старцем, стоя на коленях. Он положил мне на голову руку, вызвал отца Досифея и приказал ему принести из леса ягод святой мученицы Фомаиды. Вскоре инок принес ягоды и, вынув их из кармана подрясника, высыпал на стол. Все это время отец Власий не снимал своей руки с моей головы. Стоя на коленях, я слушал, как он молится святой девице Фомаиде. После этого я съел все эти бледно-розовые ягоды, и блудные мысли отошли от меня.
|
|
На следующее утро все насельники скита собрались у горного родника, чтобы совершить надо мною Таинство Крещения. Я не был спокоен, и тело мое сотрясалось от мелкой нервной дрожи. С трудом, запинаясь, я прочитал Символ веры, а после того, как отрекся от сатаны и плевал на него, повернувшись на запад, на меня напала неукротимая икота и кашель.
— Это хорошо, – говорил отец Власий, – мне видно, что бесы так и сигают из тебя. Крещается раб Божий Петр, – произнес отец Власий, погружая меня с головой в скальный бассейн трижды. – Во имя Отца. Аминь. И Сына. Аминь. И Святаго Духа. Аминь.
Я вылез из бассейна спокойный, с чувством необыкновенной легкости. Мне казалось, что я как воздушный шарик взлечу сейчас к белоснежным горным вершинам. Заметив мое состояние, отец Власий сказал:
|
|
— Это оттого, что вода крещения смыла все твои грехи от рождения и до сего дня.
Он надел мне на шею серебряный крест, сказав, что возлагает сей святой и животворящий крест во спасение души и тела и в жизнь вечную.
— И не снимай этот крест никогда, – добавил отец Власий.
— Только с головой, – ответил я.
В новой белой до пят рубашке меня повели в часовню и причастили Святыми Телом и Кровью Господней.
В конце лета пришел к нам брат Лазарь – монах из соседней Абхазии. Он поведал нам, что оставил Абхазию из-за начавшейся там войны между абхазами и грузинами. Страшное кровопролитие творится там. Убивают кого ни попадя, по лесам ходят банды не то сатанистов, не то уголовников, живущих по собственным законам, и если им попадаются монахи-пустынники, то они их без сожаления убивают, а кельи поджигают.
— Вы тут живете совсем рядом с Абхазией, они могут появиться и у вас. Так что нам надо остерегаться, а лучше бы уходить на север, в Россию.
После ухода брата Лазаря мы все обсудили и решили, что зимой по большому снегу сюда злодеям не пройти, а вот весной снимемся с места и пойдем в Россию, где открылось много новых монастырей, и в монахах большой недостаток.
Время шло, и я уже считался послушником и носил черный подрясник, скуфью и широкий кожаный пояс. Весь этот монашеский обиход, лишенный мелочности, суеты и недоброжелательства, постепенно входил мне в плоть и кровь, и я с радостью принимал его и чувствовал, что это то, чего мне не хватало в жизни. Зима здесь, в горах, была многоснежная, она приковала нас к кельям. Большого мороза не было, но снега выпадало столько, что мы едва успевали отбрасывать его от келий и расчищать дорогу к роднику. Дров запасено было много, и печки топились целый день. Братия, освободившись от летних трудов, предалась усиленному молитвенному деланию. Я продолжал жить у отца Власия в его келье, которую мы разделили перегородкой. Монах во время молитвенного делания не должен видеть кого-либо, чтобы не нарушать самоуглубления. По воскресеньям вся братия собиралась в часовне, и отец Власий на антиминсе служил Божественную литургию. Все мы пели полный обиход службы, и кадильный дымок из дверей поднимался к небу вместе с нашими голосами.
|
|
Отпраздновали Рождество Христово, в сугубом молении провели Великий Пост. После Пасхи дороги освободились от снега, и мы с отцом Власием решили спуститься в долину и выйти к Сочи, чтобы решить наш вопрос с отъездом в Россию. Деньги у меня хранились в банке, и на них я решил купить вместительную машину. К вечеру мы добрались до Сочи и заночевали в доме у знакомого священника. Утром, забрав из банка деньги, пошли на авторынок. Он был богат необыкновенно. Продавали всевозможные марки автомобилей, здесь было все, ну, может быть, кроме танка. Права у меня были еще с армии, я там водил боевую машину пехоты, и поэтому придирчиво осматривал приглянувшиеся машины. Наконец, я остановился на вместительном, немного бывшем в употреблении «джипе». На оформление ушло несколько дней. Ну, конечно, кое-кого пришлось «смазать». Получив соответствующие документы и два знака «Транзит», которые я приклеил к стеклам, я решил, что главное дело сделано. В ГАИ офицер милиции, узнав, что мы живем в горах в монашеской общине, спросил:
— Как это вас там еще не убили?
