Итак, идея длящейся добросовестности - фантазия, оторванная от реальной жизни и не имеющая почвы в законе, который тоже ведь написан для жизни. 18 страница
--------------------------------
<1> С логической точки зрения "почти никогда" ничем не отличается от "иногда" или "изредка": если есть хотя бы один случай отступления от правила, не оправдываемый никакими обстоятельствами, кроме произвола, т.е. свободного пожелания лица, то правило уже отпадает. "Почти никогда" - это, стало быть, признание добросовестности автора: не видя фактов в действительности, он не считает возможным отрицать их в принципе. Таким образом, теория выстраивается вовсе без фактов, чтобы не сказать: "вопреки фактам".
<2> Кроме указанного высказывания, И. Трепицын говорит о повторности снова и еще более решительно: "Если договор о переходе собственности предшествует передаче, то он непременно повторяется в ней" (Трепицын И.Н. Указ. соч. С. 157). А завершает свой труд автор общей оценкой системы традиции как "скучного" и ненужного "повторения одного и того же" (Там же. С. 419).
К сожалению, в представленных в современной российской юридической литературе решениях этот вопрос как-то опускается.
Критика ГК РФ и следующей за ним практики, как правило, ведется с более общих позиций. Чаще всего предпринимаются попытки обнаружить в действующем ГК РФ известные из других правовых систем решения. Наиболее естественным и ожидаемым является, конечно, стремление развести куплю-продажу и традицию и представить дело так, что если в момент совершения договора продавец не является собственником, то это никак не влияет на распоряжение вещью и не поражает договор. Пытаясь доказать, что эта норма незримо присутствует в ГК РФ, чаще всего ссылаются на правило о продаже вещи, которая будет создана или приобретена в будущем (п. 2 ст. 455 ГК). После этого вся проблема переносится в сферу исполнения, и ничтожность распоряжения чужой вещью становится следствием ненадлежащего исполнения <1>.
|
|
|
--------------------------------
<1> См., например: Тузов Д. Продажа чужого имущества неуправомоченным лицом // ЭЖ-Юрист. 2003. N 10. С. 3.
Обсуждая эту позицию, нельзя не заметить, что она оставляет в стороне основную гипотезу: в нашем случае речь не идет о продаже вещи, которой нет или которая будет приобретена. К.П. Победоносцев, характеризуя возможность продажи чужой вещи по римскому праву, говорит, что, в отличие от прежней русской купчей, "там можно было продать чужую вещь, которую продавец не имеет в своей власти, но еще ожидает и надеется получить в свою власть" <1>. Эта классическая норма, закрепленная в п. 2 ст. 455 ГК, на самом деле никаких трудностей не содержит, и не о ней мы говорим. Более того, настойчивые попытки переместить аргументацию на почву совершенно невинного и простейшего правила п. 2 ст. 455 ГК, убедительно свидетельствуют об отсутствии серьезных аргументов по сути вопроса о продаже чужой вещи.
|
|
|
--------------------------------
<1> Победоносцев К.П. Курс гражданского права. Часть первая: Вотчинные права. М., 2002. С. 380.
Не является серьезной проблемой и ситуация, когда вещь к моменту заключения договора купли-продажи утрачена продавцом в результате гибели или перехода права на нее к третьим лицам <1>.
--------------------------------
<1> В. Витрянский предлагает в этом случае считать сделку оспоримой или ничтожной, в зависимости от того, знал ли об утрате вещи покупатель (Гражданское право: Учебник: В 2 т. / Отв. ред. Е.А. Суханов. Т. II. Полутом 1. М., 2000. С. 208).
Очевидно, что, напротив, главная проблема продажи чужого имущества состоит в заключении и исполнении договора об отчуждении вещи, которая уже есть, но которая принимается (независимо от осознания этого факта сторонами) как собственность продавца, не являясь на самом деле таковой, к чему п. 2 ст. 455 ГК, конечно, не имеет никакого отношения. Все аргументы от п. 2 ст. 455 ГК являются ошибочными именно потому, что договор о продаже чужой вещи всегда уже исполнен передачей чужой вещи и только потому и возникает сам спор. Если именно эта проблема берется во внимание, то противопоставление купли-продажи и традиции нисколько не может изменить смысла коллизии.
|
|
|
Можно заметить, что сведение всей проблемы к невозможности исполнения является средством искусственного примирения противоречий. Но проблема таким образом все же не решается, и противоречия остаются даже в этой подвергнутой редукции ситуации.
Часто говорят, что продажа чужого имущества является ничтожной в силу правила о том, что "невозможность исполнения влечет ничтожность обязательства" (impossibilium nulla est obligatio) <1>.
--------------------------------
<1> См., например: Шевцов С.Г. Обоснование недействительности сделок неуправомоченных лиц по распоряжению чужим имуществом // Арбитражная практика. 2003. N 1. С. 26 - 27.
