Письмо из Воронежской области 12 страница
Так где ж постоянство?
1971
Правда
Жизнь людская долго длилась,
И за серой мглой веков
Правда, честь и справедливость
Бились в тяжести оков.
По России дух бродяжий
Шлепал с правдой босиком,
И была она сермяжной,
И жила под сермяком.
За горами, за долами
Правда шла сквозь строй цепей
И гремела кандалами,
Заглушая звон церквей.
Стыла вольная отвага
В рудниках, в лесах, в степях,
И одна была отрада —
Арестантский стон в цепях.
Но ударила «Аврора»,
И пошло наоборот,
И неправду поборола
Правда, действие, народ!
Сердцевина жизни — сердце,
Корень жизни — труд, борьба.
Мы теперь единоверцы,
Наша правда — власть труда.
И никто не развенчает
Взгляда нашего вовек.
Только труд обозначает,
Сколько стоит человек!
1971
Серьги
Серебро из Великого Устюга
К тонким веткам примерила ива.
— Как идут тебе серьги русские,—
Я сказал ей. — И как ты красива!
— Я согласна! — мне ива ответила.
Наклонилась, совсем как любимая.
И нежнейшую веточку свесила,
И серьгою коснулась руки моей.
И стояла счастливая, стройная,
Признавалась — А я не южанка!
Берег северный — вот моя родина,
А точнее сказать — устюжанка.
На ветвях ее пчелы с усердием
Хлопотали над желтой пыльцою,
И гудели, и песню весеннюю
Распевали над бурной рекою.
Эта песня касалась души моей
|
|
|
И во мне земляка узнавала.
И своею зеленой вершиною
Вровень с лесом зеленым вставала.
1971
Сургут
Я в Сургуте мог бы жить,
Как в столице на Таганке.
Мне приятно говорить:
— Сургутяне, сургутянки.
Он стоит среди болот,
Где туман дымит и курит,
От его стальных долот,
Как глухарь, тайга токует.
Полон твой прекрасный порт
Грузов дальних и сибирских,
Ты, я вижу, очень горд
Силой кранов богатырских.
Ты широк, широкоплеч,
Ты под стать моим знакомым,
Что открыто ищут встреч
С арматурой и бетоном.
Звонок твой рабочий горн,
В нем едины — дело, слово.
Ты кладешь зеленый дерн
На пески и пыль былого.
Если ты впадешь в тоску,
От усталости застонешь,
Прилетай ко мне в Москву
Иль зови меня на помощь.
До свидания, Сургут!
На Тюмень мы путь свой держим.
Ты обласкан и продут
Ветерком кедрово-свежим!
1972
Сердце
Сердце не замените,
Нет к нему запчасти.
Сердце наше требует
Радости и счастья.
В клетке канареечной
Сердцу очень тесно,
Сердце любит Родину,
Сердце просит песню.
Если сердцу любится,
Значит, и поется,
Значит, радость на сердце
Морем разольется.
Сердце надо радовать,
|
|
|
Вот его леченье,
Золотое правило
Всем без исключенья.
1972
* * *
В глазах твоих тревога и печаль
И тихое начало материнства.
Но ты себя ничем не омрачай,
Не бойся неизвестности и риска.
Не бойся! Ты не первая идешь
Дорогой материнской и опасной,
Потерпишь, что же делать, подождешь,
И у тебя родится сын прекрасный.
Люблю осанку гордую твою,
Не спутаю тебя ни с кем на свете.
Так бескорыстно о тебе пою,
Как могут только птицы на рассвете!
1972
* * *
Лес осенний опустел,
Тропка скользко зазмеилась,
И среди небесных тел
Что-то тоже изменилось.
Звезды стали холодней,
Дальше, выше, безучастней,
Ближе стал мне и родней
Дым над крышей, день ненастный.
Деревянное крыльцо,
Листья клена на перилах.
Грустное твое лицо,
С грустью глаз больших и милых.
Над пыланием рябин
Снегири свершают тризну,
Плачет журавлиный клин.
Оставляющий Отчизну.
Мы с тобою будем ждать
Белой радости и боли,
Чтоб весной освобождать
От снегов родное поле!
1972
Твои глаза
Твои глаза — две черных ночи,
Две виноградины с лозы.
Они меня волнуют очень,
В них притаились две грозы.
|
|
|
Они зовут, не уставая,
За горизонт, где я живу,
Там оборвется мостовая
И ноги встанут на траву.
И мы пойдем по нежным травам
Среди цветущих медуниц.
Там будем кланяться дубравам
И будем слушать пенье птиц.
В твоих глазах и грусть и нежность,
Твои глаза — живая речь,
И неизбежность, неизбежность,
И неизбежность наших встреч.
Твои глаза — два обещанья
Светить через любую мглу,
В них две надежды, два признанья,
Два вечных слова: — Я люблю!