— А что, есть случаи? – в свою очередь удивился я.
— Сколько угодно, и особенно сейчас, когда идет война с Абхазией. На нашу сторону просачиваются группы бандитов, которые если набредут на пустынников, то убивают их – наверное, боятся, чтобы не донесли властям. Так что быстрее убирайтесь отсюда, пока живы.
Отец Власий ждал меня у машины.
— Благословите ехать, отче, – сказал я, и мы тронулись в путь.
По дороге рассказал ему, что сообщил мне гаишник. Старец очень взволновался за оставленную братию и всю дорогу просил Господа сохранить их от нечаянной смерти. Когда мы доехали до места, я оставил старца с машиной во дворе знакомого христианина, а сам налегке отправился в горы. Через два часа я добрался до скита, но в него сразу не заходил, а спрятался в кустах и стал наблюдать. Первой я увидел с лаем выбежавшую Жучку, а за ней шел отец Досифей. У меня сразу отлегла от сердца тревога. Я подошел к отцу Досифею, поздоровался и спросил, все ли в порядке. Он сказал, что все живы-здоровы.
— Не приходил ли кто к вам?
— Приходили пятеро вооруженных людей. Ночевали у нас, и мы их кормили. Сказали, что опять придут.
Тогда я передал отцу Досифею, чтобы все срочно собирались в путь: в часовне взяли антиминс, сосуды, иконы и облачение, богослужебные книги тоже чтоб не забыли. Машина есть, и все вместе поедем на новое место в Россию.
— И Жучку возьмем? – спросил отец Досифей.
— И Жучку тоже не оставим.
Когда мы подошли к машине, навьюченные узлами, отец Власий возрадовался и от полноты души воспел благодарственный псалом. Братия, сложив в кучу узлы, одобрительно осматривала машину, щупая крепкие широкие колеса. Отслужив напутственный молебен, все расселись в машине, куда первой заскочила Жучка. Я сел за руль, перекрестился, и машина тронулась.
Ехали мы до Туапсе и далее по горной дороге. Старцы были довольны, что ехали без происшествий, но рано мы радовались – без искушения дело не обошлось. Ночью по дороге между Майкопом и станицей Белореченской мощные фары нашей машины высветили автомобиль, стоящий поперек дороги. Около него трое в камуфляжной форме жезлом приказывали нам остановиться. Место было глухое, лесное, самое что ни на есть разбойничье. Я хотел на скорости обогнуть машину, но там были глубокие кюветы, и пришлось остановиться. Старцы вышли из машины, и двое начали обшаривать их карманы. Третий с пистолетом в руке подошел ко мне и приказал выходить из машины. Жучка, сидевшая рядом, зарычала. Я сразу оценил обстановку и нащупал у ног припасенную железную монтировку. Броском я прыгнул на налетчика. Одной рукой у запястья перехватил его руку с пистолетом, другой оглушил его монтировкой.
— Ложись! – закричал я старцам, и завладев пистолетом, выстрелил в воздух.
Старцы попадали на дорогу, а двое налетчиков бросились бежать к лесу. Я прицельно выстрелил раз, другой, третий, и один из бежавших вскрикнул и стал припадать на ногу. Я оттащил оглушенного в канаву. Он был жив, но без сознания. Старцы быстро забрались в «джип», и я бампером сдвинул в сторону стоящую поперек машину. Быстро выскочив, я проткнул ножом пару колес у мешавшей проехать машины, сел за руль и нажал на газ.
Так афганский опыт десантника пригодился мне еще раз. Старцы крестились и благодарили за избавление от бандитов. А поживиться было чем. Во-первых, машина, во-вторых, у меня было при себе еще пять тысяч «зелененьких». Конечно, как опасных свидетелей нас всех бы прикончили и оттащили в лес. А там шакалы докончили бы начатое дело. Но волей Господней все повернулось в нашу пользу. Отъехав километров пятьдесят, я остановился у моста, и разобрав пистолет, бросил его части в реку.
— Отцы и братия, – сказал я при этом, обращаясь к старцам. – Простите меня, грешного, за то, что я сотворил в эту ночь, едва не совершив смертоубийство, но я сделал это потому, что я еще мирской, не монах. А если бы был монахом, то не стал увечить бандита, но положился бы на Господа, хотя возможно, что нас всех бы убили.
Старцы в ответ сказали мне в утешение, что по их мнению, Бог не осудит меня, потому что Он Сам сказал устами любимого своего ученика апостола Иоанна: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13). А погибнуть я мог бы в первую очередь.
