Часть ІI: ВОРОБЬИ, ПАДАЮЩИЕ С НЕБА 4 страница
Мы стояли и смотрели друг на друга в упор. Я не знал, что Данте может предпринять в данной ситуации.
Один из парней направил своё ружье прямо на меня.
– На твоем месте я бы этого не делал, – сказал я и одним движением выбил оружие из его рук. Это произошло так быстро, что он не успел ничего понять. Первое правило драки, которое я уяснил, это двигайся быстро, разоружи соперника внезапно. Это всегда срабатывает. И теперь его ружье было у меня в руках.
– Тебе повезло, что я не затолкал тебе его в одно место, – сказал я и отбросил ружье в сторону.
Мне даже не пришлось говорить им, чтобы они убирались ко всем чертям. Они уже удирали, бормоча ругательства себе под нос.
Данте и я посмотрели друг на друга.
– Я не знал, что ты любишь драться, – сказал Данте.
– А я и не люблю, – ответил я. – Не очень люблю.
– Нет, – сказал Данте, – ты любишь подраться.
– Возможно, ты прав. А я не знал, что ты пацифист.
– Вовсе нет. Просто я думаю, что нужна веская причина, чтобы убивать птиц. А ты, кстати, тоже не прочь выругаться.
– Ага, только давай не будем говорить об этом твоей маме.
– Твоей мы тоже не скажем.
Я посмотрел на него и сказал:
– У меня есть теория, почему мамы такие строгие.
– Потому что они нас любят, Ари, – ответил Данте.
– Это тоже верно. Но главное это то, что они хотят, чтобы мы всегда оставались детьми.
– Ага, я думаю, моя мама была бы просто счастлива, если я останусь подростком навсегда.
|
|
|
Данте посмотрел на лежащую на земле мертвую птицу. Еще пару минут назад в его глазах была ненависть, а теперь он выглядел так, словно сейчас расплачется.
– Я никогда не видел тебя таким взбешенным, – сказал я.
– Я тоже, – ответил он.
Мы прекрасно знали, что взбесились по разным причинам.
Некоторое время мы просто стояли и смотрели на мертвую птицу.
– Это просто маленький воробушек, – сказал Данте и разрыдался.
Я не знал, что мне делать. Я просто стоял и смотрел на него.
Мы перешли улицу и сели на крыльцо у его дома. Данте зашвырнул свои кроссовки со всей силой и вытер слезы с глаз.
– Тебе было страшно? – спросил он.
– Нет.
– А я испугался.
И мы снова замолчали. Эта тишина меня раздражала. И наконец, я задал глупейший вопрос:
– Для чего вообще нужны птицы?
– Ты не знаешь? – спросил он, внимательно посмотрев на меня.
– Понятия не имею.
– Птицы существуют, чтобы научить нас любоваться небом.
– Ты так считаешь?
– Да.
Я хотел сказать, чтобы он не расстраивался. То, что эти парни сделали с птицей ерунда. Но для Данте это имело значение. Так пусть он выплачется. В этом весь он.
Вдруг он прекратил рыдать и, посмотрев на меня, спросил:
– Ты поможешь мне похоронить птицу?
|
|
|
– Конечно.
Мы взяли лопату из гаража, и пошли в парк к тому месту, где лежала мертвая птица.
Я положил птицу на лопату и понес её через улицу на задний двор Данте. Потом я выкопал ямку под большим деревом. Мы положили птицу в ямку и закопали.
Никто из нас не произнес ни слова.
Данте снова заплакал. Я чувствовал себя неловко от того, что меня это не тронуло. Это была просто птица. Возможно, она не заслужила такой смерти, но все‑таки это просто птица.
Я был жестче, чем Данте. И я пытался скрыть свою жесткость от него, потому что хотел понравиться ему. Но теперь он все понял. И может это к лучшему. Мы просто примем тот факт, что я не сентиментален, а он слишком чувствителен.
– Спасибо, – сказал Данте.
Я знал, что в этот момент он хотел побыть один.
– Эй, – прошептал я, – до завтра.
– У нас завтра занятие по плаванию, – сказал он.
– Да, мы идем в бассейн.
