ОЗЕРО ОГНЕННОЕ ГОРЯЩЕЕ (ОТКР. 19:20) 9 страница
Когда пришла эта мысль, Джулия поняла, что эмоции совсем и не под наркозом, просто спрятались. Какой‑то звук – вроде бы вой – вырвался у нее из груди. Горас навострил большие уши, озабоченно посмотрел на нее. Она пыталась сдержаться и не смогла.
Газета ее отца.
Газета ее деда.
Газета ее прадеда.
Пепел и зола.
Она поехала на Западную улицу, где свернула на заброшенную автостоянку за кинотеатром «Глобус». Заглушила двигатель, притянула к себе Гораса и минут пять плакала, прижавшись к его волосатому мускулистому плечу. Горас стоически это выдержал.
Выплакавшись, Джулия почувствовала себя лучше. Спокойнее. Возможно, спокойствие это обусловливалось шоком, но по крайней мере она могла думать. И подумала Джулия о том, что в багажнике лежала одна‑единственная пачка газет. Перегнулась через Гораса, который по‑дружески лизнул ее в шею, и открыла бардачок, набитый всякой всячиной, но Джулия подумала, что там… возможно…
И как подарок Божий, она нашла то, что искала. Пластмассовую коробочку с канцелярскими гвоздиками, аптечными резинками, чертежными кнопками и скрепками. Резинки и скрепки ей помочь не могли, а вот кнопки и канцелярские гвоздики…
– Горас, хочешь прогуляться?
Тот гавкнул, показывая, что очень даже хочет.
– Хорошо. Потому что я тоже хочу.
Она достала газеты, а потом вернулась на Главную улицу. Здание «Демократа» уже превратилось в пылающую груду досок и бревен, которую копы заливали водой (из таких удобных насосов, которые вдруг оказались под рукой, причем заправленные ). Конечно же, при взгляде на этот костер у Джулии щемило сердце, но уже не так сильно, потому что теперь она нашла себе занятие.
|
|
|
Джулия шла по улице (Горас трусил рядом) и к каждому телеграфному столбу прикрепляла экземпляр последнего номера «Демократа». Заголовок «БУНТ И УБИЙСТВА ПО МЕРЕ РАЗРАСТАНИЯ КРИЗИСА» бросался в глаза в отсвете пожарища. Но Джулия жалела, что не ограничилась одним словом: «БЕРЕГИТЕСЬ».
Она пришпиливала к столбам экземпляры газеты, пока они не закончились.
13
У Питера Рэндолфа, стоявшего на противоположной от пожара стороне улицы, трижды пропищала рация. Срочно. Страшась того, что может услышать, он нажал кнопку приема:
– Чиф Рэндолф. Слушаю.
На связь вышел Фредди Дентон, который, как старший ночной смены, стал, по существу, заместителем начальника полиции.
– Только что позвонили из больницы, Пит. Двойное убийство.
– Что?! – вскричал Рэндолф. Один из новых копов, Микки Уэрдлоу, вытаращился на него, как монгольский идиот, впервые попавший на окружную ярмарку.
Дентон продолжил, в голосе слышалось то ли спокойствие, то ли самодовольство. Если последнее, Рэндолф собирался ему это припомнить.
|
|
|
– …и самоубийство. Стреляла та женщина, что обвиняла наших парней в изнасиловании. Жертвы тоже наши, чиф, – Ру и Дилессепс.
– Ты… пудришь мне мозги!
– Я отправил туда Рупа и Мела Сирлса. Светлая сторона: все закончилось, и нам не придется сажать ее в Курятник к Барбаре.
– Тебе следовало поехать самому, Фред. Ты – старший смены.
– А кто бы тогда остался в конторе?
Рэндолф не нашелся с ответом – любой получился бы слишком умным или совсем глупым. И понял, что в «Кэтрин Рассел» ему придется тащиться самому.
Не хочу я больше эту работу. Нет. Совершенно не хочу .
Но отказаться чиф уже не мог. Оставалась лишь надежда, что с помощью Большого Джима он справится; Большой Джим направит его и поддержит.
Марти Арсено хлопнул его по плечу. Рэндолф едва не развернулся и не врезал ему. Но Арсено ничего этого не замечал. Смотрел на другую сторону улицы, где Джулия Шамуэй выгуливала собаку. Выгуливала и… что?