В дальнейшем пути Господь хранил нас, и мы, направляясь на Север, въехали в земли Великого Новгорода. По дороге один священник посоветовал нам определиться во вновь открытый мужской монастырь, откуда ушла воинская часть: монастырские стены и здания там хорошо сохранились, но братии собралось еще мало, а настоятелем монастыря игумен Паисий – монах благочестивый и строгой жизни, к которому и следует нам обратиться; этот монастырь славен еще тем, что в соборе покоятся мощи святого Новгородского угодника и чудотворная икона Божией Матери «Взыскание погибших» .
Нашему джипу оказались не страшны разбитые проселочные дороги, и в конце концов мы остановились у святых монастырских ворот. Отец Власий надел новую рясу, наперсный крест, монашеский клобук и отправился на переговоры с настоятелем монастыря. Его не было целый час. Но вот монастырские ворота со скрипом отворились, и мы въехали на монастырский двор. Нас встречала малочисленная братия монастыря во главе с игуменом Паисием, благословлявшим нас большим напрестольным крестом. Он обнял и расцеловал нас всех – и мы приложились ко кресту и к раке со святыми мощами угодника Божия. Потом нас повели в трапезную, где после благодарственного молебна мы вкусили монастырский обед. Отец Власий был назначен благочинным монастыря, троим нашим старцам дали послушание в соборе, а меня определили монастырским шофером и еще смотрителем за порядком в соборе и на монастырском дворе. Жучку тоже поставили на довольствие. Отцу Власию игумен отвел особую келью, а нас четверых пока поместил в одной просторной келье.
Через год я принял иноческий постриг и облачился в рясу и клобук. На оставшиеся пять тысяч долларов я купил для монастыря грузовую машину, и меня стали называть «отец-водитель». О прежней своей жизни не вспоминаю и не жалею, и благодарю Господа за то, что благоволил мне приобщиться к благодатной монастырской жизни.
Царская роза
На каждой остановке, по дороге от вокзала до Ливадии, Государя Императора поджидала свежая казачья полусотня, которая сопровождала его, ехавшего в сверкающем никелем белом открытом «форде». В Симферополе на вокзале, его, прибывшим специальным царским поездом из Петербурга, встречали отцы города и духовенство. Гарнизонный духовой оркестр с блестящими на солнце медными трубами слаженно сыграл «Боже, Царя храни» и «Коль славен наш Господь в Сионе». Городской голова, потея и вытирая лысину платком, преподнес Государю огромный букет алых крымских роз, который камердинер отнес в машину и заботливо положил на кожаное сиденье. Большая мощная машина, мягко урча мотором, двинулась к Ангарскому перевалу. Обычно Государь следовал в Ливадию от Севастополя через Байдарские ворота, но на этот раз он решил опробовать новую американскую машину на более сложной и длинной дороге. Шофер, весь в скрипучей коричневой коже, в шлеме и больших защитных очках, вел машину осторожно, с умеренной скоростью, чтобы не отставала скачущая позади казачья полусотня. Машина легко взяла подъем на перевал и сделала остановку перед спуском вниз.
Казаки, по команде есаула, спешились и стали по обеим сторонам дороги. Утомленные быстрым подъемом на перевал, взмыленные кони, поводя потными боками, роняя пену, грызли железные удила и потряхивали головами, отгоняя назойливых мух. Государь вышел размяться из машины и, подойдя к есаулу, о чем-то тихо его расспрашивал. Здесь, на вершине перевала, было нежарко, слегка веял прохладный ветерок, и Государь в летней армейской форме с полковничьими погонами чувствовал себя прекрасно. Шофер, подняв очки-консервы на лоб, обошел машину, попинал ногами в коричневых крагах тугие шины и удовлетворенно сел на свое место к рулю. Набежавший с моря порыв ветра зашелестел листвой и умчался в долину. В ясном ярко-синем небе, выписывая круги, плавно парили два орла. Государь, проводив птиц взглядом, вынул портсигар, постучав папиросой о крышку, закурил и присел на лавочку, сооруженную здесь для странников и монахов.
Восточнее, неподалеку, был Космо-Дамиановский монастырь, расположенный в ущелье под горой Чатырдаг. Как-то он ездил туда на лошадях. Он помнил крутой четырехкилометровый подъем по узкой дороге среди букового леса. Временами с подъема открывался вид на море, Чатырдаг и Екатерин-гору, потом по пути – шумящая горная речка Альма, скалы, поросшие мхом, упавшие вековые буки и, наконец, сам монастырь. Здесь на заре христианства спасались от римского императора-язычника Карина святые братья Косма и Дамиан. Хотелось бы съездить туда еще раз, но, к сожалению, машина там не пройдет.