1972
Голосистый озорник
В балалаечке моей
Поселился соловей,
Голосистый озорник,
Я давно к нему привык.
Балалаечка моя
Приютила соловья,
Соловей не спит всю ночь,
Он поет, и я не прочь.
Балалайка, трень да брень,
Сердце музыкой задень,
Разожги, раскочегарь,
По тоске струной ударь.
Балалайка, семь досок,
Нежный, звонкий голосок,
Голос — в песню, ноги — в пляс,
Вот мы! Все тут! Знайте нас!
1972
Венера
Вечерняя звезда Венера,
Среди небесного шатра
Ты на рассвете так звенела,
Что я проснулся в три утра.
И вышел. Ты пылала ярко
В предчувствии большой беды
Над вечной тишиною парка,
Над обморочным сном воды.
Ты била мне в глаза набатом,
|
|
|
Жгла сердце огненным лучом
И с месяцем, глупцом горбатым,
Не говорила ни о чем.
Звала, звала меня куда-то,
Чтоб неразлучно вместе быть.
Звала, завала меня, как брата,
Которого хотят казнить!
1972
В серый денек
Падает снег
Нерешительно, нехотя.
Засомневался я:
Надо ли ехать-то?
Надо ли двигаться
В дальнюю сторону?
Срочно готовиться
К поезду скорому?
Сложены крылья,
Душе не летается.
Спит вдохновенье,
Талант угнетается.
Суть наша так
От природы зависима —
Форте исчезло,
Звучит пианиссимо.
Я не поеду!
Залягу в берложину.
Сколько и так уже
Хожено-брожено.
Езжено, бегано,
Летано, плавано,
Планово и
Бестолково-беспланово.
Комната чистая,
Печка натоплена.
Сон — это явь, это жизнь,
Не утопия!
Здравствуй, подушка,
Пуховая схимница,
Я засыпаю,
Мне грех этот снимется!
1972
* * *
Я был сегодня утром
Счастливый человек.
Ко мне в почтовый ящик
Забрался ночью снег.
Надел я полушубок,
Взял валенки-пимы,
Уселся у окошка
Читать письмо зимы.
Она меня корила,
Что я забыл снега.
Что не хожу на лыжах
Почти что никогда.
Она писала: «Помнишь
Сосновые боры?
Как ты бесстрашно, парень,
Летел с крутой горы».
Чего зиме ответить
По поводу письма?
Не надо оправданий,
Зима права весьма.
Натер мастикой лыжи,
Спортивный лоск навел,
От дома оттолкнулся
И на весь день ушел!
1972
Гнездо
Метели завывают
Под зимнею звездой.
А птицы завивают
Заветное гнездо.
Наперекор метели,
Наперекор зиме,
Важнее нет им цели —
Гнездо у них в уме.
В уме очаг, потомство,
Даль, высота, полет.
У птицы нет притворства,
Она о том поет.
Особенно отличен
На это дело клест,
В пернатом царстве птичьем
Сам-друг ему мороз.
Выводит деток малых
Он даже в январе.
И нет ему скандала,
Что стужа на дворе.
Сидит себе на елке
И гнездышко чинит
Под завыванье волка,
Под пение синиц!
1972
* * *
У метели рукава
Горностаевые.
На сравнении на этом
Я настаиваю.
У метели ворот — выдра,
Да нещипаная.
В закромах богатство мира,
Ох, несчитанное.
Сосчитай-ка озимь в поле,
Да по перышку!
Миллионам чисел надо
Мчать по полюшку.
У метели шуба с шумом,
С белой проседью.
Как она гарцует в паре
С белой лошадью!
Выступает балериной
Невесомою
Над рязанскою равниной,
Над соломою.
Улю-лю! И раскидала
Стон пронзительный,
И в Рязани напугала
Телезрителей!
Расплела седые клоки
На две стороны,
А над нею, как пророки,
Черны вороны.
Хватит каркать!
Сбила наземь
Нечисть с крыльями.
И в решительном экстазе
Тут же скрыла их.
И метет, метет, метелит,
Стонет в радости.
И ложится светлой тенью
Людям на душу!
1972
* * *
Что на улице — снег или наледь?
Ясность зимнего дня или дым?
Или осень все так же сигналит
Золотым увяданьем своим?
А на улице слякоть, и сырость,
И ненастье — такие дела!
Туча серая покосилась,
Как избушка, что век отжила.
А на улице под ногами
Грязь, как будто печное чело.
Не бодается месяц рогами,
По ночам непроглядно черно.
Сквозь осеннее непроглядье
Электричка летит напролом.
А за ней, отдохнувшая за день,
Машет тьма вороненым крылом.
1972
Перед песней
Я хотел бы песней стать,
Той, которая поется.
Только как ее достать,
Песня в руки не дается!
Песня — птица: порх — и нет!
