Итак, идея длящейся добросовестности - фантазия, оторванная от реальной жизни и не имеющая почвы в законе, который тоже ведь написан для жизни. 20 страница
--------------------------------
<1> Английские юристы XVII - XVIII вв., обосновывавшие недопустимость лишения собственности против воли собственника, ссылались также на нарушение восьмой заповеди, что для убежденных христиан - еще более серьезный аргумент. В науке российского уголовного права продажа товара, принадлежащего другому лицу, рассматривается как мошенничество (см.: Лопашенко Н.А. Преступления в сфере экономики. М., 2007. С. 131).
Недавно высказанные, впрочем не впервые, предложения, обоснованные, конечно, германским, а не российским правом, считать действительным договор купли-продажи чужого имущества при том, что "распорядительная сделка по передаче ничтожна" <1>, наталкиваются на сомнения в том, что передача - это сделка, тем более - распорядительная, которая скорее вовсе не известна ГК РФ. Об этом уже много говорилось выше.
--------------------------------
<1> Егоров А.В., Ерохова М.А., Ширвиндт А.М. Обобщение применения арбитражными судами норм ГК РФ о вещно-правовых способах защиты права // Вестник гражданского права. 2007. N 4. С. 112 - 113. Само это предложение сделано, насколько можно судить, исключительно для целей эвикции.
У авторов, кроме того, видимо, не вызывает сомнение идея, что передача чужой вещи невозможна и такая передача охватывается нормами о невозможности исполнения. Между тем, как показано выше, предметом спора договоры о продаже чужой вещи становятся всегда после передачи, и невозможность ее совершения, стало быть, никогда фактически не обнаруживается.
|
|
|
Поскольку авторы стремятся сформулировать предложения для практики, хотелось бы все же понять, какие рекомендации они намерены дать российским судам при рассмотрении иска продавца о взыскании денег за продажу заведомо чужой недвижимой вещи. Неужели взыскать?
А какой иск может предъявить покупатель чужой вещи? По мысли авторов, реституция здесь невозможна, ведь договор действительный, а передача по действительному договору, как показано выше, реституции влечь не может. Да и сама реституция делает излишней всю конструкцию "распорядительной" абстрактной сделки, как об этом верно говорит М. Смирнова <1>.
--------------------------------
<1> Речь идет о связи реституции с каузальностью передачи в ГК РФ. См.: Смирнова М.А. Соотношение обязательственных требований в российском гражданском праве // Актуальные проблемы гражданского права: Сб. статей. Вып. 7 / Под ред. О.Ю. Шилохвоста. М., 2003. С. 190.
Если это иск о понуждении передать право, то в чем же он состоит и как его исполнить?
Несколько отвлекаясь, нужно заметить, что исключается именно продажа чужого. Эту ситуацию не следует отождествлять с ничтожностью продажи вещи лицом, которое не является собственником (но при этом нет другого собственника, нет, стало быть, и чужого имущества).
|
|
|
Для уяснения этого суждения можно обратиться к такому делу. Оспаривалась купля-продажа здания, совершенная юридическим лицом по тому основанию, что регистрация этого юридического лица была признана недействительной, и потому, по мнению истца, продавец не мог быть собственником, так как не обладал правоспособностью в момент отчуждения. ВАС РФ не согласился с судебными актами, принявшими такую позицию, ссылаясь в основном на то, что признание недействительной регистрации не влияет на действительность сделок юридического лица <1>. В то же время можно было указать и на то, что здесь заведомо нет продажи чужого и потому весь ригоризм обсуждаемого правила исчезает.
--------------------------------
<1> Вестник ВАС РФ. 2006. N 6. С. 49 - 55. Дело N 6623/05.
Обсуждавшиеся выше примеры об освобождении продавца от обязанности доказывания собственности (например, на товар, выступающий в виде вещей родовых и потребляемых) показывают, что такое освобождение не исключает ничтожности продажи чужого, но как раз предполагает продажу без нарушения права собственности.
|
|
|
Мы обсуждаем, повторюсь, продажу вещи, находящейся в момент продажи в собственности иного, третьего лица.
Если стороны или хотя бы один покупатель ошибочно полагают <1>, что владение товаром подтверждает собственность продавца, то тем самым уже исчезает всякая почва для действительной продажи. Такая продажа сама по себе ничтожна, так же как и продажа заведомо чужой вещи, до всякого исполнения; а исполнение уже ничего не может ни добавить, ни отнять у ничтожного акта.
