ЗАКЛЮЧЕНИЕ КЯХТИНСКОГО ДОГОВОРА 1728 ГОДА 3 страница
Хотя Рагузинским в этом районе и были уступлены бывшие владения русских вассалов Алтын-ханов Западной Монголии, простиравшиеся на запад и юго-запад от оз. Хубсугул и достигавшие оз. Убса-нор, куда входила и большая часть современной Тувы, но в тот период закрепление за Россией земель к югу от Красноярска и Кузнецка было большим успехом русской дипломатии, так как Цины признали за русскими территории, ранее контролировавшиеся халхаскими феодалами. Об этом свидетельствует составленная три с половиной месяца спустя после окончания работы демаркационной комиссии «сказка» членов русской комиссии по разграничению, бывших под началом у С. Колычева. Побывавшие на местах, где прошла новая граница, члены экспедиции Рагузинского заявили в Посольской походной канцелярии, что «по учиненному договору между Российскою и Китайскою империями прошлого 1727 году августа 20-го дня, которая граница учинена и пограничные знаки поставлены от Боргутейской полуденной сопки в правую сторону до Шабина Дабага, что оная граница учинена против прежняго владенья подданных людей Российской империи с великим пространством и от мунгальского владения заграничены многие земли, которые никогда не бывали, а именно: от реки Хан-Тенгери в расстоянии верховою ездою в длину дней на 8, и широтою до реки Абакану дни на 3, а те места во владении Российской империи никогда не бывали. А когда российское люди Кузнецкого ведомства в те места для звериных промыслов как русские промышленые, так и ясашные люди ходили, и в тех местах китайского владения Цыцын-вана соеты их побивали и грабили, понеже те места для звериных промыслов самые угодные, а промышляют в тех местах зверей — соболи, лисицы, белку, розсомаку, выдру и бобры. И с такою учиненною и пространною границею подданные российские ясачные люди, також и руские промышленые весьма довольны и радостны, что божиим вспоможением и счастием его императорского величества оная граница так учинилась» 22.
|
|
|
Один из бывших при С. Л. Рагузинском картографов — Михаил Зиновьев — составил подробный чертеж, служивший приложением к Буринскому договору 23, сама работа демаркационных комиссий дала богатый материал для географического описания и картографирования этого района. Русские карты были гораздо точнее маньчжурских, составлявшихся иезуитами. Судя по некоторым данным, Рагузинский передал цинским представителям одну из ландкарт Восточной Сибири, составленную для него, вероятно, чертежниками его экспедиции (Скобельцыным, Зиновьевым). Эта карта, описанная еще Фуксом 24, и ныне хранится в Первом историческом архиве Китая 25.
|
|
|
В ряде случаев слабость географических представлений маньчжуров о районе разграничения облегчила русским комиссарам проведение граничной черты, выгодной для России. Вот как демаркация границы описана самим С. Л. Рагузинским в донесении на имя императора Петра II:
«Секретарь Глазунов в разграниченье левой стороны показал отменную службу в интересах вашего императорского величества и поистине границу сочинил более моей инструкции и с вящшим адвантажем Буринского трактату, понеже в сороке осьми конференциях, учиненных в Пекине и на границе с китайскими министры, никогда не мог я их отвесть, чтоб они уступили частию земли, что было завладели по Аргуни более сочиненного мира при Нерчинском. И я уже было довольствовался и многократно письменно представлял и словесно запрашивал только о том, да владеет каждая страна кто чем владеет, но они того слышать не хотели и более требовали. Старался, чтоб озеро Далай осталось у них, а озеро Соляное в российском владенье, упоминал, чтоб вершина реки Чикоя осталась в Российском империи, понеже на оной вашего императорского величества подданных тунгусов звериные промыслы. Китайцы стояли за Соляное озеро для того, что из оного до сего числа обще соль промышляли, о Аргуньских вершинах и слышать не хотели, о Чикойских вершинах говорили, как де линеа пограничная придет, так и останется. [9]
|
|
|
И на конце всяким образом трудилися обмануть и притеснить, но по-истинне не моим разумом, но счастием вашего императорского величества, за существенным их неведением состояния пограничного сами себя они обманули, где в пограничном трактате упомянули пустые земли между владением российских подданных и мунгальских караулов делить пополам, а от Цаган Ола до Аргуни да будет граница близ знаков. И в том они чаяли, что российское владение близ крепостей, знаки же по нескольку сот верст в российской земли.