Эта позиция вполне традиционна, но, на мой взгляд, она не способна принципиально решить проблему.
Кажется, нужно признать, что если передача чужой вещи ничтожна, то исполнение, состоящее в совершении действия по передаче чужой вещи, тем не менее оказывается фактически возможным. Ведь трудно согласиться с тем, что невозможность исполнения будет обнаружена спустя некоторое время или вовсе никогда. При этом на протяжении всего срока действия обязательства не возникает и юридического запрета в смысле нормы ст. 417 ГК, препятствующего должнику исполнить обязательство.
|
|
|
Если невозможность налицо в момент заключения договора ("достану пальцем небо"), то не может быть и самого обязательства. Именно эта ситуация охватывается правилом: "Невозможность исполнения исключает обязательство". Поэтому представляется сомнительным подводить под это правило продажу чужого имущества <1>. Этот случай не отнесен ни к числу фактически невозможных, ни к числу юридически невозможных действий <2>. Между тем, являясь классической ситуацией, продажа чужой вещи, конечно, учитывается любой классификацией.
--------------------------------
<1> Известная спасающая оговорка о том, что здесь налицо субъективная невозможность исполнения (только для этого продавца), но поскольку где-то эта вещь все же существует, объективная возможность не исчезла, мне кажется неубедительной хотя бы потому, что стороны вовсе не имеют в виду, что вещь где-то существует, а видят вещь перед собой. При этом где-то существующий собственник отнюдь не берет на себя никаких обязательств перед покупателем.
Но все эти тонкие различия субъективной и объективной невозможности исполнения, сильно тускнеющие после решительного изменения § 306 ГГУ, не имеют все же для нас большого значения, так как мы никак не можем обнаружить акта исполнения где-то существующим собственником, даже когда он на самом деле есть.
<2> См., например: Будман Ш.И., Павлодский Е.А. Невозможность исполнения обязательств в современном договорном праве // Проблемы современного гражданского права / Под ред. В.А. Рахмиловича и В.Н. Литовкина. М., 2000. С. 230 - 232.
Исполнение договора купли-продажи независимо от принадлежности вещи не охватывается правилами ГК РФ о прекращении обязательства невозможностью исполнения. В частности, ответственность продавца за продажу чужого возникает в силу договора всегда, тогда как невозможность исполнения заставляет сначала обсудить причины прекращения обязательства <1>.
--------------------------------
<1> В германском праве выход из этого противоречия достигается посредством уже упомянутой доктрины "взятия на себя гарантий" (см.: Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права: В 2 т. Т. 2. М., 1998. С. 222 - 223), т.е. фактически путем создания второго обязательства, обеспечивающего возмещение убытков, рядом с первым, которое невозможно исполнить. Предлагается, впрочем, считать, что налицо одно обязательство. Эта достаточно условная, но практически оправданная доктрина подразумеваемых гарантий направлена на ограничение действия правила о ничтожности обязательства вследствие изначальной невозможности исполнения.
Д. Медикус признает, что § 325 ГГУ, устанавливающий ответственность в силу § 440 ГГУ за невозможность исполнения, возникшую по вине продавца, применяется в случае "невозможности продавца передать право" "вопреки своему буквальному содержанию" <1>. При этом нужно заметить, что норма § 440 ГГУ <2>, вводящая ответственность за неисполнение обязанностей, указанных § 433 и др., подчинена принципу эвикции, т.е. устанавливает последствия утраты владения (а не отсутствия права).
--------------------------------
<1> Медикус Д. Указ. соч. С. 91. Замечательно, что М. Планиоль, обсуждая этот вопрос, толкует ситуацию гораздо точнее: "Если предметом обязательства является вещь, которую должник обещал передать в собственность или обременить вещным правом, то безусловная невозможность исполнить обещание может заключаться только в несуществовании вещи, так как обещанный юридический акт сам по себе всегда легко осуществим" (Планиоль М. Указ. соч. С. 364).
<2> Здесь везде имеется в виду редакция ГГУ до 1 января 2002 г., поскольку обсуждается не действующий закон, а германская доктрина, оперировавшая именно этими нормами.
Следует прийти к выводу, что невозможность исполнения если и применима к нашей ситуации, то не иначе как вопреки своему буквальному содержанию. Все, кто усматривает наличие в нашем праве абстрактной передачи, возможности продажи чужого и иные фантомы, полагают, что против иска покупателя об исполнении продавец сошлется на то, что вещь чужая и, отказавшись от исполнения, ответит за убытки. На самом деле этого не бывает. То, что об этом не ведают теоретики, защищающие модель продажи чужого, можно понять, хотя убедительности их теориям незнание жизни не добавляет.
