ЗАКЛЮЧЕНИЕ КЯХТИНСКОГО ДОГОВОРА 1728 ГОДА 5 страница



Указывая на взаимную заинтересованность в торговле как экономическую основу относительно мирного этапа русско-китайских связей в XVIII в., Юй Юаньань, Пын Мин и др. распространяли эту заинтересованность и на Цинскую империю, что не соответствует действительности. В цинском Китае в торговле с Россией был заинтересован очень узкий круг потребителей пушнины, юфти, европейских сукон. Именно поэтому маньчжурское правительство с такой легкостью постоянно прибегало к запрещению торговли, превратив его в средство нажима на Россию.

Под углом зрения чисто территориальных проблем освещалась история посольства С. Л. Рагузинского в подготовленной в КНР двухтомной «Истории России» 69. Упоминание о дипломатической миссии, которой посвящен данный сборник документов, имеется и в девятом томе коллективного труда «История Китая», где было сделано вполне объективное освещение задач и итогов посольства 70. Обе эти работы мы рассмотрели в предисловии к предыдущему тому документов и материалов по истории русско-китайских отношений в XVIII столетии 71.

Китайскими историками посольство С. Л. Рагузинского рассматривалось также в связи с созданием Пекинской духовной миссии и бытованием в Пекине русских албазинцев, из которых была создана рота в знаменных войсках 72.

Качественный сдвиг в изучении посольства С. Л. Рагузинского произошел в 90-е гг. XX столетия. Об этом свидетельствует вышедшая в середине 1997 г. монография Чжан Вэйхуа и Сунь Си «Китайско-русские отношения в начальный период правления Цинской династии» 73. Прибытие в Пекин «Савы», как называют русского посланника китайские авторы, рассматривается ими как важнейшее событие в отношениях Китая с Россией после заключения Нерчинского договора. На страницах монографии подробно излагается биография С. Л. Рагузинского и его дипломатическая деятельность до отправления в [19] Китай. Эти сведения взяты из вышедшего в Китае в 1982 г. перевода замечательной книги H. H. Бантыш-Каменского 74. Значительным подспорьем для авторов был также сборник архивных документов, относящихся к китайско-русским связям и переведенных с маньчжурского на китайский 75.

Организация посольства и его ход подробно излагаются также по книге H.H. Бантыш-Каменского. Например, полностью публикуются наказ посланнику, состоявший из 45 пунктов, а также три секретных статьи, прилагавшихся к общей инструкции 76. Детально рассмотрен ход переговоров C. Л. Рагузинского с цинскими сановниками в Пекине 77 и на границе 78. Авторы приходят к выводу, что российский посланник лучше, чем цинские чиновники, владел ситуацией в зоне будущей границы. Это произошло потому, что он, еще находясь в Пекине, приказал своим помощникам провести обследование местности и за столом переговоров опирался на специально подготовленные карты 79. Кроме того, на позиции китайской стороны сказалось и то, что она пользовалась не всегда достоверными сведениями, полученными от местных жителей-монголов 80.

Миссия C. Л. Рагузинского продлилась три года, состоялось 58 раундов переговоров. Лишь после этого был подписан Кяхтинский договор. В книге приводятся тексты Буринского 81 и Кяхтинского 82 договоров, а также тексты разменных писем пограничных комиссаров 83. В целом оценки договора и его значения для укрепления экономических связей Китая с Россией выдержаны во вполне объективном духе. На наш взгляд, опыт исследования проблемы путем сопоставления информации из китайских и русских источников дал положительные результаты. К сожалению, китайскими авторами не были использованы уже вышедшие к 1990 г. четыре тома документов и материалов серии «Русско-китайские отношения в XVII-XX вв.», касающиеся ранних русско-китайских дипломатических и торговых контактов в XVII-XVIII столетиях.

Более полно сопоставление китайских и русских источников и литературы было проведено Су Фэнлинем в его монографии «Исследование ранней истории отношений Китая с Россией» 84. Упомянув о подписании Кяхтинского договора, подведшего юридическую основу под китайско-российскую границу 85, Су Фэнлинь широко освещает действие договора в сфере торгово-экономических и культурных связей двух стран 86.

Интересная работа, также основанная на сопоставлении, была опубликована Хэйлунцзянским издательством «Просвещение», которое выпустило в свет «Словарь перевода терминов, относящихся к истории отношений Китая с Россией». В подзаголовке отмечено, что имеется в виду сопоставление терминов русского и китайского языков 87. Этот труд был подготовлен харбинскими историками и лингвистами под руководством известного специалиста по истории отношений Китая с Россией профессора Хао Цзяньхэна.