Однакож владение по разъезду их обмануло и показалось близ их границы, где вашего величества подданные заездом звериные промыслы имели, а некогда и через два года там не кочевали, а знаки показались на сущих дифилях и горах некоторые при их караулах а некоторые и внутри, понеже оные были от них поставлены не для разведения земли, но для удержания перебещиков и протчих непорядков на дифилех и на тесных местах. И по тому означению и секретарей Глазунова и Киреева по усердному радению Чикойские вершины более трехсот верст остались в российском владении. Соляное озеро (от которого может солью самородною вся провинция довольствоватца) в российском же владенье более ста верст осталось. Река Аргунь до самой вершины очищена и по всем урочищам знаки поставлены и караулы учреждены, и все вышеписанное в пограничные разменные письма порядочно внесено» 26.
|
|
|
Не менее лестно характеризовал С. Л. Рагузинский и результаты, достигнутые группой С. А. Колычева на западном участке границы.
«На правую же сторону, — отмечал посланник, — по разграниченью господина комисара Колычева не так велики труды были в разграниченье, понеже оба империа делили в большем разстоянии пустые и непроходимые горы... Однако ж и оная сторона по силе Буринского договору до самой контайшиной границы благополучно разведена и окончена с адвантажем Российского империа усердными трудами ево, Колычева... Хотя по сей границе несколько урянхов, которые по одному соболю платили, вашего величества подданных изменников за мунгальскую границею осталось, однакож взаемно таковы ж мунгальские изменники за российскою границею остались» 27.
Цинские представители испугались практических результатов демаркации, они стали настаивать на пересмотре положения Буринского договора, позволившего русским вывести границу к вершине Аргуни. Но Рагузинский категорически отверг эти попытки 28.
В связи с договоренностью сторон о включении Буринского договора в состав общего трактата, десять пунктов которого уже были согласованы С. Л. Рагузинским в Пекине, русский посланник еще до начала работы демаркационных комиссий направил в столицу Цинской империи для подписания объединенный проект договора. Одновременно во главе торгового каравана в Пекин отправился Л. Ланг 29.
Комиссары, разъехавшиеся для размежевания границы, еще не успели вернуться, а цинское правительство прислало в Селенгинск Рагузинскому подписанный общий трактат. Однако оказалось, что в Пекине сановники произвольно изменили не только текст согласованных статей общего договора, но и внесли исправления в уже парафированный подписями их представителей Буринский трактат. Когда же русский представитель отказался принять навязываемый ему новый текст договора, маньчжуры стали угрожать изгнанием торгового каравана из Пекина 30. Рагузинский не дал запугать себя этими угрозами и в обход маньчжурских дипломатов направил через Ланга письмо на имя императора с жалобой на его министров.
Наконец 21 октября 1727 г. чрезвычайный посланник и полномочный министр смог поставить свою подпись под новым трактатом, отвечавшим его желаниям и уже заверенным печатью цинского императора. [10]
Маньчжурское правительство видело в новом договоре с Россией в первую очередь средство укрепления северных границ своей империи. Как свидетельствует доклад министров на имя императора, поданный 25 августа 1727 г. по поводу подписания Буринского договора, цинское правительство было довольно результатами размежевания.
«Князь-регент и другие сановники, — повествует этот документ, — посовещавшись, доложили: князь 2-й степени и зять императора Цэлин почтительнейше сообщает о том, что он и его свита встретились с русским посланником Саввой и сопровождающими его лицами. Решали вопрос о границах. Цэлин предложил местоположение границы и детально объяснил его Савве. Восточная граница идет по реке Аргунь и другим местам. В прошлом сановник Сонготу и другие обсуждали с русским посланником Федором и его людьми [вопрос] о возвращении в Россию [пленных и перебежчиков]. К соглашению не пришли, и этот вопрос обсуждался снова. Теперь от берега реки Аргунь и до Ара Хадаин Усу, Ара Кудюры, Чиктая, Керана — всюду на нашей стороне будут поставлены пограничные маяки. Границей должна служить река Чикой, текущая перед нашими маяками. Отсюда граница пойдет на запад, вдоль Бургутейской сопки и по другим местам и проходит по Бомушабинайскому хребту 31.
Определив границу, решили не допустить путаницы в поселениях, а также разместить перебежчиков и прочих. Виновных (в нарушении границы) обеим сторонам [надлежит] выявлять и брать под стражу. Затем с Босыгэ и шиланом Тулишэнем записали и передали Савве [соображения о том], в каких местах должны быть поставлены пограничные камни. Савва, а также буряты, урянхи и другие от всего сердца согласились [с этим]. Как сказал Савва, «на этот раз счастье сопутствовало посланнику, можно с чистой совестью смотреть на небо, так щедро облагодетельствовали нашего белого царя». И снова посланник и его многочисленные люди были пожалованы дарами, [они] щедро были осыпаны императорскими милостями. Теперь все было справедливо улажено, граница установлена навечно.