--------------------------------
<1> Я рассматриваю именно эту гипотезу как наиболее фактически распространенную. Но с позиций ст. 454 ГК РФ, как это было показано выше, не важно, насколько точно стороны осведомлены о принадлежности вещи, если только сам факт принадлежности не приобрел качество условия договора (продажа вещи, которая будет приобретена в будущем, и т.п.).
Условие (все равно, отлагательное или отменительное) способно лишь дополнить юридический состав, но никак не заменить в нем один факт на другой, да еще без осознания этой замены сторонами сделки. Иными словами, если сделка совершается без собственности на товар у продавца, то это обстоятельство (отсутствие права собственности) наряду с прочими и является предметом соглашения. Тогда стороны вправе оговорить последствия возникновения или невозникновения собственности у продавца. Но вот если стороны (хотя бы одна сторона) полагают, что собственность у продавца есть, а ее нет, то нет и соглашения о переходе собственности. Именно в этом пункте обнаруживается принципиальная ничтожность отчуждения чужого имущества.
|
|
|
Как уже говорилось, можно искусственно, фиктивно вычленить из соглашения об отчуждении вещи распорядительную сделку и таким образом отделить договор от отчуждения (хотя при этом неизбежно наблюдается упомянутое выше "удвоение" <1> волеизъявления об отчуждении), тогда ничтожность отчуждения не будет затрагивать договор, а будет отодвинута на стадию передачи (исполнения).
--------------------------------
<1> Понятно, что удвоение создает теоретические осложнения, сильно угрожающие стройности конструкции. Поэтому довольно часто его стремятся не заметить либо так или иначе затушевать. Видимо, именно этим можно объяснить замечание Я. Шаппа о том, что "упоминание особого правопритязания (здесь - требования. - К.С.) о передаче владения в § 433 ГГУ выполняет лишь разъяснительную функцию для того случая, когда с переходом права собственности передается и владение" (Шапп Я. Основы гражданского права Германии: Учебник. М., 1996. С. 67). Для теоретика, излагающего германскую модель, более важным оказывается спасение чисто юридической обязанности - о "передаче права собственности". Тогда приходится жертвовать совершением традиции и описание ее в законе квалифицировать не как норму права, а как "разъяснение".
Тем не менее, когда автор рассматривает "соглашение о переходе собственности" как вещный договор, он заявляет, что при этом "одна из сторон делает другой стороне соответствующее предложение о заключении договора и другая сторона принимает такое предложение" (Там же. С. 66). Однако учитывая, что и акцепт, и оферта - это внешние действия, "физические акты", желательно было бы узнать, в чем же они проявляются вовне. Но об этом автор умалчивает. Приходится признать, что даже жертва традицией ничего не смогла исправить: конструкция все же осталась вполне иллюзорной, хотя ее практические удобства вполне очевидны, и о них Я. Шапп рассказывает все, что обычно говорится об этом в учебниках.
Резоны такого приема очевидны: продавец несет ответственность за отсутствие реального эффекта, а покупатель получает иск об убытках, таким образом риск отсутствия правомочия на отчуждение возлагается на продавца, что совершенно оправданно и удобно для оборота; приобретатель имеет титул, основанный на действительной сделке, что создает ему устойчивую легальную позицию и помимо механизма приобретательной давности, таким образом сохраняется факультативная возможность продажи только спокойного владения с теми удобствами этого механизма, которые известны из римского права <1>. Можно указать и другие преимущества.
--------------------------------
<1> При этом сохраняется и защита собственника, ограниченная только известным механизмом доброй совести приобретателя. Еще раз отмечу, что действие этого механизма прямо не связано с абстрактностью традиции (реального договора), а вытекает из нужд оборота; добрая совесть так или иначе действует в любом варианте переноса собственности как средство примирения конфликта между субъективным правом и нуждами оборота.
Именно удобства этого решения оправдывают его, но при этом его никак нельзя считать точной юридической интерпретацией купли-продажи. Напротив, точное следование базовым принципам права, заставляющее признать ничтожность купли-продажи чужой вещи и оставляющее традиции свойства лишь исполнения договора, а не абстрактного распорядительного акта (как вариант - фиктивно сопровождающего традицию), создает большое количество практических осложнений. (Принципиальность, как известно, чаще всего создает именно неудобства <1>; удобная принципиальность кажется, пожалуй, неким оксюмороном.) Часть таких осложнений устраняется посредством норм о действии доброй совести (добрая совесть приобретателя всегда указывает на недействительность, порочность отчуждения - этого нельзя забывать). Но некоторые тем не менее остаются, например ограничение действия эвикции (хотя купля-продажа, требующая от продавца передать не только владение, но и собственность, уже только этим вступает в противоречие с механизмом эвикции, созданным для защиты одного владения).