По его лицу катились слезы. Интересно, какого это быть парнем, который плачет из‑за смерти обычной птицы.
Я помахал ему на прощание. Он помахал в ответ.
По пути домой я размышлял о птицах и о смысле их существования. У Данте был ответ на это вопрос, в отличие от меня. Я понятия не имею, для чего нужны птицы.
Я понял, что Данте имел в виду. Если мы наблюдаем за птицами, то мы учимся быть свободными. Я думаю, именно об этом он и говорил. А у меня, того, кто носит имя философа, не было ответа. Почему? И почему некоторые парни могут плакать, а некоторые не способны на это?
|
|
|
Придя домой, я сел на крыльцо и любовался закатом.
Я чувствовал себя одиноко, но в хорошем смысле этого слова. Мне нравилось быть одному. Возможно, даже слишком. Наверное, мой отец был такой же.
Я подумал о Данте. Казалось, что его лицо – это карта мира. Карта мира без подлости.
Мир без подлости. Это, наверное, так красиво.
Часть ІI: ВОРОБЬИ, ПАДАЮЩИЕ С НЕБА
Когда я был маленьким, я часто просыпался с мыслью, что мира больше не существует.
ОДИН
Наутро после того как мы похоронили птичку, я проснулся с высокой температурой. Все тело ломило, горло болело, голова раскалывалась. Я уставился на свои руки, словно они принадлежали кому‑то другому. Когда я попытался встать, вся комната зашаталась, и закружилась. Я попытался сделать шаг, но мои ноги меня не слушались. Не устояв на ногах, я рухнул в кровать.
В дверях комнаты появилась мама, но почему‑то она показалась мне нереальной.
– Мам? Мам? Это ты? – мне казалось, что я кричал.
|
|
|
В её глазах читался вопрос.
– Да, – сказала она. У неё был очень озабоченный вид.
– Я упал, – сказал я.
Она начала что‑то говорить, но я не мог разобрать ни слова. Все было так странно, и мне стало казаться, что я просто сплю. Мама потрогала мой лоб:
– Да ты весь горишь, – сказала она.
Я почувствовал её руку на своем лице.
Я продолжал гадать, где же я нахожусь, так что я спросил:
– Где мы?
– Чшш, – успокаивала меня мама.
Мир вокруг затих. Между мной и миром появился невидимый барьер, и на мгновение мне показалось, что мир никогда не хотел, чтобы я существовал, и сейчас пользуется возможностью, и избавляется от меня.
Я поднял глаза, и увидел маму с двумя таблетками аспирина и стаканом воды в руках. Когда я взял стакан, то стало заметно, как сильно трясутся мои руки. Мама сунула мне в рот термометр.
– Сорок один, – сказала она, взглянув на термометр. – Такую температуру нужно сбить. Это всё твои тренировки в бассейне, – покачав головой, сказала она.
– Это просто простуда, – прошептал я. Но мне показалось, что это сказал кто‑то другой.
– Я думаю, у тебя грипп.
Но сейчас лето. Слова крутились у меня на языке, но я не мог их произнести. Меня трясло. Мама укрыла меня ещё одним одеялом.
Голова закружилась, в глазах потемнело, и я уснул.
Птицы падали с неба. Воробьи. Миллионы воробьев. Это был дождь из воробьев. Падая, они задевали меня, и я весь был покрыт их кровью. Я не мог найти места, чтобы укрыться. Их клювы рассекали мою кожу как стрелы. Я видел, как падает самолет Бадди Холли и слышал песню Вейлона Дженнингса «Ла Бамба». Я слышал, как плачет Данте. И когда я обернулся, чтобы посмотреть, где он, я увидел его, держащего искалеченное тело Ричи Валенса. И тут самолет рухнул прямо на нас. Все что я мог рассмотреть – это тени и земля в огне.
Потом небо и вовсе исчезло.
Я, наверное, кричал во сне, потому что мама и папа вбежали в мою комнату. Меня трясло, и я весь вспотел. И вдруг я понял, что рыдаю и никак не могу остановиться.
