Римская поэзия и польская проза 3 страница
Ко всему этому присоединились наступления католического духовенства на Православие в Польше. Распространению сведений о насилиях в Польше большевики не препятствовали.
Иезуиты были убеждены, что православная иерархия в Польше, испытывая гнет правительства и ожидая худшего, пойдет на соглашение, как это было в XVI веке, тем более что Рим стал гораздо приветливее. Этого тоже не произошло. Наоборот, иерархия перешла в наступление. Появился очень способный, можно сказать блестящий, публицист Vox*. и стал наносить на страницах «Воскресного чтения» сокрушительные удары не только по «восточному обряду», но и по претензиям самого католичества. Православие оказалось более жизненным и упорным, чем это предполагали инициаторы его подчинения Риму.
И в России, и в Польше православные уповали на милость Божью и полагали свою силу в верности вере отцов.
«Снизу или сверху?» — спрашивал в 1933 г. о. Я.Урбан, поседевший в борьбе за соединение.
«Унийное движение в Польше направлено непосредственно к народу. Почему? Потому что православная иерархия остается глухой на призывы, приходящие к ней от католической церкви.
Огромное большинство православного епископата было и остается глухим на повторные призывы Рима. Пий IX даже послал православным епископам Востока приглашение на Ватиканский собор — ответили отсутствием. На энциклики Льва XIII и Пия XI ответили контрэнцикликами».
|
|
|
Но этого мало: «Участвуют в протестантских конгрессах ложно называемых всехристианским, их видел Стокгольм, видела Лозанна», а «когда речь идет о католиках, то православная иерархия избегает всякого с ними общения, как греха смертельного».
А между тем: «О призывах Рима к католическому единству православные епископы знают; знают они также и о том, как бы возросло их достоинство и авторитет, опирающийся на Петрову скалу, хотя бы в отношении внешних политических сил».
Вот почему не «пробуем унии сверху».
Дав эти прекрасные свидетельства стойкости, независимости и ответственности православной иерархии, о. Я.Урбан в дальнейшем меняет тон скорбного упрека и переходит к строгостям.
«Ватиканский собор установил, что папа является для всех непосредственным пастырем, независимо от существования иных пастырей-епископов».
И потому: «Мы имеем право непосредственно заботиться о тех, которые хотя и имеют своих пастырей, но они не ведут их на пастбище Христово дорогой, указанной Спасителем. Мы имеем право послать к ним других пастырей, которые не будут, как те, наемники. Папа и диссидентская иерархия — это не две равные и независимые силы, вроде политических владык двух соседних стран. Недобросовестно усиливать ирриденту среди чужих подданных в пользу своей страны, но Церковь едина, и нет страны, которая была бы чужой для единого наивысшего владыки, которого поставил Христос, его невидимый Глава»[1].
|
|
|
Постановка вопроса ясная и закрывающая путь к единению. Вместе с тем нельзя понять, как можно все это согласовать со всем тем, что говорилось и говорится с высоты римской кафедры. По-видимому, практические деятели соединения за слова папы не отвечают и значения им не придают.
Рим ищет единения с Православием в духе любви. Миссионеры Рима прямо входят в чужую овчарню, не скрывая своих намерений. Этим они нарушают порядок и благочиние не только в ограде чужой Церкви, но вообще в христианском обществе. По слову Евангелия, это не пастыри, а волки.
История своим повторением только укрепляет истину. Всякое единение, которое начинает Рим, еще более углубляет разъединение.
Рядом с этими сухими угрозами всегда располагается сладкая лесть и соблазн.
А.Поссевин обещал Ивану Грозному византийскую корону в самом Царьграде.
Лев ХIII обещает славянским церквам в случае соединения «благоденствие и великую славу». Окружное послание Вселенского патриарха на это с достоинством ответило:
|
|
|
«По милости Божьей они обладают сими благами, твердо пребывая в отеческом Православии и хвалясь о Христе своею правою верою»[2].