Развешивала газеты, вот что. Пришпиливала их к чертовым телеграфным столбам.
– Эта сука никак не угомонится, – выдохнул Рэндолф.
– Хочешь, чтобы я подошел и угомонил ее? – спросил Арсено.
Марти очень уж хотелось выполнить это задание, и чиф почти отдал ему такой приказ. Но в последний момент покачал головой.
|
|
|
– Она поднимет крик насчет ее чертовых гражданских прав. Словно не понимает, что раздувать слона из каждой паршивой мухи не в интересах города. – Он вновь покачал головой. – Скорее всего не понимает. Она невероятно… – Было, было слово, которое целиком и полностью характеризовало Джулию Шамуэй, французское слово, которое он выучил в старшей школе. Рэндолф никак не ожидал, что вспомнит его, но вспомнил. – Она невероятно naïve[22].
– Я ее остановлю, чиф, без проблем. Что она сделает, позвонит своему адвокату?
– Пусть забавляется. Главное, чтоб нам не мешала. Я пойду в больницу. Дентон говорит, эта Буши убила Френка Дилессепса и Джорджию Ру. Потом застрелилась.
– Господи, – прошептал Марти. Побледнел. – Думаешь, и это происки Барбары?
Рэндолф уже собрался ответить, что нет, но передумал. Буши обвинила его парней в изнасиловании. Самоубийство говорило о том, что обвинения не беспочвенны, а слухи, что полицейские Милла способны на такое, очерняли вверенную ему службу, что никак не могло пойти на благо городу. Он это понимал и без Большого Джима.
– Не знаю, – пожал плечами Рэндолф, – но все возможно.
|
|
|
Глаза Марти слезились то ли от дыма, то ли от горя. Может, по обеим причинам.
– Надо поставить в известность Большого Джима, Пит.
– Я поставлю. А пока… – Рэндолф мотнул головой в сторону Джулии, – приглядывай за ней и, когда она наконец устанет и уйдет, сорви все это дерьмо и брось туда, где ему самое место. – И он указал на костер, пылающий там, где ранее находилась редакция газеты. – Избавь город от мусора.
Марти хохотнул:
– Будет исполнено, босс.
Именно так патрульный Арсено и поступил. Но лишь после того, как горожане забрали несколько газет, чтобы прочитать их при более ярком свете. Может, полдюжины, может, десять. Последующие два или три дня их передавали из рук в руки и читали, пока они не разлезлись.
14
Придя в больницу, Энди увидел Пайпер Либби. Она сидела на скамье в вестибюле, говорила с двумя девушками, одетыми в белые нейлоновые брючки и блузоны медсестер, хотя Энди показалось, что они слишком юны, чтобы быть настоящими медсестрами. Обе недавно плакали и выглядели так, будто скоро снова заплачут, но Энди видел, что преподобная Либби действовала на них как таблетка успокаивающего. В чем он разбирался, так это в человеческих эмоциях. Иногда Энди сожалел, что не мог так же хорошо ориентироваться и в человеческих помыслах.
Джинни Томлинсон стояла невдалеке, разговаривала с пожилым мужчиной. Оба выглядели ошарашенными и потрясенными. Джинни увидела Энди и подошла к нему. Мужчина последовал за ней. Она представила его как Терстона Маршалла, сказала, что он им помогает.
Энди широко улыбнулся незнакомцу, тепло пожал руку:
– Рад познакомиться с вами, Терстон. Я – Энди Сандерс, первый член городского управления.
Пайпер глянула на него со скамьи:
– Будь ты действительно первым, Энди, ты бы держал в узде второго.
– Я понимаю, последние дни выдались для тебя тяжелыми. – Энди продолжал улыбаться. – Как и для нас всех.
Пайпер бросила на него ледяной взгляд, потом спросила девушек: не хотят ли они пойти к ней и выпить по чашке чаю?
– Мне самой чашка чаю не повредит, – добавила она.
– Я позвонила ей после тебя, – объяснила Джинни после того, как преподобная и юные медсестры отбыли. В голосе слышались извиняющиеся нотки. – И я позвонила в полицейский участок. Поговорила с Фредом Дентоном. – Она наморщила нос, как бывает, если до ноздрей долетает неприятный запах.