Отец взял меня на руки и сел в кресло. Я чувствовал себя маленьким и слабым. Я хотел обнять его, но руки меня не слушались. Мне захотелось спросить у него, держал ли он меня также в детстве и почему я этого не помню. Я начал думать, что все еще сплю, но увидев, как мама меняет простыни на моей кровати, я понял, что это реально. Всё кроме меня.
Кажется, я что‑то бормотал. Отец прижал меня крепче, и что‑то прошептал. Но ни его объятья, ни его шепот не избавили меня от озноба. Мама обтерла меня полотенцем, и вдвоем с отцом они сменили мне одежду. И вдруг я сказал странную вещь: «Только не выбрасывай мою футболку. Мне её подарил папа». Я расплакался, но не знал почему, ведь я не из тех парней, которые плачут. Я подумал, что может быть это вовсе не я, а кто‑то другой разрыдался.
Я услышал, как отец прошептал: «Тише, все в порядке». Он положил меня на кровать, а мама протянула мне стакан воды и ещё аспирина.
Я взглянул на отца, и понял, что он волнуется. Мне стало грустно от того, что я заставляю его тревожиться. Я хотел сказать ему, что вовсе не ненавижу его. Я просто не понимаю его, не понимаю, какой он на самом деле. Но я очень хочу его понять. Мама сказала что‑то отцу на испанском, и он кивнул.
Мир затих. Я уснул, и сны вновь вернулись. Мне снилось, что за окном лил дождь, сверкали молнии, слышались раскаты грома. Я увидел себя, бегущего под дождем. Я искал Данте, я звал его: «Данте! Вернись! Вернись!» Потом я стал искать, и звать отца: «Папа! Папа! Где ты? Куда ты ушел?»
Когда я снова проснулся, то был весь мокрый от пота. Отец сидел в кресле и внимательно смотрел на меня. В комнату вошла мама. Она посмотрела на отца, а потом на меня.
– Я не хотел вас пугать, – сказал я шепотом.
Мама улыбнулась, и я подумал, что в молодости она была довольно привлекательной девушкой. Мама помогла мне сесть.
– Дорогой , ты вспотел. Почему бы тебе не принять душ?
– Мне снились кошмары.
Я положил голову ей на плечо. Я хотел, чтобы вот так втроем все вместе мы сидели вечно.
Отец помог мне принять душ. Как только теплая вода коснулась моего тела, я вспомнил о своих снах… Данте, мой отец. Интересно, как выглядел мой отец в молодости. Мама говорила, что он был красив. Такой же красивый, как и Данте? И я тут же сам удивился своим мыслям. Когда я вернулся в постель, мама уже успела поменять постельное белье.
– Жар прошел, – сказала она, и протянула мне стакан воды. Я не хотел пить, но выпил весь стакан. Я даже не знал, что меня так сильно мучает жажда. Я попросил маму принести ещё воды.
Отец все еще сидел в кресле.
– Ты искал меня, – сказал он.
Я взглянул на него.
– Во сне. Ты искал меня.
– Я всегда ищу тебя, – прошептал я.
ДВА
На следующее утро я проснулся, и подумал, что умер. Я понимал, что этого не может быть, но все еще продолжал думать об этом. Может быть, какая‑то часть тебя умирает, когда ты болеешь? Я не знаю.
Мамино лечение состояло в том, чтобы влить в меня галлон воды. В конце концов, я взбунтовался и отказался пить.
– Мой мочевой пузырь скоро лопнет.
– Это необходимо. Нужно промыть твой организм.
Но вода это не единственное, что меня раздражало. Я ненавидел её куриный суп. Первая тарелка была восхитительна. Я еще никогда не был так голоден. Это был в основном бульон. Но суп появился и на второй день. И это тоже было нормально, потому что это был уже полноценный суп с курицей, овощами и теплым хлебом. Потом суп был на обед и на ужин.
Мне надоели вода и куриный суп. Мне надоело болеть. После четырех дней в постели, я решил, что выздоровел.
– Я уже поправился, – сообщил я маме.
– Еще нет, – ответила она.
– Я в заложниках, – первое, что я сказал отцу, когда он вернулся с работы.
Он ухмыльнулся.
– Я в порядке, пап. Правда.
– Ты еще бледный.
– Мне нужно на свежий воздух.