Иезуиты в Польше соблазняли иерархию возрастанием их «достоинства и авторитета». Власть папы освободит православных епископов от власти католического правительства. Нельзя не признать, что иезуиты большие реалисты, вот почему и не удается дело соединения; его можно создать совсем на ином основании.
Иерархия молчала. А между тем «апостольство на Востоке стало одной из важнейших забот Церкви», — замечает председатель Русской коллегии ксендз Ф. де Регги[3].
«Представители церковных властей, — говорилось на VI Пинской конференции в 1937 г., — во главе с Апостолическим престолом и епископатом всего католического мира, считают дело единения православного народа с римо-католической церковью, в особенности проживающего в настоящее время в границах возрожденной Польши, одной из значительнейших задач, которую должна в текущее время выполнить церковь в круге своей миссионерской работы. Св. отец засвидетельствовал, что дело соединения Церквей настолько близко его сердцу, что он считает его не только за одно из своих дел, но делом, которое должно знаменовать его понтификат»[За].
|
|
|
И не только для церкви. Еще раньше министр исповеданий сказал в Комиссии Польского сейма: «Усилиям восстановления церковного единства восточной и западной церквей правительство посвящает особое внимание, особенно на польском участке»[4]. «Усилия эти бесцельны, — заявляет в заседании миссионерского Комитета в Варшаве протопресвитер о. Т.Теодорович, побывав предварительно на докладе в Католическом доме, — Рим не обладает ничем таким, что могло бы обогатить Православие. В странах католических, в том числе и в Польше, падает религиозность и растет преступность[5]. Это с религиозно-нравственной стороны. С точки зрения государственно-общественной дело обстоит не лучше.
«Католичество нисколько не гарантировало Западную Европу, — замечает Н.Бердяев, — от реформации, от французской революции, от просветительства XVIII в., от Маркса и Ницше, от религиозного индифферентизма, от активного безбожия и вражды к христианству»[6]; и от гражданской войны в Испании — можно добавить.
Все это в глазах католических миссионеров ровно ничего не значит. Апостолический престол раскрывает свои объятия, это обязывает. Рим знает путь спасения; если православные с этим не считаются, тем хуже для них. Упорство должно быть преодолено.
Во всяком случае, восточная ветвь ордена иезуитов образована, и она должна действовать.
4 ноября 1924 г. эта миссия обосновалась в Альбертине. Вместе с тем оказалось, что никаких «других пастырей», которыми она могла бы заменить православных «наемников», у нее не было. Не было их и у епископа Пшездецкого, и вообще ни у кого, кто проводил «восточный обряд». Тогда обратились к православным пастырям, которые пожелали бы изменить своей Церкви и иерархии. Пастырей не нашли, но обрели «наемников». И на этом фундаменте, на этой «скале Петра» стали создавать дело единения Церквей в любви и правде.
Образовался особый вид духовенства, который народ назвал «перелетами». В движение пришел православный народ. Поднялся православный на православного. Русь на Русь.
Рим выполняет свое призвание в отношении восточных церквей. Он, по словам профессора Нехай, «с достоинством открыто и сердечно реализует повеление Иисуса Христа о единой овчарне и едином пастыре»[7].