– Да, Фредди хороший парень! – с жаром воскликнул Энди. Все это его совершенно не занимало – ему хотелось вновь сидеть на кровати Дейла Барбары, готовясь выпить отравленную розовым воду, – но играть привычную роль не составляло труда. Привести все в норму, утихомирить разбушевавшиеся эмоции – это он умел, как никто другой. – Расскажи мне, что здесь произошло.
Она рассказала. Энди слушал с удивительным спокойствием, учитывая, что семью Дилессепс он знал всю жизнь, а учась в старшей школе, однажды пригласил мать Джорджии Ру на свидание (Элен целовалась с открытым ртом, и это радовало, чего он не мог сказать о ее вонючем дыхании). Энди думал, что его эмоциональное безразличие обусловлено одной простой причиной: если бы не зазвонил его мобильник, он бы сейчас лежал без сознания. Может, и мертвый. А такое позволяет видеть мир в истинном свете.
– Двое из наших новобранцев‑патрульных мертвы. – Ему показалось, что говорит он голосом автоответчика, который слышишь, позвонив в кинотеатр, чтобы узнать начало сеансов. – И еще один получил серьезную травму, защищая супермаркет от погрома. Ой‑ой‑ой.
– Наверное, сейчас не время говорить об этом, но я не в восторге от вашей полиции, – вставил Терстон. – Хотя, конечно, подавать жалобу смысла нет, раз уж патрульный, который ударил меня, теперь мертв.
– Какой патрульный? Френк или эта Ру?
– Молодой человек. Я узнал его, несмотря на… смертельное ранение, изменившее его внешность.
– Френк Дилессепс ударил вас? – Энди просто не мог в это поверить. Френк четыре года привозил ему «Льюистон сан», не пропустив ни дня. Ну, может, один или два, если уж вспоминать хорошенько, но такое случалось во время сильных буранов. И однажды он болел корью. Или свинкой?
– Если так его звали.
– Знаете… это… – Это что? Имело это значение? И какое? Однако привычка брала свое. – Это прискорбно, сэр. В Честерс‑Милле мы помним о нашей ответственности. Стараемся все делать правильно. Просто сейчас мы живем под дулом пистолета. Обстоятельства выше нас, вы знаете.
– Я знаю, – кивнул Терс. – Если вы спросите меня, я скажу, что вода перехлестнула через дамбу. Но, сэр, эти патрульные – очень уж молодые. И предельно наглые. Женщина, которая была со мной, тоже подверглась нападению.
Энди просто не мог поверить, что этот человек говорил правду. Копы Честерс‑Милла не причиняли вреда людям, если их на это не провоцировали (сильно провоцировали); такое случается только в больших городах, где люди не знают, как должно себя вести. Разумеется, он мог бы сказать, что для Милла нехарактерно и случившееся в больнице: никогда девушка не убивала двух копов, чтобы потом покончить с собой.
Но это все неважно , подумал Энди. Он ведь не просто приезжий, он еще и из другого штата .
– Теперь, когда ты здесь, Энди, я даже не знаю, что ты можешь сделать, – вмешалась Джинни. – Твитч занимается телами, и…
Прежде чем она успела продолжить, открылась дверь, и в вестибюль больницы вошла молодая женщина, которая вела за руки двух сонных детей. Старик – Терстон – обнял ее, тогда как дети, мальчик и девочка, оглядывались. Оба были босиком и в футболках, которые служили ночными рубашками. На футболке мальчика, которая доходила ему до лодыжек, Энди прочитал «ЗАКЛЮЧЕННЫЙ 9091» и «СОБСТВЕННОСТЬ ШОУШЕНКА, ТЮРЬМЫ ШТАТА». Дочь Терстона и внуки, предположил Энди, и с новой силой ощутил горечь утраты Клодетт и Доди. Он вытолкал из головы мысли о них. Джинни позвала его, чтобы он помог, и не вызывало сомнений, что помощь не помешала бы и ей самой. А это, без сомнения, означало, что ему предстоит вновь выслушивать всю историю – рассказывать она будет не только ради него. Выговариваясь, Джинни облегчала себе душу. Энди не возражал. Слушать он умел, и это все лучше, чем смотреть на три трупа, один из которых – его давний разносчик газет. Слушать – если подумать, так просто, даже идиот может слушать, но у Большого Джима это как раз и не получалось. Зато Большой Джим умел говорить. И планировать – тоже. Им повезло, что в час такой беды он оказался с ними.