– Потерпи ещё денек, – сказал он, – а потом можешь идти и творить свои безобразия дальше.
– Хорошо, но только больше никакого куриного супа.
– Это ты с мамой договаривайся.
Выходя из моей комнаты, он немного замешкался. Стоя спиной ко мне он спросил:
– Тебе больше не снились кошмары?
– Мне постоянно снятся кошмары, – ответил я.
– Даже когда ты здоров?
– Ага.
Он обернулся, и посмотрел на меня.
– И ты всегда ищешь кого‑то?
– В основном да.
– И ты всегда пытаешься найти меня?
– Мне кажется, что в первую очередь я хочу найти себя, пап.
Было странно обсуждать с ним что‑то подобное. Но я тоже был напуган этими кошмарами. Я хотел продолжить разговор, но не знал, как выразить словами то, что было внутри меня. Я посмотрел на отца и пожал плечами.
– Извини, – сказал он. – Извини, что я так далеко.
– Ничего.
– Нет, – сказал он, – это не нормально.
Казалось, он хотел сказать ещё что‑то, но передумал. Он развернулся и вышел из комнаты.
Я опустил взгляд. Вдруг я услышал голос отца:
– У меня тоже бывают кошмары, Ари.
Я хотел узнать у него, были ли эти кошмары связаны с войной или с моим братом. Я хотел спросить, просыпается ли он таким же напуганным, как и я. Но все что я сделал, это просто улыбнулся ему. Он наконец‑то, рассказал что‑то о себе. Я был счастлив.
ТРИ
Мне разрешили смотреть телевизор. Но я кое‑что понял о себе. На самом деле, я не люблю телевидение. Ни капельки. Я выключил телевизор и стал наблюдать за мамой, которая сидела за кухонным столом и готовилась к занятиям.
– Мам.
Она посмотрела на меня, и я попытался представить её, стоящую перед классом. Интересно, что парни о ней думают. Как они её видят? Нравится ли она им?
– О чем ты думаешь? – спросила она.
– Тебе нравится преподавать?
– Конечно, – сказала она.
– Даже если твоим ученикам все равно?
– Я открою тебе секрет. Я не несу ответственность за то, хотят мои ученики учиться или нет. Желание должно исходить от них, не от меня. Это всего лишь моя работа.
– Даже если им все равно?
– Даже если им все равно.
– А если твои ученики так же, как и я считают, что жизнь скучна?
– Таково мнение всех пятнадцатилетних.
– Это просто период, – сказал я.
– Да, это просто период такой, – ответила она и рассмеялась.
– Ты любишь пятнадцатилетних?
– Ты спрашиваешь, люблю ли я тебя или своих студентов?
– И про себя, и про них.
– Я тебя обожаю, Ари, ты же знаешь.
– Да, но ты также обожаешь и своих учеников.
– Ты ревнуешь?
– Можно мне пойти на улицу?
Я не мог также умело, как она избегать неприятных мне вопросов.
– Ты можешь выйти только завтра.
– Ты тиран, фашист.
– Таков мир, Ари.
– Благодаря тебе я знаю разные режимы правления. Муссолини был тираном. Франко был тираном. И папа говорит, что Рейган тоже тиран.
– Не воспринимай шутки отца так буквально, Ари. Он всего лишь хотел сказать, что президент Рейган, по его мнению, слишком деспотичен.
– Я знаю, что он имел в виду. Так же, как и ты понимаешь, что я имею в виду.
– Я тебя поняла, Ари. Но ты все равно не выйдешь из дома.
– Я просто хочу выбраться отсюда. Я схожу сума.
Она встала, подошла ко мне и сказала:
– Мне жаль, что ты считаешь, что я слишком строга с тобой. Но у меня на это есть причины. Когда ты подрастешь…
– Ты всегда так говоришь. Мне пятнадцать. Сколько мне должно исполниться, мам, прежде чем ты поймешь, что я уже не маленький мальчик?
Она взяла мою руку и поцеловала.
– Для меня ты всегда ребенок, – прошептала она. По её щекам катились слезы. Я не мог понять, что происходит. Сначала Данте, потом я, теперь мама. Может быть слезами можно заразиться так же, как и простудой?