2
Запрещенный в священнослужении за пьянство и другие проступки прот. Марк Ячиновский был послан осенью 1924 г. на должность псаломщика в приход Дикушки Виленской епархии. В приходе он образовал вокруг себя небольшую группу прихожан, недовольных настоятелем. Засим он куда-то отбыл и вернулся в новой рясе, с деньгами и, как всегда, пьяный и стал таинственно собирать подписи прихожан. В результате, на основании распоряжения католической Духовной Консистории в Вильно от 17 марта 1925 г., он вступил в управление Дикушским приходом. 22 марта в конце литургии М.Ячиновский ворвался в алтарь, схватил церковные ключи и передал их своим сообщникам. Сам облачился в фелонь, вышел на солею и приветствовал народ с принятием унии. Православные покинули храм, а Ячиновский в присутствии немногочисленных новоуниатов стал служить молебен. Засим он запер двери храма и ключ унес с собою. 29марта прибыли виленский протоиерей И.Дзичковский и ряд священников. Потребовали, чтобы Ячиновский открыл храм; после некоторого спора храм был открыт. Ячиновский вошел вместе с другими в епитрахили, но был удален. Была торжественная соборная служба. Народ плакал, исповедовался и приобщался, был крестный ход. Новоуниаты оставили своего руководителя и публично приносили покаяние. Был составлен приговор «ни за что на свете не отдавать своей церкви унии, держать свою св. православную веру» и быть в послушании своему епископу.
«Так, благодарение Богу, — заключает корреспондент, — закончилась неудачей дерзкая и святотатственная попытка, клонившаяся к полному уничтожению многолюдного православного прихода»[8].
В этом столкновении православных возле родной церкви католических миссионеров мы не видим. Пока они в стороне — они весьма довольны беспорядком в приходе. Ячиновский — это как раз тот пастырь, который нужен Риму.
14 апреля 1925 года Евгений Слезко, священник из псаломщиков села Озеро Волынской епархии, со всей своей семьей, кроме двух младших, которые сбежали в пути, отправился в Луцк и был принят в католичество Луцким епископом Дубовским, к которому он прибыл из прихода. Епископ вручил ему антиминс и поручил организовать в селе Озеро приход «восточного обряда». Нужно было собрать 150 подписей; он стал объезжать свой обширный приход и разными обещаниями, скрывая, что он принял католичество, собрал 83 подписи в том смысле, что его желают и дальше иметь священником. Все это стало известно епархиальной власти; вероотступник был извержен из сана и на его место прибыл священник И.Таношевич. Слезко отказался передать церковь и дом. Ввиду этого в село Озеро прибыл ряд протоиереев из Луцка и собрали приходское собрание на погосте церкви. Когда выяснилось, в чем дело, все прихожане единогласно заявили, что они по-прежнему остаются православными. Слезко все-таки упорствовал и церкви не открывал, наоборот, повесил свой замок. По распоряжению митрополита Дионисия церковь была открыта и передана православному приходу.
И здесь католические миссионеры остались за кулисами. Им вполне достаточно было беспорядков в православном приходе и разговоров об унии. Это способ пропаганды[9].
В дальнейшем выяснилась и истинная причина перехода Слезко в католичество. Он совершил ряд незаконных действий в связи с распоряжением приходским имуществом, и ему угрожала ответственность. После отобрания от него церкви он не успокоился; он все же приходский дом оставил за собой, утверждая, что он построен на его средства. Кроме того, он не возвратил части метрических книг и церковной утвари. Началась судебная волокита по поводу выселения Слезко из церковного дома.
Засим он перешел в наступление и, получив средства от католической миссии, 18 августа 1925 г., ночью, на церковной земле, поставил католический крест, а засим под охраной полиции приступил к постройке часовни «восточного обряда». Епархиальные власти пытались восстановить права прихода на собственную землю, но из этого ничего не вышло, и 18 октября часовню освятил римо-католический епископ Годлевский при участии воеводы и остальных властей и в отсутствие местного населения. Было небольшое число новоуниатов и любопытных; в торжестве участвовал оркестр музыки и привлек публику. Все-таки народу наглядно были показаны преимущества «восточного обряда». Слезко стал привлекать народ, между прочим, тем, что совершал браки, не обращая внимания на церковные правила; народ потянулся из дальних углов, узнав о таком замечательном священнике «почти» православном и вообще «кто его там разберет». Так как приход его «распространялся от Буга до Днепра», то он венчал всех, кто бы откуда не явился. Вообще трудно было найти кандидата на место священника в Озеро, так как власти не давали своего согласия. Дальше дело пошло еще бодрее. «Слезко стал разъезжать с хором певчих по соседним католическим костелам и совершать в них богослужения на славянском языке. Так было в Киверцах, Софиевке, Рожинцах и т.д. После богослужений Слезко поносил православное духовенство. Наконец, возмутились католики и Слезко перестали пускать в костелы, тогда он стал служить в частных домах и даже на улице.