Словарь состоит из разделов: имена собственные, географические названия, названия племен и народов, чины и звания, церковные чины, названия учреждений, названия церквей и монастырей, названия международно-правовых актов, названия кораблей (собственные и по категориям). Статья «Рагузинский» отсылает читателя к статье «Владиславич-Рагузинский», в которой говорится, что Савва Лукич был сербом на русской службе и, возглавляя русское посольство, в 1727 г. подписал Буринский и Кяхтинский договоры 88.

В разделе названия международно-правовых актов соответственно содержатся статьи о Буринском и Кяхтинском договорах и сопутствующих им документах. Например, на той же странице, где даются варианты названий упомянутых договоров, находится и статья «Разменное письмо, или запись, учиненная при урочище Абагайту сопке 12 октября 1727 г.» 89 Само же название Абагайту, относящееся и к острову, и к сопке, разъяснено и представлено в иероглифах соответственно в двух статьях в разделе географические названия 90. [20]

Данное издание — удобный и надежный справочник как для китайских, так и для русских специалистов.

Наконец, следует упомянуть и подготовленный известным китайским специалистом по истории цинского периода профессором Дай И вводный том к серии «Китай и мир в XVIII столетии» 91. В разделе «Внешние связи», где в основном излагаются принципы внешней политики Китая и воздействовавшие на нее факторы, автор упоминает Россию в качестве одного из европейских государств, вступивших в контакты с Китаем, но основное внимание уделяет связям с Великобританией и Францией 92.

В разделе «Границы», повествуется о том, как в XVI в. Ермак перевалив через Уральский хребет, сокрушил Сибирское ханство. Затем описывается присоединение Сибири в XVII столетии, при этом автор опирается на первый том «Истории СССР» под редакцией А. М. Панкратовой 93. Нерчинский договор упоминается как международный акт, стабилизировавший ситуацию на Северо-Востоке и давший правительству возможность начать борьбу с Галданом 94. Весь этот раздел построен на противопоставлении территориального расширения Цинской империи аналогичным процессам в России и США. Разумеется, сравнение всегда в пользу Цинского Китая. Подводя итоги, автор отмечает, что границы Цинского Китая устанавливались в основном в рамках исторической территории Китая. Так, на Северо-Востоке они проходили по Амуру, а на севере достигали оз. Байкал 95. Хотя миссия С. Л. Рагузинского и Кяхтинский договор при этом не упоминаются, но это как раз то утверждение, которое выдвигалось цинскими дипломатами на переговорах с С. Л. Рагузинским, и было успешно опровергнуто русским посланником.

Последние годы успешно разрабатывает проблемы русско-китайских отношений в XVIII столетии японский ученый Акира Янагисава, который на основе знакомства с русскими архивными документами опубликовал статью «О переговорах между Россией и Цинской династией по поводу «Дополнения к Кяхтинскому договору» в 1768 г.» 96 В статье отмечается, что присоединение к делегации И. Кропотова члена Пекинской духовной миссии А. Л. Леонтьева, впервые позволило сделать маньчжурский язык языком переговоров.

А. Янагисава является учеником известного профессора Ёсида Кинъити и, в известном смысле, продолжает его исследования. В этом плане представляет значительный интерес его анализ последних работ К. Ёсида и основных тенденций в изучении русско-китайских отношений в последние годы 97.

В отечественной исторической литературе большое внимание посольству С. Л. Рагузинского и заключенному им трактату впервые было уделено в известной книге Б. Г. Курца. Анализируя работу демаркационных комиссий, устанавливавших границу, Б. Г. Курц отметил, что «благодаря чрезмерному личному усердию русских межевиков, которые, работая по установлению межевых знаков с китайцами, убеждали их гласными и негласными способами, знаки были поставлены как можно дальше к югу» 98. Курцем же было указано и на дискриминационный характер положения Кяхтинского договора о переписке между Сенатом и Лифаньюанем. Уравнивание, а, по сути, трактовка Сената ниже Лифаньюаня являлись подрывом «державного достоинства России» 99. Давая общую оценку договора, Б. Г. Курц подчеркивал, что «Кяхтинский трактат старался разрешить три главных вопроса: о границах, о способе дипломатических сношений и о торговле. Первый вопрос был решен удачно, потому что споры о границах затихли; второй — не вполне, третий же, хотя и упорядочил торговлю, но не мог прекратить столкновений, вследствие противоречий экономических интересов обоих государств» 100.

