Шесть правил, которым я собираюсь следовать весь выпускной год и которые, я надеюсь, хоть немного смягчат маразм моего пребывания здесь, хотя ручаться в этом я бы не стала. 19 страница
23 с чем‑то. Свитер похож на броню. Я размахиваю руками, мне тепло, уютно, хорошо. Так хорошо. Я чувствую музыку больше, чем слышу ее – слышу каждую ноту, пронизывающую мое тело. Я смотрю на мир сквозь призму шампанского и вижу чистые цвета, необычайную резкость, словно края предметов отчеркнули волшебным маркером, а затем закрасили цветными карандашами. Я смотрю на Скотти и благодарю его за то, что он разделил со мной этот благословенный дар. Он обнимает меня, его тело такое теплое, и даже его пот имеет чистый запах – природы, травы, земли – и он перемешивается с моим потом, и теперь мы соединены на молекулярном уровне, и я думаю, насколько же это круто, и он говорит мне, что любит меня, что всегда любил меня, и я обхватываю ладонями его мужественную челюсть, глажу его виски и говорю ему, что потеряла друга, каким он всегда для меня был, и говорю еще: «О, Скотти», хотя больше никто не называет его Скотти, все называют его Скотт, потому что это звучит более мужественно, но он говорит, что ему нравится слышать, как я произношу его имя, потому что я так давно ему ничего не говорила, и я почти плачу, так я счастлива быть сейчас с ним, и я думаю о том, как слезы смешаются с нашим потом, и что люди на 90 процентов состоят из воды, и как это доказывает существование Бога, и…
Полночь. Лицо Лена появляется передо мной, и Скотти исчезает, и Лен берет меня за руку, и я чувствую себя, будто нежусь в джакузи – теплой и игристой, а затем мы идем наверх и смотрим на толпу, и даже я понимаю, что творится полный хаос, вечеринка похожа на кадры из фильма – то ярко замирает, то начинает медленно двигаться, и все быстрее и быстрее, обратный отсчет, взрыв звука и движения, когда Лен целует меня, и его бедра касаются моих эрогенных зон – у меня есть такие зоны, о которых я и не подозревала (например левая ноздря), и я смотрю на Лена, и я люблю его, люблю его, люблю, люблю, люблю его и даже не думаю о Маркусе и о той, кого он целует среди метели воздушных шаров, падающих с потолка…
|
|
|
??? Мы с Леном в его машине припаркованной на темной обочине лесной дороги и я слышу как каждый листочек шуршит по коре так же ясно, как слышу дыхание Лена и собственные вздохи удовольствия из глубины моего существа. Моя кожа опалена а его губы влажны и прохладны и они везде и их нет нигде, тело пронизывает дрожь так хорошо хорошо хорошо… и мы вместе не совсем в лесу мы где‑то за пределами Пайнвилля за пределами мира, и я так думала, что так произойдет целый год думала и представляла себе и прошлый год связан с этим годом и связан с ним и мы все связаны друг с другом в том что в йоге называется самадхи когда твой опыт становится вселенским опытом и пришла пора сбросить все одежду страхи жалость и просто быть с Леном это случится самадхи самадхи самадхи и Лен тоже шепчет что‑то я в эйфории это доказательство того что мне нужен Лен что мы с ним связаны и мы делимся мыслями в космосе это случилось с Леном да с Леном а не с Маркусом я свято верила в неизбежность этого все 365 дней прошлого года а Хоуп уехала и я не хочу больше верить я порвала дневник который доказывал что я все еще верю в Маркуса и в себя… мысль ускользнула я понеслась вниз сквозь облака и гигантские звезды и вонзилась в землю, которая ударила меня больно за то что я думаю об этом… потому что когда я очнулась от падения я посмотрела на Лена и увидела грустное грустное грустное лицо я поняла что говорила обо всем вслух и он слышал каждое слово и даже те слова которые я не хотела бы чтобы кто‑нибудь слышал…
|
|
|
Второе января
Я больше никогда не буду принимать наркотики.