По этому поводу г. Vox резонно заметил: «Конечно, подобные безобразия никого в католичество не совратят, но зато несомненно вызывают в народе соблазн и развивают индифферентизм к вере, неуважение к святыням и пренебрежение к пастырям Церкви Божьей[10].
Дальнейшая судьба Слезко оказалась печальной. Он попал под суд, отбыл наказание, с покаянием вернулся в Православие и имел вид потерянного и разбитого человека.
18 августа 1925 года в виленских газетах появилось письмо архимандрита Филиппа Морозова, бывшего ректора Виленской духовной семинарии, окончившего Духовную академию, состоящего в братии исторического Свято-Духовского монастыря.
В письме архимандрит писал между прочим:
«После долгого размышления я решился на важный шаг: постановил стать членом той религиозной общины, которая подчиняется наивысшему пастырю, епископу Римскому. Этим актом я выполняю только веление собственной совести, убежденной, что лишь та истинная христианская церковь, где есть апостол Петр со своими последователями».
Далее он уверяет, что в его «поступке нет никакой измены тому, что всем нам должно быть дорого: подлинной вере и принадлежности к собственному народу», и сделана обязательная ссылка в таких случаях на В.Соловьева.
Письмо заканчивается весьма патетически:
«Любя Христа и Его Святую Церковь, буду и впредь в Нем любить вас, мои братья, и молиться буду о той милости для вас, которую Наивысший уделил мне, а именно: чтобы вас как можно больше пришло на ту высоту, на которой Избавитель наш построил свою Церковь и на которой только и можно сохранять истинную Православную христианскую веру в настоящее время смуты и разъединения. Ищите опоры для вашей церкви не в Москве и не в Константинополе, и не у протестантов, а только в Риме — в этом истинном центре христианского объединения».
Накануне, 17 августа, архимандрит Морозов между прочим писал Виленскому Владыке Феодосию, «что слухи об измене моей великой Православной Церкви ложны». Тем не менее он изменил.
И на православных, и на католиков факт этот произвел громадное впечатление. Польская печать отметила, что этот поступок архимандрита Морозова, являющийся новым доказательством разложения Православной Церкви, произвел в Вильне громадное впечатление». «Этот случай вновь подтверждает жизненность католичества, несравненная организация и учение которого привлекает к себе самые благородные умы».
Русская печать понимала дело просто:
«Архимандрит Морозов Филипп — не философ, а лишь один из тех иерархов, который мечтает о блестящей карьере, но, не оцененный высшей иерархией, обиделся и поторопился уйти, чтобы окончательно не упасть. Только и всего. Поэтому его призывы останутся висеть в воздухе, и никого он за собой не увлечет» («Сегодня»).
Морозов человек талантливый, образованный, оратор с представительной внешностью. Он предназначен к высокому посту, а поста нет. Православная Церковь в Польше организуется, и ему не отведено то место, которого он заслуживает. Он на «епископской» линии — однако его обходят. Так складывалось то настроение, которое привело Морозова в Рим. Он виделся с папой. В Риме были изумлены, но и не очень обрадованы, там и без о. Филиппа много претендентов на высокие места. Его приняли и послали в Вильно. Это была ошибка Рима. В Вильно его можно было послать только нареченным епископом. Этого не сделали.