--------------------------------
<1> Приведу здесь оценку Д. Мейером "германского права, в котором юридический интерес нередко берет перевес над нравственными соображениями". Автор сравнивает некоторые частные правила купли-продажи по русскому и германскому праву (до ГГУ, естественно) (Мейер Д.И. Русское гражданское право: В 2 ч. Ч. 2. М., 1997. С. 228).
Что касается несправедливости, порождаемой абстрактным вещным договором, то в германском праве она устраняется с помощью кондикционных исков, предоставленных потерпевшему собственнику. Таким образом, кондикция, в которой заключено "самое святое" в праве, по выражению О. Гирке, восстанавливает нравственность, нарушенную куплей-продажей.
Изложенное позволяет, по-видимому, заключить, что представленная в ГК РФ модель приобретения собственности по купле-продаже является довольно последовательной в защите прав собственника <1> при заметном пренебрежении оборотом и защитой незаконного владения. Заметно, что при своей последовательности эта модель по сравнению с иными неудобна, порождает много практических трудностей. Можно и нужно обсуждать пути и средства смягчения этих проблем <2>. Но нужно при этом представлять, что это потребует непременных и довольно существенных изменений ГК РФ, который исходит все же из традиционной для отечественного права ничтожности купли-продажи чужого имущества <3>.
--------------------------------
<1> Но не идеальной и в этом отношении. Например, право продавца чужого имущества предъявить иск о признании заключенного им договора недействительным по мотиву нарушения прав собственника независимо от последнего, мало соответствует идее защиты собственности. Сама эта возможность, пока еще допускаемая ГК РФ, говорит скорее о неразвитости механизма купли-продажи, чем о подчинении его неуклонной защите собственности, пусть и вопреки интересам оборота. Возникают ситуации, стало быть, когда страдают и оборот, и собственник. Впрочем, весьма эффективным средством устранения этого частного следствия могло бы быть строгое применение ст. 166 ГК РФ в части толкования права на иск (подробнее см.: Вестник ВАС РФ. 2003. N 2. С. 90).
<2> Мне кажется весьма уместным начать не с отчуждения вещей (тем более, что проблемы, связанные с недействительностью продажи чужого, вполне удовлетворительно решаются путем введения гарантии (с использованием, конечно, абстрактности этой гарантии) на случай эвикции, как об этом будет сказано ниже), а с отчуждения прав. Абстрактность цессии сама по себе гораздо более естественна, чем абстрактность традиции. А весьма короткий срок жизни прав требования сравнительно с вещами (вещными правами) дает и больше причин пренебречь обязательственными правами в угоду обороту.
<3> Русское дореволюционное право, как уже было сказано, исходило из ничтожности продажи чужой вещи. В ГК РСФСР 1922 г. была прямо установлена консенсуальная модель: право собственности на индивидуально-определенную вещь переходило на основании договора между отчуждателем и приобретателем (ст. 66 ГК 1922 г.). Понятно, что продажа чужого имущества была тем самым исключена. При следующей кодификации хотя и была избрана система традиции (каузальной), продажа чужой вещи, тем не менее, не допускалась. Продавцом мог быть только собственник с исключением для продажи имущества в силу судебного решения (см.: Иоффе О.С. Обязательственное право. М., 1975. С. 209; Комментарий к ГК РСФСР / Отв. ред. С.Н. Братусь, О.Н. Садиков. 3-е изд. М., 1982. С. 279).
Исключает ГК РФ и удвоение воли, причем также вполне подчиняясь фундаментальным принципам (а фикция вещного договора состоит в требовании повторить волю на отчуждение, извиняемая лишь тем, что на самом деле вещный договор не совершается).
Ведь нельзя не понимать, что однажды выраженной сделкой воли не только совершенно достаточно, но и изменить ее потом уже нельзя. Именно поэтому невозможно, недопустимо и ошибочно в каждом действии по реализации ранее выраженной воли снова и снова требовать ее выражения или подтверждения. Очевидно, что такие представления имеют в своей основе неприемлемое допущение, что сделка может быть односторонне пересмотрена после ее совершения.
На самом деле достаточно убедиться, что осуществляется обязательство, возникшее из действительного волеизъявления. Все последствия такого исполнения заранее оговорены, и никакой дополнительной воли на эти последствия требовать недопустимо. Именно на этом основан механизм передачи права собственности в ГК РФ.
Убедившись в том, что в основе передачи права собственности по ГК РФ лежит запрет на отчуждение чужого имущества, мы должны предположить, что этот запрет, отличающий нашу систему права от иных систем, скажется также и на смежных институтах, таких, например, как реституция вследствие недействительного договора об отчуждении вещи.