Не поймите меня неправильно. Я не собираюсь делать публичные заявления о вреде наркотиков. Думаю, мои неприятности больше связаны со мной, нежели с «Е». Смерть Хиза – не единственная причина, по которой я больше не собираюсь экспериментировать. Даже до того как я узнала, что он принимает наркотики, у меня было такое чувство, что мое тело просто не принимает инородных субстанций. Я не умею пить, так куда мне выше‑то? Думаю, некоторые люди просто более удачно экспериментируют, нежели другие (возьмем, к примеру, Маркуса. Он без проблем отринул все свои привычки).
|
|
|
Я никогда не боялась превратиться в персонажа того страшного видео, которое показывала нам Брэнди на уроках про психованную. Та вообразила, что умеет летать, и слетела с крыши прямо на асфальт. И еще там была одна озабоченная девочка, которая под действием «колес» прыгала из койки в койку в течение сорока восьми часов, а потом ее грохнул ее же приятель. Нет, все гораздо менее драматично. Я боялась любых наркотиков, абсолютно, потому что они могли явить всем то, что я пыталась скрыть.
И я была права.
Побочным эффектом стал огромный и страшный геморрой, который начался со Скотти и до сих пор еще не отпустил меня.
Лен добросовестно привез меня домой, доказав свою лояльность, а на следующий день ко мне пришел Скотти, хотя я уже замучилась объяснять всем, что слишком плохо себя чувствую и абсолютно асоциальна.
– Посмотри, кто пришел, Джесси! – Мать стояла позади его, и он не мог видеть ее яростное гримасничанье и то, как одними губами она произнесла: – Все еще на крючке!
|
|
|
– Джесс, мы должны поговорить о том, что случилось вчера ночью, – сказал он, когда за мамой закрылась дверь.
Многое случилось, да. Но ничего такого, что могло бы объяснить присутствие Скотти в моей спальне.
– Мы сблизились этой ночью. Танцевали, обнимались и прочее.
– Ты насчет Мэнды?
– Типа того.
Если бы мой череп не держался на скотче и молитве, я бы рассмеялась. Мэнда ужасно ревнива. А сама‑то как терлась своими сиськами об Маркуса?
– Уж ей‑то грех обвинять кого‑то в том, что флирт зашел слишком далеко, – ответила я.
Скотти рассмеялся:
– Да мне наплевать, о чем она думает. Я с ней только спал, ничего больше.
Я не имела представления, зачем он все это мне говорит.
– Так в чем дело‑то?
Он плюхнулся рядом со мной на кровать. От него пахло одеколоном и кожаной курткой.
– Я все еще неравнодушен к тебе.
– А… – Я собрала с пола мозги и кое‑как запихнула их на место. – Что?
– Я охренительно серьезен, – поэтично выразился он, снимая куртку. Скотти – это просто гора мускулов. Тренеры и ученые не придумали еще определения для него.
– Скотт, – начала я.
– Скотти, – поправил он, закидывая свои могучие руки за голову, так что майка задралась, обнажая аккуратные кубики пресса. – Называй меня Скотти, как прошлой ночью.
– Ладно. Скотти…
Он блеснул улыбкой победителя, но для меня это было чересчур предсказуемо, слишком приторно. Одной рукой он обхватил меня за плечо, отчего я снова потеряла нить разговора.
– Прошлой ночью между нами была связь. Ты ведь тоже это чувствуешь.
Это верно, в какой‑то миг я и Скотти были едины. Первый раз с начала учебы в школе я смогла взглянуть в его лицо и увидеть прежнего Скотти, искреннего, распираемого гормонами, с прыщами на носу. Этот неуклюжий застенчивый мальчик был куда более привлекателен, чем Его Королевское Мужество.
– Это была не я, – сказала я, выскальзывая из‑под его руки. – Это все «Е».
– Я много раз принимал «Е», и прежде со мной ничего такого не было.
Я поняла, что происходит. Его связи обычно были свободны от всяких субстанций, и он ошибочно принял наши объятия, спровоцированные наркотиками, за нечто большее. Так трогательно.
Об этом‑то я и пыталась мямлить, когда он своими мясистыми ладонями обхватил мое лицо и попытался поцеловать. Я скакнула через всю комнату.
– Скотти! Какого черта?!
– Правильно, – покорно согласился он. – Ты не хочешь обманывать Лена.