Цэлин и его свита послали затем старшего императорского телохранителя Хубиту, младшего секретаря Наянтая и других, и [они] с помощником русского посланника Иваном Ивановичем [Глазуновым] определили границу на востоке и на западе, договорились о расстановке пограничных камней. Когда они вернулись, то все названия гор и рек, по которым прошла граница, записали и нанесли на карту и почтительнейше представили на высочайшее рассмотрение. Следует согласно договору, заключенному Цэлином и его свитой, известить о расстановке пограничных камней хана Халхи и всех князей Монголии. Хэйлунцзянский цзянцзюнь [главнокомандующий на Амуре] и другие [пограничные начальники] отныне [должны] ограничить свободу [передвижения] подведомственных им лиц, чтоб не было конфликтов по поводу перехода границы. Нарушителей же [должно] наказывать со всей строгостью.
Местом торговли назначается Кяхта. Для надзора [за торговлей] надлежит послать одного чиновника из Лифаньюаня 32. Количество [приезжающих] торговцев, согласно правилам, не должно превышать 200 человек.
В дальнейшем следует отремонтировать русское подворье в Пекине, пусть там [по прибытии] живут русские посланники, а также приезжающие в Пекин [русские] ученики, учителя и другие лица. Пусть все они живут вместе. [Все они] будут снабжаться едой и одеждой за правительственный счет. Если же кто-то [из них] пожелает возвратиться [на родину], предоставить ему свободу обратного проезда, провожать и охранять [его в дороге]. Помощник начальника императорских телохранителей Кушэньту был послан на место смещенного Лункэдо для ведения дел. Ныне граница уже установлена, ему следует прибыть в Пекин». Императорская резолюция на этом докладе гласила: «Быть по сему» 33. [11]
В период переговоров и после подписания договора С. Л. Рагузинский много трудился над укреплением новой границы. Охрана установленных пограничных маяков и наблюдение за режимом границы были поручены им селенгинским служилым людям и бурятам, принявшим русское подданство 34. Главный надзор за протянувшейся более чем на три тысячи верст границей Рагузинский доверил местным чиновникам: участок от Кяхты до Аргуни — Григорию Фирсову и толмачу С. Кобею, западный участок — А. Михалеву и толмачу Г. Волгарю. Генеральным пограничным правителем назначался находившийся в Селенгинске полковник И. Д. Бухолц 35.
Подробнейшие инструкции пограничным дозорщикам Фирсову и Михалеву предписывали строго придерживаться постановленного трактата, «дабы двору китайскому не дать притчины к разорванию мира, нарушению корреспонденции и коммерции, испровержению границы, которая в сем деле главнейшая» 36.
14 июня 1728 г. на речке Кяхте, где сооружалась слобода для открытия пограничной торговли, был произведен размен подписанных экземпляров нового «инструмента обновления мира между обоими империями», получившего наименование Кяхтинского трактата. При этом С. Л. Рагузинский вручил цинским уполномоченным подписанные им и скрепленные печатями экземпляры договора на русском и латинском языках. Маньчжурские дипломаты в свою очередь передали русскому посланнику «за своими подписями и укреплением печати» тексты договора на маньчжурском, русском и латинском языках. Отпечатанные тексты договора были распространены среди жителей пограничной полосы, «чтоб ведомо было о сем деле». Ратифицированный таким образом договор вступил в силу.
Покидая Селенгинск, Рагузинский оставил полковнику И. Д. Бухолцу инструкцию, в которой особо подчеркивал необходимость «ссор и задору не всчинать», даже если подданные, гонясь за перебежчиками, с оружием в руках перейдут границу, «ибо Российское империум желает ныне с Китайским империем и с подданными мир содержать» 37.
Новый трактат, определивший условия политических и экономических взаимоотношений России и Китая и зафиксировавший границу в районе Монголии, состоял из одиннадцати статей.
Статьей 1-й оба государства, «зело почитая мир», обязывались удерживать своих подданных, чтоб они «никакого противнаго дела не могли возбудить». Для укрепления добрососедских отношений стороны согласились предать забвению все накопившиеся к 1727 г. дела о перебежчиках, обязываясь в то же время впредь производить их взаимную выдачу без промедления (статья 2-я). Статья 3-я повторяла содержание Буринского договора, но была написана уже с учетом того, что граница демаркирована. Статьей 4-й разрешалась торговля русских в Пекине, ограниченная присылкой одного каравана раз в три года численностью не более 200 человек. Наряду с этим предусматривалось и открытие пограничной торговли в двух пунктах, на нерчинской и селенгинской границах. Кяхтинский договор юридически оформил (статьей 5-й) существование в Пекине Русской православной духовной миссии, из десяти членов которой четверо были священнослужителями, а шесть — учениками, направлявшимися для изучения китайского и маньчжурского языков.
Чтобы разрешить споры о взаимном титуловании императоров в присылаемых грамотах, С. Л. Рагузинский постановил вести переписку между договаривающимися государствами от имени российского Сената или тобольского губернатора с русской стороны и Лифаньюаня, а также ургинских пограничных управителей — с китайской.