И пока Джинни по второму разу рассказывала о случившемся, в голову Энди пришла мысль. Возможно, важная.
– Кто‑нибудь…
Тут подошел Терстон с женщиной и детьми:
– Член городского управления Сандерс… Энди… это моя коллега, Каролин Стерджес. А это дети, которых мы опекаем, Элис и Эйден.
– Мне нужна моя соска, – капризничал Эйден.
– Ты уже слишком большой, чтобы сосать пустышку. – Элис ткнула его локтем.
Лицо мальчика скривилось, но он не заплакал.
– Элис, – одернула ее Каролин Стерджес, – ты поступаешь нехорошо. И что мы знаем о плохих людях?
Элис просияла.
– От плохих людей тошнит! – воскликнула она и рассмеялась. Через несколько мгновений к ней присоединился и Эйден.
– Извините. – Каролин повернулась к Энди. – Я никому не могла их оставить, а Терс, когда позвонил, говорил таким расстроенным голосом…
В такое верилось с трудом, но, похоже, старик приходился молодой женщине совсем не отцом. Но мысль эта совершенно не заинтересовала Энди. Хотя в другой ситуации он мог обдумать ее более обстоятельно, представляя себе, в каких позах они этим занимаются, ублажает ли она его своими влажно поблескивающими губами, и так далее, и так далее. Теперь же его одолевали совсем другие проблемы.
– Кто‑нибудь сообщил мужу Сэмми, что она мертва? – спросил он.
– Филу Буши? – Дуги Твитчел вошел в вестибюль из коридора. Плечи его поникли, лицо стало серым. – Этот сукин сын ушел от нее и из города. Давным‑давно. – Его взгляд упал на Элис и Эйдена Эпплтон. – Извините, дети.
– Все нормально, – ответила ему Каролин. – У нас в доме выражаться не запрещено. И это правильно.
– Именно так, – поддакнула Элис. – Мы можем говорить «говно» и «ссаки», когда хотим, во всяком случае, пока мама нас не останавливает.
– Но не сука, – уточнил Эйден. – Сука под запретом.
Каролин словно их и не слышала.
– Терс, что случилось?
– Не при детях. Пусть ругательства их и не смущают.
– Родителей Френка в городе нет, – продолжил Твитч, – но я связался с Элен Ру. Она восприняла это довольно‑таки спокойно.
– Пьяная? – спросил Энди.
– В стельку.
Энди прошелся по коридору. Несколько пациентов в больничных халатах и шлепанцах стояли спиной к нему. Вероятно, смотрели на место бойни. Ему смотреть не хотелось, и Энди порадовался, что Дуги Твитчел обо всем позаботился. Энди – фармацевт и политик. Его работа – помогать живым, а не возиться с мертвыми. И он знал то, чего эти люди не знали. Он не мог сказать им, что Фил Буши до сих пор в городе, живет отшельником на радиостанции, но он мог сказать Филу, что жена, от которой тот ушел, мертва. Мог сказать и решил, что скажет. Разумеется, предвидеть реакцию Фила не представлялось возможным: в эти дни Фил был не в себе. Он мог наброситься на него. Мог даже убить принесшего дурную весть. Но разве это так уж ужасно? Самоубийцам прямая дорога в ад, где они до конца вечности будут обедать раскаленными углями, но жертвы убийц, Энди в этом не сомневался, отправлялись на Небеса, где их ту же вечность ждали ростбиф и пирог с персиками за столом Спасителя.
За которым уже сидели его близкие.
15
Несмотря на несколько часов, которые она поспала днем, Джулия никогда в жизни не ощущала такой усталости. И поскольку она отвергла предложение Роуз, идти ей было некуда. Кроме как к своему автомобилю.
Она и пошла, отцепила поводок от ошейника Гораса, чтобы он мог запрыгнуть на пассажирское сиденье, сама села за руль, попыталась обдумать ситуацию. Она прекрасно относилась к Роуз Твитчел, но та наверняка хотела отдохнуть после долгого и насыщенного событиями дня. Кроме того, Роуз захочет узнать, что можно сделать – если можно – для спасения Дейла Барбары. Обратится к ней за идеями, а они у Джулии отсутствовали напрочь.