Потом мысли Государя приняли другое направление. Он думал, что опасения его дворцовых приближенных о террористах пока не оправдались. Хотя террористы действовали в стране довольно нагло и энергично, убивая губернаторов, министров, а недавно взорвали тщательно охраняемую дачу премьер-министра Столыпина. К счастью, сам Столыпин не пострадал, но взрыв был ужасающей силы, разворотивший полдома и убивший тридцать два человека. Была тяжело ранена старшая дочь Столыпина, но сам министр просто чудом остался жив.
– Бог сохранил его для России, – тихо проговорил Государь. Еще в Петербурге ему хотели придать усиленную охрану, но он отказался, довольствуясь казачьей полусотней, да и маршрутом сегодня он ехал необычным.
Государь подошел к машине и сел позади шофера. Машина, выпустив струю синеватого дыма, медленно тронулась в путь. Есаул скомандовал спешившимся казакам: «По коням!», и полусотня поскакала вслед за машиной. Этот участок пути с частыми и крутыми поворотами был наиболее сложным, и шоферу приходилось все время притормаживать машину и быть начеку. Слева показалась скалистая Екатерин-гора – силуэт ее удивительно напоминал профиль Екатерины Великой – и белые домики татарского горного селения Демерджи. Наконец спуск с перевала кончился, и машина въехала в аллею с высокими темно-зелеными кипарисами и виноградниками по обеим сторонам дороги. У самого въезда в Алушту около дороги стояла толпа горожан, встречающая Государя. Машина остановилась примерно в ста метрах от горожан.
Государь вышел из машины и, приняв от камердинера серебряный стаканчик, подошел к фонтану с горной ключевой водой. Он подставил стаканчик под ледяную хрустальную струю и с удовольствием выпил два стакана, утолив жажду. Горожане тем временем торопливо спешили к машине. Впереди всех бежала девочка в белом платье с подносом в руках, на котором лежали хлеб-соль. Щеки ее зарумянились, черные кудри с красным бантом растрепались и падали на глаза. Она подошла к Государю и, слегка присев, подала ему поднос с хлебом-солью. Государь милостиво принял подношение и передал камердинеру. Обернувшись и взглянув на девочку, он был поражен ее ослепительной южной красотой. Маленькой красавице было лет двенадцать.
– Как зовут тебя, моя прелесть? – спросил ее Государь.
– Дина, – потупив прекрасные черные глаза, отвечала девочка.
Государь подошел к машине и вынул из середины букета самую пышную темно-красную розу. Он подал розу Дине и, наклонившись, поцеловал ее в голову.
– Будь счастлива, милая девочка – сказал ей Государь.
Кони перебирали ногами, есаул и казаки улыбались. Толпа еще не успела дойти до машины, как Государь сел сзади шофера, и автомобиль тронулся в сторону Алуштинской набережной. Сзади, грохоча подковами по камням, скакала казачья полусотня. Дина, прижав обеими руками царскую розу к груди, побежала домой, ничего не замечая вокруг...
В конце сороковых годов прошлого века, после Великой Отечественной войны, я посещал одно греческое семейство, жившее на окраине Симферополя в собственном доме. Глава семейства – заслуженный офицер-фронтовик – только что демобилизовался и выселению из Крыма вместе с семьей не подвергался, потому как по сталинскому указу в те годы в Крыму разрешалось жить только лицам славянского происхождения. Ходил я в этот дом ради дочери хозяина – Елены. Особой красотой эта девушка не отличалась, но в ней была какая-то привлекательность, какое-то неотразимое обаяние, которое французы называют «шарм». Этот шарм был в ее грациозной фигуре, прекрасных манерах и больших синих глазах. Она была умна, образованна, и лет ей было двадцать с небольшим. Все в этой семье были обычными советскими обитателями тихого провинциального городка. Пожалуй, только сестра матери – женщина лет пятидесяти – выглядела настоящей дамой из дореволюционной России, как бы причастной к интеллигенции легендарного серебряного века – века Александра Блока, Игоря Северянина, – шагнувшей в нашу серую советскую действительность. Взор ее больших черных глаз как-то скользил поверх голов, когда она шла по улице с гордой посадкой головы, отягощенной сзади массивной старомодной прической. Всегда в шляпке к лицу, всегда в свежих перчатках и элегантном костюме – она всем своим видом являла себя отголоском старого, разбитого и попранного мира. Со мной она здоровалась, но не более, хотя мне всегда хотелось поговорить с ней о прошлой незнакомой и ушедшей жизни. В ее комнате, заполненной старинной мебелью, стоял прекрасный концертный рояль, и она часто играла этюды Шопена, сочинение Яна Сибелиуса «Финляндия» и, конечно, Бетховена и Чайковского.
Дата добавления: 2021-04-05; просмотров: 83; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!