Само по себе действие реституции по недействительному договору с вещным эффектом не вызывает трудностей, пока полученное по сделке остается у ее сторон. Если же имущество перешло к третьим лицам, вступают в силу защищающие добросовестного приобретателя нормы. В качестве субсидиарного средства применимо также обязательство из неосновательного обогащения <1>.
--------------------------------
<1> Полезно сравнение с германским правом: "...если в случае ничтожности отчуждения непосредственный участник сделки совершит дальнейшее отчуждение, то, конечно, добросовестные приобретатели могут воспользоваться для своей защиты известными нормами ГУ" (Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. Т. 1. Полутом 2. М., 1950. С. 307). И далее для оспоримых сделок: "...оспаривающий продавец может виндицировать вещь. В противном случае продавец имеет только притязание из неосновательного обогащения и, возможно, деликтные иски" (С. 315). При оценке последнего пассажа, касающегося оспоримых сделок, нужно учесть, что ГГУ не содержит общего правила о реституции.
В связи с этим возникает частная проблема расчетов сторон купли-продажи после отсуждения третьими лицами у покупателя вещи, которую продавец не имел в собственности и потому не мог отчуждать. Поскольку сделка ничтожна, покупатель по смыслу ст. 167 ГК вправе истребовать покупную цену у продавца. Продавец же не вправе ни виндицировать вещь от третьего лица, ни предъявить к нему иск из неосновательного обогащения за свой счет, так как не является собственником вещи и не имеет законного основания пользования ею. Следовательно, его права ограничены лишь действием реституции. Главный вопрос состоит в том, может ли он истребовать по ничтожной сделке переданную вещь, если не имел на нее права собственности (или законного владения). Ведь если он имеет право требовать восстановления в прежнем положении, то тем самым получает и право требовать компенсацию, если невозможен возврат вещи в натуре (п. 2 ст. 167 ГК).
Здесь следует обратить внимание на содержание ст. 167 ГК: закон говорит об обязанности каждой стороны вернуть "все полученное по сделке", не увязывая эту обязанность с каким-либо правом другой стороны на подлежащее возврату <1>. Г.Ф. Шершеневич применяет аналогичный безличный оборот: "Все, что на основании сделки было передано одним лицом другому, должно быть возвращено по принадлежности" <2>.
--------------------------------
<1> Если вспомнить приведенный выше спор по поводу договора о продаже лифта, то такой поворот дела, когда возникает вопрос о ничтожности продажи по мотиву отсутствия собственности, дает, кстати, подтверждение тому, что реституция осуществляется независимо от титула, права на имущество, возвращаемое по недействительной сделке. В данном деле обе стороны, возникшие в процессе выделения из подвергшегося приватизации общества, имеют в крайнем случае одинаковые права на спорное имущество, если даже признать, что владение продавца не дало ему преимуществ; в этом случае ни одна из сторон не может предъявить полноценного титула (а бывший собственник уже ликвидирован), но ведь это никак не может значить, что реституция невозможна. Вывод о присуждении в рамках реституции только по праву безнадежно и неисправимо порочен, так как он влечет оставление вещи у получателя имущества, который также не имеет титула в силу ничтожности сделки, стало быть, защищается владение, но ведь и продавец имел как минимум владение, почему же не защитить его? Выход остается только один: реституция производится независимо от права на вещь.
<2> Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. С. 127. Безличный оборот, конечно, не означает, что связь по реституции утрачивает личный характер, но удачно подчеркивает внешнее, механическое действие реституции.
Допуская различные причины, по которым законодатель отказался выдвинуть обязательным условием наличие права на имущество для требования его по реституции, мы склонны остановиться на том объяснении, что ближайшей целью реституции является восстановление прежнего положения. При этом обоснованно предполагается, что прежде стороны имели право на имущество, переданное по сделке; если же такого права не было, то реституция никак не мешает заинтересованным третьим лицам прибегнуть к своей защите - точно так же, как применение посессорных средств, восстанавливая нарушенный мир, не исключает петиторного иска. Более того, если третьи лица имели не вещное, а обязательственное, т.е. личное, требование, то возврат имущества только облегчает защиту. Например, если вещь была отдана в аренду хранителем, который был обязан обеспечить ее сохранность, но не передавать ее в пользование, по какой причине аренда и является ничтожной, то после реституции, т.е. возврата вещи хранителю, возможно не только истребование вещи в натуре от хранителя, но и взыскание убытков от ее износа вследствие хозяйственной эксплуатации; при этом лицо, отдавшее вещь на хранение, не обязано доказывать свой титул (как при виндикации), а может ограничиться лишь своей легитимацией в качестве стороны в договоре хранения.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 41; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!