Исполнение всегда уже произведено. А если суд (гипотеза сугубо теоретическая) отказывает в иске по мотиву, что вещь не принадлежит продавцу, то ответить продавец может только за невозможность исполнения, наступившую по его вине. Но невозможным стать по вине продавца может лишь то, что помимо его действия (бездействия) было возможно. Понятно, что к продаже чужого имущества это допущение неприменимо.
Наконец, о невозможности исполнения можно было бы в принципе говорить, если бы на самом деле существовало обязательство передачи права. Но ведь такого обязательства нет.
Другая версия: исполнение в виде передачи чужого - это ненадлежащее исполнение. И тогда продавец отвечает за этот порок исполнения.
Однако если недопустимо такое исполнение, то возникает тот же вопрос: почему? Потому что нельзя передать чужую вещь? А почему тогда можно ее продать? Почему траденту нельзя совершить того, что можно продавцу? Невозможность исполнения - это следствие отсутствия вещи у продавца. Об этом много говорилось выше, и этот вопрос трудностей не вызывает. Собственник, не владеющий вещью, способен заключить договор купли-продажи (при этом покупатель, конечно, знает о том, что у продавца нет вещи и не заблуждается на этот счет). Но невозможность исполнения обязательства приводит к тому, что не может быть передана собственность. Именно различие этих двух ситуаций и показывает, что к случаю продажи чужой вещи теория невозможности исполнения неприменима.
До сих пор не обнаружено серьезных аргументов, которые позволяют обосновать тезис, что чужую вещь продать можно, а передать нельзя. Объяснение, состоящее в том, что продавая чужую вещь, продавец "пока еще ее не отчуждает" <1>, ничего на самом деле не объясняет. Вопрос не в том, чего продавец не делает, а в том, что делает, поскольку обязательства продавца по купле-продаже состоят в положительных действиях, а не в воздержании от действий. А на этот вопрос как раз и нет ответа. Нельзя же считать за аргумент довод, что продавец чужой вещи обязывается принять меры к тому, чтобы действительный собственник поспособствовал отчуждению, а такой аргумент приходится выдвигать, чтобы сказать хотя бы что-то (эти варианты аргументации приводит И.Н. Трепицын <2>, но нужно признать, что ничего другого и невозможно придумать, чтобы изложить положительное содержание обязательства продать чужую вещь). Очевидно, что продавец, во-первых, не имеет никаких юридических средств склонять действительного собственника к отчуждению его вещи, а во-вторых, и не намерен этого делать: если он знает, что продает чужое, то, видимо, не для того, чтобы вступать в отношения с собственником по поводу условий этой продажи, а если не знает, то тем более не берет на себя обязанности содействовать такому отчуждению, так как полагает себя полноправным владельцем вещи <3>.
--------------------------------
<1> Напомню, что в купле-продаже "имплицитно", как заметил Р. Циммерман (см. выше), всегда содержится соглашение о передаче собственности. Впрочем, ни в коем случае эту имплицитность (выражение более применимо именно к римской купле-продаже, о которой и говорит Циммерман) нельзя отождествлять с имплицитностью (укрытостью) отчуждения в традиции. В договоре купли-продажи воля на отчуждение выражается явно, очевидным образом: либо (чаще всего) прямым, вербально или письменно выраженным изъявлением воли на переход собственности, либо (реже) выбором данного договора (а не, скажем, аренды). Поэтому имплицитность здесь означает "всегда сопутствующее" условие, но никак не "скрытое условие".
<2> Трепицын И.Н. Указ. соч. С. 265.
<3> В лучшем случае можно говорить не о купле-продаже, а об ином (безымянном) обязательстве, как предлагает И. Трепицын.
Видимо, запрет на передачу чужой вещи лежит за рамками договора купли-продажи, ведь соглашением сторон вообще нельзя создать запрет. Запрет создается правопорядком. Даже больше того, учитывая, что запреты возникают на почве фундаментальных, базовых ценностей, сами запреты формируют и правопорядок, и общество в целом. Можно в этом плане указать на десять библейских заповедей. Одна из них, как известно, - не укради. Известно также, что этот же запрет существовал у римлян задолго до приобщения их к ветхозаветным ценностям. Вполне понятно, что речь идет о важнейшем условии существования общества. Частным следствием этого запрета является и запрет на передачу чужой вещи.
Понимая это, невозможно обосновать естественность обязательства по передаче чужого. Для допущения обязательства по передаче чужого нужно создавать целую систему искусственных, фиктивных конструкций, что сделано в германском праве <1> (и от чего отказалось право русское и французское, требуя для продавца наличия права собственности). Поэтому следует исходить из того, что само по себе возникновение обязательства по продаже чужого неправомерно, пока правопорядок положительно не принял иного решения.
--------------------------------
<1> Если рассматривать допустимость продажи чужого в рамках теории запрета, которая совершенно еще не известна нашей науке, то такой технический прием можно, видимо, расценить как искусственное расширение (или сужение) границ правопорядка.