– Все хорошо, мам, – прошептал я и улыбнулся ей. Я надеялся, что она объяснит причину своих слез. – Ты в порядке?
– Да, – сказала она, – все хорошо.
– Я так не думаю.
– Я стараюсь не сильно волноваться за тебя.
– Почему ты волнуешься? Это был просто грипп.
– Я говорю не об этом.
– А о чем?
– О том, чем ты занимаешься вне дома.
– Всякой ерундой.
– У тебя даже нет друзей.
Она вдруг осеклась и закрыла рот рукой.
Мне хотелось возненавидеть её за такие обвинения.
– А мне никто и не нужен. И как у меня могут появиться друзья, если ты даже не выпускаешь меня из дома? И кстати, у меня есть друзья, мам. Школьные друзья и Данте. Он мой друг.
– Ах да, Данте, – сказала она.
– Да, – сказал я – Данте.
– Я рада за Данте.
– Я в порядке, мам. Я не тот тип парней… – я не знал, что сказать. – Я просто другой, – сказал я. Я даже сам не понял, что я имел в виду.
– Знаешь, что я думаю?
Я не хотел знать, что она думает. Но мне придется выслушать её.
– Конечно, – сказал я.
Она проигнорировала мой сарказм.
– Я думаю, что ты не догадываешься, насколько сильно мы тебя любим.
– Я знаю.
Она хотела что‑то сказать, но передумала.
– Ари, я просто хочу, чтобы ты был счастлив.
Мне хотелось объяснить ей, что мне трудно быть счастливым. Но я думаю, что она это и сама прекрасно понимала.
– Но я сейчас в таком возрасте, когда я должен быть недоволен жизнью.
Это её рассмешило.
У нас снова все было хорошо.
– А ты не против, если ко мне заглянет Данте?
ЧЕТЫРЕ
Данте взял трубку уже после второго гудка.
– Ты пропустил занятие в бассейне, – сказал он раздраженно.
– Я болел, подхватил грипп. Почти все время я спал, просыпаясь в холодном поту от кошмаров, и ел куриный суп.
– Температура была?
– Ага.
– Кости ломило?
– Ага.
– А ночная потливость?
– Была.
– Это плохо, – сказал он. – А про что были твои кошмары?
– Я не хочу об этом говорить.
Казалось, что ответ его удовлетворил. Но уже через пятнадцать минут он стоял у входной двери моего дома. Я услышал звонок в дверь, а потом голос Данте, который о чем‑то говорил с моей мамой. Он любит поговорить.
Я услышал, как он прошел в зал, и вот он уже стоял в дверях моей комнаты. На нем была старая поношенная футболка и старые дырявые джинсы.
– Привет, – сказал он. У него в руках была книга стихов, блокнот для рисования и несколько угольных карандашей.
– Ты забыл надеть обувь, – сказал я ему.
– Я пожертвовал её одному бедняку.
– Полагаю, что джинсы будут следующими.
– Ага, – ответил он, и мы оба рассмеялись.
Он посмотрел на меня.
– Ты всё еще бледный.
– И все равно больше похож на мексиканца, чем ты.
– Любой больше похож на мексиканца, чем я. Ты скажи это тем, кто дал мне свои гены.
Его голос изменился. Было заметно, что его сильно беспокоили все эти разговоры про мексиканцев.
– Хорошо, хорошо, – сказал я и решил сменить тему. – Я смотрю, ты принес свой блокнот с рисунками.
– Ага.
– Ты покажешь мне свои наброски?
– Нет. Я лучше тебя нарисую.
– А что если я не хочу, чтобы ты меня рисовал?
– А как я стану художником без практики?
– А разве моделям не платят?
– Только красивым моделям.
– Разве я не красивый?
Данте заулыбался:
– Не будь занудой.
Он казался смущенным. Но я смутился больше, потому что почувствовал, что покраснел. Даже такие смуглые парни как я могут краснеть.
– Ты действительно собираешься стать художником? – спросил я.
– Конечно. Ты мне не веришь?
– Мне нужны доказательства.
Он сел в кресло и внимательно посмотрел на меня.
– Ты все ещё выглядишь больным.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 91; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!