Если честно, о Лене я думала меньше всего. Я просто рефлекторно отвергла идею повторить тот слюнявый поцелуй, который случился на одиннадцатый день нашей дружбы в восьмом классе. Но его объяснение я приняла со злорадной радостью.
– Верно! Я не могу обманывать Лена! Моего парня.
– Вот почему я здесь, – он разглядывал себя в зеркале за моей спиной и явно любовался отражением. – Теперь, когда ты знаешь о моих чувствах, ты можешь разобраться с Леном.
– Что ты имеешь в виду под «разобраться с Леном»?
– Порвать с этим недоумком.
Порвать. Весь день я провела в нравственных мучениях по этому поводу, но услышать это предложение из уст Скотти было просто отвратительно.
– Ты думаешь, я порву с ним только потому, что ты предложил себя в качестве замены?
Самообожающий взгляд Скотти в зеркало не изменился.
Король Скотти считал, что я без зазрения совести брошу Лена ради него. Боже, как же меня бесит, когда кто‑то вроде Скотти считает себя выше кого‑то вроде Лена, и все это обсасывается и подкрепляется речами школьных недоумков и сплетников. Если бы Хэвиленд опубликовала мое эссе «Подлизы, Подхалимы и Неудачники», такого бы не случилось. Но нет, до сих пор весь Пайнвилль простирается ниц перед Большим Стервецом с Галерки, и у него нет причин считать, что в его королевстве, выражаясь словами классика, все прогнило. Когда он шел через холл, входил в класс или выходил на школьный двор, все взгляды были устремлены на него, включая и его собственный. У Скотти тяжелый случай стероидного самолюбия, и помоги мне Бог, если я не подкреплю его еще больше.
– Я не собираюсь расставаться с Леном, – ответила я, вспомнив с внезапной признательностью его интеллигентную манеру держаться на фоне всего этого мускулистого «кобелизма». Я не разговаривала с Леном с тех пор, как он привез меня домой, и теперь я действительно хотела это сделать. Я хотела прояснить все, но сначала мне надо было выкинуть отсюда этого тупого мачо. Я встала, распахнула дверь и указала Скотти на выход.
Он встал с моей кровати и пожал плечами:
– Ладно, Джесс, как хочешь. Но ты не можешь отрицать, что нам было хорошо.
О господи. Все, что у нас есть, – это его иллюзия крутости и мое глупое желание прикрыться своим любящим и чувствительным другом. Пока я набирала номер телефона Лена, я проклинала себя за то, что не поговорила с ним раньше.
– Здравствуйте, миссис Леви, – сказала я, стараясь говорить как можно непринужденней.
– О, это ты? – сухой, холодный тон.
– Пожалуйста, могу я поговорить с Леном?
– Если бы я решала за него, я бы сказала: нет! – ответила она, причмокивая губами. – Но Лен взрослый и может сам принимать решения. Я узнаю, хочет ли он говорить с тобой или нет. Хе‑хе‑хе.
Ее смех был сухой и бесстрастный. Должно быть, она пошутила, я не могла себе представить, что родители могут сказать такое всерьез. Так что я тоже слабо хихикнула.
Прошло минуты две, прежде чем Лен взял трубку. Я никогда не была так рада слышать его голос.
– Лен!
– Джесс, – отозвался он голосом, похожим на замороженный лед на озере.
– Эээ… Я…
– Нам надо поговорить о прошлой ночи, – сказал он ровно.
– Эээ… Вот поэтому я и звоню…
– Давай встретимся в закусочной «У Хельги» в шесть часов.
– Хорошо. Я думала, мы можем…
– «У Хельги» в шесть, – оборвал он меня. – Увидимся.
Я знала, что Лен приедет точно вовремя, так что я приду на десять минут раньше, чтобы подготовиться. Надо было изобрести какие‑то извинения: я не помню, что говорила тогда. Помню, что делала – что мы делали или что почти сделали – но не то, что говорила. Ложь во спасение наших отношений, которые я действительно хотела спасти. Правда. Лен – порядочный и честный, а таких трудно найти. Мне повезло, что он у меня есть, и я хотела сохранить его. А что касается Маркуса, я могу объяснить, что не помню ни слова, что действие наркотика непредсказуемо и не имеет ничего общего с реальностью, вот почему люди и принимают их, но я прошу прощения за то, что сделала, и он может быть твердо уверен, что этого больше никогда не повторится, и то, что я говорила по поводу Маркуса, ровным счетом не имеет никакого значения…
Я и помыслить не могла, что на нашей встрече будет присутствовать третий , однако он уже сидел за столиком, когда я вошла.