Все это время Горас смотрел на хозяйку, стоящими торчком ушами и яркими глазками спрашивая: и что теперь? Глядя на него, она подумала о женщине, которая потеряла свою собаку, Пайпер Либби. Та приняла бы ее и предоставила кровать, не докучая разговорами. После ночи крепкого сна к Джулии вернулась бы способность думать. Может, она даже смогла бы строить какие‑то планы.
Джулия завела «приус» и поехала к церкви Конго. Но нашла, что дом преподобной темен, а к двери прикноплена записка. Джулия вытащила кнопку, с запиской вернулась к автомобилю, прочитала ее при свете лампочки под крышей.
«Я ушла в больницу. Там стреляли».
Джулия застонала, но, как только Горас начал подвывать, пытаясь поймать ритм, заставила себя замолчать. Она вернулась к дому и прикнопила записку на прежнее место на случай, если другой прихожанин с грузом проблем на своих плечах придет повидаться с единственным оставшимся в Милле пастырем.
А куда теперь? Все‑таки к Роуз? Но Роуз уже наверняка спит. В больницу? Джулия смогла бы заставить себя поехать туда, несмотря на шок и усталость, если б эта поездка имела какую‑то цель, да только теперь не было газеты, в которой она могла написать о случившемся там, а без газеты Джулия не видела смысла смотреть на новые ужасы.
Задним ходом она вернула «приус» на Главную улицу и ехала безо всякой цели, пока не добралась до пересечения с Престил‑стрит. Три минуты спустя ее автомобиль уже стоял на подъездной дорожке Андреа Гриннел. Однако и в этом доме не горело ни единого окна. Никто не ответил и на ее тихий стук. Не зная, что Андреа крепко спит, Джулия предположила, что та или пошла к своему брату, или осталась на ночь у кого‑то из подруг.
Горас при этом сидел на коврике у двери, смотрел на хозяйку и ждал, когда она что‑нибудь предпримет, как и происходило всегда. Но Джулия понятия не имела, что же ей теперь делать, и слишком устала, чтобы ехать куда‑то еще. Она практически не сомневалась, что, вернувшись на дорогу, тут же с нее съедет и во что‑нибудь врежется, убив их обоих.
И думала Джулия не о горящем здании, в котором осталась вся ее жизнь, а о том, как выглядел полковник Кокс, когда она спросила его: бросили ли их, жителей Честерс‑Милла?
«Нет, ни в коем разе», – без запинки ответил он. Но, произнося эти слова, не решался смотреть на нее.
На крыльце стоял диван‑качалка. При необходимости она могла улечься и на нем. Но возможно…
Джулия попыталась открыть дверь и обнаружила, что она не заперта. Джулия замялась, Горас – нет. В полной уверенности, что его везде встретят с распростертыми объятиями, он без задержки вошел в дом. Джулия последовала за ним на другом конце поводка, думая: Теперь решения принимает моя собака. Вот до чего дошло .
– Андреа! – позвала она. – Анди, ты здесь? Это Джулия.
Наверху Андреа лежала на спине и храпела, как дальнобойщик, гнавший без отдыха четыре дня. Шевелилась только одна ее часть: левая ступня продолжала подергиваться.
В гостиной царил сумрак, но не полная тьма: на кухне Анди оставила включенной лампу, работающую на батарейках. И стоял характерный запах. Даже при открытых окнах, но при полном отсутствии ветра запах рвоты завис в воздухе. Кто‑то говорил, что Андреа больна. Вроде бы у нее грипп?
Может, и грипп, но, возможно, и ломка, если у нее закончились таблетки, которые она принимала .
В любом случае речь шла о болезни, а больные люди, как правило, не хотели оставаться в одиночестве. И это означало, что дом пуст. А Джулия так устала. У противоположной стены стоял удобный длинный диван, который так и манил к себе. Если Анди придет завтра и найдет здесь ее, Джулию, она поймет.
– Возможно, даже угостит меня чашкой чаю, – сказала Джулия. – И мы над всем этим посмеемся. – Хотя в тот момент казалось, что больше она уже никогда и ни над чем смеяться не сможет. – Пошли, Горас.
Джулия отцепила поводок и потащилась через комнату. Горас наблюдал, пока она не легла и не подложила диванную подушку под голову. Тогда улегся и он, положил морду на лапу.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 57; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!