Статья 7-я Кяхтинского договора вновь подтверждала, что земли в районе р. Уды, впадающей в Охотское море, оставались не разграниченными на [12] неопределенный срок. Урегулирование местных пограничных споров возлагалось на пограничных администраторов обеих сторон (статья 8-я). Заключительные статьи договора определяли порядок приема послов, юрисдикцию нарушителей границы и правила ратификации договора путем размена его экземпляров 38.
Хотя Кяхтинский договор отделен от Нерчинского сравнительно небольшим периодом времени, разграничение, установленное им, было проведено на значительно более высоком правовом и техническом уровне. При делимитации границы стороны пользовались специально выполненными картами; для проведения границы на местности выезжали смешанные комиссии, демаркировавшие граничную линию установкой пограничных маяков в виде особых каменных насыпей. Граница определялась как по естественным рубежам (горные хребты и реки), так и геометрическим способом в степных районах. Пограничные власти той или иной стороны ежегодно проверяли состояние пограничных знаков, перечисленных в разменных письмах пограничными комиссарами.
Однако и эта граничная линия могла дать повод к спорным толкованиям принадлежности некоторых участков территории. Объяснялось это тем, что сплошной граничной линии не существовало, а между маяками, особенно на западном участке границы, было весьма большое расстояние. Возможность возникновения в связи с таким положением споров была ясна уже С. Л. Рагузинскому. Не случайно в инструкцию, оставленную И. Д. Бухолцу, он включил специальный пункт с рекомендацией предупреждения такого рода споров.
«Сенные покосы, которые при реке Селенге, против урочища Булесоту, где второй маяк на правой стороне поставлен, суть зело велики, — писал Рагузинский, — а полковым и караванным лошадям в сене не без нужды; и хотя оные покосы остались по письменному разграничению в российской границе, однако ж, ежели по прямой линии делить между маяки, могла бы часть из оных остаться мунгальцам; и для того прикажите сего лета косить сено нескольким солдатам... как для угодья довольства сена, так и для знаку впредки, что оные покосы суть российские, в чем мунгальцы не могут противиться, ибо выше покосов место по Селенге, называемое Бичикту, в пограничном письме остается за российскою границею... ежели же время не допустит сего лета на оном лугу сено косить, в таком случае велите пасть табун лошадиной государев на оном лугу для предков, дабы мунгалы прежде не завладели и по линее между маяками не претендовали» 39.
Что касается положения Кяхтинского договора об оставлении земель в районе Уды не разграниченными, как это было постановлено и при заключении Нерчинского договора, то его следует признать удачей русской дипломатии, так как вопреки стремлению цинского правительства при толковании Нерчинского трактата умолчать о том, что граница доходила лишь до верховьев Уды, оно вновь вынуждено было подтвердить это, а царское правительство сохранило, таким образом, возможность вернуться к разграничению в Приамурье в удобный для себя момент.
Наибольшую возможность возникновения пограничных недоразумений и споров таила в себе статья 10-я Кяхтинского договора, определявшая меры наказания нарушителям границы. Уступив настояниям цинских представителей, русский посланник согласился на исключительно жестокие меры к перебежчикам. «Впредь, ежели кто из подданных обоих государств перебежит, кажнен да будет на том месте, где поимается. Ежели оружейные перейдут за границу, учиня грабежи и убийства, также смертию имеют быть кажнены. Кто же оружейною рукою без запечатанного пашпорту також де за границу перейдет, хотя б и не учинил убийства и грабежа, однако ж наказан быть имеет как надлежит. Ежели кто из служилых или иной кто, покрадши господина своего, [13] убежит, ежели будет русского владения, да будет повешен, а ежели китайского владения, имеет быть кажнен на том месте, где поимается; а вещи покраденный да возвратятся его господину» 40.
Русское правительство, разумеется, не могло предавать казни перебежчиков-монголов, переход которых в русское подданство в середине XVIII в. принял массовый характер. Цинское же правительство требовало неукоснительного соблюдения постановлений трактата безотносительно к конкретной обстановке их применения. «Невольно рождается вопрос, — размышлял по этому поводу известный правовед Ф. Мартенс, — почему Россия соглашалась на неисполнимые условия? Она это делала, оставляя себе, впрочем, лазейку в свободе толкования принятых на себя обязательств, так как она желала во что бы то ни стало поддерживать мирные, торговые сношения со своим непосредственным соседом. Россию нельзя упрекать в недобросовестности. Текст или слова трактатов обыкновенно понимались совершенно одинаково как Россией, так и Китаем, исключая случаев ошибок в переводе. Но дух этих международных актов был понимаем различно двумя правительствами по той простой причине, что их нравственные и юридические понятия о международных отношениях были существенно противоположны» 41.
Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 107; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!