Большое место Кяхтинскому договору как правовой основе для развития русско-китайской торговли в Кяхте было отведено в работе Е. П. Силина «Кяхта в XVIII веке», где рассматривалась и история заключения трактата. Автор [21] подчеркивал значение территориальных статей Кяхтинского договора и пытался проанализировать причины разграничения в районе Монголии. «Заключение Кяхтинского договора, — рассуждал Е. П. Силин, — было вызвано территориальным сближением России с Китаем и их экономическим развитием. Продвижение русских на восток, вглубь сибирских пространств, вплотную приблизило российские владения к китайским границам. Отсюда возникла необходимость точного земельного разграничения и установления пограничных правил» 101.

Нетрудно видеть, что при анализе Е. П. Силин упустил из виду существенную деталь: не русские владения в этом районе приблизились к пределам Цинской империи, а как раз, наоборот, — с захватом Халхи маньчжурское государство соприкоснулось с территорией России, и Цины стали добиваться разграничения. Отсюда и вся несостоятельность их территориальных притязаний на Забайкалье, освоенное русскими еще до захвата маньчжурами власти в Китае.

Посольство Рагузинского и весь комплекс разрешенных им проблем стали объектом специального исследования, проведенного Г. Г. Балдаевым. К сожалению, автору не удалось рассмотреть основные источники по теме исследования — документы по истории посольства С. Л. Рагузинского и материалы китайской стороны, хранящиеся в Архиве внешней политики Российской империи. Поэтому суждение автора о том, что «прочность и долговечность положений Кяхтинского договора были обусловлены тем, что этот договор по своему духу и характеру был равноправным договором» 102, основанное лишь на неполных литературных данных, выглядит весьма неубедительно.

«Кяхтинский договор явился значительным событием в отношениях между Россией и Китаем. Он провозгласил вечный мир между двумя народами и стремление жить в согласии и дружбе, взаимно соблюдая и уважая законы и обычаи обеих стран», — так оценивал трактат, подписанный С. Л. Рагузинским, исследователь истории экономических русско-китайских связей М. И. Сладковский 103. Останавливаясь на торговых статьях договора, в своей более поздней работе М. И. Сладковский отмечал, что допуск русских караванов в Пекин был уступкой цинского правительства, перенесение же торговых операций на границу — уступкой русской стороны. Вместе с тем статья 4-я вводила ограничения в предметах торговли, запрещая торг товарами, «которые указами обеих Империй запрещены суть». Это ограничение отражало, по мысли автора, опасения цинского правительства, что при свободной торговле в Китай мог бы попадать опиум 104.

А. Л. Нарочницкий, всесторонне раскрывая содержание Кяхтинского трактата, подчеркнул, что он был ратифицирован в июне 1728 г. 105

Взаимосвязь разграничения по Кяхтинскому договору с установлением границы в Приамурье рассмотрена в монографии Е. Л. Беспрозванных. Опираясь на записку С. Л. Рагузинского, поданную им правительству 27 декабря 1731 г., Е. Л. Беспрозванных пришел к выводу о том, что «позиция Владиславича относительно будущего разграничения в Приамурье определялась следующими моментами: с одной стороны, он не имел точных сведений и карты тех мест в Приамурье, на разграничении которых настаивала цинская сторона; с другой — он располагал убедительными свидетельствами местных жителей о том, что именно в этих районах производится пушной промысел, а это, при общем истощении пушных ресурсов Сибири, имело немаловажное значение для казны. Боязнь новых потерь для Российского государства в случае возможного разграничения, ясное понимание того, что только граница по Амуру отвечала бы интересам России, — все это побудило Владиславича настоять на сохранении статус-кво в Приамурье» 106.

Таким образом, отечественная историография, акцентируя внимание на положительных последствиях Кяхтинского договора для развития [22] взаимоотношений России с Цинской империей, в то же время указывает и на ограничительный и неравносторонний характер отдельных его положений по отношению к русской стороне. Следует заметить, что дополнительное изучение китайских материалов дает основание обратить большее внимание на эти оттенки Кяхтинского трактата при рассмотрении его в качестве одной из важнейших дипломатических акций цинского правительства в период наибольшего подъема могущества маньчжурской династии.