Песня — луч: скользнул — и дальше!
Песня — это весь поэт,
Без единой ноты фальши.
Балалаечка, звени!
Мне милы простые звуки.
Был я занят, извини,
Не сердись и прыгай в руки!
Трень да брень, дон-дон, ди-линь!
Где все это? Да на Пресне!
От седых-седых былин
Ты, и я, и наши песни!
Шире круг, пойду спляшу.
Ой, как сердце часто бьется!
Завтра встану, напишу
То, что сразу запоется!
1972
Сон поэта
Сном праведника спит поэт.
Сном древних стен и древних башен,
И наведенный пистолет
Его безумию не страшен.
Он не убил, не обманул,
Не покривил душой ни разу,
В пустых словах не утонул,
Не разменял добро и разум.
Спит, как шахтер и кочегар.
Спит, как шофер и как водитель,
Как битый бурей камчадал,
Как пехотинец-победитель.
Чуть свет он выведет коня,
Которого зовут Пегасом,
Который гривою огня
Тряхнет, и где тут с ним тягаться!
Под ним земля, вершины гор,
Соборы, храмы, сосны, кедры,
Неунывающий простор,
Неотдыхающие недра!
1972
* * *
Хочу осенний лес послушать,
Не между делом, а всерьез.
Хочу на суетность обрушить
Спокойствие больших берез.
До осени я снова дожил,
Теперь я жду тебя, весна.
Я человек. Я тоже должен
Быть долголетним, как сосна.
Она стоит на косогоре,
Как подвенечная свеча,
В таком торжественном уборе,
Такая царственная вся.
На тихо дремлющие лапы
Береза, словно ювелир,
Кладет лимонные накрапы,
И у сосны с березой мир.
Святое доброе соседство,
Живущее у них извне.
И нам бы знать такое средство,
Чтоб в мире жить, а не в грызне!
1972
Браконьер
Белую березоньку
Сделали дровами.
Обругали бедную
Черными словами.
Плохо-де, мол, колешься,
Вся в сучках и шрамах,
Как тебе молилися
Наши предки в храмах?
В печку грубо бросили,
Вспыхнула, сгорела,
У того, кто сжег ее,
Сердце не болело.
Он и не задумался,
Он и в ус не дует,
Он живет в Калинине,
Рыбою торгует.
Рыба браконьерская,
Из браконьерской верши.
Честно пионерское,
Я его повешу!
1972
Только весной!
Тают снега,
День прибывает.
Только весной
Это бывает.
Вот и земля
Вновь показалась.
— Как тебе там
Под снегами лежалось?
Не говорит,
Тихо вздыхает.
Только весной
Это бывает.
Двое идут
Под одною полою.
Гомон грачей
Над головою.
Встали к сосне,
Он ее обнимает.
Только весной
Это бывает.
1972
Подарок июня
Июнь подарил свою нежность траве,
А омуту тихую медленность вальса.
Июнь целый день говорил синеве:
— Дождя бы немного! Уж ты постарайся!
И облачко белое стало расти.
Сначала не больше коробочки хлопка,
Потом покатилось, как пудель в шерсти,
Потом растянулось, как та изгородка.
Потом разрослось, как крапива в лесу,
Построилось войском, во фронт развернулось
И, словно по графику, в пятом часу
Решительным ливнем природы коснулось.
— Спасибо! — чуть слышно шептала трава. —
За помощь, за ливень, за ласку и воду! —
И падали с листьев такие слова,
Какие я сам не придумывал сроду!
1972
Сирень
Земля под снегом как глухонемая,
Но орудийным громом Первомая
Разбудим мы ее, уж так и быть,
Чтоб землю с новой силою любить!
Но что это? Весна, а сердцу плачется,
Труба печная, как старуха, прячется
За куст сирени, что стоит в цвету,
Примеривая белую фату.
Цветет сирень. Но нет домов крылечек,
Ни девушек, ни ласковых словечек,
Ни баб дородных с малыми детьми,
Ни встреч дорожных с милыми людьми!
Цветет сирень. Она теперь как реквием,
Как колокол хатынский на дворе твоем,
Как памятник по тем, что жили здесь,
Как грустная и радостная весть.
Цвети, сирень! Бушуй своей лиловостью
И радуй первозданностью и новостью,
Дай срок, опять придут к тебе дома,
И в этом убедишься ты сама!
1972
Сосна
— Зачем ты, сосна, раздвоилась? Ответь!
Зачем изогнулась подобием лука?
Зачем твоя красная, желтая медь,
Как ваза из древних раскопок, двурука?
Стоит и молчит, как горбунья, она
Над гибкой, бессмертной семьей краснотала.
— Была я не меньше, чем ты, влюблена,
Но буря мою одноствольность сломала.
Откуда же буря? Кругом тишина.
И так безмятежна лазурь небосвода.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 88; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!