– Что ты натворила прошлой ночью? – спросил он совершенно искренне.
– О, черт. – Я тяжело осела на диванчик напротив него. – Что тебе рассказал Лен?
– Ничего. Он очень расстроен, но не говорит, почему. Он просто сказал мне, что мы должны поговорить все вместе. Что произошло?
Откуда начать? Что сказать?
– Я думаю, он переживает из‑за того, что я прошлой ночью приняла таблетку экстази, – ответила я.
Глаза Маркуса расширились.
– Скорей всего. Лен такой правильный, что не принимает даже тайленол, когда у него болит голова.
– Ага, знаю, – я не могла смотреть на него. Я мяла в руках соломинку, складывала и разворачивала ее.
– И тебе понравилось?
– Ну, ты же пробовал «Е» и знаешь, каково это, – я избегала отвечать прямо.
– На всех он действует по‑разному, – сказал он. – Тебе понравилось?
Я пожала плечами.
– Мне не понравилось то, что из‑за меня расстроился Лен. – Это была правда.
– Ну хорошо, – отозвался Маркус, вытаскивая соломинку из стакана с содовой. – Но я‑то здесь зачем?
– Эээ… Я… Эээ… – Я не могла рассказать Маркусу об этом. Я не могла рассказать ему, как далеко мы с Леном зашли, как мы начали заниматься сексом на заднем сиденье его «Сатурна». Я не могла рассказать ему, что единственной причиной, по которой секса не получилось, была та, что я не могла представить себе, что лишусь девственности с кем‑то кроме Маркуса, который является лучшим другом Лена.
Пока все эти мысли проносились в моей голове, Маркус вылил несколько капель из соломинки на бумажку, которую я только что складывала и мяла. Змея выпустила яд. Я вспомнила строчки из «Падения»:
Я дразню и соблазняю
Тебя
Запретным плодом.
Делает ли это
Меня
Змеем?
Прежде чем я смогла ответить себе на этот вопрос, вошел Лен.
– Привет, – сказал Маркус.
– Привет, – сказал Лен.
– Одорогойкакярадавидетьтебя! – сказала я.
Я вскочила, чтобы обнять его. Поначалу он стоял, опустив руки, но потом все же обнял меня в ответ. Он сел рядом со мной, что, по‑моему, было хорошим признаком.
Лен громко и долго откашливался.
– Прошлой ночью под воздействием экстази, упоминаемым в связи с его способностью ослаблять бдительность и высвобождать на свет самые ненормальные желания, Джессика сказала то, что привело меня в крайнее изумление…
Лен говорил очень долго. Я не могла отвести взгляд от соломинки‑змеи.
– В заключение хотелось бы знать, что было между вами и почему она так сказала. Ты мой лучший друг, – он взглянул на Маркуса. – Ты моя девушка, – повернулся ко мне. – Я надеюсь, что вы оба проявите чудеса благородства и будете честны со мной.
Мы с Маркусом молчали, потому что не знали, закончил Лен или нет. Не закончил.
– Так что вопрос остается открытым, – холодно подытожил он. – Что было между вами?
Теперь все. Мы с Маркусом молчали, потому что у нас просто не было ответа на такой простой вопрос. Мы смотрели друг на друга безнадежно и беспомощно.
Наконец заговорил Маркус:
– Между нами ничего не было.
Лен резко кашлянул. Гхм!
– Тогда о чем она говорила?
Маркус серьезно взглянул на меня:
– Я собираюсь рассказать ему.
– А… – ответила я, не зная, о чем он говорит.
– В прошлую новогоднюю ночь я пытался затащить Джессику в постель.
На миг змея снова превратилась в соломинку.
– Но она отказала мне, – продолжил он. – Это было унизительно.
Лен коснулся моей руки.
– Это правда?
– Эээ… – промямлила я.