Представляется важным и то, что С. Л. Владиславич был первым европейским дипломатом, разгадавшим стратагемный характер китайской дипломатии и политической культуры в целом. Он писал о китайских сановниках: «И сию вторую стратагему (курсив мой. — В. М.) они чинили, чем бы меня обмануть» 107. «Они (китайцы. — В. М.) причитают разумнейшими от европейцов и большими обманщиками в стратагемах воинских, — развивал он свою мысль, — только исповедуют, что европейцы суть бодры, сердиты и отчаянны, как звери, и что их сердца огнем и стрелами утолить невозможно, но точию обманом в их маршах и прочем удержать и до баталии не допустить». Свои наблюдения посол изложил не только в дипломатической переписке, но и в VI главе — «О сухопутной Китайского империя армии» — своего официального труда «Секретная информация о силе и состоянии Китайского государства», поднесенного им императрице Анне Иоанновне 108.

* * *

Итак, Кяхтинский договор 1728 г. подразделяется на три группы статей, при оценке которых важно отметить следующее.

В конце XVII — начале XVIII в. Цинская империя захватила ряд сопредельных государств, в том числе Халха-Монголию. Рассматривая разграничение как одно из средств политической стабилизации в районе Халхи и закрепления тем самым своих захватов, цинское правительство упорно добивалось заключения соответствующего соглашения с Россией. Русская сторона, стремившаяся к упорядочению русско-китайских политических и экономических отношений, была вынуждена обратиться к вопросам территориального размежевания, так как маньчжуры ставили его непременным условием общеполитического соглашения. Кяхтинский договор и явился плодом длительных дипломатических маневров маньчжурского правительства Китая, настаивавшего на разграничении, и усилий русской дипломатии, сосредоточенных вокруг вопросов политических отношений и торговли между двумя государствами.

Кяхтинский договор продолжил русско-китайское разграничение, начатое Нерчинским трактатом. При обсуждении территориальных вопросов маньчжурские представители, как и в период конференции в Нерчинске, заявили о территориальных притязаниях на русские владения в Забайкалье. Выдвигая произвольные требования в отношении обширных территорий, на которые Цины не имели реальных оснований претендовать, они надеялись добиться соответствующих уступок со стороны представителей царского правительства в ходе переговоров. Однако русской дипломатии при обсуждении территориальных статей договора удалось успешно противопоставить притязаниям маньчжуров принцип «каждый владеет тем, чем владеет теперь», означавший сохранение статус-кво в пограничном районе.

Но все же для достижения общего соглашения с Цинской империей Россия вынуждена была отказаться от значительных территорий в Западной Монголии, принадлежавших Алтын-ханам, в течение почти всего XVII в. находившихся в русском подданстве.

Разграничение, установленное Кяхтинским договором, соответствовало юридическим и техническим нормам международного права. При делимитации [23] границы стороны пользовались специальными картами, демаркация границы на местности была проведена смешанными комиссиями, установившими граничную линию как по естественным рубежам, так и геометрическим (инструментальным) способом и зафиксировавшими ее пограничными знаками. Однако сложный рельеф пограничной зоны не позволил везде точно определить прохождение граничной линии в промежутках между маяками, что могло в дальнейшем вызвать частные пограничные споры.

Кяхтинским договором стороны вновь подтвердили, что район к югу от р. Уды, впадающей в Охотское море, остается не разграниченным. Это давало русской дипломатии право вернуться к разграничению в Приамурье в благоприятный момент.

Китаецентристские концепции цинского правительства послужили основой для его отношения к России как к данническому государству. Это нашло отражение и в статьях Кяхтинского договора, определявших порядок дипломатических взаимоотношений между обоими государствами. Статьи Кяхтинского трактата о торговле содержали для русской стороны ограничения как в регламенте торговых операций, так и в отношении ассортимента товаров. Перенесение центра торговли на границу явилось следствием стремления цинского правительства отдалить русских от центральных районов собственно Китая, что являлось одним из составных элементов оформившейся позже политики изоляции страны, проводившейся маньчжурами.

В. С. Мясников

Комментарии

1. Энциклопедический словарь. Издатели Ф. А. Брокгауз (Лейпциг), И. А. Ефрон (СПб.). T. VI-a. СПб., 1892. С. 657. Я позволил себе сделать ссылку на это, казалось бы, не совсем научное издание, лишь потому, что исторический раздел в этом томе редактировал Н. И. Кареев.

2. Русско-китайские отношения в XVIII веке: Материалы и документы. Т. 2. 1725-1727. М., 1990. С. 18. (Далее: РКО в XVIII в. Т. 2).

3. О ходе переговоров в Пекине C. Л. Владиславич-Рагузинский 10 мая 1727 г. сообщил в Коллегию иностранных дел. См. док. № 3 настоящего сборника.

4. См. док. № 7.


Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 259; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!