Насколько можно судить, в рамках действующего уголовного права договор о продаже чужой вещи может при наличии вины квалифицироваться как покушение на хищение. Это само по себе говорит о противоправности этого договора, так как осведомленность или неосведомленность сторон о том, что вещь чужая, не влияет на квалификацию этого договора по ГК.
Кстати, речь идет не только о продаже вещи. Скажем, недопустим и ничтожен договор, по которому некто обязывается написать 7-ю симфонию Чайковского к очередной годовщине его кончины. И дело не в том, что обязательство невозможно исполнить - такой опус написать вполне возможно (не исключено, что кто-то его уже и написал, подобно "мемуарам" Петра Первого и т.п.). Но это не будет 7-я симфония Чайковского. Соответственно, удовлетворить иск, понуждающий к написанию такой симфонии, никак нельзя. Невозможно и взыскать убытки за то, что изготовленная симфония оказалась не Петра Ильича, а другого автора. Ничтожный договор по ГК РФ не дает права на взыскание убытков.
Едва ли можно сомневаться, что и в этом случае договор оказывается ничтожным потому, что он нарушает существующий фундаментальный запрет, аналогичный запрету на продажу чужого (запрет на кражу в широком смысле).
Итак, невозможно указать никакого правомерного действия, которое могло бы считаться выполнением обязательства продать чужую вещь. А ответственность за убытки содержанием положительного обязательства быть не может. Не может по нашему праву отвечать за убытки должник, не имеющий никакого иного обязательства.
Таким образом, специального обязательства продать чужую вещь не существует, или (что то же самое) оно ничем не отличается от обязательства продажи своей вещи. Но если это обязательство тождественно обязательству продать свою вещь, то значит, никакого обязательства о продаже чужой вещи быть не может. Соответственно нет и договора о продаже чужой вещи - он невозможен. Рассуждение строится здесь так: невозможен договор, по которому продавец говорит: вот чужая вещь, и я продаю ее тебе. Если этот договор невозможен, то невозможен и договор, когда продавец не говорит этого, так как само по себе такое сообщение или его отсутствие не является существенным для купли-продажи. Существенна в силу ст. 454 ГК лишь фактическая принадлежность вещи. На самом деле даже если стороны полагают, что вещь не принадлежит продавцу и даже если он высказывается в этом смысле, но вещь на самом деле все же его, то сделка будет вполне действительной.
Теперь обсудим другое обязательство - передачи права собственности. В доктрине создана конструкция распорядительной сделки, которая представляет собой "акт распоряжения каким-либо существующим правом (перенесение права собственности, цессия обязательственного требования, отречение от права)" <1>. Если переход собственности приурочен к традиции, то, вероятно, традиция и включает в себя, помимо фактического действия - передачи вещи - и юридический акт распоряжения правом. Но в этом случае мы опять получаем проблему отсутствия предмета распоряжения. Ведь на самом деле право, конечно, как феномен идеальный, не способно к пространственным перемещениям. По смыслу ст. 153 ГК для возникновения/прекращения права требуется волеизъявление <2>. Суть его состоит в отказе от права с одновременным его возникновением у получателя права.
--------------------------------
<1> Агарков М.М. Обязательство по советскому гражданскому праву // Избранные труды по гражданскому праву: В 2 т. Т. 1. М., 2002. С. 289. См. также цитированную выше статью В. Бердникова.
<2> Выше я пытался показать, что сделка не может создать ничего, кроме обязательства. Но в данном случае высказывается предположение, а предположить можно и то, что затем будет отброшено.
Именно этот механизм позволяет говорить об общих чертах правопреемства, которое, вообще говоря, возможно лишь в двух принципиально совпадающих вариантах: возложение на себя обязанности с предоставлением соответствующего права контрагенту; отказ от права с предоставлением тождественного права получателю. Принципом, объединяющим оба эти варианта правопреемства, является тот, что никто не может утратить своего права либо быть обязан против своей воли <1>.
--------------------------------
<1> Известные исключения - действия в чужом интересе без поручения, недолжное исполнение, приобретательная давность - лишь подтверждают правило.
Хочу заметить, что поиски иной каузы - неосновательного обогащения - заставили автора прийти к выделению цели как каузы кондикции (см.: Новак Д. Кауза имущественного предоставления и ее значение в обязательствах из неосновательного обогащения // Вестник ВАС РФ. 2004. N 3. С. 155 - 175). Хотя автор приходит к выводу, что кауза удваивается, поскольку кроме цели нужно еще иметь и юридический факт, можно предположить все же единство каузы, если учесть, что речь идет прежде всего о сделке (волеизъявлении), а цель составляет содержание воли и тем самым сказывается и в изъявлении воли (сделке).
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 34; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!