– Так что ничего не было, Лен, – сказал Маркус, заметив мое волнение. – Не переживай по поводу того, что тебе наговорила Джесс под кайфом. Наркотики чертовски круто играют с подсознанием, и с реальностью это не имеет ничего общего. Вот почему люди начинают принимать наркоту.
Этот аргумент слился воедино с тем, что звучал у меня в голове, и мне даже показалось, будто это сказала я. Но я такого не говорила.
Лен пристально изучал мое лицо, я с трудом выдерживала его взгляд.
Гхм!
– И что теперь, Флю?
– А что теперь?
– Ты хочешь заняться сексом с моей девушкой?
Маркус вынул из кармана зажигалку и начал щелкать кремнем. Он бросил курить, но ему нужно было занять руки, когда он… что? Нервничал?
– Не пойми неправильно, – начал он, – но я никогда по‑настоящему не хотел заниматься сексом с ней. Я просто хотел посмотреть, получится ли у меня.
Щелк. Щелк. Щелк. Словно стреляные гильзы. Щелк. Щелк. Щелк.
– Это было давно, – Маркус бросил короткий взгляд на меня. – Тогда я не знал тебя так, как знаю сейчас.
И я задумалась. Теперь ты знаешь меня, это значит, что спать со мной ты не будешь?
– Я не знал, что мы с тобой подружимся, Лен, и что вы двое так идеально подойдете друг другу. Так что, пожалуйста, поверь: все, что Джессика говорила обо мне, не имеет ничего общего с реальностью и ее чувствами к тебе. Она любит тебя. Правда, Джесс?
Его вопрос застал меня врасплох. Маркус был прав, не так ли? Он был прав насчет меня и Лена. Мы все были правы.
Правы?
Я взглянула на бледное гладкое лицо Лена, в его зеленые глаза, яркие, как осколки стекла бутылки «Хейнекен», тонкие пальцы с мозолями от гитары. Я чокнутая. Если бы Лен встречался с другой девушкой, я бы с ума сошла от ревности и от любви к нему. И писала бы только о нем.
– Правда, – кивнула я, надеясь, что это так.
Лен склонился и легко поцеловал меня. Что было для него так не свойственно – делать подобное на людях. Он всегда был против этого, ибо считал, что по неписаным правилам этикета нельзя позволять гормонам и эмоциям управлять собой на публике. Я же просто не выносила зрелища двух обнимающихся людей, которых я знаю. Так бывает, и я не могу с этим ничего поделать.
Мне нравится думать, будто Лен поцеловал меня перед Маркусом в знак признательности за нашу честность. Но на самом деле он просто пометил территорию – моя. И это сработало, потому что краем глаза я увидела, как Маркус смотрит на нас, и я клянусь, клянусь, что в уголке его правого глаза что‑то сверкнуло.
Слезинка?
Слезинка, исчезнувшая через несколько секунд после того, как мы с Леном отстранились друг от друга. Я решила было, что это лишь моя галлюцинация, дурной флэшбек, иллюзия и ничего больше.
Я лгу сама себе. Трагизм ситуации в том, что я считаю, будто бы веду вполне реальную жизнь – особенно с тех пор, как написана в прошлом году опус: «Хайацинт Анастасия Вэллис: еще одна позерка». После этого я раздружилась с Бестолковой Парочкой, бросила кросс, перестала писать в школьную газету, подала документы в желанный университет, зная, что родители против… Но моя «Е»‑скапада доказала, что в любви я – просто ничто.
Во время встречи я мысленно желала Лену простить меня. Если бы я открылась и позволила Лену заглянуть мне в душу – как я когда‑то сделала с Маркусом, когда ничего не знала о нем, – не было бы нужды лгать о своих чувствах. Я бы действительно чувствовала.
Правда?
Пятнадцатое января
«Самоубийственный четверг» – это термин, которым описывают состояние, наступающее через несколько дней после приема экстази. Для меня он обернулся «самоубийственным январем».
Я смутно помню, что произошло, когда свежий выпуск «Дна Пайнвилля» свалился в наши электронные почтовые «ящики». Впервые Загадочный Аноним извалял Джессику Дарлинг в грязи.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 35; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!