Во всяком случае, Морозову приспособили августиановский храм для богослужений по «восточному обряду». Получился полный соблазн и для католиков. Ф.Морозов стал служить в сущем сане, а между тем на нем лежало запрещение православного епископа, которого в Вильно уважали. Он принес с собой архимандритский крест и великолепную митру, но весь блеск православного обряда остался в православном храме Св. Духовского монастыря. В новом месте все было примитивно, ново, подражательно. Не с кем было соборно служить, некому петь и до его слуха доносились звуки великолепных православных песнопений.
Совершенно правильно тогда же заметил г. Vox, что «бывший архимандрит не был, а лишь казался большим человеком», и когда в том же Вильно загремела в православном храме ему, как отступнику, анафема, — он почувствовал, что «скала Петра» вовсе не такая прочная основа[11].
С большим достоинством Православная Церковь переносила этот удар. Ф.Морозов должен был «миссионерствовать» среди православных, где он вчера миссионерствовал как православный. Только иезуиты могли послать его на такую пытку.
Из миссионерства ничего не выходило. Вместе с тем возникли осложнения со стороны совсем неожиданной. По-видимому, предполагалось, что Морозов переходит просто в католичество, он остался в «восточном обряде» и по этому обряду стал служить в католическом костеле в Вильно.
«В этой пышной восточной обрядовой стороне часть католического духовенства усматривает теперь опасность и в польской клерикальной национальной прессе уже раздаются голоса с требованием прекратить эти богослужения «восточного обряда», в костеле и отвести о. Филиппу православную церковь». («Сегодня»).
Польская печать готова предоставить Морозову вести католическую пропаганду «среди русских, но исключительно эмигрантов»; что же касается местного православного населения, то оно предназначено не для «восточного обряда», а к «латинскому католицизму».
«Это — сфера нашей культурной экспансии, и здесь какие бы то ни было намерения униатского священника должны встретиться с самым решительным и резким нашим возражением» («Дневник Виленский»).
Мало того, боялись, что Морозов совратит католиков в «восточный обряд».
Овладеть положением Морозов не сумел — Рим его не поддержал. Он оказался ни там, ни здесь, повторилась старая история.
Так продолжалось полтора года.
В январе 1927 г. Филипп Морозов обратился с прощальным письмом к римо-католическому виленскому митрополиту Яблжиковскому и в нем писал:
«Время соединения церквей еще не приспело. После моей полуторагодовой самоотверженной работы на пользу соединения церквей для меня лично теперь совершенно ясно, что со стороны именно представителей Западной Церкви нет евангельской подготовки для этого соединения. У католической иерархии отсутствует истинно католическое отношение к Православию, то есть в духе Вселенской Христовой Церкви, и наоборот: гордость, самомнение и недостаток христианской любви характеризуют это отношение.
После съезда польских кресовых епископов (9–10 ноября 1926 г.) не может быть и речи о нормальном соединении церквей. Пользование в деле католической пропаганды духовными лицами, изверженными из Православия, как отбросы, — пользование ими только потому, что они на все согласны и с удовольствием могут грязнить Православие, ясно свидетельствует о том, что католические иерархи не только не хотят зарывать вырытой человеческими руками пропасти между церквами, но с помощью наемных рабочих ее углубляют. Очевидно, Провидению угодно, чтобы Православная Церковь пребывала и далее в отдалении от католической и через это сохраняла свои вековые духовные ценности, до тех пор, пока католическая церковь не окажется способной к евангельскому единению с православной»[12].
Говорят, что митрополит Яблжиковский, прочтя это письмо, сказал: «Конец унии», и все это произошло в районе деятельности Альбертина. Иезуиты чего-то недосмотрели.
9 января по старому стилю 1927 г. в день памяти св. Филиппа, митрополита Московского, небесного покровителя архимандрита Морозова, он был воссоединен с Православной Церковью в Св. Духовском монастыре в Вильно. Чин соединения совершил архиепископ Феодосий. На Морозова была наложена епитимия, хотя и принят он был в сущем сане архимандрита. Присутствовала группа униатов Августиановского костела, поздравляла его и обещала за ним последовать.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 62; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!